Текст книги "Императрица семи холмов"

В Риме было немало статуй небесной царицы, но Плотина предпочитала именно эту, стоявшую на Капитолийском холме в храме ее супруга Юпитера. Эта Юнона не была покровительницей женщин и брака, взирающей на молящихся как добропорядочная жена, когда те просили у нее мужей и детей. Эта богиня восседала на массивном троне рядом с Юпитером, строгая и прекрасная в своей диадеме и плаще из козьей шкуры – Юнона, императрица небожителей, точно так же, как Плотина была императрицей смертных.

Плотина пришла в храм сразу после того, как узнала новость. Жрец тотчас же выставил вон других посетителей храма, чтобы она могла побеседовать с богиней с глазу на глаз. Но молиться она не стала, лишь опустилась на холодную мраморную скамью, стоявшую на возвышении, и, устало прислонившись к боку огромного мраморного трона, на котором восседала богиня, подняла на нее глаза и сообщила долгожданное известие. Они прекрасно поняли друг друга, Юнона и Плотина.

– Малышка Сабина будет мне как дочь, – сказала императрица своей небесной сестре. – Как только до меня дошло это известие, я послала ей жемчужное ожерелье, в знак того, что теперь она вошла в нашу семью. Я возьму ее под свое крыло, ради моего дорогого Публия. Она научится смешивать для него вино, узнает его любимые блюда, как нужно держать в узде рабов, чтобы те не позволяли себе вольности, и будет вести дом. Пока что она не слишком прислушивается к моим советам.

Мысли Плотины на какой-то миг вернулись к тому моменту, когда Адриан привел во дворец свою избранницу.

– Моя дорогая девочка! – воскликнула тогда Плотина, целуя Сабину в обе щеки. – Ты даже не представляешь, как я счастлива. Ты станешь для меня дочерью, которой у меня никогда не было. Разумеется, брачную церемонию я беру на себя, а после свадьбы вы поселитесь во дворце, пока не будет готова подобающая вам вилла. Скажу честно, дом дорогого Публия совершенно не готов к тому, чтобы принять молодую жену.

– Думаю, новая вилла нам не понадобится, – ответила Сабина и посмотрела на Адриана, нежно положившего ей на плечо руку. – Потому что мы отправляемся в Грецию. А после нее, кто знает?

– Он говорит, что после свадьбы увезет ее в Грецию, – доверительно сообщила богине Плотина. – Якобы для того, чтобы поработать там год магистратом. Но ведь это же полный абсурд! Он нужен здесь, в Риме, если он хочет, чтобы его карьера, которую я ему прочу, неуклонно шла вверх. Как бы хотела – как только подойдет возраст – видеть его консулом. Но, скажи, как такое может случиться, если он будет прохлаждаться в Афинах?

Юнона с сочувствием посмотрела на нее.

– У тебя ведь есть сыновья, – сказала Плотина. – И тебе ли не знать, как нелегко порой матерям с молодыми людьми. Дорогой Публий вбил себе в голову, будто ему хочется посмотреть мир. Скажи, какая польза от этого его карьере? Мечтать о том, чтобы уехать из Рима, можно и позже, когда он станет консулом. Всегда найдется свободная провинция, которой требуется наместник, например, Египет. Думаю, Траян не станет возражать. Ведь теперь Публий полноправный член нашей семьи.

Плотина нахмурилась. Единственным темным пятном на ее счастье был ее собственный муж. Похоже, что известие о предстоящем браке не слишком обрадовало Траяна.

– Малышка Сабина достойна большего, – буркнул он.

– Ты говоришь большего? – возмутилась было Плотина, но Траян довольно грубо оборвал ее: – Сколько можно, Плотина! Я устал слушать твое нытье. Согласен, Адриан – способный молодой человек, так что воспрепятствовать этому браку я не стану. Но это отнюдь не значит, что я проникся к нему какой-то особой любовью. И не жди, что я отнесусь к нему как к сыну, лишь потому, что он сумел-таки найти лазейку, чтобы стать членом нашей семьи.

