Текст книги "Буду завтра. Встречай (сборник)"

Давно перевалило за полдень. Отчего шум моря заставляет дрожать какую– то внутреннюю струну, которой на самом деле вовсе и не существует, да и шум моря – это всего лишь движение воды? Но море плескалось, лопотало что-то свое, в стороне гулко шлепал волейбольный мяч, слышались голоса и смех…

Незаметно я уснула. Звонкий детский смех вывел меня из забытья. Я лежала на животе, подставив спину жарким солнечным лучам и ощущая под пальцами босых ног мягкий нагретый песок. Приподнявшись на локте, я заслонила глаза от солнца. У воды играла девочка лет семи или восьми. Несколько мгновений я как зачарованная смотрела на нее, не в силах отвести взгляда, потом закрыла глаза. Перед мысленным взором предстала другая девочка, ровесница этой. Как давно это было!

Ветер утих, море бесшумно облизывало песок. Тени зонтов и отдыхающих вытянулись. В воде плескались последние купальщики. Я лежала и снова и снова прокручивала в голове события прошедших дней. «Один в поле не воин» – говорится в пословице. Хотя я и не одна, но в своей беде все же одинока.

Солнце уже садилось, когда я возвращалась домой, так ничего и не придумав. В голове было пусто, как в котле.

Были уже сумерки, когда я стояла у дверей «Копченого дома». Это стало традицией – почти каждый вечер, если я не была в компании Влада, то приходила к Григу, забиралась с ногами на пухлый диван и читала книгу. А Григ возился со своими механизмами, платами, что-то паял, подвинчивал. Порой он заводил патефон – и мы слушали старые пластинки, с которых звучали голоса Шаляпина, Собинова, Карузо, Неждановой, Максаковой. Или виниловые – и мы упивались ариями в исполнении Лисициана, Образцовой и, конечно, Каллас. Иногда мы яростно спорили. Я старательно избегала двух тем – моей работы и Влада.

Той ночью луна, словно бдительный страж, оберегала нас от прочего мира. Серебристый туман завораживал, источал почти осязаемую прохладу, которая все равно не могла погасить жар объятий и поцелуев Грига.

– Моя, только моя, – шептал, словно в исступлении, Григ. – Ни одну женщину я не желал так сильно. Не уходи, умоляю, останься со мной. – Его голос упал до шепота.

Воздух вокруг нас вдруг словно раскалился, дышать стало нечем. Я была готова, но все никак не могла привыкнуть к такой пылкой, почти юношеской страсти Грига.

И почему-то в этот момент я вспомнила о Владе. Может, оттого, что он был абсолютной противоположностью Грига? Григ – пылающая магма, Влад – прохладный ручей. К чему эти сравнения? Ведь я пообещала Григу остаться с ним, а Влад должен уйти из моих мыслей, иначе получится обман, предательство. А что такое предательство, я знаю по себе. Как пел Городницкий? – Предательство «души незаживающий ожог…» Не хочу никого обманывать.

Потом мы уснули. Но вскоре я проснулась. Я словно явственно услышала слова: «Два-один».

– Ты что? – сон Грига был чуток, Григ наклонился ко мне.

– Странный звук, – почему-то шепотом ответила я.

Он прислушался:

– Так ведь это часы внизу в каминной комнате! – воскликнул он. – Они же лет пять как не идут!

– Сколько они пробили? – спросила я.

Григ взглянул на часы в мобильнике:

– Сейчас два часа десять минут. Опаздывают часы-то. Это ты пробудила их к жизни, как и меня.

Я вздохнула и крепко прижалась к Григу. Не сама ли судьба подает мне знак и напоминает о моем незакрытом счете?

Я старательно занималась с оперной труппой и выучила наизусть весь текст либретто «Волшебной флейты». Через четыре недели занятий мои подопечные делали явные успехи, и я чувствовала, что действительно хорошо справляюсь с работой. Мне было интересно сидеть на репетициях и видеть результаты наших усилий – немецкая речь зазвучала в ариях так, как ей и положено: торжественно и романтично. Я привыкла к особенностям моих «учеников» и нашла ключик к каждому. Они все искренне любили свою работу, и мы с наслаждением слушали Моцарта в исполнении великих голосов – Кристофа Штреля, Доротеи Рёшман, Эрики Миклоши. Дважды в неделю мы смотрели записи с немецкими исполнителями «Волшебной флейты» и старательно повторяли артикуляцию, утрируя движения губ.

