Текст книги "Удар. Кикбоксинг для чайников"

Ким Рёрён
Удар. Кикбоксинг для чайников

완득이

김려령

WAN DEUKYI

KIM RYEO-RYEONG

Печатается с разрешения

Imprima Korea Agency (the Republic of Korea)

и Impressum Literary Agency (Russia).

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Корейского института литературного перевода

Wan Deukyi (완득이)

by Kim Ryeo-ryeong (김려령)

Copyright © Kim Ryeo-ryeong (김려령), 2008

All rights reserved.

Original Korean edition published

by Changbi Publishers

© Нестерова Д. А., перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Часть 1

Девяносто девять ударов

Господи, у тебя все сокровища мира… А Тончжу носит и носит свои подачки. Ну, хочешь, я тоже буду? Вот начну подрабатывать… Обещаю, верну с процентами. Только прошу, помоги от него избавиться. Орудие кары на твой выбор: удар молнии, авария – да что угодно! Всю неделю он нарушает заповеди, а в воскресенье приползает, типа раскаявшись, и ты все прощаешь? Ну как так-то?! В общем, я не отстану: буду ходить сюда, пока не выполнишь уговор!.. Аминь, короче.

– Привет, сестра, – с сильным акцентом обратился ко мне какой-то подозрительный тип.

Судя по его виду – вьющиеся волосы, темная кожа, разрез глаз – он был из Юго-Восточной Азии. Да хоть с небес спустился – мне, честно говоря, плевать. Уже третий раз этого парня вижу. И чего тут пасется? Смерив его взглядом, я направился к выходу. Вот тупица! Какая «сестра»? Не видишь, что перед тобой мужик? Если бы не Тончжу – а ходит он именно в эту церковь, – то духу моего бы здесь не было.

– Ну что, бездари? Ты смотри, как зубрят! Можете не стараться… Кому вы сдались? Миром правят гении! А вас только в массовку. И то, если повезет…

Позвольте представить: препод, выпустивший не одно поколение будущих уголовников, и по совместительству – наш классный руководитель Тончжу по прозвищу Говнюк[1]1
  Игра слов: на языке оригинала имя Тончжу звучит как «Говнюк», если изменить одну букву. – Прим. пер.


[Закрыть]. Он утверждает, что учит своих подопечных только хорошему, но почему-то большинство из них заканчивают плохо. Короче, это детали, а факт остается фактом: классный уверен, что и меня ждет печальный конец.

– У Вандыги все шансы закончить в тюряге. Ишь, кулачищи! А как глядит исподлобья! Не умеет и ручку в руках держать – чайник еще тот! Зато подрастет – научится держать нож… Вандыги, когда возглавишь корейскую мафию, не забывай, что я всегда в тебя верил!

Это он типа прикалывается, но у класса, само собой, ноль реакции. Ведь если заржать в неудачный момент, можно услышать гадость и в свой адрес.

Блин, Тончжу, совсем, что ли, не шаришь? Если мне доведется возглавить корейскую мафию, тебе первому не поздоровится! А пока живи и молись, чтобы предсказание не сбылось.

Да, некоторые называют меня шпаной, но это вранье. Я избегаю уличных драк. Себе дороже. Реально могу врезать только тому, кто посмеет обозвать отца карликом, – здесь долго думать не стану и сразу отправлю в нокаут. «Какой хороший сын», – подумали вы? Да нет, просто бесят такие… прямо до чертиков! И плевать, почему они обзываются: хотят унизить отца – он и вправду не вышел ростом – или задеть меня лично.

– Проклятая школа! Зачем, спрашивается, всем подряд ходить на дополнительные занятия? Понабрали дебилов! Охо-хо… Давайте шустрей! Кто собрался дрыхнуть – сладких снов. Классного часа не будет, так что прозвенит звонок – свободны.

И Тончжу, почесывая башку, вышел из класса. Немного погодя я последовал его примеру.

– Эй, Вандыги! Куда намылился? Что, шило в одном месте? Не можешь подождать, пока преподаватель уйдет?

Отвечать ему я не стал.

