Текст книги "Алийское зеркало"

Глава 8

Конечно, взять и уйти вот так, с бухты-барахты, было невозможно. С собой нужно было брать только самое необходимое, но этого необходимого набиралось столько, что не враз поднимешь! Тогда я безжалостно выбросила все вроде бы нужное, а на самом деле такое, без чего можно было обойтись. Стало полегче…

Для отвода глаз я велела нашим мастерицам пошить для Ири несколько нарядных платьев, белье – дескать, растет, как сорняк, все уже мало! А у портного в ремесленном квартале заказала зимнюю одежду из теплой шерсти и толстого сукна, а еще прочные башмаки, якобы в подарок на зимние праздники матушке и сестрам. Все знали, сколько у меня родни, потому и не удивлялись, только кивали – дескать, до чего заботливая дочь, не забывает своих!

Чулки мы с Ири и сами могли связать, и даже мужские штаны сшили, опять же суконные, потому как под юбки. Ну, будем выглядеть как копна сена с копешкой, что за дело? Лишь бы не окоченеть!

Ну а кроме запасной одежды, одеял да припасов нам и брать с собой было нечего. Жаль было оставлять бабушкино зеркало, но не потащишь же его с собой? А потащишь, так разобьешь…

Золото мы зашили в пояса, а часть я разменяла на серебро и медь. Серебро, опять же, припрятали поглубже, а медяки пускай себе брякают в кошельках.

Ну и запас лечебных трав я захватила, весят они всего ничего, а вдруг пригодятся?

– Сегодня? – спросила я Ири.

Она неотрывно смотрела за окно. Медленно-медленно падали снежные хлопья, крупные, похожие на перья. В деревне о таком снеге говорят – Зимняя королева перину выбивает, к своему празднику готовится. Помню, я в детстве всегда удивлялась: неужели королева своими руками станет это делать? Наши знатные девицы подушку-то сами не перевернут, не взобьют, горничных зовут… Так положено, объяснила мне тогда бабушка, некоторые вещи нужно делать только самим, иначе ничего не выйдет. Так вот Зимняя королева снежную перину готовит, такую, под которой земле спать будет тепло и мягко, Весенняя – первоцветы собственноручно сажает и по лесу гуляет, чтобы ручьи скорее текли, сугробы таяли, а деревья оживали, Летняя – за урожаем следит, а Осенняя – собирает жатву. Не нами это придумано, не нам этот обычай менять. А что люди у себя напридумывали – дело десятое, четырем королевам с их королями до этого дела нет…

– Да, – ответила наконец дочь. – Сегодня. Он уже не прекратится.

Заморозки случались уже неделю подряд, пару раз выпадал и снег, но тут же таял. Дороги развезло, но вот сегодня поутру земля схватилась уже по-настоящему.

Замок крепко спал, когда мы пробрались в старую башню и через потайной ход выбрались за стену. Я хотела было обернуться и попрощаться с местом, которое было моим домом столько лет, но Ири потянула меня за рукав.

– Не оборачивайся, мама, – сказала она негромко. – Нельзя. Дороги не будет.

Я невольно поежилась, и не холод был тому причиной. По правде сказать, еще только-только подморозило, да еще и снег пошел, а когда он идет, почему-то не так зябко.

Мы свернули на привычную дорогу, а оттуда – в лес, к оврагу. Небо затянуло тучами, но темно не было: снег все валил и валил, а от него всегда становится светлее. Ири углублялась все дальше в лес, и я шла за нею след в след, как это делают волки.

«Даже если пустят по следу собак, они его не возьмут, – сообразила я, – до утра все засыплет, если снег не прекратится, а он не прекратится, раз Ири сказала. Значит, за ночь нам нужно уйти как можно дальше…»

Пока еще нас хватятся, пока доложат герцогу! А то еще решат, что я к матери ушла, нарочно ведь вчера говорила, что холодает, надо ей обновки отнести до того, как морозы ударят, пусть даже до праздников еще далеко… Хорошо бы так, время выиграем: прождут до вечера, на ночь глядя точно никого не пошлют выяснять, куда я запропала, решат, что в деревне заночевала, а до следуюшего утра еще далеко. И никто ведь не подумает, что мы пойдем лесом!

