Текст книги "Шкаф неземной красоты"

Кир Булычев
Шкаф неземной красоты

1

Лиза бы не обратила внимания на этот шкаф. В комиссионный приходят не любоваться вещами, а купить одну, нужную и подешевле. Лиза давно уже научила себя не видеть соблазнов, которые так и лезут в глаза. «Ты как кассир, – сказала как-то Тамара. – Миллион рублей в руках, а для тебя – как будто не деньги. Хотела бы я так жить». Тамара так жить не хотела. Она жаждала владеть всем – вещами, путешествиями, машинами, квартирами, мужчинами, но была нежадной, готова была поделиться желаемым с близкими. Особенно с Лизой.

– Лизавета! – крикнула Тамара трубным голосом. – Ты только погляди.

Лиза послушно оторвалась от кухонных гарнитуров и пробралась к Тамаре, в узкий проход между буфетами и шкафами. Рядом с Тамарой она казалась хрупкой и беззащитной.

– Шкаф неземной красоты, – сказала Тамара. – Все в него поместится. Внукам – наследство. Теперь таких не делают.

– А я там присмотрела кухонный шкафчик от польского гарнитура.

– Лизавета, не отвлекайся! Те шкафчики у всех, а этот – уникум.

Лиза покорилась и стала разглядывать шкаф неземной красоты, который, видно, сделали для богатого купца: по бокам двери до полу, посередине сверху застекленный буфет, под ним полка с мрамором и выдвижные ящики; шкаф был украшен богатой резьбой, со львами, гербами и на львиных ногах.

– Наверх будешь ставить бокалы, – сказала Тамара.

– Бокалов у нас нет.

– А рюмки? На свадьбу его тетя принесла. А сбоку платья и костюмы – во весь рост… а в ящики – белье, и еще место останется. Это же мечта!

– Пойдем, я тебе кухонный шкафчик покажу.

– Ничего подобного. Молодой человек! Куда вы? Сообщите стоимость.

Вялый, развинченный продавец сделал одолжение, повернувшись к Тамаре.

– Стоимость на нем написана. Мне отсюда не видно.

– Здесь семьдесят рублей. Почему так дешево?

– А кто купит? В малогабаритную квартиру не влезет.

– Это единственная причина? А он запирается? Ключи есть? Жуком не поеден? Вот видишь, Лизавета, все в норме, и по высоте в вашу комнату влезет. Тем более красное дерево.

– Дуб, – сказал продавец.

– Тем лучше. Выписываем.

– Тамара…

– Если львов отпилить и продавать отдельно, каждый как минимум по пятидесяти рублей. Когда надо будет, я тебе устрою.

– А Павел Николаевич…

– Будет счастлив. Не сразу, но будет. Как только подсчитает.

– Ну вы берете или нет? – спросил продавец.

В одной руке он держал тоненькую книжечку квитанции, в другой – ручку.

– Мы завтра вернемся, – поспешила с ответом Лиза.

– Завтра не гарантирую… Может уйти.

– Берем, – сказала Тамара, отталкивая Лизу и спеша к продавцу. А та вспомнила, что денег с собой всего сорок три рубля, а еще масла и хлеба купить надо. Наверное, у Тамары денег нет тоже, и тогда обойдется.

Деньги у Тамары нашлись. Включая двенадцать рублей за перевозку.

2

Павел Николаевич пришел домой поздно, может, лучше, что не видел, как шкаф вторгался в комнату. Долго стоял перед шкафом, покачиваясь с носков на пятки, поглаживая лысину, потом сказал коротко: «Дура».

И пошел на кухню играть с соседом в шахматы.

Лиза ждала нотации, даже затвердила текст, наговоренный Тамарой, про то, что шкаф вечный, ценный, про львов, но нотация состоялась только утром. Нагоняй без повышения голоса, даже со скукой.

Павел Николаевич сел за стол в пижаме, прикрылся газетой – себя и яичницу отделил от жены. Голос исходил из-за газеты, видны были только крепкие пальцы с аккуратно срезанными ногтями, которые постукивали по краям газетного листа.