– Ладно, прогульщик, пойдем. Опять халява привалила – кто-то из параллельного класса не забрал матпомощь. Стыдно им, видишь ли… Так что она твоя.

Я стиснул зубы.

– Ну, чего рожу кривишь? Вот балда! Бедность – не порок! А с голоду помереть не стыдно?

Больше всего мне стыдно, что мой классный такой урод.

– Давай бери. И никаких разговоров! Мне тоже не забудь пару штук оставить. Получше – со злаками. – Сказав это, Тончжу зашагал вперед.

Своей небрежной походкой классный сам напоминал бандюгана. Чертова матпомощь! У меня вообще-то тоже есть гордость… Нельзя хотя бы не орать? Я даже согласен тащить твою долю, только заткнись ради бога! Сволочь… Надрываюсь тут, а он на все готовенькое.

В итоге пришлось до конца отсидеть дополнительные занятия, а после переть домой коробку вакуумных упаковок с готовым рисом. Выбросить не вариант, ведь Тончжу потом с меня спросит. Господи, давай уже резче! Чем ты там занят таким важным?

Сквозь матовое окошко входной двери сочился свет. Похоже, папа уже дома. Среда, десять минут двенадцатого… Вообще-то в это время он должен быть еще в пригороде.

– Па, уже дома? – крикнул я.

– Пи… пи… писатель, Ва… Ва… Вандыги…

Вместо голоса отца послышался лепет дяди Мингу.

– И ты здесь? – удивился я. – Ну какой писатель… Договорились же.

Чтобы его понять, нужно дослушать до конца, но я могу догадаться по первому слову.

Дядя танцует в кабаре. Но это не то, о чем вы подумали. Он всего лишь платный партнер по танцам, и точка. Когда бизнес был на грани банкротства, хозяин кабаре схватился за последнюю соломинку и нанял профессионального танцора. Джиттербаг[2]2
  Джиттербаг – танец, разновидность свинга, общим стилем движений напоминающий буги-вуги и рок-н-ролл. Пик популярности пришелся на 1930–1950-е годы. – Прим. ред.


[Закрыть] в исполнении дяди Мингу – просто улет! Главное – держать лицо и точно двигаться, иначе выйдет слащавая каша. А дядя зажигает так, что и партнерша, и зрители буквально визжат от восторга. «Вы – чудо! Я оплачу еще танец», – говорит она. «Ко… ко… конечно», – заикается он и мигом теряет очарование…

В нашей квартире на крыше рядом со шкафом появились предметы, которых раньше здесь не было. А именно – синие пластиковые коробки. Мы что, опять переезжаем? Из одной торчала штанга для вешалок. Наверное, там одежда. А в остальных? Откуда у нас столько тряпок? Или это сценические костюмы?

– Пиши сочинения, тренируйся и сможешь поступить. Сынок… Эх, ну что с тобой делать! Ладно, давайте ужинать, – сказал папа, похлопав по одной из коробок, как будто с ней и разговаривал.

«Сынок, я тебе желаю лучшей жизни, а для этого пиши, сочиняй истории!» – вот что он хотел, но не мог сказать вслух. В наше время книг не пишет только дурак. И я, к сожалению или к счастью, и есть этот самый дурак. Но по злой случайности роль горе-писаки выпала именно мне, и избежать ее никак не получалось.

Отец уверовал в мой «талант», когда мне было шесть лет. В Корее есть одна песенка, которую знают все дошколята. Называется «Наш детский сад». В игровых комнатах, в яслях, в детсадах – везде ее твердят до одурения. Ума не приложу, как так вышло, но я стал петь эту песню вперемешку с другой, рождественским каноном «Не плачь». Наверное, в голове переклинило… В общем, в моем исполнении она звучала таким образом:

 
А у нас друзья-подружки,
Как цветочки на опушке:
Спят, обедают, танцуют,
И читают, и рисуют.
И в веселье, и в обиде…
Дед наш Санта все-то видит.
 