При встречах в театре Григ недовольно молчал. Он никогда не соглашался оставаться на спектакли, хотя Аеня забронировал для меня хорошие места в ложе. Зато ко мне часто присоединялся Влад. «Хочу напитаться искусством», – шутил он и подмигивал мне. Глядя на то, как виртуозно справляются мои подопечные с итальянскими ариями в «Травиате», я была уже почти спокойна. Мы непременно поразим всех отличным немецким языком. Актеры – профессионалы, они прекрасно учатся, и, значит, к премьере все будет отлично.

В тот вечер у меня было замечательное настроение. Мы с Владом возвращались из театра. Влад, как обычно, предложил проводить меня домой. Он сразу взял меня за руку, и это было так естественно, будто мы только так и ходили всю жизнь. У моего спутника была потрясающая походка – сильная, свободная, будто идет уверенный в себе дикий зверь. Под легкими брюками прорисовывались мускулы ног, плечи широко развернуты, легкие волосы слегка шевелил вечерний ветерок. Оранжевая луна, похожая на апельсин, висела в темно– бархатном небе. Почему-то именно в этот вечер, который благоухал запахами роз, петуний, душистого табака, вдруг ужасно захотелось в дождливую шумную Москву. Влад уловил перемену в моем настроении и заговорил о каких– то пустяках. Наконец он остановился.

– Ты о чем-то хочешь спросить?

– Зачем ты написал письмо Вартаняну? – глядя ему прямо в глаза, потребовала я ответа.

– Я в каком-то роде тоже пострадавший из-за «Сити-вью», – беспечно рассмеялся Влад.

– И ты решил через меня свести счеты? – ахнула я.

– Не совсем так. Я всегда за справедливость. И еще я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Счастлива? – хрипло рассмеялась я. – А что ты имеешь в виду?

– А что для тебя счастье? – Влад заглянул мне в глаза.

– Многое, – подумав, ответила я. – Здоровье и покой близких, мой личный успех, друзья, любовь…

– Все это будет у тебя, поверь мне. – Влад был так убедителен, что я ему поверила.

– Но как? – попыталась узнать я. – Как это возможно?

– Просто поверь, – твердил Влад, улыбаясь. – Ты мне веришь, нет?

Я покорно кивала – да, да, да. Только как возможно реализовать такое на самом деле? И возможно ли? Ведь я уже дала обещание Григу, что останусь в Веденске. Может, это и есть мое счастье?

У Влада я так ничего и не узнала. Кроме… Кроме того, что его губы пахнут ванилью и мятой – он поцеловал меня на прощанье у подъезда тетиного дома. И это было так же естественно, как будто мы давно уже пара и любим друг друга… Я поднималась по лестнице со вкусом его губ на своих губах и вдруг представила, как у окна огромного особняка стоит Григ и наблюдает за нами: ведь «Копченый дом» расположен так недалеко от нашего подъезда… И я почувствовала, как волна стыда обожгла мои щеки…

Мои мысли смешались, мои чувства сплелись. Я испытывала горячую привязанность к Григу, с ним мне было так хорошо, словно я была сама с собой. Но меня увлекал и манил к себе и Влад. Сильный, решительный и нежный. С ним я ощущала себя героиней приключенческого романа. Григ был моим рыцарем, а Влад – кавалером эпохи Людовика XIV. Я любила этих двух мужчин, но разве такое возможно?

Днем в театре я шлифовала мелочи в произношении самых заковыристых словечек, а потом в порту переводила сухие технические термины. Вечера проводила то с Григом, то с Владом. Полтора месяца до премьеры пролетели мгновенно. В город прибыл господин Абендрот, известный немецкий дирижер и музыкант. Он провел несколько репетиций, прослушал певцов и остался доволен результатом. И я гордилась сделанной работой. Господин Абендрот был милым, уже очень пожилым человеком. Я показала ему город, вернее, самые красивые места; руководство порта устроило замечательную утреннюю рыбалку, а мэр города пригласил его на приватный ужин.