С этими словами Траян – явно в дурном настроении – удалился. Плотина не стала вступать с ним в пререкания. Пусть злится, если ему так нравится.

– Мужья, они все такие, – вздохнула она, обращаясь к Юноне. – Им лишь бы найти повод.

Юнона ее поняла.

– По крайней мере мой супруг никогда не подвергал меня таким унижениям, как тебя – твой. – Плотина оперлась локтем о пьедестал и откинула голову, глядя на массивную статую Юпитера в центре храма. – Смертные женщины и незаконные дети – честное слово, с этим я не стала бы мириться даже на минуту. Но Траян предпочитает сильных, молодых солдат, и меня они не беспокоят.

Нет, она не всегда была такой нетерпимой. Первые дни ее замужества принесли с собой в основном разочарование. Нет, ей было прекрасно известно, что, будучи холостяками, мужчины порой имеют странные предпочтения, что, однако, не мешало им выполнять свой долг по отношению к женам. Порой они вообще отказывались от своих старых привычек. И Плотина набралась терпения и ждала. Впрочем, терпение постепенно начало иссякать, но она все равно ждала. Ждала до того самого момента, когда Траян сказал ей те слова, сказал мягко и сочувственно, за своим обычным утренним блюдом с грушами. Как будто эта мягкость была способна уменьшить ее унижение.

– Если ты считаешь, что я когда-нибудь заведу себе любовника, – холодно ответила ему Плотина, – значит, ты просто не знаешь меня. И мне обидно, что ты предлагаешь мне такие вещи. Слышишь, обидно!

– Клянусь Хароном, Плотина!

– Впрочем, если об этом зашел разговор, так даже лучше.

– Я просто желаю тебе счастья, вот и все, – попытался взбодрить ее Траян. – Посмотри вокруг, почти все так делают, и они счастливы!

Больше он о таких вещах не заговаривал. Более того, чтобы загладить свою вину перед ней, став императором, тотчас же предложил сделать ее Августой. На что Плотина ответила ледяным отказом.

– Если ты считаешь, что я из тех жен, для кого брачный обет ничего не значит, – заявила она ему своим самым холодным тоном, – то я не достойна титула Августы.

Траян не стал продолжать этот разговор, хотя потом каждый год возвращался к нему. В этом году Плотина решила, что, пожалуй, примет его предложение. Почему бы нет? Ведь кто она, как не Мать Рима. Так почему бы не сделать этот титул официальным?

– Дорогой Публий гордится мной, – сказала она Юноне. – Все мои достижения – это его достижения, и наоборот. Жаль, правда, что в некоторых вещах он пошел по стопам Траяна, хотя, кто знает. Я дала ему ясно понять, что он просто обязан выполнить свой долг по отношению к Сабине. Но первой женщиной в его сердце все равно буду я, как и полагается матери.

Юнона согласилась с ней.

– Думаю, Сабина сама это поймет и не станет спорить. Тем более что дети сделают свое дело – по крайней мере три сына. Дорогому Публию нужны наследники. Ведь в один прекрасный день он станет императором Рима.

Юнона одобрила.

Плотина встала и отряхнула юбки.

– Боюсь, моя дорогая, что мне пора. – С этими словами она нежно похлопала каменную сандалию богини, которая находилась на уровне ее глаз. – Мне еще нужно заняться свадьбой, а потом я сделаю все для того, чтобы эта поездка в Грецию не состоялась. Право, что за взбалмошная затея!

Плотина набросила на голову вуаль и, скромно приподняв подол платья, спустилась вниз по ступенькам храма Юпитера. Когда ее мальчик, ее дорогой Публий, облачится в императорскую тогу, можно будет придать лицу статуи его черты. А Юноне – ее собственные. Сабина? Ее лицо подойдет какой-нибудь второстепенной богине, например, Весте.