– Я выделил средства на приобретение кухонного шкафа, – информировал он Лизу. – Желательно белого цвета. На какие шиши мы теперь его купим? Погоди, я не кончил. Соображение второе: в конце года мне на предприятии выделяют двухкомнатную квартиру. Прописывая тебя в прошлом году на московской жилплощади, я рассчитывал на определенную отдачу в смысле увеличения шансов на метраж. Однако в малогабаритной квартире, даже если этот чурбан в нее влезет, он сожрет все увеличение жилплощади. Ты об этом подумала?

– Но он почти вечный… И львы.

– С тобой в магазине Тамара была? Предупреждаю, что дальнейшего ее пребывания в своем доме я не потерплю. Учти.

Павел Николаевич встал и пошел одеваться. От большого волнения он не допил чай с молоком. Лизочка молчала как мышка. Она сама ничего не ела, да и не хотелось. Павел Николаевич быстро собрался и ушел. А Лизочка достала с верхней полки на кухне, из-за пачек с солью, сигареты, вернулась в комнату и закурила, открыв форточку. Если Павел Николаевич узнает, что она себе позволяет, наверное, подаст на развод. Лизочка глубоко затягивалась, из форточки тянуло мокрым ветром, она думала, что Тамара все равно будет приходить, куда ей без Тамары.

Убирая со стола, смотрела на шкаф, он ей нравился больше, чем вчера, может, из-за нотации. Шкаф был нежеланным в этом доме – большой, пузатый, со львами, а нелюбимый.

Тамара прибежала без звонка, чтобы ехать на завод, а на самом деле хотела полюбоваться шкафом и узнать, что Лизе за него было.

– Гляжу, – сказала с порога, – что вещи не порушены, а у тебя синяка под глазом нету. Что, обошлось?

– Сердится, – пожаловалась Лиза. Конечно, Павел Николаевич ее ни разу и пальцем не тронул. А вещи рушить при его бережливости даже смешно.

– Что говорил?

– Не велел тебя пускать.

– Ты, конечно, все на меня свалила.

– Сам догадался.

– А я, значит, черный демон, дух изгнанья? Ну и шут с ним, с твоим пузырем. Давно бы от него сбежала…

– Тамара!

– Не умоляй. Лучше пепельницу принеси. Где рюмки? Поставить надо. Они сквозь стекло будут просвечивать, как во дворце.

– Пойдем, пора уже.

В автобусе Тамара все рассуждала, отгородив Лизу грудью от публики.

– Ну если бы рвалась в столицу, к цивилизации. А ты ведь и в своих Кимрах жила не хуже…

– Не знаю.

– А что ты здесь видишь? Он хоть в театр тебя водил? Ну не сейчас, а когда ухаживал?

– Ты же знаешь…

– Знаю. И не ухаживал. Приехал к родным в Кимры, увидел, что ты у тетки полы моешь, и увез…

– Тома.

– Только не утверждай, что ты этого борова любишь. Такая любовь не имеет права на существование.

Лиза ждала остановки. Там им в разные стороны: Лиза – аппаратчица, а Тамара – машинистка в заводоуправлении.

3

Вечером Лиза задержалась, собирала профсоюзные взносы, потом забежала в магазин. Павел Николаевич уже был дома, и не один. Привел своего знакомого столяра. Они вместе простукивали шкаф, выясняли ценность, а Лизочка собрала на стол; хорошо, что четвертинка нашлась. Павел Николаевич сам пьет редко, только в компании, но на всякий случай держит запас.

Проводив гостя, Павел Николаевич встал против шкафа, сам – как шкаф.

– Настоящий дуб, – сказал он, не глядя на Лизу. – Ты его покрой мебельным лаком, тонкий слой накладывай, а трещины замажешь коричневым карандашом.

Потом он ушел к одному профессору, машину ему чинить, а Лиза занялась шкафом. Вымыла, протерла лаком, трещины замазала. Внутри посыпала нафталином. В нижнем ящике нашла какие-то карточки с дырками по краям. Ящик был объемистый, но неглубокий. Что в него положить, Лиза пока не придумала. Зато наверх, под стекло, поставила рюмки, подаренные к свадьбе, и старый фарфоровый чайник с отбитым по краю носиком, с трещинкой на крышке, но очень красивый – старинный, с птицами.

