Текст книги "Исчезнувший аптекарь"

Вот эта-то случайно брошенная фраза и определила мою дальнейшую жизнь. На следующий же день моя учеба – и заодно побои, которые я получал за неуспехи в ней, – сделались в два раза интенсивнее. Преподобный Тальбот не мог допустить, чтобы я опозорил школу, провалив вступительный экзамен в гильдию аптекарей.

Я вгляделся в лицо девочки на ступеньках. Приют я покинул три года назад, значит, ей было шесть или семь лет. Большие зелёные глаза и слегка вздёрнутый нос с бледными веснушками на переносице… Я её помнил. Зимой того года, когда я покинул приют, я помогал сиделкам ухаживать за ней. У девочки была ужасная лихорадка, и я три недели кормил её куриным бульоном. Её зовут… Сюзанна? Сара?

Тут меня озарило.

– Салли.

Она покраснела, довольная, что я вспомнил её.

– Что с тобой сталось? – спросила она.

– Я ученик. Мастера аптекаря Бенедикта Блэкторна, – с гордостью отозвался я.

Она удовлетворённо кивнула.

– Сколько тебе осталось жить в приюте? – спросил я её.

– Ещё год. А потом я стану служанкой. Или … – Салли пожала плечами.

Я понимал, что она имеет в виду. Воспитатели как могли старались пристроить детей, когда тем исполнялось одиннадцать лет, но не у всех получалось найти работу или пойти в ученичество. Те, кому не удавалось… ну, жизнь была к ним не ласкова. Я помнил, как мало питал надежд, живя при госпитале Христа. У Салли вряд ли было даже это.

Я сунул руку в карман, вытащил последний из моих пенсов и протянул ей.

– Вот.

Глаза Салли расширились. Трое мальчишек уставились на неё. Один даже сделал шаг вперёд, но Салли грозно встала на пороге. Кошка соскочила с её колен и умчалась за угол, по пути опрокинув плетёную корзинку.

Салли сжала медяк в кулаке. Она смотрела на свои пальцы, словно боясь, что монета может вытечь сквозь них. Я повернулся, собираясь уйти.

– Постой.

Салли кивнула в сторону Стабба; тот стоял в переулке, с нетерпением ожидая, когда мимо пройдёт процессия ярко раскрашенных овец.

– Что он сделал?

– Угрожал моему учителю, – ответил я.

Она протянула руку.

– Дай мне яйцо.

Я посмотрел на серебряную трость Стабба. Мне доводилось ощущать на себе её жалящие удары.

– Ты не обязана…

– Я хочу.

Я протянул ей одно яйцо. Салли покатала его в пальцах. Она старалась не встречаться со мной взглядом.

– Ты варил хороший суп, – тихо сказала она, а потом пересекла улицу.

Трое мальчишек тоже пожелали получить яйца. Все вместе мы двинулись вперёд и спрятались за каретой, оставленной на тротуаре. Том, стоящий дальше всех, имел недовольный вид и бормотал что-то о правилах и установлениях.

Если бы я не смотрел во все глаза, то не заметил бы, как Салли это сделала. Она метнулась мимо Стабба и небрежным движением смахнула дубовую веточку. Та отлетела и приземлилась на булыжники.

В следующий миг Салли крикнула:

– Он не носит дуб!

Стабб не сразу сообразил, что происходит. Затем он понял, что все смотрят на него. Он ухватился за грудь, но пальцы нащупали только пустую булавку. Стабб в отчаянии глянул на землю.

Я швырнул яйцо первым. Оно разбилось о плечо Стабба; склизкая жёлтая масса залепила ему ухо. Он отшатнулся, словно в него выстрелили из мушкета.

Яйцо Салли ударило Стабба в шею, разбрызгавшись и перемазав воротник. Трое мальчишек тоже метнули свои снаряды. Один промахнулся, поразив и без того раздражённую овцу, но двое других попали в цель – в руку и бедро.

Окружающие люди присоединилась к нам, закидывая Стабба всем, что подворачивалось им под руку. Лучше всего выступил Том. Он стоял далеко, я сомневался, что его яйцо вообще долетит, но оно пронеслось между поднятыми руками убегающего Стабба и влепилось ему прямо в макушку.

