Текст книги "Дневники Джинна. Часть 1"

– Сушеный крысиный помет! Тьфу! – девочка ловко высыпала остатки корма в мусорное ведро и бесшумно направилась к мойке, – и это все, что они мне оставили? Чем хотели угостить на новоселье? Гоблинская отрава!

Я застыла от шока, «говорящий кот» по сравнению с «кукольным вторжением» выглядел вполне безобидно и обыденно.

– Рыжая! Гони ее с моей кухни к собакам! Что за грызуны в моем доме? – ворчал Тишка, его шерсть встала дыбом, – лично наложу в ее мягкие тапки!

Гравитация не действовала, ровно, как и логика. Наша куколка шагала по вертикально отвесной стене, словно по полу. Бросив миску в раковину, она направилась к холодильнику прямо по столам и с хозяйской уверенностью настежь открыла его дверцу.

– Не густо, – проворчала она звонким голосом, складывая колбасу и конфеты в бездонный карман своего фартука, – обжоры! Весь сыр погрызли.

Гостья бесшумно закрыла холодильник и вышла в приоткрытую дверь, пройдя прямо над моей головой. От такого неожиданного поворота событий я попятилась назад и тут же наступила на бедного Тихонтия. Кот отчаянно зашипел и пулей вылетел из кухни, обозвав меня жирной неуклюжей крысой. Его дальнейшее местоположение осталось неизвестным.

Соблюдая все меры осторожности и дыша через раз, я поднималась вверх по старой деревянной лестнице. Туда, ступенька за ступенькой, бесшумно прыгала наша ночная гостья, по пути засовывая свой круглый нос картошкой во все двери и щели.

Провожаемые тусклым светом еле горящих одиноких лампочек, мы прошли по толстому слою пыли прямо к чердаку. Ее мягкие тапочки совершенно не оставляли следов, а вот мои превратились в настоящие пылесборники. Я согнулась вдвое: потолок шел под уклон, краска на стенах была старой и облезлой. Лестница кончалась миниатюрными, как раз для роста ночной гостьи, ступеньками. Они упирались в твердую стену, обшитую потемневшим от времени деревом.

Пару минут маленькая гостья стояла и прислушивалась к тишине. Прямо перед ее круглым носом в стене торчал старый, однако, без пыли и ржавчины, железный выключатель в виде головы льва. Раньше я даже представить себе не могла, что он тут есть: такой древний и, самое невероятное, еще рабочий.

Незнакомка осторожно нажала переключатель: мгновенно в доме погасли все еле горевшие одинокие лампочки. Вдруг меня осенило: их свет могла видеть лишь наша ночная гостья, они горели только для нее и, каким-то чудом, для меня.

В кромешной темноте на таинственном выключателе ярко вспыхнули желтые глаза миниатюрного льва. Внутри него что-то хрустнуло, послышался лязг металла, и в стене со скрипом открылось небольшое, под рост незнакомки, круглое отверстие. Наружу вырвался яркий теплый свет, хохот и музыка. Выключатель не только мог гасить освещение во всем доме, но и служил своеобразным замком для круглой, хорошо замаскированной двери, ведущей в неведомый сказочный мир, нелегально поселившийся на нашем чердаке.

Секунда, и дверца закрылась, все стихло. Я осталась в кромешной темноте с открытым ртом и ватными ногами. Минутой раньше мои веки слипались от усталости, а теперь сон как рукой сняло.

Глава 9. Вечеринка в тапочках

почти ночь, суббота, 30 августа

Стараясь вдохнуть как можно больше воздуха и меньше пыли, я щелкнула переключателем несколько раз. А затем еще столько же от испуга. На лестнице замигали одинокие лампочки, за дверью раздался лязг металла и всевозможные ругательства. Скрипнули петли, круглая волшебная дверца со скрипом отворилась. Чувствуя себя кем-то средним между ослом и бараном, я поползла на четвереньках в светлую комнату. И тут произошло совершенно несказочное событие: я застряла самым интересным местом наружу.

– Ай! – вскрикнула я, дверь попыталась закрыться, хлопнув меня по пятой точке.

