Текст книги "Остров на краю всего"

Автор книги: Киран Харгрейв
Жанр: Книги для детей: прочее, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Статья XV
На следующее утро в конце каждой улицы появились бамбуковые столбики с прибитыми к ним большими деревянными дощечками. На дощечках – уведомление. Вверху – карта острова Кулион с красными кружками, показывающими, где находятся районы Sano и Leproso.
Везде повторяется одно и то же. Я оторвала один листок и принесла нане, которая не смогла подняться из-за больной ноги и осталась в постели.
СТАТЬЯ XV, ГЛАВА 37
АДМИНИСТРАТИВНОГО КОДЕКСА.
Изоляция лиц, больных проказой
1. Всем жителям острова надлежит пройти медицинский осмотр на предмет установления наличия или отсутствия проказы.
2. Лица, у которых обнаружена проказа, должны быть изолированы в районах Leproso в пределах г. Кулион. Несанкционированный проход в районы Sano строго воспрещен.
3. При обнаружении у взрослого (старше восемнадцати лет) отсутствия проказы директор департамента здравоохранения выдает ему разрешение оставаться в зонах Sano г. Кулион. Ограниченный проход в зоны Leproso может быть разрешен при надлежащем надзоре.
4. При обнаружении у ребенка (младше восемнадцати лет) отсутствия проказы он поступает под опеку директора департамента здравоохранения или его уполномоченного представителя. В этом случае ребенок подлежит отправке в приют на острове Корон.
Есть и другие правила, но дальше пункта «4» я уже не читаю. Из него следует, что, поскольку мне нет восемнадцати, я должна отправиться на Корон. В самом низу красным написано:
РАСПОРЯЖЕНИЕМ ДИРЕКТОРА ДЕПАРТАМЕНТА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ УКАЗАННЫЕ ПРАВИЛА ВСТУПАЮТ В ДЕЙСТВИЕ В ТЕЧЕНИЕ ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ДНЕЙ
Прочитав уведомление, нана велела отправить бумажку на растопку, но слова документа уже отложились в памяти. Я думаю о тех, кто писал эти слова на дощечках. Понимали ли они, что переписывают всю мою оставшуюся жизнь? Или для них, как и для каждого из нас, кого в школе наказывали переписыванием, слова превращались под пером в паучков и их значения разбегались по бумаге?
В какой-то момент мне показалось, что все это только приснилось. Визит сестры Клары, собрание, мистер Замора. Проснувшись на следующее утро, я подумала, что, может быть, слишком долго пробыла на солнце и у меня сварились мозги. Но занятия в школе отменили до завершения разделения, и уведомления на столбах никуда не делись.
В постели плачет нана, и это точно не сон. Не сон – Бондок и Капуно, плакавшие у нашего дома после проведенной в таверне ночи. Бондоку надлежит отправиться в другую часть города, Sano, далеко от своего дома и далеко от нас, точнее, от наны. Капуно снова и снова повторяет, что ничего не понимает.
Я понимаю и не плачу. Внутри все съежилось, слезы высохли и застряли в горле, как орех. Интересно, а что другие дети, у которых родители – Тронутые? Ощущают ли они ту же сдавливающую грудь тяжесть?
Нана не в лучшем настроении, и стены теснят со всех сторон. Я выхожу из дома и иду в конец дворика, где нахожу согретое солнцем местечко. Ночью деревья сбросили на землю крохотные ягоды. Есть их нельзя, но они очень красивого фиолетового цвета, и я собираю плоды в подол юбки. Набираю тридцать штук – столько лет нане. Разделяю по парам и устраиваю соревнования на склоне холмика. В конце концов остается три лучших. Все они скатываются по склону быстро, но после нескольких попыток мне все же удается определить ягодку-победительницу. Ни размером, ни цветом она не отличается от остальных. На ее поверхности нет никаких отметин, он не глаже других, но каждый раз приходит к финишу первой. Интересно, в чем ее отличие?