Я хохотал как сумасшедший. Даже Том выглядел довольным. Я проорал:

– Да здравствует король! – И мы кинулись наутек.

* * *

Мы протолкались сквозь толпу, стремясь убежать подальше от возникшего хаоса. Мы отлично повеселились, но, восстановив справедливость, мы вовсе не хотели, чтобы нас поймали. Праздник или не праздник – но Стабб был членом гильдии, мастером, а я – всего лишь учеником. Его слово против моего: разумеется, он окажется правым, а я виноватым. И всё-таки я радовался. Особенно потому, что размазавшиеся по Стаббу яйца были куплены на деньги, полученные от моего учителя.

– Это лучший день в моей жизни, – сказал я.

Том оглядел толпу, выясняя, не гонятся ли за нами.

– Что теперь?

– Не знаю. – Я привалился к стене лавки стеклодува, с трудом переводя дыхание. – У нас больше нет денег. Может, петушиные бои в парке? Или сходим в Тауэр и ещё раз поглядим на королевский зверинец? Нет. Постой!

Я сообразил, что, убегая, мы оказались в соседнем приходе. Дом Хью был совсем недалеко.

– Прошлой ночью мастер Хью ушёл вместе с мастером Бенедиктом, – сказал я Тому. – Может, он знает, кто напал на учителя?..

– Предатели! – крикнул хриплый голос позади.

Я обернулся, испугавшись, что Стабб выследил нас. Но вместо упитанного аптекаря увидел какого-то безумца с обветренным морщинистым лицом. Он не носил парика. Его волосы растрепались, а изодранные лохмотья едва прикрывали заросшее коростой тело.

Глядя на нас выпученными глазами, он снова повторил:

– Предатели! – А потом, ринувшись вперёд, схватил меня за руки. Из его оскаленного рта с почерневшими зубами воняло протухшим мясом. – Среди нас есть предатели!

Я понимал, что люди смотрят на меня, и попытался вырваться, но хватка у безумца была железная.

– Отвяжись! – сказал я.

– Ты их знаешь? Ты видишь? – Мужчина встряхнул меня. – Культ Архангела вышел на охоту. Кто его добыча?

Том попытался вклиниться между нами, вцепившись в куртку безумца, но даже сильные руки моего друга не могли оторвать его от меня.

– Они не те, о ком ты думаешь, – прошептал мужчина, покосившись на зевак. – Это не их лица!

Тому наконец удалось оттолкнуть сумасшедшего, и тот растянулся на булыжниках, извозив в грязи и без того запачканные изношенные штаны.

– Береги себя! – умоляюще сказал человек. – Грядут перемены. Божий гнев сожжёт всех нас. Смотри! Вот едет его генерал!

Он указал куда-то за наши спины, но Тому всё это уже порядком поднадоело. Он втащил меня в толпу, потешавшуюся над умалишённым.

– Спасибо. – Я растёр руки. Они все ещё болели в тех местах, куда впились пальцы безумца.

Том оглянулся через плечо, проверяя, не увязался ли сумасшедший за нами.

– Ты в порядке?

Честно говоря, я ещё не опомнился толком от пережитого потрясения.

– Что это было?

– О чём ты? – удивился Том. – Тот человек просто не в своём уме.

– А ты не слышал, что он сказал?

«Грядут перемены». Мне вспомнились слова Стабба. Прошлой ночью аптекарь говорил то же самое.

Том рассмеялся.

– Мало ли. Он мог с тем же успехом поведать, что Луна сделана из сыра.

Толпа вокруг нас загудела. Сперва я решил, что дело в безумце, но нет: что-то происходило на противоположной стороне улицы. Том вытянул шею, глядя поверх людских голов. Внезапно он схватил меня за локоть.

– Смотри!

Я забрался на какой-то ящик и теперь тоже увидел. Приближались двое солдат в лёгких кожаных доспехах; каждый вооружен палашом и кремневым пистолетом. Их суконные накидки были украшены на груди изображением королевского герба. И хотя плотная толпа перегораживала дорогу, она тотчас расступилась, пропуская человека, который следовал за солдатами.