Со всех сторон послышались возмущенные звонкие голоса:

– Приползла! Чуть выключатель не сломала!

– Едва не ослеп от вспышек! Дверь закрой!

– Не влезла! Застряла! Щекочи ее и щипай!

– Срам! Нечесаная! В одной пижаме! И ничего не принесла?!

Я попыталась дать задний ход, но напрасно, только снова получила дверью. Стиснув зубы от досады и злости, я громко потребовала, стыдясь собственного положения:

– Вытащите меня! И не смейте щекотать!

Я осмотрелась. Помещение совершенно не имело острых углов, словно просторная нора, и было полностью заставлено столами. Однако они не заканчивались у стен, как вся приличная мебель, а простирались дальше прямо на потолок, оттуда обратно на стены и снова на пол. На белых скатертях громоздились все возможные и невозможные блюда, часть угощения прибыла из нашего холодильника. За столами на крохотных стульях сидело множество, больше дюжины, маленьких, не выше моего колена, человечков. Дядюшки и тетушки, бабушки и дедушки, были даже подростки примерно одного возраста с нашей ночной гостьей. Большеголовые, с круглыми оттопыренными ушами, увеличенными руками и ступнями, они были одеты совершенно по-разному, но все в белоснежных фартуках и разноцветных домашних тапочках. Круглые лица с пухлыми детскими губами и добрыми большими «лупешками» выглядели ужасно доверчиво и наивно. Да и мои глаза стали не меньше, когда я собралась пересчитать маленьких гостей.

Изумрудная улица 44, Солнечный переулок 23, Морской проезд 16 – на каждом из фартуков, словно номер на футбольном игроке, красовался адрес. Кто они? И все собираются жить с нами? Не удивительно, такими темпами я сама забегаю по потолку, но при этом буду громко кричать.

– Наконец-то, Алиса приползла! – раздался игрушечный, скрипучий, как в сказках, голос около старенького круглого окна, – как раз к ужину! Что принесла?

Как-то поздновато для ужина! Голос принадлежал маленькому седому старичку, чья добродушная улыбка утопала в белой, как снег, бороде. Одет он был в старенький, но еще крепкий серый пиджачок с парой цветных заплаток и чистый фартук с вышитой надписью «Морской проезд 17». На ногах были темно-коричневые, под цвет его огромных добрых глаз, мягкие тапочки. Из-под ватной бороды высовывалось яркое коралловое ожерелье, точь-в-точь такое же, как на шее у Ника.

– Ой! Какая еще Алиса? – раздался с другого конца стола знакомый звонкий голос, – она ж дрыхнет, как троллем битая!

Ночная гостья, бесшумно подбежала ко мне и зачем-то обнюхала. Затем, ворча, она подскочила к самому странному прибору, какой я когда-либо встречала. Это был увеличенный в разы термометр, где вместо цифр напротив засечек стояли надписи, согласно комнатам в нашем доме: «Кухня», «Ванная», «Гостиная», «Хламница» – очевидно, кладовка, «Родительская», «Детская», «комната Алисы», «Подвал», «Чердак» и «Сад». В самом низу красовалась огромная красная цифра «Ноль» – за пределами дома. Вместо ртутного столбика была широкая стеклянная трубка, заполненная прозрачной жидкостью, очевидно, водой. Внутри плавали пузырьки воздуха с физиономиями семейства Мед-Ведеркиных. Самый большой, с папиной и маминой фотографиями, был строго напротив «Родительская», фото Тимофея на уровне «Детская», и мое – рядом с «Чердаком».

– Ай! Вытащите меня! Ой! – обрела я дар речи, отчего-то дверь стала закрываться гораздо чаще и интенсивней, – вы еще кто? Ой!

– Тролль в пальто! – вздохнула белокурая девочка, переводя вопросительный взгляд с меня на мое фото. Затем, наконец, она повернулась ко мне лицом, – и, правда, старшая не спит. Вот так и думала!

– Вы тут давно… Ай! Живете? – мое положение становилось невыносимым, кажется, благородному семейству Мед-Ведеркиных придется срочно выезжать, – ой! Да выключите эту дурацкую дверь, пока… Ай! Я ее выбила! Что тут за шабаш карликов? Ох-е!