Лизе было интересно представлять судьбу шкафа, воображать, как барышня в белом платье до пола отворяла его, чтобы вынуть хрустальный графин с лимонадом, и наливала в хрупкий бокал.

Когда Павел Николаевич вернулся, усталый, он первым делом вынул чайник, чтобы не портил вида. Лиза, разумеется, не спорила. Она думала, что он человек вообще-то не злой и справедливый, но стесняется, что она может принять его за ровню, как бывает в иных семьях. Но ей это и в голову не приходило. Все-таки разница в возрасте больше двадцати лет. К тому же старший механик, золотые руки. А что она видела? Кончила восемь классов, работала в магазине, ездила в туристическую поездку в Киев, даже не мечтала, что будет жить в Москве… Правда, если бы мечтала, то, конечно, не так, как получилось.

В шкафу всему нашлось место. Даже ненужным вещам. Павел Николаевич ничего не выбрасывал и любил рассказывать, как выбросил какой-то винт, а понадобилось, пришлось рыскать по магазинам. А у Лизы хорошая память, молодая, она всегда помнит, где что лежит: «Лиза, где белый провод? Лизавета, где ручка от рыжего чемодана?»

А теперь все в шкафу. И все равно нижний ящик слева пустой.

4

Тамара поджидала Лизу в проходной.

– Держи, – сказала она. – Билеты в театр. В месткоме раздобыла. Пятнадцатый ряд партера.

– И мне идти?

– Со мной пойдешь.

– А как же Павел Николаевич?

– Наш местком-то. Он все равно бы не пошел. «Дама с камелиями». Дюма написал. Ты «Три мушкетера» читала?

– Читала. Только это другой Дюма. Дюма-сын.

– Удивляюсь я тебе иногда. Все ты знаешь, а ни к чему. Так пойдешь?

– Если Павел Николаевич…

А Павел Николаевич не возражал. Только спросил, какова цена билетам. Лиза была готова к вопросу и сказала, что через местком, бесплатные.

– Тогда надо посетить, – сказал он. – Иди.

Нельзя сказать, что он был страшно жадный, но копил на обстановку в новой квартире, чтобы все как у людей. Тамара говорила: «Ты, Лизавета, учти, он всю жизнь будет копить, передохнуть не даст. Сначала на гарнитур, потом на машину, потом еще чего придумает».

Лиза за полтора года ни разу в театре не была. Даже в кино только три раза ходила. Да что там – свадьбу не праздновали. Свадьба была без белого платья, без машины с куклой на радиаторе и в красных лентах. Скромно справили. Товарищи Павла Николаевича пришли, сосед, тетка. Даже не целовались. Когда кто-то «горько» крикнул, на него с таким удивлением посмотрели, что осекся.

Лиза открыла шкаф, будто не знала, что там одно выходное платье, синее, еще в Кимрах шила, а оно на груди не сходится и ужасно немодное.

– Я завтра задержусь, – сказал Павел Николаевич, не глядя, как жена старается натянуть платье. – Голодный приду. Учитываешь?

– Да-да, я все оставлю. Приготовлю и оставлю.

Павел Николаевич удивился, поднял глаза от кроссворда, но вспомнил, что сам санкционировал театр, и вздохнул с некоторой обидой.

В синем платье идти в театр было невозможно. Лучше вообще отказаться и не позориться перед людьми.

– Не пойду я никуда. Ты не беспокойся, все будет готово.

Павел Николаевич полной розовой рукой снял очки, приглядывался к ней, как к дурочке.

– Билет пропадет. Нельзя не посетить. А я уж как-нибудь…

Павлу Николаевичу важно было оставить за собой последнее слово. И обиду. Если Лиза не пойдет, то в обиде будет она. Это не годится.

А Лиза думала, что туфель тоже нету. Только чтобы по городу ходить. Можно бы сапоги надеть, приличные, но кто сапоги в сентябре в театр надевает? А что, если взять трикотажную кофточку и к ней юбку?