Его богатая одежда была искусно пошита – чувствовалась рука настоящего мастера-портного. И всё же дорогой атлас смотрелся на нём неуместно – словно кто-то попытался разодеть пантеру. Подобно королевским ратникам, идущим впереди, он тоже был вооружён – тяжёлым, побывавшим в боях палашом и пистолетом с изукрашенной жемчугом рукоятью. Люди замолкали под тяжёлым взглядом его глаз, похожих на глубокие чёрные колодцы. Левую сторону лица покрывали кривые шрамы, потянувшиеся от носа до самой шеи.

– Это он! – прошептал Том. – Лорд Эшкомб! – Он потянул меня за руку. – Пошли!

Мы последовали за ним, проталкиваясь сквозь толпу. Солдаты привели лорда Эшкомба в переулок, протянувшийся за рядом богатых домов. По другую его сторону вздымался высокий красивый забор из кованого железа. За ним виднелись лужайка и ухоженный сад.

Пятеро мужчин ждали на каменной дорожке. Они стояли возле перекопанной клумбы, расположенной под свисающими ветвями ивы, рядом с высокой статуей ангела. Один из мужчин сжимал в руках лопату, другой расхаживал взад-вперёд, третий держал на поводке охотничью собаку; её морда и лапы были перепачканы грязью. Собака отчаянно гавкала на клумбу. Похоже, она что-то там нашла.

Когда лорд Эшкомб приблизился к воротам, мужчина, перепоясанный шарфом приходского констебля, вытянулся в струнку, приветствуя его.

– Открывай, – сказал лорд Эшкомб скрежещущим голосом, жутким, как шёпот демона.

Констебль повернул ключ в замке и распахнул ворота. Лорд Эшкомб вошёл внутрь. Констебль вновь закрыл ворота, а толпа приникла к решётке ограды. Я протиснулся вперёд и ухватился за прутья. Том встал позади, стиснув мои плечи, и так мы сумели устоять на месте в бурлящей и напирающей на нас толпе.

Лорд Эшкомб направился к клумбе. После утреннего дождя она стала грязным месивом. Человек с лопатой закончил то, что начала собака, выкопав в мокрой земле длинную яму. Каменный ангел за его спиной смотрел вниз, сложив крылья; на его лице застыло выражение печали. Королевский эмиссар глянул на статую, а потом присел и сунул руки в яму.

Он вынул что-то, похожее на грязную дубинку. Только вот это была вовсе не дубинка.

Лорд Эшкомб стряхнул налипшую землю. Мужчины отшатнулись назад. Толпа ахнула. Лицо лорда Эшкомба осталось столь же неподвижным, как лицо ангела.

Он держал руку. Человеческую руку, отделённую от тела. Искалеченную, чёрную и обгоревшую.

Глава 7

Мы с Томом, отталкивая друг друга, перевалились через порог и ворвались в лавку.

– Мастер! – сказал я. – Было ещё одно уби…

Я замолчал. Мастер Бенедикт стоял на коленях у прилавка, пытаясь забинтованными руками собрать перепачканные мазью глиняные осколки разбитой банки. У второй банки поменьше, упавшей рядом с первой, треснуло дно; из неё вытекали остатки кабаньей крови. Алая жидкость разлилась по полу, просочившись в щели между половицами и запачкав учителю штаны.

Я подошёл к нему.

– С вами всё хорошо?

Он поднял руки, пошевелив пальцами под плотной тканью.

– Не самая удобная повязка.

Я опустился на колени рядом с учителем.

– Я тут приберу, мастер. Вам надо отдыхать.

– У меня всё в порядке. – Он продолжал собирать скользкие осколки, пока я не взял его за руки. И лишь тогда со вздохом кивнул. – Нам нужно приготовить новую мазь от ожогов, и побольше.

– Сделаю сегодня вечером.

Я принялся собирать куски разбитых банок. Том пришёл мне на помощь, уворачиваясь от растекающейся крови, которая словно бы охотилась за его ботинками.

– Я принесу немного песка, – сказал Том.

– Лучше принеси опилки, – отозвался я. – Они в мастерской, в кадке возле печи.