– Мы справляем ваше новоселье! – не растерялась белокурая гостья, – поторчи тут недельку, похудеешь и сама выскочишь. Что же тут непонятного?

– Да вы совсем… Ай! Вижу, спятили! – закричала я, представляя, как завтра утром перед лицом всех волшебных кукол меня будет вытаскивать отец с помощью пилы и топора, к тому же моя пятая точка совершенно не выдерживала такого обращения и потихоньку превращалась в отбивную, – ой! Чтоб вас… ох! Спасибо большое.

Автоматическая дверь, видимо, сломалась, оставив мою «Мадам Сижу» в покое.

– Я чуть не отравилась тем козьим пометом, что вы оставили для меня на кухне! – возмущалась ночная гостья, – ешьте такое сами! Может, станете в двери пролезать!

– Это корм для кота! Очень вкусный, – начала я, пара самых чувствительных тетушек грохнулось в обморок, и я поспешила закончить, – ой… то есть… кто вы?

– Я ваш домовой! – смертельно оскорблено пискнула девочка, она даже сделала шаг назад, – только что из главной школы…

– Хогвартса? – деловито переспросила я, желая показать собравшимся, что я тоже в курсе модного «волшебного» образования.

– …домоведенья и хозяйствоводства! – быстро поправила высококвалифицированная домовиха, будто я непристойно выругалась, – мне вчера вручили новый…

– …носок? – кто-то тянул меня за язык.

– Нет, трусы! – перебила она, гордо расправляя свой передник перед моим носом, – конечно, фартук! Настоящий, как лысый тролль! И по вашей величайшей милости меня зовут Всегота!

– Всего-что? – переспросила я, поддерживая беседу интенсивным хлопаньем ресниц, «синие блюдца» расстреливали меня в пух и прах, – что это за «всегота»?

– Первые слова, которые я услышала, едва вы вошли в этот дом! Всего-то!

Я проглотила язык, прилагая все усилия, чтобы не смеяться. В памяти цветной картинкой всплыл мой отец, Петрович, действительно переступивший порог с негромким задорным свистом и восклицанием «Всего-то! За такие-то деньги!».

«Могло быть и хуже, – подумала я, вспомнив свои следующие фразы, такие как «В сортире темнота!» или «А где же помойка?» и «Писать хочу!» в личном исполнении Тимки.

– Со мной вышло хуже, – усмехнулся седой старичок с фартуком «Морской проезд 17», – меня назвали Закрой!

– Это еще терпимо, Зак! Я Идивон!

– Ой! Так мы почти родственники, Иди! – пропищала маленькая домовиха с болезненно бледной кожей и полупрозрачными белокурыми волосами, – я Идита!

И тут каждый решил представиться лично. «Ого», «Ау», «Занято», «Ку-ку», «Гаф-гаф», «Кто там?», «Пошел вон!», «Ха-ха» и «Хо-хо», «Ух ты!», «Что надо?», «Хлам», «Ты кто?» и даже «Апчхи!».

Домовые, тут же забыв о моем присутствии, принялись бурно обсуждать свои имена, заодно с хозяевами. Перед моими глазами замелькали цифры на белых фартуках. Я заметила, что человечки повторяли не только характер и привычки, но и полностью внешний вид своих хозяев, высоких и толстеньких, опрятных и не особо, лохматых и очень лохматых, превращаясь в их миниатюрные копии. Мой сощуренный взгляд скользил по столбику громадного термометра.

«Только бы Всегота была полностью в отца, или, в крайнем случае, копировала маму, – думала я, подозревая худшее, – хотя, она же такая рассеянная! Забыла отметить на своем навигаторе кота! Значит, вся в меня!»

– Тихо! – наконец, прогремел голос, и все вдруг замерли, погрузившись в абсолютную тишину, лишь шипела закончившаяся пластинка патефона, – отставить базар! Я просто хотел доложить, что меня зовут Тихо!

Это был, пожалуй, самый высокий и широкоплечий из присутствующих – домовой Спартиных, одетый в военный парадный костюм с погонами. Вот досада! Даже он не застрял в этой несчастной круглой двери.