Все шло отлично, просто замечательно, но внутри меня точил червячок: работа над оперой закончена, работа в порту тоже будет скоро закончена. С чем я останусь? И время от времени я мысленно возвращалась к этому вопросу.

После репетиций или спектаклей Влад провожал меня до дома. Стоит ли удивляться тому, что однажды Влад повторил свою попытку и поцеловал меня снова? Нечему здесь удивляться…

Казалось, что ночь издает тонкий звон, словно тысячи маленьких блестящих колокольчиков покачиваются под порывами ветра. Холодная луна безразлично следила за происходящим в окно. Рассвет я встретила у Влада в квартире. В комнату заглянул утренний морской ветер, раздул занавески и умыл нас запахом соленой воды. А потом было утро, и мы брызгались водой в душе, хохотали и ловили ускользающее мыло… Потом Влад побежал в булочную, из которой доносились аппетитные запахи, они проникали даже на третий этаж, и через некоторое время появился на пороге, нагруженный бумажными пакетами. Чего там только не было! Кексы, печенье, круассаны, пончики Когда я доедала пончик с вареньем и облизывала пальцы, я перехватила такой красноречивый взгляд Влада…

– А как ты думаешь, женщины имеют право на карьеру? – поспешила я озвучить первую пришедшую в голову мысль.

Он наконец-то перестал смотреть на мои губы и вздохнул, словно просыпаясь.

– Безусловно. Женщинам так много дано! Они могут все! И трамвай водить, и управлять заводами, и в космос летать.

– Я же не об этом, – расстроилась я. – Давай рассмотрим конкретный случай, меня, например.

– Давай, – оживился Влад.

– Твоя линия в порту скоро будет установлена, немцы уедут. А что буду делать я? – Я задала вопрос, который действительно страшил меня.

– Ну, можно в порту документы переводить, – медленно начал он, но сам же и оборвал себя, побарабанил пальцами по столу и, глядя мне в глаза, добавил твердо: – Нет, тебе надо ехать в Москву, там работать и там строить карьеру.

– И ты не будешь скучать?

Лицо его приняло лукавое выражение.

– А кто знает, может, я за тобой тоже в Москву отправлюсь…

– Влад!

Но он поднял руку:

– Секрет!

– Да и не секрет это. В Веденске все уже знают, что к тебе присматриваются в министерстве…

– Ох уж эти маленькие городки, – он покачал головой, – ничего не скрыть. Но я сам еще ничего не решил.

В этот день в офисе я старательно смотрела в бумаги, но мой взгляд неизменно ускользал от цифр и графиков и спешил коснуться его лица. Влад был серьезен и внимателен, весь поглощен работой. А я вспоминала, как красивы линии его плеч и груди, скрытые под рубашкой. Когда чудеса случаются наяву, они кажутся нам такими естественными…

«Разве может женщина, – думала я, – которой родители дали хорошее воспитание и приличное образование, которая понимает, что такое мораль, встречаться с двумя мужчинами?» Но мое сердце противилось разуму. Меня притягивал к себе Григ – такой родной, близкий, любящий меня без памяти. И я была влюблена во Влада – мужественного, уверенного в себе, снисходительного к слабым и такого нежного… Разбить этот треугольник мне самой было не под силу. Счастье, что мои любимые мужчины были так далеки друг от друга. А что будет, если они вдруг встретятся? Не как Григ Полторацкий и Влад Басаргин, а как любимые мужчины одной и той же женщины? Мне даже не по себе стало, когда я представила эту картину.

– Санечка, что-то ты часто дома не ночуешь, не нравится мне это, скажу без обиняков, – однажды заметила тетка за утренним кофе.

Я, как в детстве, виновато опустила голову.

– Нет, не думай, что лезу в личную жизнь и что буду читать нотации. Но город-то у нас сама знаешь какой… А фамилия Чайкиных всегда привлекает как хвалу, так и хулу.

– Я поняла, тетя, – прошептала я. – Я постараюсь не притягивать сплетни.

Тетка кивнула, показывая, что тема закрыта. Но у меня оставался вопрос, который очень хотелось задать:

– А ты знаешь Влада Басаргина?

Тетка кивнула и поджала губы.

