Текст книги "Все оттенки черного"

Дарья Странник. Берёзка

Если дойти до предпоследнего дома на нашей улице, а потом свернуть направо, можно увидеть странный объект, напоминающий груду металлолома. Некто водрузил эдакую конструкцию на бетонное возвышение и объявил искусством. Но ни у кого с нашей улицы при виде этой хреновины чувства прекрасного не появлялось. Да и знакомые с соседней восторгов не высказывали, я специально выведал.

С одной стороны – ну и фиг с этим металлоломом. Будь такая штука искусства настоящей Моной Лизой, то давным-давно понаехали бы сюда разные японо-немцы с фотоаппаратами.

А с другой стороны… Идёшь, бывало, мимо, смотришь – гора ржавого железа. Зайдешь с другой стороны – металлолом покорёженный. И так обидно остановится, так стыдно за тёмность свою. Вроде уже объяснили глупым: это искусство, поставили повыше, чтобы, значит, лучше видно было. Но не принимает, не понимает душа прекрасного. И чувствуешь себя потом весь день беспросветным дураком.

Понятно, что мимо ходить перестали, направо у предпоследнего дома улицы не сворачивали, а шли некоторое время прямо, чтобы обогнуть укоризненное место.

Путь этот пересекала оживлённая дорога – без светофора, «слепой» поворот в придачу. И берёзка красивая. По-человечески, понятно так красивая. Весной и летом белый ствол изумрудные листики оттеняет, осенью от золотистой кроны глаз не оторвать, даже зимой ветви леденеют и блестят на солнце, словно хрустальные.

Только не зря мама, выщипывая брови, говорила, что красота требует жертв.

Шла старушка Никифоровна, засмотрелась, на ветви гибкие, вспомнила, как поцеловал её в молодости под такой берёзкой муж будущий… Сбила легковушка старушку. Мы недели три хихикали с печальными лицами.

А потом на деревце сосед Мишка засмотрелся, он мужик прагматичный, хозяйственный и то не устоял перед прекрасным: прикидывал, сколько с лепоты такой сока добыть можно. Мишку сбил грузовик, и всем стало не до шуток – не рифмуется ведь совсем.

Школьник Ваня углядел в кроне берёзы птичье гнездо и мысленно уже карабкался вверх, когда мелкого переехал мотоциклист.

О чём думала рыжая студентка, когда её сбил автобус, никто не знал. Девушка не с нашей улицы оказалась, а с проспекта Строителей; они там чёрт знает, что за мысли мыслят. Но тело прямо под берёзку откинуло, не обошлось без неё, родимой.

Полегло там много народу. Я после двенадцатого считать перестал, а то, говорят, тринадцатому счастья в жизни не будет. Пусть и загробной.

А ещё был случай, НЛО прямо около перекрёстка в аварийном порядке приземлился. Конечно, на время всё оцепили и засекретили. Пассажиров наверняка вскрыли и заспиртовали. Поделом, нечего чужакам на нашу берёзку палиться!

В райкоме заволновались, зашевелились – скоро выборы, а тут авария за аварией статистику какую-то портит. Поставили светофор новенький. Стоит, мигает, а рядом берёзка – загляденье!

Теперь все сравнивали красоту природную с делом рук человеческих. И так эти светлые мысли заполняли душу, так внимание занимали, что по сторонам смотреть забывали.

Ещё четыре раза на поминках водку пил, а потом берёзку спилили.

Стоишь теперь на перекрёстке, пенёк рассматриваешь, глаза от обиды и печали слезами наполняются. Как тут уследить за светофором и поворотом?

А потом в рамках тех же выборов другую статистику правили и переплавили металлическое уродство – то что справа от предпоследнего дома – на утки для больницы.

Люди начали снова безопасным путём пользоваться. И только по особым дням ходят к перекрёстку, чтобы, так сказать, эстетически опохмелиться.