– Александра Ведеркина? – спросила полненькая старушка в очках, облаченная в синее бархатное платье с длинной юбкой, – напоминаю, что завтра в два часа дня в твоем лицее состоится концерт и собрание. А послезавтра придете на литературу.

– О, нет! – вырвалось у меня, ее остренькие карие глазки недовольно блеснули за толстыми линзами, – в смысле, концерт это куда ни шло, а вот эту литературу терпеть не могу. Какая-нибудь зубрила пытать будет, что за лето прочитали.

– А вот и нет, – ответила старушка, пучок седых волос на ее голове от возмущения съехал в сторону, – будем писать о том, как лето провели, Ведеркина. И ни с зубрилой, а со мной – Профессором Рифмой.

– Ой, простите, Профессор! – промямлила я, тряся головой, недоумевая, почему эта Рифма, согласно своему имени, не говорит со мной стихами, – что вы тут делаете?

– Пью чай с твоими конфетами! – нисколько не смутилась старушка, – я школьный домовой. Уже вторую сотню лет преподаю в лицее литературу, с тех самых пор, когда он еще был гимназией. Я лично знакома почти со всеми авторами, что входят в школьную программу.

– Это же очевидно, Алиса, – добавил седой старичок, облаченный в белый медицинский халат и шапку, – я домовой центральной больницы. Той самой, где сегодня у твоей мамы сбежал пациент. Весьма странно: ни один прибор не зафиксировал смерть. Эти люди так халатно относятся к своему здоровью!

– Простите, но я бы тоже сбежала, нечаянно увидев вас, – пробормотала я, краснея, – приняла бы за глюки на последней стадии горячки!

На моем чердаке было не менее десяти домовых из различных городских учреждений: детского садика, торгового центра, главного банка, кинотеатра и даже зоопарка. Последний притащил с собой дрессированных енотов. Он не раз спасал всяких невезучих троллей и оборотней, принимаемых людьми за зверей и насильно посаженных в клетки.

– Эх, были времена, когда нас уважали и ценили, – тихо пропел насквозь седой старик с сухим морщинистым лицом и бледно-голубыми слезящимися глазами, – нас любили, как собственных детей и боялись обидеть, как родителей.

– И не травили козьим пометом! – угадайте, кто это добавил.

– Мой первый хозяин, великий граф, большой человек, – мутные глаза старика, вдруг, стали ясными и яркими, рассказчик словно видел, о чем говорил, будто этот граф вот-вот залезет в окно, – он назвал меня Хоспиум, что значит – хозяин! Я до сих пор исправно полирую мебель в Замке Пьяного Тролля и гоняю крыс. Но только и слышу от новых владельцев «Сгинь нечистая!», «Убирайся, чухломордый!», «Рекс, фас эту шушеру!». Одни зовут полицию, другие сразу валятся в обморок.

– Позвольте мне объяснить, – начала я, и тут же мои слова обрели яркость, а фразы смысл, – люди не ценят и бояться услуг, за которые они не заплатили. Думают, что все равно придется платить. У нас такой закон: либо домовых видят все, либо никто. Все исключения считаются бесповоротно спятившими, либо весьма недалекими, раз решили об этом рассказать.

Естественно, что меня смело можно было считать самой сумасшедшей. Я не только видела веселую компанию домовых на собственном чердаке, но еще и пару часов с ними болтала, частично находясь на лестнице. Этой ночью я получила самые неожиданные ответы на вопросы, которые даже и не думала задавать. И не только про человечков на моем чердаке.

– Домовые ходят без шума, едят сколько хотят, а продукты не убавляются! Они едят, не пачкая посуду, и носят в кармане фартука ключ от всех дверей!

А если покороче, то на Земле, прямо под носом у людей существуют тысячи волшебных народов, надежно скрытых магией от человеческих глаз. Они называют себя эльвиры: небесные, земные, морские, пещерные и тому подобное. Конечно, для людей гораздо привычнее звучат эльфы, орки, тролли, гоблины. Их невидимый мир зовется Магиверией и живет по своим необъяснимым законам и правилам, надежно спрятанный от людских глаз простейшей магией. Люди не видят то, во что не верят. А не верят, потому что не могут увидеть. Сколько бы сказок не читали на ночь! Просто и гениально!