Тут только я поняла, что рядом со мною уже давно кто-то идет, покосилась вниз и встретилась взглядом с молодым волком. Может, тем самым, с которым когда-то возилась Ири, может, другим. Их тут много, а я, повторюсь, их не различаю, разве только Меченого отличу – у него приметный шрам на морде, Хромого да Белого, их ни с кем не спутаешь. Ну и старую волчицу признаю, конечно.

– Ири, а мы точно сумеем пройти лесами до поместья герцогини? – шепотом спросила я.

– Конечно. Напрямик короче, чем по дороге, – ответила она. – Идем скорее. Нас проводят до полпути. Дальше уже не их охотничьи угодья, им туда нельзя.

Позже, когда я пыталась вспомнить это ночное путешествие, у меня ничего не вышло. Кажется, мы шли и шли… Я думала, придется петлять, обходя бурелом, перелезать через поваленные деревья, но волчья тропа словно сама собою стелилась под ноги, я старалась не отставать от Ири, а снег засыпал наш путь позади…

Очнулась я от того, что яркое солнце било мне в глаза. Оказалось, мы с Ири, обнявшись, лежим в яме под большим выворотнем, а по бокам, свернувшись клубками и укрыв носы хвостами, спят уже по-зимнему мохнатые волки. Как мы тут оказались, как расстилали одеяла и укладывались, я не помнила. Однако ведь не замерзли!

Волк побольше, очень светлой масти (это его я называла Белым), поднял голову, посмотрел на меня и зевнул во всю пасть, показав внушительные зубы. Второй, серо-бурый, тоже открыл глаза и потянулся.

– Ири, – потормошила я дочь. – Просыпайся!

– Еще минуточку…

– Никаких минуточек! Сейчас снегу за шиворот натолкаю!

Она живо села, едва не стукнувшись лбом о торчащий корень, и огляделась.

– Где мы? – спросила я.

– Мне-то откуда знать? – пожала она плечами. – Давай поедим и дальше пойдем, пока светло.

– И в какую же сторону?

– Солнце – вон оно, значит, запад вон там, – невозмутимо ответила Ири и по очереди погладила волков. – Спасибо, друзья. Бегите домой, может, свидимся еще!

Они точно так же, по очереди, лизнули ее в щеку, потом сунулись ледяными носами мне в ухо, развернулись и вереницей потрусили куда-то в сторону. Должно быть, собирались сделать круг, а может, поохотиться надумали, кто их разберет…

Я решила ничему не удивляться. Что толку?

Весь день, лишь пару раз остановившись отдохнуть, мы шли через лес. Вот теперь-то пришлось и петлять, и перебираться через коряги, и я в который раз порадовалась тому, что мы отправились в лес в мужских штанах. Нацепить поверх них юбки – минутное дело, а вот карабкаться в этих самых юбках по буеракам – увольте!

Жаль, переодеться мужчинами у нас бы не вышло. Я в бесформенной куртке, может, еще и сошла бы за парня, но не Ири! Стоит ей снять шапку, сразу станет ясно, что это девочка. Красивые мальчишки тоже встречаются, но ее с мальчиком никак не перепутаешь!

Эту ночь мы коротали под большой елью, до самой земли опустившей ветви. В этом уютном шатре мы прекрасно выспались на слежавшейся хвое, а на рассвете снова двинулись в дорогу.

Странное дело: я после первой-то ночевки думала, что шагу шагнуть не смогу, не было у меня привычки к долгим переходам… Хотя, если подумать, в замке я ведь целый день была на ногах, бегала туда-сюда по бесконечным лестницам, а это всяко не на кушетке лежать, какая-никакая сила в ногах имелась. Другое дело, что замковые лестницы и зимний лес не сравнишь, но все же… Да и снегу было пока еще немного, так, на палец. Но то в лесу, а дорогу, должно быть, замело, пока еще укатают санями… Вот и славно.

– Тихо как, – сказала я почему-то шепотом.

– Как это – тихо? – удивилась Ири. – Послушай, сколько птиц! Вон синицы трещат, а там сорока разоряется, что-то с сойками не поделила. Дятел стучит. Клест… наверно. А это… не разберу кто. Красногрудка, что ли? Белки стрекочут, деревья скрипят, засыпают…

– Людей-то нет, – пояснила я. – Только ты да я.