Ложусь на спину и слежу за перемещением солнечного пятнышка, пока само солнце не опускается за наш дом и свет тускнеет. Ягодку-победительницу держу в руке и не выпускаю. Она постепенно теплеет, становится скользкой, и через какое-то время уже не понять, где кончается моя рука и начинается плод. Деревья бросают тени на землю, и облака так слабо приколочены к темнеющему небу, что местами начинают расползаться. В одном проступают очертания свиного рыла, другое напоминает летучую рыбу с лишним плавником, который, если прищуриться, превращается в лодку.
Небо блекнет. В моих мыслях, хотя я и не хочу этого, все чаще появляется мистер Замора. Я думаю о сидевших молча докторе Томасе и отце Фернане, а еще о сестре Маргарите с плотно сжатым, напоминающим рыболовную леску ртом.
Темнеет. Наступает вечер. Нана зовет меня домой. Я вскакиваю, и ягода лопается в ладони.
Осмотр
На следующий день сестра Маргарита приходит за нами, чтобы сопроводить на медосмотр. Хотя нана очевидно Тронутая, ей нужно показаться государственным врачам и получить соответствующие бумаги. Сестра Маргарита рассказывает, что на всех составляющих нашу страну островах, о которых нам рассказывают в школе, Тронутых собирают группами, сажают на корабли и отправляют на остров Кулион.
Открыв дверь, монахиня обнимает нану. Лицо у нее такое же печальное, как у моей матери, голова из-за просторной рясы кажется усохшей, маленькой, как у спеленатого младенца. Нана не любит монахинь, и я боюсь, что она станет грубить гостье, но мои опасения не оправдываются. Более того, нана едва ли не падает в объятья монахини. Женщины обмениваются несколькими негромкими словами, и это означает, что разговор не предназначен для моих ушей. Я остаюсь в спальне, жду, когда меня позовут. Наконец зовут. Одной рукой нана крепко сжимает мою руку, другой – палку.
Хотя мистер Замора прибыл только два дня назад, по всей нашей улице, на зеленых участках между домами, вырастают новые дома. Из срубленного в лесу бамбука возводятся стены, на крышу идут банановые листья. В этих маленьких квадратных домиках предстоит жить новым переселенцам.
С новыми постройками, заполнившими пустые прежде места, Кулион воспринимается иначе: он как будто сжался и чуть больше напоминает поселок, а не холм. Лес отступил выше. Лужайку рядом с пекарней вытоптали так, что травы на ней не осталось. Рука наны дрожит в моей, и я знаю – она думает о посаженных нами семенах. Саду с бабочками здесь уже не бывать.
Мы идем по улице. Сестра Маргарита стучит в двери домов, и соседи присоединяются к нашей процессии. Все молчаливы, унылы и понуры, как бывает обычно на похоронах. Дива привязала своего новорожденного малыша к груди. Я пытаюсь взглянуть на него, но вижу только лобик. На нашей улице двенадцать новых домов; некоторые построены полностью, другие только начаты – на выровненных участках лежат штабелями приготовленные для стен бамбуковые колья.
Среди строителей мы видим Капуно и Бондока, и сестра Маргарита жестом приглашает их присоединиться к нам. В конце дороги поворачиваем налево, в направлении больницы, и там я теряю счет новым зданиям.
Еще недавно здесь было открытое поле, но теперь оно изрыто траншеями для канализационных труб, и я уже вижу линии, формирующие новую улицу. Места для садов не остается, и некоторые дома даже имеют общие стены. Я никогда не думала, сколько свободного пространства в нашем городке, потому что поля и леса воспринимались как нечто привычное и необходимое. И что будет теперь с живущими в траве насекомыми?
По середине улицы вьется длинная очередь, и лишь когда сестра Маргарита подводит нас к ее хвосту, до меня доходит, что люди стоят в очереди к больнице, вход в которую далеко-далеко. Больница небольшая, на дюжину пациентов, и всегда заполнена до отказа. Осмотр, должно быть, проходит в приемной или в кабинете доктора Томаса в его доме.
– Думаю, ждать особенно долго не придется, – говорит нане сестра Маргарита. – Мне нужно идти, помогать, но я еще увижу вас с Амихан на приеме.