Походу, в том возрасте Санта был моим кумиром, судя по тому, как часто я упоминал его к месту и не к месту. Воспитательница сердилась, потому что другие дети стали переиначивать слова вслед за мной. Но мамочки сочли это настолько милым и необычным, что на родительском собрании папе даже вручили подарок – набор для душа.

С тех самых пор отец свято верил в мою одаренность, и когда я перешел в старшую школу, этот абсурд достиг своего пика. Весенний конкурс эссе по прочитанным книгам, организованный директором, не устававшим подчеркивать, что «истинное образование – это воспитание души», еще раз подтвердил, что никакого таланта у меня нет. Сам-то я отлично знал, что писанина – не мое, как и всякие тупые конкурсы. Но смыться, не положив готовую работу учителю на стол, было невозможно. Поэтому я кое-как накропал нужное количество знаков и свалил с чистой совестью.

– «Извозчик Ким подвозил девушку Поннё…» Они же из разных произведений, балда! «…И склонил ее к интиму, из-за чего у его жены случился инфаркт». Хм, вот как? «Старый извозчик взял серп и…» Что-о?! Ты прям писатель-фантаст! Читал хоть «Удачный день» и «Картошку»? Или увидел в тесте по литературе отрывки «а», «б» и «в» и решил, что это один рассказ?

Я молчал.

– Думал, конкурс – формальность, ничего и проверять не будут?

Классный, ответственный за конкурс, шутливо постучал мне по лбу. Ну думал… И что? Я просто написал свое мнение: автор сатирически изображает распущенный мир, где развлекаться с малолетками за деньги – обычное дело. А Тончжу, препод обществознания, стал распекать меня, мол, я это нарочно сделал – убедиться, что в литературе тот ни бум-бум. Ну и чтобы поржать, конечно. В довесок он припомнил мне драку в начале четверти и вынес абсолютно идиотский вердикт: двенадцать месяцев испытательного срока, а если снова накосячу, меня ждет порка – девяносто девять ударов. Что ж, наказание откладывалось, и мне ничего не оставалось, кроме как с горькой усмешкой покинуть учительскую.

Пока все идет гладко – я не получил ни одного удара. И не только я. В нашем классе сорок человек, и каждому, кто в чем-то провинился (а таких большинство), Тончжу назначил испытательный срок и возможное наказание в случае нового «преступления». Например, одному нужно быть паинькой целых четыре месяца, иначе придется наворачивать сорок кругов на спортплощадке; второму – месяц, а не то будет драить полы в классе до блеска; третий может отделаться и неделей, иначе придется раскошелиться на напитки для всего класса.

С отцом Тончжу познакомился в тот роковой день, когда мы переехали в этот район. Оказалось, что классный живет по соседству, в доме напротив, в такой же квартирке на крыше, как наша. С тех пор моя жизнь превратилась в кошмар. Перегнувшись через коробки, еще не распакованные после переезда, папа доверительно поинтересовался, что тот думает о моем будущем. Спрашивать о моем будущем Тончжу, который, ступив за порог школы, чудесным образом перевоплощается из учителя в обычного говнюка, просто смешно. Ведь педагог он только в рабочие часы – таков его идиотский принцип. Поэтому классный отвечал с неохотой:

– Да, я читал эссе Вандыги… Впечатляет! Такая оригинальность, чувство юмора… Думаете поступать на филологию?

Папа принялся рассказывать, каким одаренным ребенком я рос. Тончжу поддакивал, похлопывая себя по колену. Так они нашли общий язык, и на следующий день мне пришлось бегать по школе в поисках Тончжу, чтобы вручить подарок от папы – булавку для галстука с золотым напылением в восемнадцать карат. После этого случая любви к литературе у меня, мягко говоря, не прибавилось, зато прибавилось у папы, которому Тончжу бессовестно навешал лапши на уши.

Отец наспех распаковал синие коробки, в которых, как я и думал, оказались сценические костюмы, и сел, прислонившись к одной из них.

– Директор Чон жалуется. Говорит, налоги бешеные. Теперь вместо нашего кабаре будет «Кола-бар», – сказал он с нотками горечи в голосе.

– Кола-бар?