Том притащил тяжёлую кадку. Он поднял её без особого напряжения; мне это всегда удавалось лишь с большим трудом. Мы высыпали опилки на пол. Они быстро покраснели и набухли, впитав кровь.

Мастер Бенедикт с любопытством наблюдал за нами.

– Так вот почему ты собираешь опилки?

Я кивнул.

– Воспитатели в приюте их использовали. Они лучше впитывают жидкость, чем песок. И помогают избавиться от запаха.

И впрямь: в приюте только это и спасало, когда полсотни больных детей то и дело пускали сырость.

Было забавно наблюдать, как мастер Бенедикт восхищается опилками. Прибираться в лавке – в том числе и убирать с пола разлитые жидкости – это задача ученика, и мастер Бенедикт не задумывался о таких вещах с тех пор, как я поселился у него. И всё же использование песка вместо опилок было настольно обычным делом, что едва ли заслуживало внимания моего учителя. Я делал это всю жизнь. И был уверен, что мастер Бенедикт отлично знал о таких вещах.

Он задумчиво смотрел в окно. Вдруг глаза его расширились, и он стиснул мои плечи.

– Мастер?.. – удивлённо сказал я.

Учитель чуть встряхнул меня.

– Великолепно, мальчик мой. Отлично сработано. Очень хорошо!

Даже не потрудившись счистить мазь со своей рубашки, он вскочил, сдёрнул с крючка камзол, накинул его и выбежал на улицу.

– Подождите! Мастер! Вам нужно переодеться! – крикнул я ему вслед, но он уже бросился за дребезжащим экипажем и исчез в праздничной толпе. Мастер Бенедикт даже не взял свой пояс со склянками и ингредиентами – он так и остался висеть на крюке за прилавком.

Том покосился на меня.

– Кажется, сегодня все сошли с ума, – пробурчал он.

На сей раз я был вынужден с ним согласиться.

Суббота, 30 мая 1663 года
День сожжения еретички Жанны д’Арк (казнена 30 мая 1431 года)

Глава 8

Я не знал, что делать.

Я оттёр пол. Потом, как и обещал, приготовил новую партию мази от ожогов Блэкторна. Затем мы с Томом залезли на крышу и сидели, свесив ноги, с горстями кукурузных зёрен. Половину мы скормили Бриджит, прыгавшей по нашим плечам. Другую половину побросали вниз в попытках попасть в букли париков проходящих мимо джентльменов. Когда Тому наконец пришла пора идти домой, я свернулся калачиком у камина в лавке, листая книгу мистера Галилея и ожидая возвращения учителя.

Должно быть, я уснул – и очнулся от крика шести часов, всё ещё сидя на стуле. Огонь давно погас, кости ныли от холода, и спина болела так, словно я провёл всю ночь на дыбе в застенках лондонского Тауэра.

Я подготовил лавку к открытию и подмёл с пола вчерашнюю – уже высохшую – грязь. Проверил наши запасы и составил список покупок, которые нужно будет сделать на рынке в понедельник. Затем я поднялся на крышу, чтобы покормить голубей. Спускаясь, я вдруг с изумлением понял, что, хотя вчера был праздник и все улицы покрылись слоем грязи, на лестнице не осталось свежих следов.

Дверь в комнату учителя была закрыта.

– Мастер? – позвал я.

Нет ответа.

Я тихонько постучал.

– Мастер? Уже утро.

По-прежнему нет ответа.

Конечно, не следовало его тревожить. Но странно, что мастер Бенедикт спит в рабочий день. Я вошёл. Комната была пуста, и кровать застелена.

Он не возвращался.

Я постучал в кондитерскую Синклера и в лавку портного Гробхэма, расположенные по соседству, но ни мастера, ни их ученики не видели моего наставника. И слуги из трактира «Отрезанный палец» напротив нашей лавки – тоже.

Меня охватило беспокойство. Я подумал о теле, которое мы с Томом видели вчера – сожжённое и зарытое под ангелом в саду особняка, – но тут же одёрнул себя: мы ведь видели моего учителя уже после того, как бедняга был убит.

Голос оторвал меня от неприятных мыслей.

– Мальчик! Мальчик!

За дверью закрытой лавки стояла пухлая женщина в выцветшем зелёном платье. Она махнула мне глиняной банкой. Я узнал её: Маргарет Уиллс, одна из служанок барона Кобли.