Лизой овладело странное лихорадочное смятение. Будто сама судьба не допускает ее в театр, и никогда уже туда не попадешь в жизни.

Павел Николаевич собрался спать, погасил свет, а Лиза унесла платье на кухню, кое-где распорола, но зазря. И заплакала. Беззвучно плача, вернулась в комнату, выдвинула нижний, пустой ящик, забросила платье и туфли – чего вешать-то распоротое? – легла, раздевшись, к краешку, чтобы не беспокоить Павла Николаевича, и долго не могла заснуть, переживая в дремоте сказочные картинки. Вот входит она в театр – роскошно одета, платье на ней, как на той барышне из прошлого, сверкают люстры, и все оборачиваются, любуясь ее прелестью… и в зеркалах она отражается, гордясь сама собой. И во сне это видение преследовало ее, и во сне она понимала, что это неправда, что это видение.

Утром Лиза чуть не проспала на работу, обошлась опять без завтрака, а в обед увидела Тамару и сказала ей:

– В театр я не пойду.

– Ты с ума спятила! Твой взбунтовался?

– Нет, разрешил. Я сама.

– Что случилось? Ты человеческим языком объясни. Тебе надеть нечего?

Ну прямо в точку попала! Лиза промолчала.

– Ты думаешь, там в бальных платьях ходят? Нет, кто в чем.

– И ты пойдешь в чем есть?

– Разумеется, – соврала Тамара.

Она недавно купила платье, итальянское, пониже колен, с оборками. Еще не пробовала.

– Я тебе свое шерстяное дам, – пообещала Тамара.

Лиза только усмехнулась. Заворачиваться в него, что ли?

– Тебе, – кричала Тамара, когда они возвращались в автобусе, – с твоими внешними данными можно в спецовке ходить. Пошли в парикмахерскую. Римма без очереди нам прически сделает. Не хочешь? Ну ладно, я за тобой зайду.

Лиза только отрицательно покачала головой.

5

Наверное, с полчаса Лиза сидела на стуле, просто убивала время, чтобы скорее начался спектакль, потом поздно будет расстраиваться. Но сидеть не удалось. Сосед позвал к телефону – звонила Тамара.

– Лиза, я за тобой не успею. У Риммы задержусь. Буду – смерть мужикам. Я тебя у входа жду. Усекла? Если не придешь, внутрь не войду и вечер себе погублю. Может, даже будущую прекрасную семейную жизнь.

И хлопнула трубкой – не дала возразить.

Вернувшись в комнату, Лиза уже не села. А что, если она и в самом деле Тамаре жизнь погубит? Никогда себе этого не простит. Разве важно, кто как одет? Там и не заметят… В зале посидит. Жаль, что платье распорото. Полчаса осталось до выхода.

Лиза открыла дверцу. Там только выходной костюм Павла Николаевича и ее халат. Куда же она вчера платье сдуру сунула? Ну конечно же, в нижний ящик… Лиза вытащила платье.

Это было другое платье. Тоже синее, но тянулось оно долго, словно кто-то пришил к нему снизу метр материи. И материал изменился, превратился в бархат, расшитый мелким жемчужным бисером…

«Павел Николаевич», – подумала сначала Лиза. Понимала, что такая мысль равна крушению мира, потому что Павел Николаевич такого сделать не мог…

Лиза укололась. Из платья торчала иголка с ниткой – ее иголка, сама вчера воткнула, в старое. А где же оно?

Лиза приложила к себе платье. Нет, придется примерить. Хотя оно и не свое, но и чужим быть не может. Какое бы ни было объяснение…

Платье держалось на плечах тонкими полосками, как сарафан, – лифчик под него не годился. Надо достать купальник, он без лямок.

Платье скользнуло на нее, как живое, словно только и ждало, чтобы обнять. И стало ясно, что для нее шилось. Доставало оно до пола и делало Лизу выше ростом и тоньше – потому что темное и строгое от жемчужного узора.

Лиза протянула руку в ящик за туфлями – не страшно, что такие, не видно, – но туфли тоже подменили. Они стали синими с серебром, словно специально для платья.

