Текст книги "Далекие часы"

– Вот как. – Люси заметно расслабилась. – Ну, это совсем другое дело. Мне бы не хотелось, чтобы он, – она благоговейно воздела глаза к потолку, – расстроился, даже сейчас.

– Да уж, не хватало только, чтобы папа сегодня вечером вертелся в гробу, – согласилась Саффи и кивнула на аптечку. – Передайте аспирин, пожалуйста.

Люси тревожно наморщила лоб:

– Вы нездоровы?

– Не я, а девочки. Они волнуются, бедняжки, а ничто так не лечит издерганные нервы, как аспирин, за исключением разве что доброго глотка джина, но это было бы довольно безответственно. – Саффи растерла таблетку черенком ложки. – Знаете, в последний раз они так волновались перед налетом десятого мая.

Экономка побледнела:

– Вы же не думаете, что они чуют новую волну бомбардировщиков?

– Сомневаюсь. Мистер Гитлер слишком занят тем, что марширует в зиму, ему не до нас. По крайней мере, так утверждает Перси. По ее словам, нас оставят в покое как минимум до Рождества. Она ужасно разочарована.

Саффи продолжала помешивать рыбу и с облегчением выдохнула, когда заметила, что Люси отвернулась к плите. Поза экономки свидетельствовала о том, что та перестала слушать, и внезапно Саффи ощутила себя глупой наседкой, которой захотелось покудахтать, и садовая калитка сгодилась как собеседница. Смущенно кашлянув, она произнесла:

– Что-то я заболталась. Вы пришли на кухню не для разговоров о девочках, и я отвлекаю вас от дел.

– Вовсе нет.

Люси закрыла дверцу духовки и выпрямилась, но ее щеки были краснее, чем мог вызвать один лишь жар плиты, и Саффи поняла: возникшая неловкость существует не только в ее воображении. Что-то она сказала или сделала не так, и это испортило Люси настроение. Саффи стало стыдно.

– Я хотела поглядеть, как там кроличий пирог, – пояснила экономка, – что, собственно, и сделала, и сообщить вам, что так и не нашла серебряную сервировочную ложку, которую вы искали, и положила на стол другую, ничуть не хуже. Я также отнесла вниз несколько пластинок, которые мисс Юнипер прислала из Лондона.

– В голубую гостиную?

– Конечно.

– Прекрасно.

Это была хорошая гостиная, а значит, они будут развлекать мистера Кэвилла именно в ней. Перси была против, однако этого следовало ожидать. Она злилась уже много недель, топая по коридорам, пророча конец света в грядущую зиму, ворча насчет нехватки топлива и неуместности отопления еще одной комнаты, поскольку в желтой гостиной и без того топят каждый день. Но Перси сменит гнев на милость, как всегда. Саффи решительно постучала вилкой по краю миски.

– Вы прекрасно справились с заварным кремом, – похвалила ее Люси, заглянув под крышку кастрюли. – Он густой и чудесный, даже без молока.

– Ах, Люси, вы прелесть! В итоге я приготовила его на воде, подсластив капелькой меда, чтобы сберечь сахар для варенья. Никогда бы не подумала, что буду благодарна войне, но ведь я могла прожить целую жизнь и не испытать радости приготовления идеального заварного крема без молока!

– В Лондоне многие бы поблагодарили за рецепт. Моя кузина жалуется, что их ограничили двумя пинтами молока в неделю. Можете себе представить? Вы должны записать пошаговый рецепт своего заварного крема и послать в «Дейли телеграф». Они ведь публикуют рецепты.

– А я и не знала, – задумчиво протянула Саффи.

Это будет еще одна публикация в ее скромной коллекции. Не самое полезное дополнение, и все же полноценная вырезка. Она окажется нелишней, когда придет время посылать рукопись, и мало ли что из этого выйдет? Саффи весьма понравилась идея небольшой регулярной колонки «Советы записной швеи Саффи для леди» или что-нибудь в этом роде, и небольшая нарисованная эмблема в углу: ее «Зингер 201K» или даже одна из ее кур! Она улыбнулась, умиленная и позабавленная своей фантазией, как если бы это было решенное дело.

Тем временем Люси продолжала рассказывать о своей лондонской кузине из района Пимлико и единственном яйце, которое им выдавали раз в две недели.

– На той неделе ей досталось тухлое яйцо. И только представьте: они отказались его заменить!

– Какая гнусная мелочность!

Саффи пришла в ужас. Она предположила, что записная швея Саффи нашлась бы с ответом и не замедлила бы сделать великодушный жест в качестве компенсации.