Монахиня идет к больнице, а мы становимся в очередь. Ждать я умею. Сажусь у ног наны и наблюдаю за строителями. Нана сидеть не может, потому что не хочет потом вставать на виду у всех. Ей это трудно с деформированной ногой. У Дивы просыпается и начинает плакать ребенок, и ей приходится укачивать его и кормить.
Время идет. У меня на глазах на пустом клочке земли вырастает дом. Не все строители мне знакомы, но некоторые определенно Тронутые. Должно быть, приехали издалека, с других островов, может быть, на том же корабле, что и мистер Замора. У одного лицо как у наны, только он его не закрывает. Вскоре здесь будет зона Leproso, и прятать лицо уже никому не придется. Нане станет легче, хотя меня и не будет с ней.
Нет, об этом лучше не думать.
После того как на моих глазах поставили два дома и начали третий, понимаю, что мы здесь уже долго. Солнце касается верхушки неба, а очередь едва продвинулась.
Я вытягиваюсь на траве, и нана ничего не говорит, хотя по случаю встречи с врачами на мне мое лучшее платье. Нане плохо, она вся в поту, и, когда сестра Маргарита выносит ведерки с водой, они с Капуно выпивают одно на двоих. Мы с Бондоком пьем из другого, потому что так нужно делать, чтобы не стать Тронутым.
– Они собираются пройти вдоль очереди, – негромко говорит монахиня. – Все с явно выраженными признаками получат документы и смогут пойти домой. Остальным придется подождать.
Остальные – это, надо полагать, такие, как я, Бондок и Дива, которая считается Тронутой только из-за небольшой, напоминающей листок отметины между пальцами ног.
– Тебе придется показать им нос, – продолжает сестра Маргарита, обращаясь к нане. В голосе ее звучат извинительные нотки, и я рада, что этой работой не занимается сестра Клара. – А потом вернешься домой.
Вдоль очереди, от головы к хвосту, медленно движутся четверо мужчин. Один из них – доктор Томас, с бледным, несчастным лицом, другой – мистер Замора. Еще двое, в белых халатах, должно быть, присланные правительством врачи. Его подкрепление. Надеюсь, доктор Томас дойдет до нас раньше. Очередь движется теперь быстрее, поскольку в ней много людей с очевидными признаками на лице и руках, и к тому времени, когда к нам приближается один из правительственных врачей, мы уже стоим у больничных дверей.
Доктор Томас подходит к нам первым. Рот его закрывает белая тряпичная маска, на руках – белые перчатки. Он выжидающе смотрит на нану, и она развязывает тряпицу. При дневном свете ее нос выглядит не лучшим образом, и даже мне на секунду становится не по себе. Я вижу ее такой, какой, должно быть, видит он: шероховатые щеки с язвочками и комками под кожей, складки вместо ноздрей. В следующий момент я качаю головой, отгоняя непрошеные мысли, и перевожу внимание на ее карие глаза, ясные и пронзительные, как у лисы, и гладкую смуглую кожу высокой шеи с быстро пульсирующей под ухом жилкой.
Незнакомый врач достает из карманов белого халата блокнот и карандаш и жестом подзывает нану к себе. Она выходит из очереди и снимает маску.
Все, что я вижу, – это лицо и глаза доктора. Никаких морщин. Бланк заполняет привычно быстро и уверенно. На мой взгляд, он слишком молодой, чтобы быть врачом. Нана берет блокнот и карандаш и вписывает данные в клеточки, помеченные словами «имя» и «возраст». В верхней части листка номер – 0013822.
Доктор отрывает нижнюю часть страницы, ставит на ней синеватую печать и отдает нане. Номер обведен кружком. Я смотрю на документ вместе с ней, провожу по листку пальцем. Бумага, в том месте, где над своими фамилиями расписались другие люди, шероховатая. Приезжий врач жестом предлагает мне протянуть руки. Я протягиваю. Он разгибает карандашом мои пальцы, осматривает лицо и голые ноги и жестом указывает на вторую, уменьшающуюся очередь. После чего, не говоря ни слова, переходит к Диве с малышом.