– А… – Ири улыбнулась и взяла меня за руку. – Так хорошо, правда? А то в замке с утра шуметь начинают: на кухне кастрюлями гремят, Катрина ругается. Собаки лают, кони ржут, слуги переговариваются. Там никогда тишины не бывает, разве только поздно-поздно ночью.

– Нас, наверно, уже ищут.

Она пожала плечами:

– Пускай. Не станут же они лес прочесывать!

– Как знать… – пробормотала я.

Герцог упрям, а поняв, что птичка упорхнула из клетки, может взбелениться и приказать искать нас денно и нощно!

Желтогрудая синица спорхнула на ветку прямо перед нами и весело чирикнула, поглядев круглым черным глазом. Потом перелетела на другой куст и снова протенькала что-то задорное.

– Пойдем за ней. – Дочь потянула меня за руку. – Она знает короткую дорогу.

– Короткую для птицы? – фыркнула я и потерла нос рукавицей. – Напрямик через буераки?

Ири посмотрела на меня с укоризной, но ничего не сказала.

Холодало, а мы уж третьи сутки обходились без горячего. Я-то ладно, а вот Ири на сухарях и вяленом мясе не заболела бы… Увы, разводить бездымные костры я не умела, я и обычный-то распалила бы с большим трудом, так что хотя бы о кипятке приходилось только мечтать.

Синичка не обманула: мы обогнули широкий распадок (сверни мы туда, выбираться пришлось бы долгонько!), выбрались на пригорок…

– Мам, смотри, это оно?! – подпрыгнула Ири, показывая вдаль.

Там виднелось какое-то строение, но…

– Я никогда не видела поместья, а гербов на флагах отсюда не разглядеть, – честно ответила я. – Пойдем. Что бы это ни было за место, может, там не откажутся обогреть усталых путниц?

Эту ночь мы снова провели в лесу, и мне уже почти не было страшно. Наверно, человек ко всему способен привыкнуть, особенно, когда ему есть что защищать… Правда, какая я защита для Ири? Здесь, в лесу, я вовсе ни на что не способна, только обнять ее покрепче и греть своим теплом…

* * *

К поместью мы вышли следующим вечером.

– Это точно вотчина герцогини, ее гербы, – тихо сказала я. – Только… почему штандарты приспущены?

Я уже знала ответ, но не хотела верить…

Мы смиренно постучали у задней калитки. Ждать пришлось долго, но наконец пожилой сторож хрипло спросил:

– Чего надо?

– Мы пришли просить милости у ее светлости, – пробубнила я, поклонившись и стараясь не показывать лица.

– Подите прочь, – был ответ. – Ее светлость третьего дня преставилась.

Ири вцепилась в мою руку.

Третьего дня… значит, гонец уже мог добраться до герцога. Похороны матери – это не шутки, значит, какое-то время ему будет не до нас!

– Господин, пустите хоть в сторожку обогреться, – смиренно попросила я. – Мы с дочкой шли из такой дали, а оказалось… Вот, возьмите…

– Входите уж, – вздохнул он, приняв монетку и отперев калитку. – Хм… С виду вроде не нищенки, одеты хорошо, да с поклажей… Кто таковы будете?

– Мы были в услужении у одной знатной дамы, – почти не погрешила я против истины, – но нас выставили прочь, когда я отказалась отдать дочь ее сыну увеселения ради. Жалованье нам задолжали за полгода, а все наше имущество при нас. Я когда-то прислуживала ее светлости, вот, надеялась упасть ей в ноги и попроситься хоть судомойкой…

– Эх, вот ведь, – помотал он седой головой. – Идите уж на кухню, хоть горяченького хлебнете. Скажите Финне, я дозволил.

Толстая Финна, копия нашей Катрины, поворчала немного, потом выслушала мою историю, взглянула на Ири и покачала головой.

– Господа! – сказала она с отвращением и с грохотом поставила перед нами миски. – Творят, что хотят! Ешьте давайте, пока не остыло.

Упрашивать нас не пришлось, и мы накинулись на еду. Готовили тут, может, и не так изысканно, как у герцога, но когда несколько дней живешь всухомятку, и пустому кипятку рад будешь, не то что сытной мясной похлебке!