– Конечно. Приятный молодой человек. Но и только.

– И это все, что ты можешь сказать? С твоей проницательностью?

– А что ты хочешь услышать? Ну что же… Он очень одинок, хотя кажется, будто общителен и вообще такой рубаха– парень. А чтобы поглубже спрятать свое «я», ведет себя на людях прямо по Пушкину: «Попадья Балдой не нахвалится, поповна о Балде лишь и печалится, попенок зовет его тятей», и так далее. Поэтому такие люди не внушают мне доверия. Они – как чемоданы с двойным дном или игрушки с сюрпризом. Что там скрывается – румяный бойскаут или озлобленный волчонок, – станет понятно, когда обстоятельства позволят.

– А если не позволят?

– Жизнь, она все по своим местам расставляет. Да ты не слушай меня, – поспешила утешить меня тетя: видимо вид у меня был, как у поникших астр, что росли на тетином балконе в изящных горшках. – Не зря люди говорят, слушать надо себя и только себя, – закончила она и величественно выплыла из кухни.

Дни понеслись галопом. Вечером, возвращаясь после поздней репетиции, я вдруг увидела у подъезда дома Грига. Царствовали южные сумерки, наплывали ароматы цветов, с набережной доносилась музыка.

– Куда ты пропала? – хмуро спросил он.

– Разве я могу пропасть в Веденске? – пошутила я.

– Я вчера заходил – тебя не было. Все с Владом в театре сидишь? Или, может… – Он не договорил. Его губы тронула мрачная усмешка, но глаза, устремленные на меня, оставались холодными.

– Раз уж наш домосед не хочет сидеть со мной в ложе театра, приходится искать компанию, – я снова попыталась обратить все в шутку. Но лицо Грига оставалось сосредоточенным.

– У меня к тебе было дело. Я тебя потом еще ждал часа два у дома.

– Ну, рассказывай свое дело!

– Потом. Если захочу.

О деле Григ так и не рассказал. Когда я взяла его за руку, он двинул плечом, откинул темный хвост волос на спину, сразу схватил меня в охапку и жадно припал к губам. Я не сопротивлялась. Мы забыли обо всем, время словно остановилось. Нас штормило любовью, нас било дрожью от жажды, и мы никак не могли надышаться друг другом. Губы касались ресниц, пальцы сплетались и спутывались, как ветви деревьев. Мы касались друг друга, будто никогда раньше не знали, как это бывает, и все не могли разорвать объятия, опасно теряя равновесие. Это происходило на грани сумасшествия – мы выпали из мира и погрузились в свой собственный, не менее реальный, с теми же взлетающими к небу конусами пирамидальных тополей, пятнистыми разлапистыми платанами, старыми домами, увитыми плетьми дикого винограда. Мы целовались в каждом укромном уголке, который попадался в наших бездумных скитаниях, хотя вскоре утратили всякое чувство неловкости, целуясь напропалую там, где нас внезапно настигало желание почувствовать друг друга. Южный вечер накрывал землю густой синевой, подкравшись незаметно, словно вор. Мы брели по ночному Веденску, держась за руки. И каждый пустой перекресток с моргающим совиным светофором был для нас поводом остановиться и снова целоваться. А когда я устала, мы сняли обувь и пошли босиком под внезапно брызнувшим полуночным дождем.

А потом в полумраке спальни я внезапно поняла, что очень устала от романов. Демон, мучивший меня, оставался при мне, разве от него убежишь? Поэтому чье-то присутствие – это как раз то, что мне было нужно. Лишь бы отвлечься от мыслей о прошлом… Ведь моя жизнь резко изменилась. Я пыталась занять себя работой, общением с людьми, чтобы доказать себе, что еще жива, и иногда это мне удавалось. Дело в не романах, а во мне самой.

Мне скоро тридцать лет… Считается, что самое сложное должно быть позади. В этом возрасте женщина уже крепко стоит на ногах и точно знает, чего она хочет. У кого-то семья, дети. У кого-то карьера. Кто-то живет просто по инерции. Но именно в это время понимаешь, что жизнь одна и имеет определенные границы. Все, что осталось позади, кажется несерьезным и ненастоящим. Хочется перемен. Хочется начать новую жизнь. Хочется, чтобы счет снова был ноль-ноль… Я почувствовала легкую дрожь. Откуда такие мысли?