– Мне нужно пополнить запас! – крикнула она.

Ну да, сироп из таволги, рвотное средство. Я вышел на улицу, ворча себе под нос. У меня были заботы поважнее, чем желудочные проблемы барона Кобли.

Я впустил её в лавку, надел свой синий фартук и наполнил банку. Сделал запись в приходно-расходной книге, добавив цену лекарства к счету барона, который и так был уже размером с кита. Я намеревался запереть лавку и пойти поискать учителя, но, едва Маргарет ушла, явился трактирщик Френсис с жалобой на сыпь на заднице. Я позаботился и о нём – точнее, прописал лекарство; мазать им больное место трактирщик будет самостоятельно. Потом приехал Джонатан Таннер… Не успел я и глазом моргнуть, как лавка заполнилась народом.

И наконец – наконец-то, наконец-то! – мастер Бенедикт вернулся, войдя через заднюю дверь.

Камень свалился с души. Мастер Бенедикт был в полном порядке. Под глазами у него набухли мешки, но он выглядел очень довольным. Я не успел поговорить с ним: едва мой учитель вошёл в лавку, как его осадили покупатели. Он устало улыбнулся мне и взялся за работу.

К обеду мы сократили орду клиентов до пяти человек. Я разбирался с Уильямом Фитцем и его загноившейся мочкой уха; мастер Бенедикт – с опухшими пальцами леди Брент. Ещё трое ждали, когда до них дойдёт очередь. Я записал оплату от мистера Фитца в счётную книгу, и тут леди Брент сказала:

– Вы меня слушаете, мистер Блэкторн?

Мой учитель, стоявший за прилавком, смотрел мимо неё – в сторону входа. Я попытался разглядеть, что он там увидел, но окно загораживал очередной клиент – мускулистый парень лет шестнадцати в синем ученическом фартуке. Он с ухмылкой рассматривал медведя, которого мы ещё не успели починить.

– Мистер Блэкторн? – повторила леди Брент.

Он моргнул.

– Минутку, мэм. Мне нужно проверить наши запасы.

Учитель вернулся через минуту; лицо его было бледным.

– Ну так что? – сказала леди Брент? – Вы сможете сделать?

Мастер Бенедикт вытер лоб.

– Да. Да, конечно. В понедельник всё будет готово.

Он и впрямь выглядел неважно. Я попытался поймать взгляд учителя, но он не смотрел в мою сторону. Мастер Бенедикт отвернулся, изучая полки, а потом заглянул в счётную книгу на прилавке.

– Кристофер! – рявкнул он.

Я подпрыгнул.

– Иди сюда, – сказал мастер.

Я обошёл прилавок. Мой учитель уже не выглядел больным. Он выглядел разъярённым.

Костлявым пальцем он ткнул в страницу книги.

– Ты сегодня продал что-то барону Кобли?

– Да, мастер, – пролепетал я. – Его служанке…

– Разве я не просил тебя – дважды! – потребовать деньги по счёту, когда она явится в очередной раз?

А разве просил?

– Я… простите, мастер. Я не припомню, чтобы…

Он ударил меня.

Ударил сбоку по челюсти раскрытой ладонью, и звук пощёчины разнёсся по лавке как удар грома. Я отшатнулся и врезался в полку. Загрохотали банки.

– Ты никчёмен, – сказал мастер Бенедикт.

Я стоял, привалившись к полке. Щека горела. Но ещё больнее было внутри. Я ощущал на себе взгляды покупателей. Леди Брент смотрела с любопытством; парень у двери тоже явно наслаждался представлением у прилавка.

– На этот раз, – сказал мастер Бенедикт, – сделай всё правильно. – Он выгреб из денежного ящика горсть пенсов и несколько потёртых шиллингов. – Ступай на Ньюгейтский рынок за всей содой, какая там есть. И не вздумай возвращаться, пока не скупишь всё.

– Но… – Взгляд его прищуренных глаз заставил меня осечься. Я опустил голову. – Да, мастер.

– А сперва принеси электуарий для леди Брент. И лимонный сок.

Я принёс банки. Мастер Бенедикт вздохнул.