Вот и идти можно… Подумав так, Лиза улыбнулась, потому что в таком одеянии нельзя идти без прически. Но делать ничего особенно не стала. Попудрилась, правда, губы подвела. Никогда этого не делала, но помада и пудра у нее были, на всякий случай, может, чтобы не забыть, что ты молодая.

А что теперь с волосами делать? Конечно, знай она заранее, она бы побежала в парикмахерскую, взбила бы волосы, а то ведь просто патлы – простые, прямые, правда, густые, пепельные. Обычно закручены в косу и на затылке пучком. Теперь же Лиза их распустила, расчесала… да пробили часы. Половина! Ей за пятнадцать минут никогда не добраться. Неужели все пропало? Не пустят?

Лиза схватила кошелек, накинула серый плащ – и на улицу. И там еще одно преступление совершила – мимо такси проезжало, рука сама поднялась. Она, конечно, руку сразу опустила – вдруг Павел Николаевич увидит, но машина уже затормозила: бывает же, как назло, в парк водитель не спешил, обедать не ехал – пожалуйста, хоть на край света. Улыбается.

Добрались до театра без трех семь. Тамары у входа уже не было. Лиза сдала плащ на вешалку, но от бинокля отказалась – и так рубль на такси выкинула, задержалась на секунду перед зеркалом поправить волосы – и оказалось, что такой она себе и снилась. А за спиной мужчина остановился и смотрит.

Зал гудел, ждал начала, надрывался звонок, словно артисты боялись, что люди не успеют рассесться. Лиза достала из кошелька билет, чтобы вспомнить, какое место.

– Разрешите помочь вам. – Другой мужчина рядом стоит, блондин, на вид солидный, а ведет себя, как мальчишка на танцверанде.

– Сама найду.

– Но если вам понадобится все-таки помощь – только взгляните.

А Лиза и не глядела на него. В ушах звон, лица мелькают, одеты, правда, зрители по-разному, но есть и в длинных платьях. А она – лучше многих.

В пятнадцатом ряду возвышалась черная башня – Тамарина прическа. Такая тяжелая башня – вот-вот повалит набок голову. Лиза пробиралась к подруге, платье чуть шуршало, и шуршание смешивалось с остальным театральным, праздничным шумом. Хорошо бы место было не занято, а то, бывает, продают два билета на одно место. Тамара обернулась и сказала:

– Место занято. – И тут же завопила чуть не на весь зал: – Лизавета! Я глазам своим не верю!

Язык ее метался, говорил, а глаза, вишневые глазищи, прыгали по Лизиным плечам и синему бархату, цеплялись за жемчужины, и, когда Лиза уже села, Тамара сказала шпионским шепотом:

– Я сейчас умру. Что ты с собой сделала?

– Ничего, – сказала Лиза, и ей было приятно. – Нашла одно платье…

– Нашла? И туфли нашла? И эти плечи нашла?

Сзади кто-то заворчал: «Потише, действие уже начинается».

Но для Тамары спектакля уже не было. Такого приключения она еще не переживала. А Лиза уже смотрела на сцену, потому что платье ей было нужно не для показа, а как пропуск в театр и без театра не нужно.

Блондин впереди мешал – оглядывался. Тамара мешала, ахала. А Лиза смотрела спектакль.

Когда встали в антракте, Тамара вцепилась, как клещ: признавайся. Они пошли в буфет, встали в очередь за пирожными и лимонадом, но достоять до конца не удалось, потому что тот блондин уже успел все взять, и даже бутерброды с икрой, и позвал их к столику, словно знакомый. Лиза даже возмутиться не успела, а Тамара уже среагировала:

– Спасибо за приглашение.

Мужчина был возбужден, шутил, говорил без остановки, а Тамара хихикала, словно все это происходило из-за нее, а Лизе было немножко смешно и приятно слышать, как девчата за соседним столиком спросили: «Ты забыла, ее по телевизору в постановке показывали? Из Тургенева».

Второе действие Тамара тоже мешала смотреть – очень ей блондин с бутербродами понравился. Уже узнала, что его зовут Иваном. Ах, Тома, неужели тебе непонятно, почему блондин такой старательный?