Григ приподнялся на локте и заглянул мне в глаза:

– Не спишь?

Я думала о Григе и Владе – странным образом оба слились в одного мужчину, отголоски от объятий первого слились с ощущениями от рук и губ второго. И в эту секунду мне это казалось таким естественным, таким простым…

Григ прижал меня к себе и стал баюкать, словно ребенка. Он шептал какие– то успокаивающие слова, гладил по голове и по спине, укутывал в одеяло. Вслушиваясь в его голос, чувствуя его тепло, ощущая себя в полной безопасности, я медленно погружалась в сон.

День, светивший яркой звездочкой где-то вдали, приближался, пока, наконец, не заполнил собой все. Наступил день премьеры. Накануне, посетив с десяток магазинов, я забыла, где нахожусь – в Москве, на Кузнецком мосту, или в Веденске. Вся центральная улица города была сплошной линией элитных бутиков. И в каждом было многолюдно.

Я долго перебирала вешалки с роскошными вечерними платьями. На мой вкус, байеры переборщили с яркими, экзотичными моделями, но это, в конце концов, южный город. Я все-таки нашла наряд по вкусу – темно-розовое платье с жилетом «болеро». Тетя Рая платье одобрила и предложила к нему свою брошку из червонного золота с аметистами, которую носила еще ее мама.

– У нас теперь дамы одеваются в пух и прах, – ворчала тетя, прилаживая брошку к платью, – как говорила моя прабабушка, «и жук, и жаба». Степа возомнил себя Петром Первым, ассамблеи устраивает. Правда, на них бывает весело, но уж больно все пекутся о, как его сегодня называют, дресс-коде… Вот, например, осенью у нас Бал астр, зимой святочный карнавал, весной благотворительный пасхальный фестиваль. А уж премьер, выставок столько… Конечно, для города хорошо: это культура, это красиво. Но ходить на выставку или на премьеру ради того, чтобы показать шикарный наряд, – не комильфо как-то…

На премьере было многолюдно. Перед входом в театр уже собралась внушительная толпа. И вот распахнулись двери, в фойе хлынули гости. Их встречал сам хозяин города, мэр Барсуков. Театр заполнили холеные дамы. Некоторые были даже в мехах, невзирая на жаркую погоду. При каждой имелся дородный спутник. Мне казалось, что бычьи шеи мужчин поскрипывают в тисках неудобных воротничков. Народу было много – кроме местной элиты, прибыли высокие гости из Москвы, немецкие партнеры из управления порта и, представьте себе, столичные критики. Тетя отпускала едкие комментарии, рассматривая публику из нашей ложи в миниатюрный театральный бинокль. Драгоценностей было много, даже больше чем нужно. Провинциальные модницы так жаждали блеска и гламура, что неизбежно перебарщивали: либо соединяли несовместимое, прихватив к яркому платью еще более яркую сумку известного бренда, либо перебивали спокойные, свежие линии средиземноморского кроя яркими украшениями в восточном стиле.

В ложе напротив сидел Влад с немецкими коллегами. Увидев меня, он помахал рукой. Грига нигде не было видно, да и не мудрено: он был за кулисами, уточнял последние детали звукорежиссуры спектакля…

Началась увертюра. Дирижер Абендрот встал у пульта, дал вступление. Загремела музыка Моцарта. Красивые руки дирижера летали над партитурой. Оркестр выкладывался на все сто. Я смотрела на сцену, на артистов в ярких костюмах, на оригинальные декорации и с улыбкой вспоминала свою работу с труппой. Опера шла блестяще, арии завершались овациями. Я была очень счастлива и горда.

После спектакля, когда артистов, дирижера и музыкантов на сцене завалили охапками цветов, а мэр произнес речь и пригласил всех на торжественный ужин, который был накрыт в фойе, ко мне подошел невзрачного вида молодой человек и, наклонившись, тихо сказал:

– Вас просят пройти в ложу. Артур Эмильевич хотел бы с вами поговорить.

– Кто?! – я не поверила своим ушам.

– Господин Вартанян, – прошелестел голос.