– Что делать-то думаете? – спросила Финна, глядя, как Ири выскребает ложкой миску. Потом встала и налила ей добавки. – Я б вас оставила, все не так скучно одной. С горничными не поболтаешь, носы задирают… Да только теперь неведомо, кто тут хозяйничать станет! Может, никто, а может, его светлость кому-нибудь поместье пожалует, как знать? Но хоть ненадолго задержаться вы можете, отдохнете, а там видно будет…

– Мы пойдем дальше, пока еще не так холодно, – сказала я, хотя соблазн остаться и жить здесь в тепле и сытости был ох как велик! Но этак вот явится новый хозяин или простой гонец, узнает нас, и как тогда быть? Уж лучше не рисковать. – К востоку отсюда мой дядя живет, может, приютит. Если задержимся, уж точно не успеем дойти, снегопады зарядят.

– Ох, бедовые ваши головушки, – вздохнула она. – Идите-ка спать. Девочка, я гляжу, носом клюет. Идите в каретный сарай, там сухо, а лечь можете в сани ее светлости. Они ей всяко уже не понадобятся, а не на соломе же ночевать?

Сани оказались роскошными, а еще… Еще их покрывала меховая полость, в которую так и тянуло укутаться!

– Мам, но это же воровство! – отчаянно зевая, сказала Ири, когда мы задолго до рассвета уходили из поместья, разжившись на кухне кое-чем съестным (за такое небрежение я бы давно устроила слугам головомойку – заходи кто хочешь, бери что хочешь!).

– Пускай я лучше буду воровкой, чем позволю тебе замерзнуть, – твердо ответила я. – Старой герцогине это уже не пригодится, так что либо слуги стащат, либо моль поест…

Меховая полость, если ее как следует свернуть, оказывается не такой уж большой, а сколько там она весит? Всяко унесу! Понадобится, я еще Ири себе на загривок посажу!

И, право, этот краденый мех здорово выручал нас морозными ночами. Если из одеял соорудить что-то вроде шатра, а самим завернуться в пушистое покрывало, то можно спокойно спать, не рискуя отморозить себе что-нибудь.

* * *

Мы уходили все дальше на запад, теперь уже по дороге, потому что в лесу намело сугробы мне по подбородок и пробраться по ним было невозможно. А вот ночевать под снегом оказалось очень даже славно! И тепло, и снаружи поди еще заметь…

Но, конечно, когда представлялась возможность, мы забредали в деревни и на постоялые дворы. Где-то нас пускали на ночлег, где-то мы покупали припасов в дорогу, а кое-где даже удавалось помыться и постирать белье.

Иногда нам везло проехать сколько-нибудь с попутным обозом: санный путь уже открылся, и возчики обычно позволяли прокатиться немного, дать роздых усталым ногам, особенно за мелкую монетку. А как-то раз мы двое суток провели под сугробом – такая разыгралась метель!

– Мам, – сказала Ири, когда мы откопались, и посмотрела на небо. – Дальше идти нельзя. Скоро уже начнутся настоящие бури, мы их не переждем.

– Тогда надо добраться до ближайшего постоялого двора, – кивнула я, – придется пожить там. Ну да я могу наняться стряпухой или судомойкой, за кров и еду, чтобы деньги-то не тратить, они нам еще пригодятся!

– Я тоже могу на кухне помогать, убираться или там за птицей смотреть, – кивнула Ири. За время нашего путешествия она похудела, осунулась, но странным образом сделалась еще красивее.

Лица у нас обеих обветрились от холода, приходилось мазать на щеки гусиный жир, а еще Ири придумала протирать лица травяным настоем: от него мы сделались намного смуглее, чем были на самом деле. И если кто-то и ищет девочку с кожей белее снега, с волосами черными как смоль, алыми губами и глазами изменчивыми, как море… пускай сперва попробует разглядеть ее в этой вот замарашке с красным от холода носом, растрескавшимися губами и инеем на бровях!

Одежда наша пообтрепалась и давно не выглядела новой. Ири натягивала шапку до бровей, сверху обматывалась шерстяным платком, одни глаза наружу – так было в самый раз. Я поступала так же. В одной деревне еще до наступления холодов нам удалось купить овчинные душегреи, и теперь мы выглядели как заправские крестьянки.