Я иногда тоже туда хожу, смотрю на одиноко мигающий светофор и светлый пенёк. Красота! Эйфелева башня отдыхает. В груди щемит, слов нет, скупая слеза по небритой щеке ползёт. Потом весь день чувствую себя таким возвышенным, что порхаю, как восторженный, но неуклюжий курчонок – словно в трёх музеях побывал. Вот это, понимаю, искусство!

Но ходят слухи, вроде, на пустой пьедестал опять чего-то возвышенно-металлическое водрузить собираются. Выборы-то прошли. Ох, чует моё сердце, опять статистику портить будем. На пеньке-то берёзовом побеги появились. Думаете, совпадение?

Анна Семироль. Лесной олень

Настя одиноко стояла на автобусной остановке и ждала любовь.

Она изо всех сил делала вид, что ждёт только автобус, потому что делать одухотворённое и нежное лицо в семь вечера на холодном декабрьском ветру было неудобно. Неромантично развевающиеся волосы приходилось то и дело запихивать под капюшон короткой дублёнки, нос замёрз и покраснел, а вот проклятые сопли оттаяли. Надежда Насти на чудо и встречу с мужчиной её мечты таяли, а автобус всё не приезжал.

Окна окраинных многоэтажек источали уютный апельсиновый свет. Переливались огоньками новогодние гирлянды. Редкие прохожие тащили домой ёлки. Дородная тётка с раздутыми от продуктов пакетами для праздничного застолья перебежала дорогу на красный свет.

Очередной порыв ветра швырнул в тепло под капюшон горсть снежинок. Настя заплясала на месте, ёжась от холода, подышала на ладони и запела, безбожно фальшивя:

– Вернись лесной олень по моему хотенью, умчи меня, олень, в свою страну оле-енью! Где сосны рвутся в небо, где быль живёт и небыль, умчи меня, блин, ну что тебе стоит?..

Мимо проезжали авто, обдавая Настю светом фар. За последние десять минут возле хрупкой длинноногой студенточки останавливалась уже третья машина. Опускалось стекло, и мужской голос разной степени приятности предлагал подвезти. Но Настя гордо отворачивалась, ибо слишком хорошо знала себе цену и была готова сесть в машину только к принцу. И как минимум в «майбах». Ни грязная «шаха», ни «опель» с гнутым клёпаным крылом, ни скромный «хёндай» принцев в себе не несли.

– Цып-цып-цып, автобус, – пищала Настя, приплясывая и поджимая то одну, то другую ногу в нелепых розовых «уггах». – Нет, на «цып-цып» клюют курицы… Бип-бип-бип!

Ветер усилился, снег повалил крупными хлопьями – как в детстве, когда Настя лупцевала сестру Алёнку подушкой, а наволочка вдруг порвалась, и вся комната наполнилась летающими перьями. Белыми-белыми. Было прикольно набирать их и опять швырять вверх горстями. Но потом вернулись с работы родители и устроили дочерям бадабум. И собирать перья веником в совок было уже совсем не прикольно.

Настя запрокинула голову, позволив капюшону с меховой оторочкой упасть на плечи. Под фонарём в ярком свете кружились в танце снежные хлопья. «Ну где ты, принц? – подумала Настя, романтично щурясь. – Вот всё, что надо для счастья. Снегопад, предновогодний вечер, миленькая девушка одна на остановке… и автобус не едет. Появляйся давай!»

– Или хотя бы автобус, – добавила Настя вслух.

– Дэущка, дарагой! Пачиму скучаишь? – донеслось из четвёртой остановившейся напротив неё машины.

Настя гневно насупилась, надвинула капюшон и оскорблённо отвернулась. Машина отъехала. Автобус всё не появлялся. Снег летел, ложился в подставленные лодочкой ладони в розовых варежках. Стало теплее, и Настя повеселела. Сплясала малоизящный дикарский танец, помахала руками, спела песню про снег, который идёт.

Вдалеке сверкнули фары, показались очертания автобуса.

– Ура!!! – запрыгала на месте Настя, на секунду перестав мечтать о принце.