– Вот что, пошлите ей немного моих яиц. И себе возьмите полдюжины.

Экономка просияла не меньше, чем если бы Саффи начала раздавать слитки чистого золота, и Саффи внезапно испытала смущение и заставила призрак своего газетного двойника растаять. Она немного виновато добавила:

– У нас больше яиц, чем мы можем съесть, и я как раз искала способ выразить вам свою благодарность… вы так часто помогали мне после начала войны.

– Ну что вы, мисс Саффи.

– Не забывайте, если бы не вы, я бы до сих пор стирала сахарной пудрой.

Люси засмеялась:

– Что ж, огромное спасибо. Я с радостью принимаю ваше предложение.

Они вместе стали заворачивать яйца, отрывая небольшие квадратики от старых газет, сложенных у плиты, и Саффи в сотый раз за день подумала, как приятно общество их бывшей экономки, и как печально, что они потеряли ее. Саффи решила, что когда она переедет в собственную квартирку, Люси получит ее адрес и приглашение заходить на чай всякий раз, когда будет в Лондоне. Перси, несомненно, не одобрит… у нее довольно традиционные представления насчет классов и их общения… но Саффи виднее. Друзей надо ценить вне зависимости от их происхождения.

Снаружи донесся грозный раскат грома. Люси наклонила голову и выглянула в закопченное окошко над маленькой раковиной. Она изучила темнеющее небо и нахмурилась:

– Если это все, мисс Саффи, я бы закончила в гостиной и пошла домой. Погода портится, а у меня сегодня вечером встреча.

– Женская добровольная служба?

– Сегодня – столовая. Надо накормить наших бравых солдат.

– Непременно. Кстати, я сшила несколько детских кукол для вашего благотворительного аукциона. Заберите их сегодня, если сможете. Они наверху, как и… – театральная пауза, – То Самое Платье.

Люси ахнула, и ее голос упал до шепота, хотя они были одни.

– Вы закончили его.

– Как раз вовремя, Юнипер наденет его сегодня вечером. Я повесила его на чердаке, чтобы она первым делом его увидела.

– Тогда я обязательно заскочу наверх перед уходом. Скажите… оно прекрасно?

– Божественно.

– Я так рада.

Едва заметная пауза, и Люси ласково взяла Саффи за руки:

– Все будет идеально, не сомневайтесь. Такой особенный вечер – мисс Юнипер наконец-то вернется из Лондона.

– Остается надеяться, что непогода не слишком задержит поезда.

Экономка улыбнулась:

– Вы перестанете тревожиться, когда она появится дома целая и невредимая.

– Я просыпалась каждую ночь с тех пор, как она уехала.

– Это все от беспокойства. – Люси сочувственно покачала головой. – Вы были для нее матерью, а мать не может безмятежно спать, когда беспокоится о своем малыше.

– Ах, Люси. – Взгляд Саффи остекленел. – Я и правда беспокоилась. Так беспокоилась. Я словно затаила дыхание на много месяцев.

– Но ведь ничего не случилось?

– К счастью, нет. Уверена, она поделилась бы с нами. Даже Юнипер не стала бы скрывать что-то серьезное…

Дверь распахнулась, и женщины резко выпрямились. Люси взвизгнула, а Саффи еле удержалась от визга, но на этот раз не забыла схватить банку и спрятать за спину. За дверью никого не было, кроме ветра, поднимающегося на улице, однако его вторжения хватило, чтобы унести прочь приятную атмосферу, а вместе с ней и улыбку Люси. И тогда Саффи наконец догадалась, что так мучает Люси.

Она хотела было промолчать – день почти закончился, и иногда чем меньше говоришь, тем лучше, – но день прошел за приятной беседой, они работали бок о бок на кухне и в гостиной, и Саффи отчаянно желала все уладить. Она вправе иметь друзей… ей нужны друзья… что бы Перси об этом ни думала. Она осторожно прокашлялась.

– Люси, сколько вам было лет, когда вы поступили к нам на службу?

Ответ прозвучал еле слышно, как будто экономка ожидала вопроса:

– Шестнадцать.

– Двадцать два года назад, верно?

– Двадцать четыре. В тысяча девятьсот семнадцатом.

– Знаете, отец всегда вас любил.

Начинка пирога в духовке начала кипеть внутри оболочки из теста. Бывшая экономка выпрямилась и вздохнула, медленно и взвешенно.

– Он был добр ко мне.

– И вам, конечно, известно, что мы с Перси прекрасно к вам относимся.