Нам повезло выйти к постоялому двору как раз вовремя: уже собиралась буря, должно быть, первая настоящая зимняя буря: ветер выл протяжно и страшно, стонали деревья, по кронам шел гулкий перещелк – это замерзшие сучья стучали друг о друга, мела поземка, и уже сложно было отличить небо от земли, хотя до заката оставалось еще немало времени!

– В такую погоду хозяин собаку на улицу не выгонит, – вздохнул хозяин, когда мы немного оттаяли и попросились на постой. – Только некуда мне вас поселить, много тут таких… Хотите, на конюшне ночуйте, она просторная, хотите – прямо тут, на лавках.

– Мы можем и на лавках, почтенный, – кивнула я, шмыгая носом, – да и на полу, одеяла-то есть. Лишь бы не под открытым небом!

– Ну, тогда оставайтесь.

– А может, по хозяйству помочь нужно? – спросила я. – Мы все умеем: и готовить, и прибирать, и шить, и за птицей ходить…

– На кухне пригодитесь, пожалуй, – кивнул хозяин, подумав. – Народу много, мой кухарь с ног сбивается. Разносолов мы тут не подаем, так что всяко справитесь. А девчонка твоя пускай на подхвате будет. Посуду там помоет, столы выскоблит, подметет, и ладно. Если будете хорошо управляться, я с вас тогда за прокорм не возьму. А спать – я вот подумал – можете на чердаке. Там сено сложено, которое на подстилку идет: много его в этом году насушили, в сарай не поместилось… Ну и барахло кое-какое там свалено, руки не доходят разобрать да повыкинуть. Крыша не течет, разве что в щели дует, но уж не замерзнете, раз одеяла есть. Все лучше, чем на лавках-то!

Мы искренне поблагодарили доброго человека, сложили свои пожитки на чердаке (сена там и впрямь было предостаточно, в него мы и зарыли меховую полость, чтобы глаза не мозолила) да и взялись за дело. После нескольких дней дороги оказаться на жарко натопленной кухне – вот это блаженство!

Ири сновала туда-сюда с веником, ведрами и тряпками, потом становилась мыть миски и кружки, мы с кухарем Дени в четыре руки стряпали немудреное угощение: густую кашу со шкварками, жаркое с подливой, тушеные овощи, – словом, все то, что можно было приготовить в большом котле и раздавать страждущим постояльцам. Большой подпол был забит мешками с тыквой и свеклой, земляным яблоком и морковью, репой и капустой, заставлен бочонками с соленьями и горшками с вареньем, увешан вязками лука и чеснока, низками сушеных грибов и яблок… Я уж молчу про муку и крупы, сыры, окорока, колбасы и прочее. Мяса и рыбы тут тоже припасли вдоволь! Хозяин определенно не бедствовал, и то – место он выбрал хлебное. Но, конечно, самые лакомые куски предназначались денежным путешественникам, а прочим, вроде нас, и каша была за счастье…

Народу тут и впрямь подзадержалось много: были и купцы с помощниками, и простые путники, даже бродячий сказитель затесался (вечерами он развлекал почтенную публику своими историями и незатейливыми песенками. Да и вовсе уж какая-то голь перекатная имелась – эти ночевали в сарае: монет у них не было вовсе, но хозяин позволял им выскребать котлы, если там что-то оставалось. Нашими стараниями хоть по плошке каши они получали… Кто знает, может, это были жулики и воры, но все едино – люди, а в такой мороз с голодухи можно и ноги протянуть! А с купцов хозяин содрал столько, что всяко остался в прибытке, так что мог себе позволить подкормить нищих.

Он, как я поняла, придерживался идеи о том, что не знаешь где найдешь, где потеряешь: этак вот сегодня поделишься с нищим путником краюшкой хлеба да корочкой сыра, а потом к тебе доброе дело вернется сторицей. Да и в сказках, помнится, под личиной какого-нибудь мимохожего бродяги вполне мог скрываться королевич, а то и волшебник, и жадные злые люди всегда получали справедливое воздаяние, а добрые – награду. Ну, сказки сказками, а постоялый двор процветал, так что, может, хозяин был прав!

Глава 9

Так мы прожили несколько дней. Вьюга немного утихла, и один из путешественников рискнул двинуться дальше, хотя его отговаривало все пестрое общество, собравшееся в зале. Но нет, он приказал запрягать, пока буря не разыгралась вновь, да и был таков.