И в этот момент прямо из снежной пелены к ней вышел олень.

Он был великолепен. Белый от снега, с огромными тёмными глазами, обрамлёнными густыми ресницами. И с влажным коричневым носом. Олень остановился напротив Насти и шевельнул ушами. И в этот самый момент Настя поняла, что автобус поедет дальше без неё.

– Ой… – сказала она, тая от умиления. – Ваще-еее…

Олень переступил длинными тонкими ногами и потянулся к девушке мордой. Автобус подкатил к остановке, гостеприимно распахнул двери. Там, в салоне, тепло и сухо. И через сорок минут Настя приедет домой, где ма, па, Алёнища со своим задолбавшим рэпом и горячий ужин. И какао.

Настя во все глаза очарованно смотрела на оленя. Дивный зверь обнюхал протянутую к нему руку, ткнулся в рукав короткой курточки с меховой оторочкой, обнажая тоненькое запястье девушки. И поднял на Настю глаза, красивее которых она ничего на свете не видела.

– О… Ты ручной, да? А можно я тебя потрогаю?

Автобус закрыл двери, фыркнул, медленно покатил дальше и растворился в мельтешении снежных хлопьев. А Настя даже не взглянула в его сторону. Она бережно погладила оленя по пятнистой заснеженной шкуре, тронула изящные рожки и окончательно поверила в чудеса.

– Ты моя новогодняя сказка, да? – спросила она, улыбаясь во весь рот.

И тут олень кивнул. Важно, отчётливо качнул головой вниз-вверх, не сводя с девушки миндалевидных глаз в обрамлении коротких густых ресниц.

– Ты что – меня понимаешь? – изумилась Настя, и получив в ответ ещё один кивок, восхищённо открыла рот.

Она уже видела себя прогуливающей сказочного зверя на тоненькой цепочке в модном ошейнике по центру города. Чтобы принцы сразу заметили и штабелем к ногам сложились. Чтобы эти, которые в универ приезжают на собственных красненьких машинках, все ногти себе переломали от зависти.

– А ты откуда? – поглаживая оленью шею, спросила девушка. – Из цирка? Такой смышлёный… Тебя, наверное, ищут.

Олень моргнул и пошевелил ушами – совсем как корова в рекламном ролике. Настя умильно всплеснула руками:

– Бе-едненький! Совсем ничей, правда-правда?

Зверь опять кивнул, посмотрел Насте в лицо взглядом круглого сироты и положил ей голову на плечо. И вздохнул.

– Божечки-и-и! Лапулечка, масявичек мой несчастненький! – заблажила Настя так слёзно, что старушка, переходящая дорогу, и пешеход на другой стороне улицы заозирались вокруг. – Я нашла тебя, и я тебя не брошу, моя ты прелесть! Какой же ты прекрасный!

Прекрасный и величественный «масявичек» вскинул голову с венцом из острых аккуратных рожек и медленно опустился перед девушкой в снег, согнув длинные ноги. Настя неуверенно переступила с ноги на ногу и уточнила:

– Ты меня что – покатать хочешь? Ре-аль-но?!

Сердце от счастья пело и частило, как у испуганного кролика. Настя смахнула снег с оленьей спинки, обвела варежкой несколько симпатичных белых пятнышек на пёстрой шкуре. Олень обернулся, ухватил варежку мягкими губами и потянул. Девушка подумала, сняла рукавички и сунула их в карманы дублёнки. Прикосновение тёплой ладони к влажному кожаному носу наполнило Настю невыразимым восторгом. Хотелось плясать, петь и швырять в воздух пригоршни снежных перьев. Не давая себе передумать, девушка переступила через лежащего зверя и села ему на спину.

– О-ой! – восторженно выдохнула Настя, когда олень осторожно поднялся и неуверенно шагнул раз, другой…

Качало здорово, и Настя очень боялась свалиться. Поколебавшись, она обхватила оленя за шею, сцепив пальцы в замок. И только она успела подумать: «А куда он сейчас побе…», как олень стремглав понёсся прочь от остановки на окраине города в поле, за которым виднелся молчаливый заснеженный лес.