Плотина знала каждый шаг, какой предстоит сделать ее дорогому Публию. Легат, во время предстоящей войны Траяна в Дакии. Затем наместник какой-нибудь провинции (Галлии?). Затем консул, затем префект Египта и в конце концов… император. Император Публий Элий Адриан. На этот счет сомнений у нее не было. Как и у Юноны.

Тем более что Юнона – это в некотором смысле она сама.

Викс

– Нам будет тебя не хватить, Викс, – Кальпурния отложила в сторону распашонку, которую она вышивала для будущего младенца. – Скажи, может, ты все-таки передумаешь?

– Нет. Я благодарен вам за все. Кстати, передай сенатору мое большое спасибо. – Я потоптался на месте. – И вообще не мое это – быть стражником.

– Сообщи нам, как у тебя дела. – Кальпурния протянула мне кошелек. – А это тебе за твою службу в нашем доме. Может, все-таки подождешь часик? Муж только что ушел с Сабиной в Капитолийскую библиотеку.

– Нет, мне пора. – Я нарочно выбрал такой момент, когда Сабины с отцом не было дома. – И еще раз огромное всем вам спасибо.

День был сырой и холодный, но я решительно шагнул за ворота дома Норбанов. Вот и все. Прощай, моя работа. Прощай, все мои надежды, связанные с этим городом. Сегодня, когда отшумели Агоналии, он показался мне серым и унылым, лишь в канавах валялись брошенные флажки, или нога задевала на мостовой увядший и смятый венок. Редкие прохожие брели понуро, с кислыми лицами. Я мог поспорить, что вчерашнее веселье наутро обернулось для многих похмельем и головной болью. Домохозяйки тоже были не рады, ведь сколько и грязи и мусора предстоит сегодня убрать!

В общем, веселого всем нового года.

Прошлый новый год я встречал в доме моего отца в Бригантии. Шумный, веселый праздник. Хотя мать моя иудейка, однако, прожив большую часть жизни в Риме, она уже давно не соблюдала обряды предков. Что до отца, то любая вера в какие бы то ни было небесные силы покинула его еще в те дни, когда он сражался на арене Колизея. Но праздник есть праздник, и в нашем доме било ключом веселье, с пивом, жареным мясом, играми и забавами. Мы с отцом даже устроили во дворе шутливый поединок на деревянных мечах. Мать и сестры стояли рядом, подбадривая нас, а мой младший брат решил по такому случае в первый раз пойти своими крепкими ножками. Затем к нам пришли соседи, и мы долго сидели с ними за праздничным столом. Этот новый год был для меня не столь веселым. Я плотнее завернулся в плащ и побрел в сторону Субуры, в надежде выпросить у моего прежнего хозяина комнату. Полкошелька монет, полученных от Кальпурнии, сделали свое дело, и я решил, что есть смысл как можно быстрее избавиться и от второй половины.

В ту ночь я напился. Переспал с какой-то девицей, затем со второй, представляя себе, как страдает Сабина. Так ей и надо, изменнице.

– За сучек-патрицианок! – крикнул я, поднимая кубок, и за мной вместе выпило полтаверны. Оставшиеся деньги я спустил быстро, и как раз рылся на дне сумки, надеясь наскрести на выпивку еще пару монет, как моя рука нащупала какую-то вещицу. Ею оказалась длинная, украшенная гранатами серебряная серьга, которую вручила мне Сабина. Я несколько мгновений смотрел на нее, глядя, как играют и переливаются драгоценные камни, готовый бросить ее на стол в качестве оплаты. Но нет, она стоила гораздо больше, чем выпитое мною вино, я же был не настолько богат, чтобы позволить себе столь широкий жест. Так что если и расставаться с серьгой, то лишь получив взамен ее полную стоимость.

– Нет, сначала я развлекусь как следует, и лишь потом, – с этими словами я убрал назад подарок Сабины.