Тетя с тревогой взглянула на меня:

– Ты не идешь на ужин, Санечка?

– Иду, но буду позже. Иди одна, ладно?

У ложи толпились люди – ассистенты и охранники, догадалась я. В полумраке сидел немолодой мужчина с поседевшей курчавой шевелюрой и влажными карими глазами.

Он встал, приветствуя меня, и оказалось, что мы одного роста.

– Садитесь, прошу вас. Думаю, здесь удобнее, никто не помешает нам разговаривать. Я задержу вас ненадолго, мы же все приглашены на ужин, – в голосе едва чувствовался акцент. Даже не в голосе, а в интонации, с которой Вартанян произносил фразы.

– У вас много талантов, госпожа Чайкина. Говорят, вы режиссеру спектакля наизусть письма Моцарта цитировали…

– Я просто люблю Моцарта, – тихо заметила я.

Он кивнул.

– Отлично сработано. Я был увлечен постановкой, сам не ожидал, – взмах руки, и я увидела красивое кольцо– печатку на мизинце.

– Я много лет прожил в Германии и могу сказать, что вы проделали отличную работу. Вы и педагог, и переводчик… Да и пишете хорошо, выразительно и толково… – Он усмехнулся.

Я молчала.

– Дочь Виталия Чайкина, прекрасного человека, знавшего толк в делах… Как, кстати, поживает «Ассоль»?

Наверное, я была похожа на рыбу, вытащенную из воды.

Он рассмеялся:

– Когда меня кто-то или что-то очень интересует, я стараюсь располагать самой подробной информацией.

– И вы хотите сказать, что я вас интересую?

– Именно. Расскажите мне все.

Поминутно сбиваясь, я поведала Вартаняну свою грустную историю. Это оказалось труднее, чем я думала. Когда же моя исповедь подошла к концу, я почувствовала неимоверное облегчение, словно очистилась от всего, что так долго угнетало меня. На мою душу снизошли покой и умиротворение.

Вартанян все время молчал. Когда я закончила, он пошевелился в кресле:

– Хотите знать, что было дальше?

Я кивнула и прижала кулаки к глазам.

– Ваше руководство ушло в отставку, – он хмыкнул. – Фирма закрывается. Я потерял интерес к проекту «Сити-вью».

Все оказалось хуже, чем я ожидала.

– Но мне нужен, очень нужен талантливый человек… Прямо хоть объявление давай. Знаете, император династии Цинь в 361 году до нашей эры так и искал талантливых людей, чтобы те могли умно управлять государством.

Глашатаи объявляли на каждом шагу, что государству требуются умные люди. И представьте, этот метод сработал: через двадцать лет страна стала процветающей и победила всех своих врагов.

– Но главного умницу, министра Шан Янга, все же казнили, – не удержалась я от шпильки.

– Ха! Не ожидал, что вы знаете толк в истории. Тогда мне будет еще легче. Предлагаю вам работу. Руководителем департамента по связям с общественностью всего моего концерна, – он обвел рукой пространство, словно очертил границы своей империи. – Вы талантливы, амбициозны, молоды. Что еще нужно? Неужели вы всерьез думаете, что Веденск – это конечная станция? Нет, уважаемая, – он встал, за ним поднялась и я. – Это только полустанок на вашем пути. Не буду торопить, думайте. А через неделю вам позвонит мой помощник, и вы дадите ему ответ. Полагаю, что вы примете верное решение.

И еще Вы молоды и привлекательны и, как я полагаю, увлечены своим романом, но… – Он помолчал у бархатного занавеса у двери. – Моя бабушка всегда говорила: «Провинциальных воробьев нужно видеть под столичным небом». Вы понимаете, о чем я.

С этими словами он вышел. А я, на негнущихся ногах, отправилась вслед за ним, вниз, в фойе, где торжественный ужин был в самом разгаре. Ко мне сразу же потянулось множество рук – артисты, работники порта, немецкие гости. Тетя, сидящая по правую руку от Степана Барсукова, кивала мне… Все смеялись, поздравляли, шутили. Я тоже смеялась, пила вино, искала глазами и не находила Грига, жевала пирожки, слушала комплименты, искала глазами и не находила Влада. Кивнула и подняла бокал вслед за Вартаняном. Снова пила, жевала, смеялась.