Сперва Настя хотела завопить: «Помогите!», но решила забить на всё и ехать в свою сказку. В конце концов, ручные олени из леса не каждый день приходят в город. «Я особенная, – довольно жмурясь, подумала она. – Нафиг принцев, я избранница короля оленей! И он мчит меня в волшебную страну!»

– Вернись, лесной олень, по моему хоте-енью! – пела Настя, поойкивая, когда олень скакал по кочкам и брал барьеры, пролетая в прыжке над невысокими кустами. – Умчи меня, ой, олень… в свою страну оле-енью! Ой! Где ой… сосны рву-утся в небо, где быль ой… живёт и небыль… да ой! Умчи меня туда, лесной оле-еееее-ень!

Он мчал. Перед глазами девушки мелькали заснеженные ветки, ветер бил в лицо, засыпая за воротник колкие холодные искорки. Руки без варежек замёрзли, и Настя старательно прятала занемевшие пальцы в короткую оленью шерсть. Ноги крепко сжимали бока чудесного скакуна. Азарт прогонял прочь неуместное в сказке чувство опасности, ей было совершенно всё равно, куда несётся легконогий зверь. Тут леса-то – за двадцать минут насквозь пройти, всегда можно вернуться обратно по следам. Лишь бы снегопад их не успел спрятать…

Время стёрлось, спуталось, закружилось белой позёмкой. Осталось лишь волшебное чувство езды верхом на сказочном звере – почти полёт. Захватывало дух, Настя закрывала глаза, позволяя снежным перьям поглаживать щёки и лоб, запрокидывала голову, представляя, как экзотично она смотрится со стороны. Жаль, никто не видит. Надо будет так по городу проскакать.

И сразу все заоборачиваются, будут ахать, завистливо смотреть вслед, поднимать детей повыше, чтобы видели… А она будет скакать, такая лёгкая, миниатюрненькая, беспечная, счастливая. Избранная. Одаренная чудом накануне Нового года. И зачем какой-то там принц, когда у тебя есть олень?..

Елочная лапа хлестнула по лицу, оборвав Настины мечты. Девушка качнулась, покрепче сцепила пальцы, выпрямила спину и открыла глаза. Олень уже не нёсся – трусил по колено в снегу в чащу леса. Темень вокруг была такая, что Настя сперва оторопела. Потом решила, что путь в сказку тернист и нелёгок, зато в конце всё будет, как в «Морозко». Возможно, даже с сундуком сокровищ и этими… развалинами? Розвальнями? Девушка храбро улыбнулась и прищурилась, вглядываясь в темноту перед собой: не засверкают ли где волшебные огоньки оленьей страны? Нет. Лишь снег сыпал над лесом, как будто кто-то тряс огромную наволочку от перьевой подушки.

«Его надо как-то назвать, – задумалась Настя, почёсывая оленю шею. – Как там по-английски „лесной олень“? Лес – это форест. Наверное, „лесной олень“ – это Форест Гамп. Вот. Точно. И звучит классно».

И когда Настя задумалась над тем, понравится ли её сокровищу имя Форест Гамп и как приучить его писать и какать в лоток, олень остановился. Изогнул шею, поглядел на девушку гипнотическими чёрными глазами, ткнулся в предплечье носом.

– Мы приехали? – спросила Настя. – А где же обитатели волшебной страны?

Она попыталась изящно соскочить со спины оленя, но ноги затекли, потому Настя неловко плюхнулась в снег. Засмеялась, когда пятнистый тонконогий зверь обеспокоенно сунулся мордой ей под капюшон и пошевелил ушами.

– Да я в порядке! И куда же ты меня привёз?

Олень отошёл от неё на пару шагов, поднял морду к сыпящему снегом мутно-серому небу и издал звук, от которого мурашки пробежали по Настиной коже: длинный высокий визг, переходящий в низкий скрежет.