Самой сильной магией обладают небесные эльвиры, или нэльвиры. Эти маленькие светящиеся духи живут прямо над облаками и берут энергию из снов и желаний людей. Они сотканы из чистой энергии и могут вселяться в предметы и живые создания. Светлые нэльвиры могут жить только в лучах солнца и сами излучают свет, темные же поглощают любое излучение и живут только в ночи. Белый замок светлых духов на громадном облаке неустанно летит за солнцем, а черный на огромной туче – за луной.

Светлые нэльвиры способны осуществить любую подслушанную мечту, нисколько не задумываясь о дальнейших последствиях. Люди зовут их джиннами, любят сказки с их участием, по которым снимают отличные мультики. А темные исполняют страхи и питаются фобиями, по их вине сбываются ночные кошмары и худшие пророчества.

Но эта история началась среди людей, в самый расцвет великой Римской империи. Ее солдаты сожгли очередную деревню, а всех, кто остался жив, увели в рабство. Однако одной крестьянской девочке по имени Диодора удалось спастись: в самый последний момент она прыгнула в колодец и… угодила прямо в чан крепчайшего любовного зелья, которое там нелегально варили гоблины. На пальце у Диодоры было дешевое кольцо от матери, а в руках – старый отцовский нож. После купания в волшебном зелье девочка превратилась в прекрасную девушку, вечно молодую и бессмертную. Ее красота обжигала глаза, а улыбка и взгляд сводили с ума. Однако у зелья был и побочный эффект: любовь навсегда покинула холодное сердце красавицы, сделав ее жестокой и бездушной. Со временем Диодора в совершенстве овладела магией, особенно темной гоблинской, и стала самой великой и могущественной Магиршей в истории Земли. Ее кольцо и нож тоже сильно изменились и стали обладать огромной магической силой. Она назвала их Тэорис (кольцо власти) и Гладимор (меч смерти). Раны, нанесенные ножом, перестали заживать, а лезвие впитывало кровь, как губка.

– Неужели, после купания у Диодоры не осталось уязвимого места? – перебила я, – как у Ахиллеса пята? Ну то, что не намокло в любовном напитке?

– Этого не знает даже сама Магирша! – следовал ответ домовых.

Холодная красавица жестоко отомстила людям за свою родную деревню, уничтожив всех солдат и генералов, что лишили ее детства. Вскоре пал и сам великий Рим. Желая безграничной власти и могущества, а может быть просто от скуки, Диодора обманом заточила в свое кольцо нэльвирского принца Соломакса, сделав его джинном – вечным рабом чужих желаний. Однако она сильно недооценила магию нэльвиров и так и не попробовала силу кольца. Никто не знает, что именно случилось за облаками, но о Диодоре никто не слышал вот уже несколько сотен лет. Ее кольцо и нож были потеряны на Земле, а путь в Магиверию навсегда закрылся для человечества.

– Весь мусор к нам! Это же самое худшее! Оставить эти Гладимор и Тэорис у людей! – возмущалась я беспечности нэльвиров, – нож, наверное, уже десять раз нашли и давно режут колбасу! Да и кольцо тоже!

– Колбасу? – озадаченно переглядывались домовые, – кольцо надежно спрятано от жадных рук, а клинок от свежей крови!

Я широко зевнула, считая, сколько часов мне осталось спать. Лишь одно знакомое имя, словно надоедливая пчела, вертелось в моих мыслях – Соломакс. Где я могла его слышать? Вряд ли сегодняшний полуобморочный Макс был похож на нэльвирского принца, но я решила попытать удачу.

– Уважаемые домовые! – уверенно начала я, все тут же притихли, – кто проживает у Макса? Голубоглазого с длинными волосами по плечи.

Какой позор! Я даже не знаю фамилию человека, спасшего жизнь моего младшего брата. Не считая аварии, про которую я успела удачно забыть к этому моменту.