– Уже и вывеску сменил – будет все внутри переделывать. Ни зазывалы, ни танцоры ему теперь не нужны…

В четвертом классе я перерос отца. Такой он маленький человек. Но маленький не значит ребенок, хотя посетители кабаре будто не понимали этого. Они обращались к нему как к какому-то пацану: «Эй», «Подойди-ка», «Малой»… Папу аж передергивало от подобного обращения, а они начинали ржать. Но, похоже, весь этот цирк уже мало кого привлекал. И хорошо. Не выношу подобных уродов.

– Значит, будешь устраиваться в новое заведение?

– Нет, кабаре сейчас непопулярно… Нужно искать что-то другое.

Папа положил свой крошечный фрак на самое дно огромной сумки.

– Мингу звали танцевать в Пучхон, а он уперся, говорит: «Не поеду».

– Да? – зачем-то переспросил я.

Дядя Мингу, преданная душа, лишь безмятежно улыбался.

Когда отец выступал, зрители покатывались со смеху. Мы с дядей были единственными, кто мог оценить его профессионализм. Дамочки, которым папа не доставал и до пояса, засовывали купюры под ленту его фетровой шляпы и хлопали по заднице. Как ребенка. Но, в отличие от них, дядя всегда уважал отца. И тот научил его танцевать джиттербаг, ча-ча-ча, джайв… Дядя очень старался. И в какой-то момент даже превзошел своего учителя.

«Рожей вышел, а мозгами нет. Ха-ха-ха!»

Если дядя молчал, посетители думали, что он высокомерный, а когда пытался что-то сказать, начинали издеваться. Самые вредные специально старались его разговорить, чтобы лишний раз поглумиться. Откуда я это знаю? Конечно, несовершеннолетним в кабаре нельзя, но кто запретит сыну видеться с отцом, пускай и у него на работе? Так вот, по случаю закрытия этого прекрасного заведения от всей души хочу пожелать его посетителям сдохнуть со скуки.

– Попробуем вариант с метро. Возьмем на складе товар и пойдем торговать, – поделился со мной отец.

– Разве это законно? – удивился я, поднимая сумку, которую он положил у двери.

– Главное пошевеливаться, и тогда не нарвемся. Прокатит или нет… Посмотрим.

Я водрузил сумку на тележку.

Папа и дядя почти полжизни провели в шумном полумраке кабаре, а теперь собираются торговать в метро, где яркий свет бьет в глаза и пассажиры сидят с каменными лицами. Пока за окном светло, эти двое даже из дома боятся выползти… Уверен, что резкая смена обстановки ни к чему хорошему не приведет.

Тут мои мысли прервал чей-то крик:

– Ванды-ыги-и! А-у-у! Ло-дырь!

Ну, разумеется… Это Тончжу орет с соседней крыши. Опять приспичило погорланить среди ночи.

– Кто это? – удивился отец.

– Наш классный, не узнал?

Пришлось выйти наружу.

– Эй, чайник! Че так долго! Брось риса!

Тончжу – единственный в мире препод, который способен отобрать последние крохи у собственного ученика.

Я пошел за рисом и, вернувшись, швырнул ему одну упаковку, целясь в башку. Получи и сдохни! Эх, мимо…

– А че белый? Черный давай!

– Вчера последняя была!

– Ну ты и проглот!

Господи, за что мне все это? Разве я просил его о помощи? Раньше у меня не было никаких особых привилегий. Но когда я перешел в старшую школу, Тончжу, пользуясь случаем, выбил мне льготы в связи с «тяжелым финансовым положением в семье». Это, конечно, хорошо: плату за обучение снизили, дают бесплатные обеды… Папе стало хоть немного, но легче. Правда, Тончжу возомнил себя великим благодетелем и окончательно потерял совесть. Халявный рис, который вообще-то выдают мне, он может умять в одно рыло.

– Здравствуйте! – поздоровался отец, выходя на крышу.

– А, господин До! Вы дома?

– Уволился!

– Будем чаще видеться!

– Выходит, так!

Они перекрикивались еще пару минут, пока их не прервали.