– Фу, слуха тебе фея-крёстная, увы, не подарила, – поморщилась девушка, отряхивая короткую розовую дублёнку. – И чего ты так вопишь? А если волки услышат? Ой, мама… А тут есть волки?

Новая причудливая трель разнеслась по лесу. Олень замолк и прислушался, поводя ушами. Насте вдруг стало тревожно и холодно, и она подошла ближе к своему скакуну.

– Форест… Ах, да, тебя я буду звать Форест. Пойдём домой, а? Я тебе в супермаркете капустки куплю. Он круглосуточный, капуста там точно есть. Мне как-то не очень нравится в твоей волшебной стране.

Голос сорвался в нытьё. Потянуло в слёзы. Подумалось, что нет никакой страны оленей, фигня это всё. Есть лес, снегопад и орущий мерзким голосом дикий козёл.

– Пойдём отсюда, – просила Настя, поглаживая пятнистую шкуру. – Тут так неуютно…

Порыв ветра разогнал тучи, снегопад прекратился, и над лесом засияла луна – громадная, круглая и почему-то ярко-оранжевая. Настя вспомнила, что однажды в «Телеграме» видела головку сыра именно такого цвета. Нелепо. Дурацкая луна, свет от ней дебильный и тени от деревьев по снегу ползают страшно. И снег сверкает так зловеще, как будто много-много электрических приборов закоротило разом.

– Пойдём же! – взвизгнула Настя, похлопывая оленя по шее.

Он обернулся и посмотрел на неё так, что ей показалось, будто она падает в тёмную сияющую пропасть его взгляда долго-долго. Подумалось об инопланетянах, оборотнях и почему-то о бабушке, которая запоем смотрела передачи о паранормальщине. Разом стало жарко. Настя сделала шаг в сторону, споткнулась о ветки под снегом и неловко села в сугроб. Капюшон свалился с головы, волосы разметались. Пока она выбиралась из сугроба и приводила себя в порядок, олень снова заблажил – и издалека ему откликнулись несколько точно таких же голосов.

– Ты своих друзей позвал, да? Или это будет знакомство с родителями? – неловко пошутила Настя, напряжённо вглядываясь во тьму. – Волки же так не воют, правда?

Заскрипел под шагами снег, захрустели ломающиеся ветки. Настя хотела заорать, но решила повременить с криками. Стояла и смотрела, как из чащи леса надвигается рой ярких зеленоватых и голубых огоньков. Похрустывание и скрип снега приблизились, и из-за припорошённых снегом кустов на поляну вышли они.

Олени.

Их было с десяток – грациозных, как выточенных умелым мастером из дерева, инкрустированного драгоценными каменьями влажно блестящих глаз. Четверо самцов величественно несли на головах короны рогов – более ветвистых, чем у Настиного оленя. Самочки – маленькие, скромные – робко топтались позади них. И пара подростков – неугомонные, легконогие – скакали и играли друг с другом, вставая на дыбы и стукаясь безрогими лбами.

– Божечки! – восторженно всплеснула замёрзшими руками Настя. – Очаровашки! Привет!

Маленькое стадо приблизилось, остановилось в нескольких шагах, опасливо пробуя воздух раздувающимися ноздрями. Они были так милы и забавны, что Настя улыбнулась, потёрла пощипывающие от морозца щёки холодными пальцами и смело пошла оленям навстречу.

– Привет, малыши! Я Настя, меня привёз ваш сильный и красивый сородич! – засюсюкала она. – Вы же меня не боитесь, да? Ой, что ж вы тощенькие такие все? Все рёбрышки видны. Бедняжики мои…

Самочки шарахнулись в стороны, подростки смело сунулись вперёд, обнюхали девушку с живейшим интересом. Самый рослый самец тоже потянулся к Насте, хватанул её за рукав. Она засмеялась, отдёрнула руку и на всякий случай сделала шаг назад. И наткнулась спиной на что-то твёрдое, острое. Обернулась: позади стоял тот самый олень, что принёс её сюда. Он склонил голову и выставил рога вперёд, глядя на девушку снизу вверх. Настя истолковала это по-своему:

– Форест, дружочек, это ты так меня защищаешь, да? Зачем тогда рогами ткнул? Фи, нехорошо!