Наконец меня нашел Влад.

– Что с тобой? – с тревогой осведомился он. – Ты какая-то сама не своя.

– Пойдем в уголок, я тебе все расскажу, – я потянула его за рукав в укромное место за колонной.

Первые пары уже кружились в танце под грохот оркестра, когда я закончила пересказ разговора с Вартаняном.

– Ух ты, – гулко, как филин, отозвался Влад. – Ух ты, ух ты.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Не все. Знаешь, почему Вартанян здесь?

– Ну, не из-за меня же, – рассмеялась я. – Манией величия пока не страдаю и думаю, что вряд ли без пяти минут олигарх приехал в провинцию поговорить с мелким клерком.

– Точно, – кивнул Влад. – Он в порт с инспекцией приехал. Он же сюда вложил деньги. Заодно и на мой участок решил посмотреть.

– Да что ты? Он оценил твой эксперимент?

– Думаю, что да. По крайней мере, одобрил. А теперь пойдем танцевать.

– Я не танцую.

– Почему? – спросил он, продолжая протягивать мне руку.

– Не умею, – прямо ответила я, глядя ему в глаза.

– Тебе повезло, потому что я тебя научу, – улыбнулся он.

Я замотала головой. Я не застенчива, но всегда взвешиваю свои силы. Наверняка ведь споткнусь на своих шпильках. Но Влад был непреклонен. Каким– то неуловимым движением он крутанул меня, и мы влились в плывущую в вальсе толпу.

– Я держу тебя крепко-крепко, – прошептал он мне на ухо. – Просто позволь мне тебя вести, и все будет хорошо..

Я смирилась. Он действительно вел надежно, и мы, наверное, даже неплохо смотрелись. Через пару минут я расслабилась и почувствовала, как легко и приятно парить в вальсе.

– Сандра, ты должна, просто обязана согласиться, – вдруг решительно произнес он буквально «средь шумного бала». – Это такой прекрасный шанс.

Танец окончился, и мы снова спрятались за колонной.

– Надо смотреть на жизнь реально, – продолжил Влад.

– Не думала, что кажусь тебе фантазеркой…

– Понимаешь, вечерами, когда меня никто не видит, я пою в ванной и пытаюсь танцевать на кухне партию Злого духа, не смейся только. Но это не значит, что я когда-нибудь стану артистом. Ты можешь стать только тем, к чему у тебя есть предрасположенность, дар. А если твой дар оценили и предложили заниматься любимым делом, то именно так можно сделать карьеру. Нет?

– А что будет с нами?

– С нами? Насколько я знаю, есть еще кто-то…

– Влад!

– Сандра, я знаю, что вы с Григом знакомы с детства. – Влад начал разговор, которого я так опасалась. – Поэтому, – продолжил он, – реши, кто тебе ближе. Я… пока не встречал никого в своей жизни, кто был бы мне так по сердцу, – и он приложил ладонь к груди. – Но я думаю о тебе. И о себе, конечно. Я – за свободный выбор и не хочу давить на тебя. Об этом ты пока не думай. Первым делом хватайся за предложение Вартаняна.

Что-то оборвалось, резко и безнадежно, словно меня вырвали из карнавала, в котором я бездумно существовала все эти дни. Справедливость торжествовала. Но почему-то ее фанфары не гремели у меня в ушах, а в мыслях не рисовались сладкие картины возвращения.

Мне было очень грустно. Тетя, которой я по дороге домой все рассказала, огорчилась и обрадовалась одновременно. Даже всплакнула.

– А Горянкин тебе в театре уже должность приготовил, да и «Фиделио» Бетховена зимой хотят ставить… Но, конечно, Сашенька, тебе надо домой. Только ты помни: Веденск – тоже твой дом, где тебя очень любят и всегда будут тебе рады. Я так привыкла, что ты рядом. Как жаль, что ты уезжаешь!

На следующий день я выложила свою новость Григу. Он слушал молча, с бесстрастным выражением лица.

– Ну что же, – сказал он, подходя к окну и поворачиваясь ко мне спиной, – раз ты все уже решила, то и говорить не о чем…

– И ты за меня не рад?