– Вот гад! Каждую ночь то Вандыги, то Мандыги[3]3
  Вымышленный герой радиоисторий, популярных в Корее во второй половине 1990-х годов. – Прим. пер.


[Закрыть]! Дурдом! Сволота! Телефон вам на что?! – высунув голову в окно, заорал дядька из дома напротив, от которого нас отделял лишь узенький переулок. Его крик пронзил ночную мглу, как кинжал.

– Пошел ты! – рявкнул Тончжу в ответ. – У Вандыги нет телефона! – добавил он и тут же скрылся за дверью.

Да есть у нас телефон! Господи, поторопись, умоляю. Боюсь, не дотяну до конца недели…

И на том спасибо

– Ого, это что?

– Огу… Огурцере… Огурцерезки.

– Много продали?

– Про… прогнали. Ой-ей!

– Кто вас прогнал?

– Да есть одни. Заправляют там всем. Нужно было у них товар брать…

– Вот значит как?..

Оказалось, огурцерезкой тонко нарезают огурец, чтобы наложить кружочки на лицо для увлажнения кожи. Папа сказал, что бо́льшую часть этих штуковин они растеряли, пока убегали. Но это еще полбеды. Самое неприятное – у дяди рассечена бровь, а на ноге красуется синяк. Похоже, он принял на себя все удары. Но даже теперь дядя не перестает улыбаться. А ведь папа ему не родня…

– По… По… Подберем.

– Я специально их выбросил, – сказал папа, с легкостью успокоив дядю, который переживал за потерянные вещи. – Вот, возьми, – он протянул ему свою любимую фетровую шляпу.

Обычно, собираясь зазывать народ в кабаре, папа надевал другую – с подвесками на полях или с пером за лентой. А эта предназначалась для тех торжественных случаев, когда он поднимался на сцену. Шляпа была старая, но с годами становилась лишь краше и солиднее.

Дядя вставил диск в проигрыватель и нажал кнопку. Зазвучала песня Monkey magic. Он поставил ее на повтор, нахлобучил шляпу и стал танцевать под динамичные ритмы, наполнявшие комнату. Я понял, что ему, несмотря на улыбку, фигово. Ведь этот танец для особых случаев, когда нужно отвести душу. Бедняга… Еще эта ссадина над глазом…

– Как у тебя с сочинениями?

Отвечать не хотелось.

– Тебе нужно поступить.

Я снова промолчал.

– Не обязательно в престижный вуз. Можно и в средненький. Хотя бы попытайся! Упустишь время и уже не поступишь, даже если захочешь. А в метро столько студентов! На второй линии… Красота!

«Monkey, monkey, monkey, monkey magic. Monkey, monkey, monkey, monkey magic». Дядя лихо отплясывал диско, а ведь ему уже за тридцать… Вот где красота!

Я раскрыл тетрадь. Нет, не потому что вдруг решил поступать. Просто папа, казалось, ждал именно этого. Он сделал музыку потише. Легонько сжал мое плечо… В этом жесте чувствовалось поощрение. Затем сел рядом и резинками стал скреплять оставшиеся огурцерезки в связки по три штуки. Даже не знаю, удастся ли их теперь распродать… Было похоже, что отец думает что-то типа: «Пока вот чем займусь, а ты уж пиши». Если бы не дядя со своим диско, я бы не стал устраивать этот цирк.

– О, да у вас тут творческий вечер? Эгей! «Манки мэджик»! – прокричал Тончжу, внезапно открыв дверь и оглядев комнату. – Так-так-так… Один, значит, пляшет, второй бумагу марает, третий дело делает… Вот это я понимаю!

– Здравствуйте! – поднявшись, поздоровался папа.

Дядя тут же забыл про диско и прилип к стенке, как он всегда делает при виде незнакомого человека.

– Так и знал, что вы дома. Решил вот зайти, – продолжал Тончжу, опуская на пол пакет с бутылками соджу и упаковками сушеных кальмаров. – Кабаре накрылось медным тазом? Вандыги, сходи на кухню, принеси рюмки.