Когда я, шатаясь, вышел из таверны, уже было далеко за полночь. Кроме того, прожив почти год в доме сенатора Норбана, я, похоже, забыл главное правило Субуры: никогда не ходи один.

– Это тебе от трибуна Адриана, – рявкнул за моей спиной грубый голос, вслед за чем мне в затылок врезался увесистый кулак. Я рухнул на колени.

Я попытался дать сдачи, но нападавших было как минимум пятеро, я же был так пьян, что едва стоял на ногах. Трое держали меня, пока другие двое избивали кулаками. К тому моменту, когда эти негодяи, наконец, выдохлись, у меня был сломан нос и несколько ребер. Лицо превратилось в один сплошной синяк, так что даже родная мать вряд ли бы узнала меня. Тогда они бросили меня, и еще несколько минут били меня ногами. Когда же я попробовал свернуться клубком, защищая грудь и живот, чья-то рука схватила меня за волосы и дернула мою голову назад.

– В следующий раз дважды подумай, прежде чем выставлять человека на посмешище перед самим императором, – произнес он явно заученные наизусть строки. – Особенно, если человек этот – трибун Адриан.

– Скажи своему трибуну, что его невеста потаскуха, – пробормотал я. – Что я почти год имел ее по три раза за ночь.

Увы, мой рот был полон крови, а эти головорезы уже шагали прочь. Я какое-то время лежал на мостовой, сплевывая кровь. Спустя какое-то время ко мне подбежали уличные мальчишки и сняли с меня сандалии и плащ. Да, не слишком вдохновляющее начало.

Тит

Тит заморгал и посмотрел вниз.

– Приветствуя тебя, – сказал он. – Что ты здесь делаешь?

– Подними меня, – сказала маленькая девочка тоном, не допускающим возражений, и вновь потянула его за рукав. – Я тоже хочу посмотреть.

Тит наклонился и поднял с пола маленькую, золотоволосую девчушку в вышитом голубеньком платье.

– Что ты здесь делаешь? Мне казалось, ты должна быть дома.

– А вот и нет, я должна быть здесь. Меня зовут Антония, и мою маму пригласили на свадьбу…

– Неправда, маленькая лгунья. Ты Фаустина, младшая сестра Сабины, и я точно слышал, как после свадебного пира мать сказала тебе, что ты еще слишком мала, чтобы шагать вместе со всеми во время брачной процессии.

Пойманная на вранье, Фаустина насупилась.

– Но я хочу посмотреть!

– Ну, идем, – ответил Тит, усаживая пятилетнюю Фаустину себе на правую руку, и вновь поспешил присоединиться к процессии, которая уже выстроилась возле дома Норбанов. Сам сенатор сиял от гордости, шагая рядом с паланкином супруги, которую он нежно держал за руку. К сожалению, накануне у Кальпурнии распухли ноги, и она заявила, что не в состоянии сделать даже шага, не говоря уже о том, чтобы пройти милю до дома их новоиспеченного зятя. Рабы с улыбками на лицах освещали факелами дорогу, и по змеившейся вдоль улицы процессии играли пестрые тени. Любые слова тонули в общем гуле голосов. Трибун Адриан стоял с торжествующим видом и, слегка откинув назад массивную голову, разговаривал с императрицей Плотиной. По другую сторону от него стояла крошечная фигурка в шафрановом одеянии: его невеста. Она улыбалась гостям из-под алой вуали, и в свете факелов казалось, будто та пылает пламенем.

– Мне нравится ее алая вуаль, – с серьезным видом заметила Фаустина, сидя на руках у Тита. – Сабине идет красный цвет.

– Ты права, – согласился с ней Тит.