– Он в НИИ работает, – шептала Тамара на ухо, – очень интересный. Только нос мне не понравился. Слишком крупный. Но ведь нос – не самое главное для мужчины, а ты как думаешь?

Лиза снова ее не слушала.

В общем, вечер выдался хороший. И пьеса отличная, и актеры играли отлично. А Лиза как будто изменилась – какое-то магическое влияние оказывало на нее синее платье. Когда на лестнице после спектакля стояли, одна жемчужинка от платья отлетела. Так что, Лиза бросилась ее искать? Ничего подобного. Иван к ее ногам – подобрать, а какой-то седой старик сказал с улыбкой:

– Зачем разбрасывать драгоценности, девушка?

Иван протянул жемчужину, а старик сказал:

– Чудесный жемчуг. Японский? Разрешите… – Повертел в пальцах и добавил: – Я старый геолог и, должен сказать, разбираюсь. Впрочем, вы так прекрасны… – и вздохнул. Лиза даже покраснела.

А Тамара Ивану свой телефон диктовала. Зря это, не понимала она простой мужской тактики. Тамара для него – ниточка, не больше. А ей, Лизе, все это ни к чему. У нее дом, Павел Николаевич, работа. И не будет завтра ни туфель, ни платья – и на том спасибо. Кому спасибо? Шкафу?

Внизу Иван занял очередь в гардероб, Тамара отлучилась, а к Лизе подошел молодой человек, знакомый на вид.

– Пани Рената? – спросил он. – Я вас узнал.

– Я не пани, – сказала Лиза. Еще чего не хватало. И тут же узнала. Актер. И даже известный. Только позавчера по телевизору выступал.

– Простите, – сказал актер. – Признаюсь, что не знал, как мне подойти к вам. И придумал начало – про Ренату. Разве плохо придумал?

Лиза сказала, что плохо, но улыбнулась, потому что актер был очень обаятельный. Тем более что с разных сторон на них смотрели и все мучились вопросом: с какой красавицей разговаривает тот актер?

Но тут же разговор и кончился. Вернулся Иван с плащами, увидел актера и сразу стал такой сухой, вежливый, что недалеко до неприятностей. Лиза по старым временам знала, что тут надо парней разводить, а от Тамары проку нет: она как узнала, какой у Лизы новый поклонник, – челюсть отвисла.

Лиза – плащ через руку, ничего, на улице оденется, другой рукой Ивана подхватила и к выходу, даже не попрощалась с актером.

На улице Иван опомнился и сообразил:

– Убежим от нее?

Это он имел в виду Тамару. До чего проста мужская хитрость!

– Нет, – сказала Лиза почти весело. – Не убежим.

– Лиза!

– И провожать не надо. Прошу вас, не портите вечер. Хороший вечер.

– Хороший, – признался Иван, но с такой печалью, словно на вокзале.

Лиза спохватилась, что все еще держит его за руку. Опустила и поглядела на часы. Половина одиннадцатого. Павел Николаевич уже домой пришел, сердится. И такой длинной показалась дорога между театральным подъездом и комнатой с одной лампочкой под потолком, в двадцать пять свечей – больше экономия не позволяет.

Глаза у Ивана грустные и совсем не нахальные. Лиза знала: что она ему сейчас прикажет, то он и сделает.

– Уходите, – сказала она. – А то сейчас выйдет Тамара, и я так сделаю, что вам ее придется домой провожать.

– Я и на это готов.

Но послушался, ушел. И вовремя. Потому что выскочила Тамара – черные вавилоны на голове наперекосяк.

– Ты знаешь, меня этот, артист, задержал. Кто, спрашивает, такая, почему не знаю? Ну просто с первого взгляда рехнулся. Слушай, он еще там стоит. Он решил, что Иван твой муж. Я ему телефон мой дала.

– Зачем?

– Как зачем? Кроме всего прочего – билеты обеспечены. На самый дефицитный спектакль. Ты понимаешь?

Лиза махнула рукой и побежала к остановке троллейбуса. А Тамара осталась. Металась между подъездом и Лизой. Потом вспомнила и крикнула вслед:

– А Иван где?