Его молчание заразительно. Мой язык как будто прилепился к нёбу. Я делаю шаг-другой вперед, подтягиваюсь к мужчине впереди, и нана ковыляет за мной.
– Не ты, – рявкает голос рядом. Мистер Замора пристально наблюдает за нами. Вы, – он указывает на нану, – получили документ?
Нана показывает листок с номером в кружке.
– Ну вот. Значит, вы должны вернуться домой и ждать результатов осмотра.
– Думаю, результаты вполне ясны, – скрипучим голосом отвечает нана. Наверно, с языком у нее то же, что и у меня. Губы у мистера Заморы дрожат и кривятся, но его опережает доктор Томас.
– Все равно, Тала. Вы же сами видите, как мало здесь места. Вам действительно лучше подождать Амихан дома.
– Я еще здесь, – подает голос стоящий у меня за спиной Бондок. Рядом с ним Капуно сжимает в кулаке полученный документ. – И сам провожу ее домой. А ты придешь с Капуно.
Нана переводит растерянный взгляд с мистера Заморы на сестру Маргариту, а с него на Бондока. Потом, хотя это ей больно, опускается на колени и обнимает меня.
– Я люблю тебя, Амихан.
– Я тоже люблю тебя, нана, – говорю я с чувством, потому что виновата перед ней за свои недостойные мысли, промелькнувшие, когда она сняла тряпицу.
Капуно помогает ей подняться, и она быстро поворачивается и отходит от него, но я все же успеваю заметить слезы в ее глазах. Бондок берет мою руку в свою – моя ладонь теряется в ней, как в пещере, – и мы догоняем очередь, которая уже передвинулась внутрь больницы.
В здании, как всегда, жарко, в воздухе запах несвежего дыхания и затхлой воды. Осмотр проходит в самой большой палате, где все кровати сдвинуты к стене. Ни Розиты, подруги наны, принятой на прошлой неделе, ни других пациентов не видно. За разделяющими комнату шторами разместились несколько мужчин в белых халатах и масках. Выходящим из-за занавески документы вручает сестра Клара.
Сестра Маргарита входит, чтобы помочь ей, и кладет руку мне на плечо.
Через некоторое время меня подзывает доктор с глубокими морщинами на лбу. Бондок отпускает мою руку, и палата без его поддержки слегка наклоняется. Я ступаю за занавеску.
– Имя? – спрашивает доктор.
– Амихан.
– Фамилия?
Я знаю, что такое фамилия, но не знаю ответа, а потому называю имя наны.
– Возраст?
– Двенадцать лет.
Он записывает мое имя и возраст в формуляр, потом поднимает голову и смотрит на меня. Я вижу лучистые морщинки в уголках глаз и понимаю, что доктор улыбается под маской.
– Итак, Амихан Тала. Я – доктор Родель из Манилы. Знаешь, где это?
Я киваю. Манила – самый большой город в нашей стране, то место, где, как говорит доктор Замора, я когда-нибудь получу работу. Отсюда она далеко-далеко.
– Я осмотрю тебя, и это совсем не больно, так что бояться не нужно. Моей внучке девять лет, и ей не нравятся врачи, хотя я, ее лоло, доктор! А твой лоло живет на Кулионе?
– Нет. – Доктор мне нравится, но показывать это я не хочу, потому что он на стороне мистера Заморы.
– С кем ты живешь? Тот мужчина, что был с тобой, твой ама?
Я качаю головой и смеюсь, представив, как скривилась бы и фыркнула презрительно нана, если бы узнала, что доктор Родель принял Бондока за моего отца.
– Я живу с моей наной.
– А где она?
– Ее отправили домой с документами.
– Ага. – Доктор переходит на серьезный тон. – Значит, она – прокаженная?
– Мы здесь не пользуемся этим словом, – говорю я, не успев толком подумать. Впрочем, доктор Родель, похоже, не обижается.
– Если так, извини. – Глаза его опять улыбаются. – Боюсь, маску мне все-таки придется оставить. На всякий случай. Я позову одну из сестер; нужно проверить твой живот и ноги. – Он делает рукой жест, на который, к счастью, отзывается сестра Маргарита.