Под музыку и пожелания счастья, процессия двигалась вдоль улицы. Рабы распевали свадебные куплеты, порой откровенно похабные. Всякий раз, услышав очередную непристойность, императрица Плотина возмущенно хмурила брови. Адриан шагал рядом, бросая в толпу орехи – символ достатка и процветания. Сабину сопровождали три мальчика-раба – двое шли по бокам от нее, третий – впереди, освещая им путь факелом. Завидев свадебную процессию, прохожие останавливались, махали руками, выкрикивали добрые пожелания. Тит тащился в самом хвосте, с Фаустиной на руках. Девчушка вытягивала шею и смотрела во все глаза.

– А вот и дом! – радостно воскликнула она. – Сейчас он перенесет ее через порог. Так мне сказала мама. А еще она сказала, что когда они с папой поженились, она не хотела, чтобы он переносил ее через порог, потому что у него больное плечо, но он сказал, что как-нибудь справится. У него до этого было две жены, но он даже не пытался их взять на руки, и видишь, чем все кончилось! А вот маму он через порог перенес…

Тит понаблюдал, как жрецы, бормоча молитвы, освятили порог нового дома Сабины. После чего Адриан вручил кому-то корзину с орехами и шагнул к невесте. Сабина улыбнулась ему и протянула навстречу руки. Он поднял ее, словно перышко, и даже слегка подбросил вверх. Толпа тотчас разразилась ликующими криками. Адриан перенес молодую жену через порог, а вслед за ним в дом устремились гости.

– Думаю, мы больше ничего не увидим, – сказал Тит малышке Фаустине. – Если мы войдем, нас тотчас же обнаружит твоя мать. Так что советую тебе вернуться домой и лечь в кровать, пока нас с тобой никто не заметил.

Фаустина нехотя кивнула в знак согласия. Тит пересадил ее на другую руку и, подозвав одного из факелоносцев, зашагал назад, к дому Норбанов. Уже стемнело, лишь на западе, там, где только что село солнце, через все небо пролегла пурпурная полоса.

– Ты какой-то грустный, – неожиданно сказала Фаустина, когда они завернули за угол и дом Адриана скрылся из вида.

– Я? Неужели? – Тит попытался изобразить улыбку.

– Да, ты, – серьезно ответила Фаустина. Ей очень шло, когда она хмурилась, эта светловолосая малышка с курносым носиком. В ней не было ничего от Сабины.

– Наверно, ты права, Фаустина.

– А почему?

– Потому, что я люблю твою старшую сестру.

«Вот я и сказал это вслух», – печально подумал Тит. Ему было трудно в этом признаться даже себе.

– Скажу больше, я люблю ее до безумия, и вот теперь она вышла замуж за другого.

Фаустина вновь насупилась.

– Она могла бы выйти замуж за тебя.

– Я был бы только рад. Но она не захотела. И, наверно, она права. Мы плохо подходим друг к другу. Адриан, он видный, красивый. И он откроет ей целый мир. Скажи, я могу кому-нибудь дать целый мир? Я, никчемный зануда? Все, что мог бы ей дать, – это скучную, однообразную жизнь здесь, в Риме.

– Давай, я выйду за тебя, – предложила Фаустина.

Тит взъершил ей волосы.

– Ты выйдешь замуж за принца, Фаустина, или даже за императора. За того, кто гораздо лучше меня.

Вскоре она уже дремала у него на плече. Тит на цыпочках внес ее в сгущающуюся темноту дома Норбанов.

– Положите ее в постель, – сказал он рабыне с факелом. – И, самое главное, помните, она никуда не выходила из дома.

– Не беспокойся, никто ничего не узнает. – Рабыня нежно погладила головку девочки. – Нехорошо выдавать малышку.

– Она больше не малышка, – криво усмехнулся Тит. – Теперь она единственная дочь в доме.

– Твоя правда. А ведь помню, когда госпожа Сабина еще была такой.

С этими словами рабыня унесла Фаустину в дом. Она лишь на мгновение разбудила девочку, и та из-за ее плеча сонно помахала Титу на прощание ручкой. Тит помахал ей в ответ, развернулся и, с трудом сдерживая слезы, побрел прочь. Перед глазами его стояла одна и та же картина: Сабина на полу библиотеки, лежит, задумчиво подперев кулачком подбородок. Затем поднимает на него глаза и говорит:

– Только не это. Еще один.