– Рад, конечно. Все, что благо для тебя – благо для меня, ты это знаешь. Поезжай, а я буду тебе мейлы и эсэмэс ки посылать с обзором городских новостей. А сейчас мне пора на работу.

Григ повернулся ко мне, и я с трудом его узнала. Это был чужой человек. Холодное, вежливое, отчужденное выражение лица, непроницаемые глаза, сжатые губы.

– Григ… – прошептала я, – ты же хочешь мне добра!

– Извини, мне пора… – Голос звучал, как из динамика компьютера – сухой, отрывистый, без интонаций.

Итак, «Копченый дом» снова остается в прошлом. И снова я ухожу отсюда с тяжелым сердцем. А ведь могла бы быть здесь хозяйкой – я рассеянным взглядом обвела анфиладу комнат, роскошный потолок, искусно сработанный, не стертый за века паркет…

Мама в Москве ждала меня с нетерпением. Гутя звонила чуть ли не каждый час и с умилением рассказывала, как ей предложили работу в головном концерне Вартаняна. И когда в назначенный день позвонил помощник Артура Эмильевича, я, конечно, сказала «да». И спросила, когда приступать. Сроки поджимали, меня ждали уже через неделю. Я пообещала быть и дала отбой. Счет два-два, – объявила я своему отражению в зеркале. Я сравняла счет и выиграла. Ну что же, моя история подходила к концу.

Мои новые знакомые из театра и управления порта втайне от меня приготовили сюрприз. Накануне дня отъезда меня пригласили на «прощальный ужин» в маленькую пиццерию «Ассоль». Я и не ожидала, что всего лишь за одно короткое лето обрету столько друзей.

На стене пиццерии висела огромных размеров картина – красивый корабль с алыми парусами величественно плывет по морю. Подойдя поближе, я увидела, что у корабля было имя. И имя это было «Виталий Чайкин»… Не тот, отживший свой век, просоленный траулер «Ассоль», а корабль, который видел в своих мечтах папа, Виталий Чайкин.

Интерьер пиццерии был выдержан в стиле старой таверны. В углу сгорбилось странное сооружение, чем-то похожее на фортепьяно.

– Что это? – удивилась я.

– А это фисгармония, – весело объяснил мне Паша Рокотов, владелец пиццерии, тоже мой давний приятель. – Разбирали весной подвалы здания пединститута, бывшего особняка городского главы, и вот нашли.

– На ней играют?

– Увидишь, – заинтриговал меня Паша.

И когда ужин был в самом разгаре. Рокотов многозначительно объявил:

– А теперь сольный номер!

Все рассмеялись, захлопали в ладоши, я же ничего не понимала.

Из-за стола поднялся Ваня-Плюшка (все же прозвище крепко приклеилось к нему) и подошел к фисгармонии. Поклонился в мою сторону, сел и начал по очереди, будто ехал на велосипеде, нажимать педали внизу, а руки положил на клавиши. Фисгармония громко задышала, из нее потянулись тягучие, гнусавые звуки. Вскоре родилась мелодия. Да это же «Голубой вагон»! Все запели, кто во что горазд, а закончилась песня взрывом хохота. Было по-настоящему весело – мне пели романсы, читали стихи, произносили тосты в мою честь. – Все это когда-то уже было, – думалось мне, – было, но в плохом, мрачном кино. А сейчас «в добром, с хорошим концом».

Прощание вышло долгим. В подарок я получила маленькую копию картины. Донести ее до дома вызвался Влад.

– Я всегда мечтал так влюбиться, чтобы рядом был человек, который был бы мне нужен и которому был бы нужен я. Не хочется жить штампами, это не для меня. Чтобы всегда оставалось такое ощущение, что не напился из родника досыта, что хочется еще и еще… – его слова гулко звучали в душистой южной темноте. – Думаю, эта женщина – ты, я даже почти убежден в этом. Может, у меня получится переехать в Москву, но я должен быть уверен… – Влад оборвал себя на полуслове: недалеко от подъезда под фонарем стоял Григ. Видно, что стоял давно и что стоял бы до утра, если бы было нужно. – Ну, я тогда пошел, – Влад наклонился и поцеловал меня. – Я приду на вокзал провожать тебя. Помни, я счастлив, что встретил тебя в своей жизни.