Люси упаковала все яйца и больше не знала, чем заняться на дальней стойке. Она скрестила руки на груди и тихо сказала:

– Спасибо за теплые слова, мисс Саффи, но это лишнее.

– Просто если вы когда-нибудь передумаете, когда жизнь наладится, если у вас будет желание вернуться более официальным…

– Нет! – отрезала Люси. – Нет. Спасибо.

– Из-за меня вы ощутили неловкость, – заметила Саффи. – Простите меня, Люси, дорогая. Я бы не проронила ни слова, но мне не хочется, чтобы вы неправильно поняли. Поверьте, Перси ничего такого не имела в виду. Просто это Перси.

– Я серьезно, не стоит…

– Она не любит перемен. Никогда не любила. Чуть не умерла от тоски, когда в детстве ее положили в больницу со скарлатиной. – Саффи сделала слабую попытку поднять настроение. – Иногда мне кажется, что она была бы счастлива, если бы мы все трое навсегда остались в Майлдерхерсте. Можете себе представить? Три старые дамы с седыми волосами, такими длинными, что на них можно сидеть.

– Полагаю, у мисс Юнипер нашлись бы возражения на этот счет.

– Несомненно.

Как и у Саффи. Внезапно ей захотелось рассказать Люси о квартирке в Лондоне, письменном столе у окна, радио на полке, но она подавила порыв откровенности. Еще не время. Вместо этого она добавила:

– В любом случае нам обеим очень жаль, что вы покидаете нас после стольких лет.

– Это все война, мисс Саффи, я должна была что-то делать. А потом мама скончалась, и Гарри…

Саффи взмахнула рукой:

– Можете не объяснять. Я прекрасно все понимаю. Дела сердечные и так далее. Каждый должен жить своей жизнью, Люси, особенно в подобные времена. Не правда ли, война помогает увидеть, что важно, а что нет?

– Мне пора.

– Да. Хорошо. Скоро увидимся. Может, на следующей неделе приготовим овощи в маринаде для аукциона? Мои кабачки…

– Нет. – В голосе Люси зазвенела незнакомая нота. – Нет. Больше нет. Я бы и сегодня не пришла, если бы вы не были так взволнованы.

– Но, Люси…

– Пожалуйста, не просите меня больше, Саффи. Это неправильно.

Саффи лишилась дара речи. Еще один яростный порыв ветра и далекий раскат грома. Люси взяла кухонное полотенце с яйцами.

– Мне пора, – повторила она уже мягче, что почему-то было еще хуже и едва не заставило Саффи заплакать. – Я заберу кукол, взгляну на платье Юнипер и пойду.

И она ушла.

Дверь захлопнулась. Саффи снова осталась в натопленной кухне, сжимая миску с рыбным месивом и ломая голову. Что же заставило подругу покинуть ее?

3

Перси скатилась по наклонной Тентерден-роуд, прогромыхала по россыпи камней у начала подъездной дорожки и спрыгнула с велосипеда. «Джиггети-джиг, и снова домой», – промурлыкала она себе под нос. Гравий хрустел под ботинками. Няня научила их этому стишку несколько десятилетий назад, когда они были маленькими, однако эти строки до сих пор приходили на ум, когда она сворачивала с шоссе на подъездную дорожку. С некоторыми мелодиями, некоторыми цепочками слов всегда так: они застревают в памяти, и от них не избавиться, сколько ни старайся. Впрочем, Перси и не стремилась избавиться от «Джиггети-джиг». Ах, милая няня с маленькими розовыми ручками, неколебимой уверенностью, звонкими спицами, которые так и щелкали, когда она вязала у чердачного камина, ожидая, пока девочки заснут! Как они плакали, когда на девяностый день рождения она уволилась и поселилась у внучатой племянницы в Корнуолле! Саффи даже угрожала выброситься из чердачного окна в знак протеста, но, увы, уже не раз прибегала к этой угрозе, и няня осталась непреклонна.

Несмотря на опоздание, Перси не ехала по дорожке, а шагала, чтобы знакомые поля по обе стороны успели ее поприветствовать. Ферма с хмелесушильнями слева, мельница за ними, вдалеке справа – лес. Воспоминания о тысячах дней, проведенных в детстве на деревьях Кардаркерского леса, смотрели на нее из прохладных теней. Веселый ужас пряток от торговцев живым товаром; охота за драконьими костями; походы с папой в поисках старинных римских дорог…

Дорожка была не слишком крутой, и Перси шла пешком не потому, что не могла ехать, а скорее потому, что наслаждалась прогулкой. Папа тоже был заядлым пешеходом, особенно после Первой мировой. До того, как издал книгу, и до того, как оставил их и уехал в Лондон; до того, как встретил Одетту, женился во второй раз и навсегда перестал по-настоящему принадлежать дочерям. Врач считал, что ежедневные прогулки пойдут на пользу его ноге, и он принялся бродить по полям с тростью, которую мистер Моррис забыл после очередных бабушкиных выходных.