– Ты не любишь его, – сказал он ей сквозь тени. – А он не любит тебя.

Но так ли это важно? Большинство браков заключаются отнюдь не по любви. Куда важнее такие вещи, как деньги, связи, возможность сделать карьеру. Или в случае Адриана и Сабины – жажда приключений.

«У тебя все не так, как у всех, Сабина, – подумал Тит, – потому что ты сама не такая».

Впрочем, то же самое относится к Адриану. В отличие от Тита, глядя на Нил, Адриан не подумал бы о крокодилах. Он подумал бы о приключениях. Адриан, не моргнув глазом, зашагал бы по диким горным пустошам Бригантии или крутыми горными тропами Дельф, чтобы своими глазами увидеть пифию. Во время свадебного пира он заявил об этом своем желании во всеуслышание. Тогда Сабина достала монетку и предложила заключить пари, кто первым достигнет вершины – он или она. Адриан улыбнулся ей, однако пари принял. Сабина же наклонилась к нему и поцеловала в щеку. За этот поцелуй Тит был готов отдать двадцать лет жизни.

А вот он его получил, хотя вовсе ее не любит.

Ну да ладно, лишь такие зануды и неудачники, как он сам, могли пребывать в уверенности, будто жену нужно любить. Тит перевел взгляд на ночное небо. Было уже темно, и сквозь укутавшую город дымку проглядывали звезды. Тит порылся в памяти, в надежде обнаружить цитату, что-нибудь из Вергилия, Катона или Гомера, элегантную цепочку слов, соединенных воедино гением, который мог в мгновение ока выдать нечто прекрасное и возвышенное. Увы, на сей раз память его подвела – в кои веки в его голове не нашлось ни единой цитаты. Зато там было полно Сабины: вот она с хрустом грызет яблоко, вот водит стилом по карте, вот она возлежит на пиршественном ложе, и рядом с ее шеей переливается украшенная гранатами серебряная серьга. Образы сменяли друг друга один прекрасней другого, и никакие слова, даже сказанные величайшими из поэтов, были бессильны передать его чувства.

– Неужели мне теперь страдать до конца моих дней? – вот и все, что он мог спросить у богов.

Викс

– Ты уже на две недели просрочил плату, – бросил мне хозяин гостиницы, недобро на меня глядя. – Живо гони монету.

– Попозже, – ответил я.

Прошел целый месяц нового года. Синяки на моем лице побледнели, а вот нос и ребра по-прежнему давали о себе знать. Что ж, нанятые Адрианом головорезы честно отработали свои деньги. Проклиная их на чем свет стоит и морщась от боли, я тем не менее вновь начал упражняться с мечом в тесном дворике гостиницы. Я как раз потрясал моим гладием, когда с покупками вернулись две прыщавые рабыни.

– Как хорошо, что нам вчера вечером не нужно было идти на рынок, – сказала одна из них. – Потому что из-за свадебной процессии было не протолкнуться, а она растянулась на целую милю.

– Сенаторская дочка? Ты видела ее платье?

Интересно, что это за свадьба? Неужели Сабины и Адриана? Я нарочно убедил себя, что не хочу знать точную дату. Но с того момента прошло несколько недель. Так что они наверняка уже муж и жена. И конечно же делят ложе. Интересно, подумалось мне, и как он ей, этот ее муж? В эту ночь я снова напился, хотя и не так сильно, как в первый раз. Я просто сидел, потягивая вино, глядя, как по улице расхаживают раскрашенные шлюхи, как в темных закоулках притаились грабители, как мимо на нетвердых ногах, шатаясь, бредут пьяницы. Затем я поднялся, послал подальше выставленный хозяином счет и направил свои стопы в легионы.