Я сделал пару шагов до буфета. Кухня – одно название – была у него перед самым носом, возле входной двери.

– Ну да, можно и так сказать.

Я поставил на пол три рюмки.

– Хм, и как же теперь?

– Пойдем в метро торговать.

– Ох, тяжко будет…

– А кому сейчас легко? Мингу, подойди, поздоровайся. Это классный руководитель Вандыги.

Дядя стянул шляпу и присел рядом с папой.

– З… З… Здравствуйте. Я… Я… На… На… Нам Мингу.

Вежливо протянув руку, он низко склонил голову.

– Нан Нингу? Какое необычное имя!

– Нам Мингу. – Мне пришлось поправить его, попутно деля кальмара на части.

– А, Нам Мингу! А кем вы приходитесь Вандыги? – поинтересовался Тончжу, разглядывая своего собеседника.

– Дядей, – ответил я. Не родным, конечно, но объяснять что-то Тончжу… Обойдется.

– О-о, вот что значит гены! – протянул тот, наливая в дядин стакан. Отец неодобрительно кашлянул.

– Шучу-шучу…

Папа, в свою очередь, наполнил рюмку Тончжу.

– Хорошо, что вы рядом – теперь могу со спокойной душой отлучиться в пригород.

– Да, мальчик у вас непростой… Он мне тут выдал: «Чем я так, мол, провинился, что должен с преподом – со мной то бишь – по соседству жить».

– Мы раньше на нижних снимали, но там дороговато. Пришлось сюда перебраться.

Папа махом опустошил рюмку. Дядя подлил еще.

– А вы один живете?

– У меня стандарты высокие. Хочу, чтобы супруга соответствовала!

Да кто на тебя позарится? Если только из жалости. И вообще. Таким, как ты, жениться противопоказано… Жена с горя в монастырь уйдет!

– Ну и правильно! Кстати, хотел спросить, как у Вандыги с сочинениями? Есть прогресс?

– Конечно. История Европы, Азии, гендерные роли… В этих темах ваш сын просто ас!

Черт, опять он про тот тест. Я сдуру решил, что Жанна Д’Арк – это какой-то кореец Чжан Дак, который почему-то на коне скачет… Согласитесь, похоже ведь звучат имена.

Папа расплылся в довольной улыбке.

Две бутылки соджу, которые притащил Тончжу, быстро опустели. Кажется, все получали удовольствие от вечера. Ну, кроме меня.

– А че музыка так тихо? – спросил Тончжу, уже порядком осоловев, и выкрутил звук на максимум. Музыкальный центр – самая дорогая вещь в нашем доме – показал всю свою мощь.

«Monkey, monkey, monkey, monkey magic! Monkey, monkey, monkey, monkey magic!»

– Какая тварь врубила эту хрень?! Ночь на дворе! Ща я те башку снесу! Твоим monkey!

Это снова сосед из дома напротив. Тончжу высунул голову за дверь и проорал в ответ:

– Вандыги срочно нужен monkey! Тогда его папа сможет работать!

Если он имел в виду monkey spanner, который гаечный ключ, то у нас он есть. Хотя к папиной работе гаечные ключи не имеют никакого отношения – огурцерезки, он продает огурцерезки, тупица. На этом Тончжу смущенно распрощался с отцом и наконец свалил.

– Кто телегу накатал, спрашиваю?!

Классный был в бешенстве. На сайте школы появилось анонимное сообщение о том, что на каждом своем уроке он болтает на посторонние темы и не проводит как полагается дополнительные занятия.

– Зачем вам какая-то школка? Вы все крутые! Хагвон[4]4
  Частное учебное заведение в Корее, обычно имеется в виду подготовительная школа. – Прим. пер.


[Закрыть] подавай, и подороже! Бахнем в детсаду программу началки! Вот веселуха! А в старших классах – сразу первый курс универа, чего мелочиться!

– А я не хожу в хагвон, – ляпнул придурок Хёкчу и сразу же пожалел об этом.

– Я знаю, что ты дебил! По оценкам видно. Ты накатал? Что, в универ хочешь?

– Не откажусь.