– У вас же есть постоянное место жительства? – сердилась я в ответ на тишину, со всех сторон полетели тапочки, – ай, ладно! Ладно! Кто-нибудь знает, Ник вернулся домой?

– Никита? – переспросил меня седой старичок с надписью «Морской проезд 17», в огромный карман своего фартука он прятал домашние рассыпчатые вафли – вероятно, как раз для Ника, – конечно, вернулся! Дрыхнет, проказник!

Я облегченно вздохнула, искренне надеясь, что домовой Макса, возможно, просто проспал сегодняшнюю вечеринку в тапочках.

– Давным-давно люди верили в чудеса настолько сильно, так искренне, что могли всех нас видеть, – продолжал беседовать сам с собой Хоспиум, не желая возвращаться из прошлого, – но теперь волшебный мир Магиверии навсегда закрыт от человека. На Земле не осталось ни одного волшебника.

– Как нет? – удивилась я и выпорола откровенную чушь, – а Гарри Поттер?

– Кто?! – домовые быстро переглянулись друг с другом, я снова покраснела, тут же раздумав упоминать Бабу-Ягу и Кощея Бессмертного.

– Это хорошо, что люди пока еще читают сказки, – нараспев продолжал старик, – если в мире нет волшебников, это не значит, что нет чудес.

– А куда конкретно делись все волшебники? – обратилась я к растерянному старику, – и почему это, вдруг, я вас вижу?

– Потому что пока не ослепла, это же логично! – возмутилась Всегота, ей было явно стыдно за свою магически необразованную хозяйку.

Хоспиум ответил не сразу, точнее сказать, он полностью проигнорировал первый вопрос, зато дал вполне убедительный ответ на второй.

– На тебе, Алиса, волшебный предмет, невидимый мост в наш мир, ключ от Магиверии, – спокойно ответил он, нисколько не устав от моих вопросов, – этот проводник стирает грань между реальным и магическим мирами. С его помощью ты видишь то, во что не веришь, и можешь понимать язык зверей и птиц.

Пожалуй, если у меня и есть что-то необычное, то только это сегодняшнее кольцо, что подарил босоногий мальчишка с шоколадными глазами. Но в данный момент оно находилось по ту сторону этой узкой круглой двери.

Если это, действительно, то самое кольцо с нэльвийским принцем Соломаксом, то где, стесняюсь спросить, мой личный джинн? Я, несомненно, узнаю его, особенно, когда он соизволит исполнять мои желания.

– Уважаемая Ведеркина! Ты погнула мое кольцо! – басил в моей голове огромный синий джинн из диснеевского мультика, – загадывай свои три желания, пока я не пожаловался твоим родителям!

И тут, конечно же, я заставлю его убраться в комнате, помыть посуду и ходить за меня в школу.

Похоже, Ник догадывался, что кольцо волшебное, но все-таки оставил его мне. Я вспомнила надпись на створке ракушки «С Днем Рождения, Никита», русалок и орка с ручным хамоватым хорьком.

Я вскрикнула от неожиданности: в коридоре кто-то щекотал мои пятки, звонко чихая от поднимавшейся пыли. Не понимая, что происходит, я визжала и ругалась, корчась в дверном проеме. Домовые, сомневаясь в моем психическом здоровье, в панике попрятались под столы. Наконец, обезумев от щекотки, я рванулась вперед, выскользнув из пресловутого дверного отверстия. С грохотом и воплями, я повалила пару столов, сбила несколько домовых и врезалась лбом в круглое чердачное окно. Оно со скрипом распахнулось, в комнату ворвался легкий ветерок. На ночном небе, черном, как смоль, не было ни одной звезды, а луна по-прежнему висела над городом кроваво-красным блином.

– Какой болван меня щекотал?! – кричала я, задыхаясь от смеха и наставляя на открытую дверь свой единственный тапок, словно пистолет, – я чуть не устроила здесь туалет!

В круглом проеме появилась маленькая белобрысая девочка в легком голубом платьице и белом фартуке с вышитой надписью «Мироморский лицей № 5». В крохотных ручонках она сжимала мой второй тапок и миниатюрный пылесос, в котором что-то звенело. Я мигом кинулась к своей левой ноге, точнее – к маленькому серебряному колечку на ее мизинце. Опасаясь за его сохранность, я незаметно переодела его на руку.