– Видишь, как конец трости взлетает передо мной с каждым шагом? – спросил отец как-то раз осенним днем, когда они шли вдоль ручья Роувинг. – Так и должно быть. Добротно и крепко. Это напоминание.

– О чем, папа?

Он нахмурился, глядя на скользкий берег, как будто правильные слова скрывались где-то в камыше.

– Ну… наверное, о том, что я тоже крепкий.

Тогда она не поняла его ответа, только предположила, что отец в восторге от веса трости. Разумеется, уточнять она не стала: положение Перси как спутницы для прогулок было весьма шатким, а правила – твердыми. Согласно теории Раймонда Блайта, прогулки предназначались для размышлений; изредка, когда обе стороны были к тому склонны, для бесед об истории, поэзии или природе. Болтунам на них места не было, и единожды навешенный ярлык оставался навсегда, к большому огорчению бедняжки Саффи. Не раз Перси оглядывалась на замок, когда они с папой отправлялись на прогулку, и замечала в окне детской хмурую Саффи. Перси всегда сочувствовала сестре, но недостаточно сильно, чтобы остаться дома. Она решила, что данная привилегия – всего лишь компенсация, ведь Саффи постоянно завладевала вниманием папы, читая вслух свои талантливые рассказики, которым тот внимал с радостной улыбкой, а в последнее время они стали возмещением за месяцы, которые Саффи с отцом провели наедине сразу после его возвращения с войны, когда Перси положили в больницу со скарлатиной…

У первого моста Перси остановилась и прислонила велосипед к перилам. Отсюда еще не было видно дома; он прятался в лесах и открывался во всей красе лишь от второго моста, поменьше. Она перегнулась через перила и вгляделась в мелкий ручей внизу. Вода кружилась и шептала у расширяющихся берегов и чуть медлила, прежде чем продолжить путь к лесам. Отражение Перси, темное на фоне белого неба, колыхалось на более гладкой и глубокой середине.

За ручьем лежало поле хмеля, где она выкурила свою первую сигарету. Они с Саффи вместе хихикали над пачкой, которую стащили у одного из напыщенных папиных друзей, пока тот грел свои ветчинные лодыжки у озера в жаркий летний день.

Сигарету…

Перси похлопала по нагрудному карману формы и нащупала твердый цилиндрик. Скрутить проклятую штуковину – все равно что выкурить ее, разве нет? Она подозревала, что, когда ступит на территорию замка, спокойно покурить не удастся.

Она повернулась, прислонилась к перилам, чиркнула спичкой и затянулась, на мгновение задержав дыхание, прежде чем выдохнуть. Боже, как же она любит табак! Ей иногда казалось, что она охотно согласилась бы жить одна и никогда ни с кем не общаться, если ей предложат делать это в Майлдерхерсте, снабдив пожизненным запасом сигарет вместо компании.

Перси не всегда была такой затворницей. И даже сейчас она сознавала, что фантазия, пусть даже не лишенная приятности, остается всего лишь фантазией. Она не сможет жить без Саффи, разве что недолго. И без Юнипер. Прошло четыре месяца с тех пор, как их младшая сестра сбежала в Лондон, и все это время они с Саффи вели себя как пара старушек, нервно сжимающих платочки в руках: обсуждали, хватает ли сестре теплых носков, посылали в Лондон свежие яйца с оказией, читали вслух ее письма за завтраком в попытке угадать ее настроение, здорова ли она, что у нее на уме. Между прочим, в этих письмах не было даже завуалированного упоминания о возможности брака, благодарю покорно, миссис Поттс! Подобное допущение просто смехотворно для любого, кто знаком с Юнипер. Да, некоторые женщины созданы для брака и детских колясок в прихожей, но некоторые, совершенно точно, нет. Папа знал это, вот почему он все так устроил – чтобы о Юнипер позаботились после того, как его не станет.

Фыркнув от неприязни, Перси раздавила окурок ботинком. Мысли о почтмейстерше напомнили ей о письмах, и она достала их из сумки, чтобы дать себе повод еще немного побыть в безмятежном одиночестве.

Всего писем было три, как и сообщила миссис Поттс: пакет от Мередит для Юнипер, машинописный конверт для Саффи и еще одно письмо, на котором стояло ее собственное имя. Почерк с головокружительными петлями, несомненно, принадлежал кузине Эмили. Перси нетерпеливо разорвала конверт, наклоняя верхнюю страницу и пытаясь поймать остатки света и разобрать фразы.