– Встань и спой третий куплет гимна.

Хёкчу поднялся, со скрежетом отодвинув стул, и промямлил:

– Ну, третий как раз не помню…

– Вот и поступай! Туда, где доплачивают, если друга с собой приведешь… С ногами и руками оторвут!

Все стали ржать и стучать по партам.

– Так, кто у нас первый по успеваемости? А, Чон Юнха!

Она, кстати, ничего, эта Юнха. И учится на отлично.

– Ну-ка, продемонстрируй. Давай с первого по четвертый куплет, – обратился к ней классный.

Юнха даже не шелохнулась. Видно, что гордая.

– Слов не знаешь или петь не умеешь?

Девчонка все так же молчала.

– Вот ты, Юнха, поступай в Сеульский. Там все умники и зазнайки.

Сзади я увидел, что Юнха подняла голову и смотрит на классного. Готов поспорить, это был взгляд, полный ненависти.

– С этого момента все, кто будет прогуливать дополнительные занятия или дрыхнуть, пеняйте на себя! Начнем урок. Итак, глобальная потребность в деятельности ООН возрастает, но бюджет организации невелик. Для разрешения этой ситуации Генеральный секретарь Пан Гимун избрал тактику многосторонней дипломатии, получившую положительную оценку международного сообщества. По сравнению с прошлым, вопросы «мягкой силы», с которыми сталкивается ООН сейчас…

О-о, Тончжу-у… Так-то, может, и сойдешь за препода. Но у меня вопрос: как теперь не заснуть от скуки?

– Тридцать. Тридцать один. Тридцать два. Тридцать три… – отсчитывал удары Тончжу.

Я свалил с дополнительных занятий и, конечно, попался классному: он тусовался на первом этаже. Мой испытательный срок еще не закончился, поэтому назначенное наказание было тут же приведено в исполнение. Тончжу – низкий ему поклон – разделил девяносто девять ударов на три месяца. Я вроде ясно выразился: поступать в универ не собираюсь. Значит, все, что мне остается делать на дополнительных занятиях, – это дремать, скорчившись на неудобном стуле. Ну почему, скажите на милость, я должен каждый день упражняться в умении спать на стуле?

– Велел же не прогуливать, зараза такая. Что, если Говнюк – такая у меня кликуха? – перестанет подкидывать халявную жратву? А? Куда побежишь? Пойдешь огурцерезками торговать вместе с отцом?

Из класса раздался сдавленный смешок.

– Кто там ржет? Продавать огурцерезки – это, между прочим, тяжкий труд! И лучше так, чем дома в потолок плевать. Болваны, да что вы понимаете!

На самом деле Тончжу говорит правду. Это действительно тяжелый труд. Но от этой правды меня, мягко сказать, воротит. А он, раскрывая чужой секрет, будто заявляет: «Я же не вру, какие претензии?» Самоутверждается за мой счет. Когда нужно промолчать, обязательно что-нибудь ляпнет, а потом еще и повторит для надежности, сделав меня посмешищем. Бессовестный учителишка, зачем он унижает отца? Ведь это мой косяк… Ай, ой, больно-то как!

– Сегодня опять накатаете? Или сразу в полицию сдадите? За избиение? На большее-то мозгов не хватает…

Тончжу закончил порку и, отшвырнув указку, вышел вон.

– Эй, Вандыги! Твой папаша, это… и швец, и жнец, и огурцерезок продавец? То-то у тебя не лицо, а попка младенца. Огурец на морду – вот и весь секрет!

Ну все, хана тебе. В такие моменты тело реагирует быстрее, чем голова.

Один хороший пинок, и Хёкчу отлетел к ящикам для вещей. Это значит: хватить болтать. Такие сопляки, как он, учились драться у пацанов на районе, а я – у реальных вышибал. Разница колоссальная.

Хёкчу хотел отбиваться, но мне удалось схватить его палец и как следует вывернуть. На сегодня достаточно. А если будет опять паясничать, могу и щиколотку сломать. Под аккомпанемент его визга я развернулся и направился к выходу.