– Прошу прощения за моего ученика, леди Брент, – сказал он.

– Не берите в голову, мистер Блэкторн, – отозвалась она. – Слугами нужно управлять твёрдой рукой. Мой муж купил на востоке бамбуковый хлыст. Как раз для этих целей.

– А не купил ли он заодно слона? Нужен слоновий пинок, чтобы научить этого парня уму-разуму.

Она рассмеялась. И он тоже.

Я ретировался.

* * *

Я едва видел, куда иду. Я чуть не врезался в здоровенного мальчишку, в два раза больше Тома. Он и какой-то длинноволосый парень играли в кости в переулке за нашей лавкой. Пробормотав извинения, я обогнул их. Каждый шаг отдавался в голове гулким эхом.

Учитель ударил меня.

Щека всё ещё горела. И я чувствовал боль в руке. Опустив взгляд, я понял, что изо всех сил стискиваю монеты – так, что они врезались мне в кожу.

Я не понимал. Клянусь жизнью: учитель никогда не просил меня требовать оплату по счетам барона Кобли! И он отправил меня за содой… Соду доставляли на рынок по средам. Сейчас её там просто не могло быть!

Что-то не так. Я и раньше видел, как мастер Бенедикт злится. Я и раньше сердил учителя. Но таким не видывал его никогда. Мне хотелось вернуться, поговорить с ним, умолять его объяснить, чем я провинился. Но он велел мне не возвращаться.

И ударил меня.

Я утёр глаза рукавом.

* * *

Ньюгейтский рынок заполоняла толпа. Торговцы стояли, почти прижимаясь друг к другу плечами, – предлагали свои товары, кричали, рядились, спорили. Я подходил к каждому прилавку и неизменно получал один и тот же ответ:

– Сегодня ничего нет, парень. Приходи в среду.

Так я провёл несколько часов. Я даже подумывал: не купить ли соду у какого-нибудь другого аптекаря. Но аптекари задирали цены, и было ясно, что мастер Бенедикт останется недоволен. В конце концов я сдался и отправился домой, пока было ещё светло. Я боялся отповеди мастера Бенедикта, но мне нужно было понять, что случилось. И я хотел поговорить с ним, попросить прощения и вернуться к нашей прежней жизни.

* * *

Я вошёл через заднюю дверь – в мастерскую. Слишком уж страшно было появляться в лавке с пустыми руками.

Странное дело: дверь оказалась не заперта, а вот ставни на окнах – закрыты. В печи угасали угли, но давали ещё достаточно света, чтобы осмотреться. Я нахмурился, увидев клещи, оставленные среди пепла, и взялся за них, намереваясь вытащить из печи, но тут же с проклятием отдёрнул руку и пососал пальцы. Клещи были раскалены. Должно быть, они пролежали в огне целую вечность.

Рядом с печью валялась на полу небольшая стеклянная банка с открытой крышкой. Вокруг были разбросаны крохотные чёрные зёрна почковидной формы. Я взял одно и покатал между пальцами. Слегка запахло гнилыми помидорами.

Дурман. Первое лекарство, которое мастер научил меня готовить. В маленьких дозах он помогал астматикам дышать. Но возьми чуть побольше – и получится смертельный яд. Почему банка лежит тут открытая?

Из лавки не доносилось ни звука. Свет, видневшийся в дверном проёме, был таким же тусклым, как и здесь. Я вновь нахмурился. До заката ещё несколько часов. В лавке не должно быть тихо.

Я приблизился к двери. Под башмаками что-то хлюпало. Подняв ногу, я увидел лужу; отчасти жидкость уже впиталась в грязные доски. От лужи тянулся широкий длинный тёмный след, словно по полу тащили что-то тяжёлое и мокрое.

Я пошёл по следу. В лавке ставни тоже были закрыты, и огонь успел погаснуть. Входная дверь заперта, и засов опущен. Влажный след размазался по половицам багровыми разводами. Комнату наполнял запах горячего металла. И в середине лежал мой учитель.

Его оставили перед прилавком. Запястья и лодыжки связаны. Рубашка разорвана. И распорот живот. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, но глаза эти уже не видели. И не будут видеть никогда.