– Мне потребуется полный осмотр. Будьте добры, задерните, пожалуйста, шторы.
Монахиня задергивает висящую на карнизе занавеску, отделяя нас троих. Проникающий через ткань свет бледнеет. Потом сестра Маргарита помогает мне снять платье и оборачивает вокруг меня простыню, чтобы доктор Родель мог осмотреть мою кожу и проверить ее на наличие характерных признаков и онемения. Работает он быстро, и сестра передвигает простыню так, чтобы он смог осмотреть и живот. Мне щекотно, но я сдерживаюсь. Наконец осмотр закончен, и сестра Маргарита убирает простыню и помогает мне одеться. Доктор Родель берет палочку с ваткой и осторожно вставляет в ноздрю.
– А это для штучек, которые слишком малы для моих старых глаз. – Он кладет ватку в бумажный кулечек. – Но, похоже, твоя нана хорошо о тебе заботилась.
– Да, – киваю я. Хочу спросить, значит ли это, что я могу остаться с ней, но сестра Маргарита уже сдвинула штору и ведет меня к Бондоку, так что я едва успеваю пробормотать быстрое спасибо.
Глаза доктора Роделя улыбаются, и он машет рукой Диве. Сестра Клара вручает мне документ. Мы с Бондоком выходим, а доктор уже смотрит на пальцы Дивы. Ее малыш по-прежнему плачет.
Результаты
Документ у меня в руке не такой, как у наны, но такой же, как у Бондока. Клеточки Sano и Leproso остались пустыми, и печати тоже нет. Наверно, прежде чем решать, они ждут, что скажет ватный шарик о тех штучках, которых не видит доктор Родель.
Я знаю, что Тронутыми становятся из-за крохотных частичек, которые попадают в тело. Вот почему мы с наной не пьем одну воду и не едим с одной ложки – чтобы эти крупинки не перешли от нее ко мне. Чего я не знала, так это того, что увидеть их можно, если взять мазок из носа. В носу щекотно – я тру его, размышляя, как буду чувствовать себя, если окажется, что я Тронутая и могу остаться. А если меня признают Нетронутой и отправят в приют? Две эти возможности гнетут меня, как усевшиеся на плечи темные демоны.
В поле еще работают мужчины. Я уже не помню, как оно выглядело, когда на нем не было домов. Странно все получается. Я не помню, как выглядело лицо наны до того, как у нее провалился нос, или какой была школа до прихода сестры Маргариты. Все меняется так быстро.
Нана, когда мы приходим, занята уборкой дома: гоняет туда-сюда пыль по земляному полу. Капуно наблюдает за ней, как будто ему это интересно.
– Ну что?
Бондок устраивается рядом с братом и начинает рассказ о государственных врачах, шторах на карнизе и ватных палочках, которыми щекочут в носу.
– А куда ж подевали больных? – спрашивает нана. – Ами, ты видела Роситу?
– Нет. На кроватях никого не было, и они все стояли у стены.
– Может, тот чужак выбросил их на улицу, – говорит она, имея в виду мистера Замору.
– Только для того, чтобы взять мазки? – подает голос Капуно. – И какой в этом толк?
– Для микроскопа, – говорит Бондок. – Мой доктор сказал, что они привезли с собой микроскоп из Манилы.
– А что такое микроскоп? – спрашиваю я.
– Такая штука, которая все увеличивает, – объясняет нана. – Доктора посмотрят в нее и определят, есть ли у тебя те крохотные штучки, из-за которых становятся Тронутыми.
– Надеюсь, они у меня есть, – вздыхает Бондок. – А еще надеюсь, что я передал их мистеру Заморе, когда стоял перед ним в церкви.
– Молчи, – цыкает на него нана. – Сам не знаешь, что говоришь.
– Какой у тебя документ? – обращается ко мне Капуно, и я понимаю, что он хочет сменить тему. Показываю ему бумагу, и он качает головой. – Что ж, будем ждать.