Уже в метро набрал номер дяди:

– Вы где?

– Тре… Тре… Третья линия.

– Где именно?

– От Гу… Гу… Гупхабаль до Тэ… Тэ… Тэхва…

– Катаетесь по кругу?

– Ага.

– О’кей.

Я поехал на станцию Гупхабаль.

– Стопроцентная гарантия возврата! Такие плотные, что не рвутся даже от острого гвоздя! Экстраэластичные, экстраэластичные чулки! Пять пар за тысячу вон! Отличный подарок маме, сестре! Первоклассные чулки – отличный подарок!

Сегодня, значит, уже чулки. Но людям было плевать, пусть чулки и первоклассные. Пассажиры старались не смотреть на отца, который был ростом с сидящего человека. Прятали глаза. Косились исподтишка. А папа просто светился – таким я видел его в кабаре и вот теперь здесь, в метро. Когда он зазывал людей на шоу, его хмурое лицо озарялось лучезарной улыбкой. В детстве я радовался ей, думал, что она настоящая. Дядя ходил туда-сюда, держа в руке связку из пяти пар первоклассных чулок. Но вдруг папа быстро запихал все в коробку. Напарник последовал его примеру.

Как только поезд остановился, отец первым выскочил из вагона.

– Беги! – закричал он.

Схватив коробку, дядя бросился наутек. Папа спешил за ним что есть мочи, но оторваться от погони не смог. И те двое, что вышли следом из поезда, схватили его.

– Этот карлик не понимает, что ли, по-человечески… Сказали же: не шататься здесь!

Они стали избивать папу. Мы с дядей рванули к нему с двух сторон. Каждому досталось по противнику. Дядя бросился защищать, а я просто был взбешен. Из-за Тончжу, из-за того, что папе досталось. Мы никого не трогаем, какого черта все к нам цепляются?!

– Беги, па! – закричал я, схватив толстяка за пояс. Отец не двинулся с места. – Быстрей!

Папа не побежал. Выбора нет – придется драться. Но… Дядя мешается под ногами. Он не различает, кто на кого нападает. Я врезал противнику в солнечное сплетение. Затем схватил за руку, чтобы, перекинув через себя, сломать ему кисть.

– Не… Не… Не тащи на себе, – завопил дядя, увильнув от второго нападавшего. Тот ошарашенно выпучил глаза. И тут оба ринулись на меня. Дошло, наконец, с кем нужно драться. Главное – не подставлять спину. Нападая и отступая, снова нападая и снова отступая, я старался не подпускать их сзади. Если нет оружия, то им становится сам атакующий. Они напали почти одновременно. Тот, что первый вошел в зону поражения, получил в челюсть. Под ухо – сильный удар. Он безжизненно свалился на пол. Бой почти закончен. Осталось убрать одного.

– У… У… Упал, – сообщил дядя, выглянув откуда-то сбоку, когда я схватил второго за стопу и уже хотел ее вывернуть.

– Эй, в сторону!

Черт! Упустил момент. Нога противника врезалась в бок. Перехватило дыхание. Папа бросается мне на помощь. Ну куда? Ты же ему по пояс! Но отец спешит не драться, а принять удар на себя…

Вдруг раздался свист. Это дежурные по станции. Если поймают, мало не покажется.

– Сю… Сю… Сюда! – зачем-то зовет их дядя, распихивая людей в стороны.

– Бежим!

Мы сорвались с места, следом драпанули те двое. А коробку с первоклассными чулками так и бросили впопыхах.

Тончжу меня уже отлупил. Теперь папина очередь. Что за несправедливость… В кабаре ходил, а в метро нельзя? Помогать же не собирался… Может, я и хороший сын, но не настолько. Вообще, хотел просто забрать их оттуда. В целом так и получилось, правда пришлось удирать у всех на виду. Наверное, за это я и наказан. Порка дается папе непросто. Стареет…

– Правильно! Так его! Я бы сам с него шкуру спустил, с этого неслуха! – заорал Тончжу со своей крыши. А сосед из дома напротив в этот раз, как ни странно, помалкивал. И на том спасибо.