– Может, по весне найдут, – изрек хозяин, подсчитывая прибыль угольком прямо на стене.

Мало-помалу все разбрелись – кто по комнатам, где давно уже спали вповалку, кто на сеновал, кто на конюшню, а мы с Ири все сидели в дальнем уголке с кружками травяного отвара, куда я добавила капельку ягодной наливки, жевали намазанные медом ломти хлеба за неимением сдобного пирога, глядели на горящую свечу и молчали. Хозяин нам не мешал – я ему объяснила, в чем дело, и он занялся своими подсчетами.

Этой ночью Ири исполнялось двенадцать. Совсем взрослая стала… Как я ее, такую большую, понесу на чердак? Дочка уснула, положив голову мне на колени, свернулась клубочком на лавке… не будить же? Пускай спит до полуночи, решила я, как раз свеча догорит, хозяин выразительно хмыкнет, мол, пора и честь знать… И мы пойдем в свое логово, зароемся в сено, укроемся как следует и заснем уже вдвоем под вой ветра и грохот…

Какой еще грохот?

Видно, я тоже задремала, привалившись к стене, а очнулась, когда распахнутая дверь с треском ударилась о стену.

Наверно, тот путешественник вернулся, решила я. Хорошо, хватило ума на это, а то сгинул бы…

Но нет, это был не он. Незнакомец в длинном, подбитом дорогим мехом плаще с высоким воротом и меховой же шапке остановился на пороге, огляделся, потом прикрыл дверь и кивнул хозяину.

Тот живо подскочил к гостю и уставился выжидательно.

– Коней моих – на конюшню, – сипло приказал тот и швырнул на стол несколько тускло блеснувших золотых. – Что случится с ними – тебя в сани запрягу и кнутом погонять стану. Ясно?

– Конечно, господин, – сглотнул тот, сгребая монеты. – Сию секунду! Чего изволите?

– Горячего вина. И поживее.

Хозяин взглянул на меня, но я притворилась спящей, так что он сам сунулся на кухню, пинком разбудил Дени, и тот загремел посудой. Хозяин же побежал будить конюхов, даже шубы не накинув, а снаружи было ой как холодно!

Гость же, не раздеваясь, тяжело сел на лавку и опустил голову на руки. Видно было, что устал он сверх всякой меры.

– Извольте, господин, – прошелестел Дени, опасливо ставя на стол дымящуюся кружку и тарелку с нарезанным сыром и копченым мясом. – Лучшее, что у нас есть, уж не обессудьте…

Тот только руку поднял, мол, поди прочь. В самом деле, будто он рассчитывал найти в этой дыре сколько-нибудь приличное вино! Хотя… как знать, может, хозяин и приберегает бочоночек-другой для знатных господ, ведь заносит их иногда и в такие края.

Гость снял все-таки шапку. Волосы у него оказались светлые, русые вроде бы, хотя в таком свете толком не разберешь. Лица тоже было не разглядеть, я видела только левую его сторону, располосованную старым, уже побелевшим шрамом: он начинался на подбородке и терялся в волосах повыше виска.

Он глотнул вина, поморщился и поставил кружку.

– Господин… – продрогший хозяин на цыпочках подошел к нему. Что ж он так вытанцовывает? Неужели признал какую-то важную особу? Вот не было печали, подумала я и крепче прижала к себе Ири. – Лошадок ваших обиходили лучше не надо, не извольте беспокоиться!

– Хорошо. Комнату мне, – приказал тот.

– Сию минуту освободим, господин… – закивал хозяин и умчался вверх по лестнице. Я решила, что он предложит гостю собственную комнату, потому как будить и выселять других – себе дороже, пока объяснишь им, в чем дело, пока то да се, знатный господин может и разгневаться.

Незнакомец тот с силой потер лицо ладонями – так делают, когда изо всех сил стараются не заснуть, – и сжал пальцами виски.

На пальце у него что-то блеснуло, и я невольно напрягла зрение, изо всех сил пытаясь рассмотреть кольцо. Нет, не кольцо, скорее тонкой работы перстень, будто бы сплетенный из тонких травяных стеблей и лесных цветов…

– Мам, больно… – пискнула Ири, когда я слишком сильно прижала ее к себе, но я зажала ей рот. – Ма?..