Ждем долго. Вечернее небо сменяется утренним. Бондок и Капуно спят у нашего очага, а утром готовят нам завтрак. Весь день сидим дома, чтобы не пропустить того, кто придет из больницы, но снова наступает вечер, и округлившаяся луна повисает в небе. Все вчетвером – Бондок, Капуно, нана и я – мы устраиваемся поужинать рисом и соленой рыбой, когда кто-то осторожно стучит в дверь.
– Войдите, – отзывается нана.
Доктор Томас переступает порог.
– А мы только есть собрались. – Она тяжело, с гримасой поднимается.
– Извините, Тала. Мы только что получили результаты для Ами. И для вас, Бондок.
– И что?
– Может, мне лучше заглянуть попозже? – Доктор Томас заметно нервничает, и я понимаю, что хороших новостей ждать не стоит, но, с другой стороны, какие новости могли бы быть сейчас хорошими для всех?
– Нет, – говорит Бондок. Он так и остался сидеть и теперь хмуро смотрит на доктора Томаса. – Рассказывайте, что там велел передать этот ваш доктор Замора.
Доктор Томас откашливается и передает нане и Капуно по листку.
– Это ваши официальные документы. В них подтверждается наличие у вас Mycobacterium leprae и содержится обязательство находиться в пределах зон Leproso, когда новые правила вступят в силу.
– А я? – спрашивает Бондок.
– Вы чисты, – сообщает доктор Томас и протягивает ему другую бумагу. Бондок поднимается и вырывает листок у доктора.
– Ты теперь даже разговариваешь, как они, – шипит он, и доктор опускает глаза.
– А Ами? – спрашивает нана, и я слышу, как дрожат ее губы.
– Мне очень жаль, Тала.
Нана берет протянутый листок и впивается в него глазами. А потом вдруг начинает плакать.
– Нана?
Она пытается что-то выговорить, но рыдания сотрясают ее и душат.
– Сестра Маргарита придет завтра и все подробно объяснит. – Доктор Томас тихонько выходит из дома.
Бондок берет бумагу, читает и вздыхает.
– Ох, Тала.
От него листок попадает наконец ко мне. Под клеточками с моим именем и возрастом, над синеватой печатью в квадратике стоит аккуратный крестик. Ниже одно-единственное слово.
Теперь я знаю, которое из двух предпочла бы, если бы могла выбирать.
Не это – другое.
Sano.
Нана выплакалась и, обессилев, ложится на кровать. Мы прибираемся. Братья уходят, а во мне все еще бурлит энергия. Я остаюсь у нашей спальни.
– Нана? – Я слышу неровное, рваное дыхание и сажусь рядом с ней на кровать. – Мне так жаль.
Она протягивает руку за спину и ищет мою.
– Почему ты извиняешься? Это хорошая новость. – Ее сотрясает новый приступ рыданий. – Ты здорова, моя малышка. Это хорошая новость.
Я не знаю, что сказать, поэтому просто сижу, пока ее дыхание не замедляется. Нана засыпает, а я совсем не чувствую усталости. Ощущение такое, словно в кровь высыпали крохотных жарких бусинок. Поиграть в доме? Нет, слишком шумно – нана может проснуться. Я собираю свои гоночные ягоды из сада и выхожу на улицу.
Ноги сами несут меня в поле, где днем стояла наша очередь. По обе стороны сточного канала, словно квадратные кустики, растут дома. Строители ушли, вокруг ни души, и свет дают только окна больницы да луна в небе. В больнице лежит Росита, но я не хочу, чтобы меня видели правительственные врачи.
Нана забеспокоится, если проснется, а меня не будет рядом. Я иду по новой улице и кладу по одной гоночной ягоде на крыльцо каждого дома – как подарок для новоселов. Когда ягоды кончаются, начинаю собирать их с невысокого куста, а потом вдруг понимаю, что это глупо. Скорее всего, их никто и не заметит. И даже если кто-то заметит, то не поймет, от кого они, потому что, когда они приедут, меня здесь уже не будет.
Боль сковывает грудь, и только когда я забираюсь на кровать к нане и прижимаюсь к ее теплой спине, дышать становится легче. Я засовываю одну ягоду в ее карман – надеюсь, уж она-то догадается, что это от меня.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?