За исключением того безобразного случая, когда Эмили выкрасила волосы Саффи в синий цвет, Эмили носила почетный титул любимой кузины на протяжении всего детства близнецов Блайт. То, что ее единственными соперницами были напыщенные кузины Кембридж – странные тощие кузины с севера – и ее собственная младшая сестра Пиппа, чья прискорбная склонность плакать по поводу и без привела к незамедлительной дисквалификации, ничуть не умаляло значимости этого титула. Визит Эмили в Майлдерхерст всегда был большим праздником, без нее детство близнецов оказалось бы намного более унылым. Перси и Саффи были очень близки, что и понятно, но не из тех близнецов, чья связь исключает любые другие. Более того, их дружба лишь упрочилась от появления третьей подруги. В растущей деревне хватало детей, с которыми они могли бы играть, однако вмешалась папина подозрительность по отношению к посторонним. Милый папа, он был ужасным снобом в своем роде, хотя испытал бы потрясение, назови его кто таковым. Он восхищался не деньгами, а умом; талант был той валютой, которой он стремился себя окружить.

Эмили, не обделенная ни тем ни другим, получила печать одобрения Раймонда Блайта и потому приглашалась в Майлдерхерст каждое лето. Она даже завоевала приглашение на вечера семьи Блайт – полурегулярные турниры, учрежденные бабушкой, когда папа был маленьким. Однажды утром раздавался клич: «Вечер семьи Блайт!» – после чего домочадцы изнемогали от предвкушения весь день. Искали словари, оттачивали карандаши и остроумие и наконец после обеда все собирались в хорошей гостиной. Соперники занимали места за столом или в излюбленных креслах, затем входил папа. В день турнира он всегда устранялся от суеты, запирался в башне и составлял список испытаний, объявление которых было чем-то вроде ритуала. Правила игры менялись, но обычно назывались место, тип персонажа и слово; затем переворачивался самый большой таймер для варки яиц, и начиналась гонка сочинителей.

Перси была сметливой, но не остроумной, любила слушать, но не говорить, писала медленно и скрупулезно, когда нервничала, отчего все звучало ужасно чопорно, а потому страшилась этих вечеров и презирала их, пока в двенадцать лет по чистой случайности не обнаружила, что официальному протоколисту положена амнистия. Эмили и Саффи, привязанность которых друг к другу лишь подогревала дух соперничества, потели над своими рассказами, хмурили лбы, кусали губы и водили карандашами по страницам, отчаянно соревнуясь за папину похвалу, а Перси безмятежно ожидала развлечения. Обе девочки умели выражать свои мысли. У Саффи, возможно, словарный запас был чуть богаче, однако озорной юмор Эмили предоставлял ей заметное преимущество, и одно время было ясно: папа подозревает, что семейный дар расцвел именно в ней. Конечно, это было до рождения Юнипер, рано развившийся талант которой не оставил места для иных притязаний.

Если Эмили и страдала от охлаждения, когда папа переключился на новый объект, то быстро взяла в себя в руки. Ее визиты счастливо и регулярно продолжались много лет и после детства, вплоть до того последнего лета 1925 года, когда она вышла замуж и все закончилось. Перси всегда подозревала, что Эмили на редкость повезло: несмотря на свои таланты, она не обладала артистическим темпераментом. Она была слишком уравновешенной, слишком хорошей спортсменкой, слишком жизнерадостной и слишком любимой окружающими, чтобы следовать писательской стезей. Ни малейшего намека на неврозы. Эмили намного больше подходила судьба, которая выпала ей после того, как папа перестал обращать на нее внимание: удачный брак, выводок сыновей с веснушчатыми носами, огромный дом с видом на море, а теперь, если верить ее письмам, еще и пара влюбленных свинок. Письмо оказалось всего лишь сборником баек о девонширской деревне Эмили – новостей о муже и сыновьях, приключений местных офицеров ПВО, одержимости пожилой соседки ручным противопожарным насосом, – и все же Перси получила массу удовольствия. Не переставая улыбаться, она дочитала письмо до конца, аккуратно сложила и убрала в конверт.

Затем порвала его пополам и еще раз пополам, затолкала глубже в карман и отправилась дальше по дорожке. Она мысленно отметила, что надо выбросить обрывки в мусорную корзину, прежде чем форма окажется в стирке. Нет, лучше она сожжет их сегодня же, оставив Саффи ни с чем.