– Ш-ш-ш…

Ночной гость повернул голову на звук и встретился со мною взглядом.

Сердце мое пропустило удар, а потом заколотилось, как птица в клетке. Эти глаза я не могла забыть! Сейчас они казались почти черными, но…

Не может быть. Так ведь не бывает!

– Господин, сейчас все будет готово, только постели перестелим! – ссыпался по лестнице хозяин.

– Хорошо. Пойду лошадей проверю. – Тот тяжело поднялся и вышел, прихватив шапку.

– Вот ведь принесло на мою голову… – едва слышно выговорил хозяин, когда за гостем закрылась дверь.

– А кто это? – Ири села ровно.

– Да кто его знает, но… кони – у самого герцога таких нет! А уж сбруя – вся в серебре, стоит, поди, как мой дом! Деньги швырнул, не считая. А одет, сами видели… – Он поежился. – Шли бы вы наверх, нечего тут под ногами путаться, озлится, чего доброго!

– Конечно, только на двор выйдем, – кивнула я, надевая душегрею и накидывая теплую шаль. – Ири? Одевайся, да поживее!

Она посмотрела на меня с недоумением, но послушалась.

Стоило открыть наружную дверь, как ветер ударил в лицо с такой силой, что я едва не задохнулась. Хорошо, Ири спряталась за мной и ухватила меня за пояс, ее и унести могло!

Куда же он пошел? Неужто правда на конюшню? Тогда нам налево…

Я сделала несколько шагов, придерживаясь за стену и ровным счетом ничего не разбирая в снежной круговерти, как вдруг уткнулась во что-то твердое.

В кого-то, поняла я, подняв голову и кое-как сморгнув снег с ресниц.

– Ты?.. – одними губами спросила я, коснувшись его груди.

– Ты? – повторил он, накрыв мою руку своей. – Как ты здесь…

– Долгая история… – Слезы замерзали на ветру. – Живой… ведь правда, живой? Не наваждение?

– Полумертвый… – еле слышно рассмеялся он. – От усталости. А это кто?

– Моя дочь, – свободной рукой я крепче прижала к себе Ири, а он повернулся так, чтобы загораживать нас спиной от ветра. – Она… Она родилась точно такой же ночью. Ровно двенадцать лет тому назад.

Он молчал. Молчал, только сердце под моей рукой билось все чаще и чаще.

– Так не бывает… – выговорил он наконец, повторив мои мысли. – Наверно, я сбился с пути и замерзаю где-нибудь в сугробе, вот мне и мерещится… всякое.

– Это мы сейчас замерзнем, – буркнула Ири.

– Идите в дом, – очнулся он. – Я… сейчас.

Мы молча прошмыгнули мимо хозяина и вскарабкались на чердак.

– Мам, кто это? – шепотом спросила Ири. – Ты его знаешь?

Я кивнула. Было темно, но дочка прекрасно все различала.

– Мне кажется, я тоже его где-то видела, – задумчиво сказала она. – Лицо знакомое, особенно глаза. Но я точно его прежде не встречала, так где же я могла…

– В зеркале ты его видела, дурочка! – не выдержала я и засмеялась, утирая глаза. – В бабушкином зеркале, где же еще…

Ири помолчала, потом неуверенно произнесла:

– Ты же сказала, он умер!

– Я так думала, и он был уверен, что идет на смерть… Но он живой, Ири, живой! – Я схватила ее в охапку и повалила на солому. – Тс-с-с… Что это там?

– Все уже спят, господин, – с трепетом говорил хозяин, – соблаговолите заночевать в моей комнате, а завтра я особожу для вас…

– В этой… хм… блохоловке? – раздался знакомый голос. – Я здесь задохнусь. Не найдется ли у тебя чего-нибудь попросторнее?

– Разве что большая комната, там возчики, десять человек… или больше, запамятовал. Прикажете разбудить?

– Не надо. После них эту комнату нужно со щелоком мыть. Еще что-нибудь?

– Ну… разве что чердак, господин, но там уже ночует женщина с дочкой…

– Ничего, они меня не стеснят, – был ответ. – А утром прикажи нагреть воды, да побольше.

– Зачем?..

– Я хочу вымыться с дороги, болван! Где этот твой чердак? Все, теперь поди прочь…

Мы с Ири затаились, как мыши, когда скрипнула лестница, а потом и пол под тяжелыми шагами.