– И вовсе не болван, а дезинфекция! – возмутилась она, отдавая мне тапок, но тут же замерла, как вкопанная, уставившись на ярко-красную луну за окном.

– Что происходит? – спросила я перепуганных домовых, – я все-таки выбила окно лбом?

– Красная луна, – ответил домовой-доктор, как самый опытный и смелый, – это значит, что сейчас решается судьба человека. Мальчишка уже не жив, но еще не мертв. Он бродит призраком среди живых. Такое бывает, если в дело вмешивается сильная магия. Очень вредно для здоровья!

– Призрак? – недоумевала я, подходя к окну, – какой еще призрак?

– Мальчик твоего возраста, единственный сын Черной графини. Она до сих пор верит, что он жив. Тот самый трудный пациент, что пропал сегодня из центрального госпиталя.

– В смену моей мамы?! – переспросила я, наконец-то все становилось на свои места, – так, значит, он стал призраком и теперь ему никак нельзя помочь?

Все покачали головами, я нервно теребила в руках тапок, прикусив нижнюю губу.

– Если его сердце еще бьется, то можно, – грустно ответил Хоспиум, вспомнив, что диалог закончился на домовых, – мертвых не могут воскресить даже джинны.

– Могучий хрюнопень! Сейчас я вам повоскрешаю! – раздался знакомый ворчливый голос, одна за другой из кармана дедушки Зака посыпались вафли – кто-то усердно выпихивал их обратно, – вы еще чаю сюда залейте, тапки с ушами!

Все мигом забыли о красной луне и о несчастном мальчике-призраке. Из кармана домового показалась помятая мордочка с полузакрытыми заспанными глазами. Роки был явно не в восторге от вечеринок в тапочках. Вскоре я поняла, у кого Никитка пополняет свой словарный запас.

– О, рыжая к столу ползет! Охмурила нашего Ника, выдра пучеглазая, и воображает! – вопил зверек, заметив мое личное присутствие, – ну-ка живо спать! Сейчас позову мою знакомую Зубную фею – выставит всем зубы!

С этими словами, он нырнул в карман дедушки Зака. Без сомнения, это было самое «чудесное» магическое существо за сегодняшний вечер.

А я-то думала, Роки – белый и пушистый хомячок-переросток, приучен к лотку, подает лапу и приносит по утрам тапочки. А этот «хорек», очевидно, живет по принципу «хамить надоело спать», расставляя запятую в разных местах.

Я сделала вид, будто ничего не произошло, словно меня каждый день кто-то так оскорбляет. Великодушно его простила – а то, вдруг, хуже будет.

– И как это понимать? – промямлила я как можно тише – не хотелось его возвращения.

– Нечисть блохастая! – ответила Всегота, – прямо с грязным хвостом по чистым скатертям! Выпороть бы этого крыса! Будь я в твоих тапках, Зак, я б…

– Это всего лишь маленький скравин Чирока, – спокойно ответил дедушка, будто только что показал всем ручного хомячка, – он что-то не в духе.

– Сра…что? – я присоединилась к беседе, гадая, скольких Роки уже успел перекусать.

– Скравин, – повторил домовой, его морщинистое лицо было темным от загара, а улыбка такой же простой и широкой, как у Никитки, – что-то вроде домашних котов, но хитрые, как лисы, мудрые, как совы и преданные, как псы. Жаль, что это не про нашего Чироку. Он случайно оказался среди людей. Скравины живут в пещерах вместе с орками, остальные для них слишком «нежные» и «нервные». При рождении каждый орк получает своего скравина. Его нельзя дарить, продавать, колотить, терять или съедать. Мохнатые пройдохи умеют не только говорить, но и думать.

– Э… очень хорошо, – промямлила я, не видя ничего хорошего. Почему-то вспомнился вчерашний орк в тигровой шкуре со своим ручным кривоносым хорьком. Мы поспешили закончить тему, боясь, что Чирока может снова проснуться.