– Марион?

– Мы здесь, – почему-то шепотом отозвалась я, и через мгновение обе мы оказались в сильных объятиях. Ири невольно ойкнула. – Тише, задушишь ведь!

– Не рассчитал… Извини, звездочка. Я давным-давно не обнимал детей. Совсем позабыл, каково это…

– Ее зовут Ирена, – сказала я после паузы. – Но для меня – просто Ири.

Он молчал, но я чувствовала щекой его улыбку, совсем как той ночью.

– А я – Ирранкэ, – произнес он наконец. – Забавно знакомиться в темноте, верно? Лицом к лицу – лица не разглядеть.

– Но я вас прекрасно вижу, – недоуменно сказала Ири. – Это мама не видит.

– Сомневаешься, да? – шепнула я.

– Нет, – ответил Ирранкэ. – Я ведь тоже… вижу. Марион…

– Хочешь спросить, где… та вещь?

– Я и так знаю – при тебе. Чувствую, – выговорил он. – Но обо всем завтра, я спать хочу – умираю. Даже мы не можем… неделями… Только не исчезай поутру, Марион, прошу тебя… я должен… я…

– Уснул, – прошептала Ири, присмотревшись. – Не добудишься, если что.

– Пускай спит, – ответила я. – Я видала его уставшим, но чтобы настолько… Не представляю, что могло приключиться, куда он так мчался в пургу?

Ири протянула руку и осторожно дотронулась до щеки своего отца, которого никогда не видела и о котором никогда не слышала.

– Дурное что-то случилось, – сказала она, помолчав. – Не здесь, далеко…

– О чем ты? – спросила я, хотя зачем? Я знала, что Ири порой угадывает мысли, уж мои так запросто!

– Не знаю, чувствую просто… Оно звучит, как лошадиный топот. Сейчас он спит, а я все равно это слышу… – Ири помедлила, потом взяла мою руку и приложила к груди Ирранкэ. – Чувствуешь, мам? Вот так скачут кони у него в голове. Скорей-скорей, скорей-скорей…

– Лошадям давно пора в конюшню, отдыхать, – шепнула я, в самом деле различив в биении его сердца мерный перестук копыт – это упряжные кони неслись вскачь, мчались из последних сил, роняя хлопья кровавой пены. – Сегодня уже все равно никто никуда не доберется, ночь на дворе, а метель такая, что неба от земли не отличишь, и лошади устали..

«Скорей-скорей, скорей-скорей! – чувствовала я биение пульса. – Скорей… скорей…»

– Мам? – тихо произнесла Ири.

– Что такое, звездочка?

– Откуда он взялся? И почему именно сегодня?

Я молча пожала плечами, зная, что дочь различит движение в темноте.

В самом деле, если бы Ирранкэ пронесся по дороге несколькими днями раньше, не придержав коней у скромного постоялого двора, мы никогда бы не встретились. А если бы он выехал чуть раньше, то мог, наверно, заметить двух крестьянок, ковыляющих по обочине, но не задержал бы на них взгляда. Ну а еще днем позже даже отчаянный алий не пустился бы в дорогу – вьюга выла так, что вздрагивал добротный дом, и даже на нашем чердаке откуда-то здорово поддувало, хотя обычно сквозняки здесь почти не чувствовались…

– Давай спать, – шепнула я, расправив меховое покрывало, и Ири прильнула ко мне, но я чувствовала: так просто она не уснет.

И угадала.

– Расскажи сказку, мама, – попросила она, свернувшись клубком. – Только чтобы она хорошо заканчивалась!

– Попробую, – улыбнулась я. – Слушай… Давным-давно Создатель ходил-бродил повсюду, да притомился и остановился отдохнуть.

– На постоялом дворе?

– Может, и так. Это было столько лет назад, что никто уже не вспомнит, как все было на самом деле… Но слушай дальше. Весь день и всю ночь он слушал вой вьюги за стенами жилища и думал: каково там, снаружи? Звери и птицы могут спрятаться в норы и гнезда, а куда деваться деревьям? Стоят, коченеют, бедные!

– Они же спят, – сказала Ири, приподняв голову. – Они почти не чувствуют стужи зимой. Вот весной, если мороз ударит, когда все цветет, тогда…