За рукав снова потянули, и Настя взмахнула рукой, отгоняя излишне любопытное животное. Снег набился в угги, промочил тёплые носки, и пальцы ног онемели от холода. Варежки затерялись в сугробе, волосы растрепало ветром, студило уши и щёки. Мороз медленно пробирался в рукава короткой дублёнки. Волшебство волшебством, но пора бы выбираться отсюда.

– Фу! – грозно сказала Настя очередной любопытной морде, сунувшей нос ей в карман.

Олени осмелели. Полезли к девушке всей толпой, принялись хватать зубами за дублёнку, кто-то сзади толкнул в спину острыми копытами и рванул за капюшон. Настя вскрикнула, принялась расталкивать обнаглевших зверей, завопила «Кыш!» на весь лес. Рукава трещали от рывков в разные стороны, любопытная безрогая морда сунулась и оторвала пуговицу с дублёнки. Глаза оленей блестели, отражая странную оранжевую луну, и в них Настя читала что угодно, кроме дружелюбия. Самообладание и вера в предновогодние чудеса покинули девушку в один момент. Она всхлипнула, замолотила кулаками и рванулась прочь из тесного кольца таких пугающе-навязчивых новых знакомых. Увязая в глубоком снегу, она брела наугад, то старательно запахивая дублёнку с единственной уцелевшей пуговицей, то отпихивая оленей.

– Мамочка, – тихонько скулила Настя, – Мама, я домой хочу… Где тут выход? Где я вообще? Мне страшно-оооо!

На краю неглубокого овражка девушка оступилась, поскользнувшись на толстом корне сосны, и закувыркалась по склону. Растянулась, ощущая снег лицом, ладонями и животом, расплакалась. И тут же закричала: кто-то пребольно рванул её за волосы.

– Уходите! – рыдая, умоляла Настя. – Что вам надо, твари? Отпусти, больно!!!

Олени обступили её кольцом, чьё-то острое копыто встало на обтянутое мокрыми легинсами колено. Настя завизжала так, что животные шарахнулись врассыпную. Плача, девушка кое-как поднялась, пригладила пожёванные волосы, ощутила, что изрядный клок вырван. Её трясло от холода, снег набился и под задранный свитер, и в штаны. Согнуть ногу в колене не получилось – слишком больно. Настя заозиралась вокруг, ища палку потолще, но всё, что могло ей пригодиться, скрыл толстый пласт снега. Подвывая от боли, она принялась карабкаться вверх по склону, то и дело оборачиваясь.

Зверьё шло, бежало и скакало за ней по пятам. Будто дикие животные видели людей каждый день. Словно привыкли к ним с самого крохотного возраста. Абсолютно не пугались, твари. Настя отломила от ели лапу, орала на оленей, размахивая ею. Один из самцов подскочил и запросто вырвал её из рук девушки. Откинул ветку в сторону и пошёл на Настю, угрожающе выставив рога. Девушка отшатнулась, заметалась, припадая на больную ногу.

Бежать. Прочь, как можно скорее. Что за странные твари, почему они пристают, что за жуткий огонёк в их чёрных, как будто неживых, глазах? Скорее отсюда, скорее… Кажется, впереди левее слышно трассу. Нет… правее?

Хруст ломающихся веток, скрип снега и шумное сопение оленьего стада мешали Насте сосредоточиться и прислушаться. Она брела наугад, словно заводная, боясь остановиться даже на секунду. Стоило перестать двигаться – проклятые олени набегали толпой, тыкали рогами, старались задеть копытом по ноге. То ли свалить девушку пытались, то ли…

– Куда вы меня гоните? – плакала Настя. – Да что вам надо? Уходите… оставьте меня в покое…

Дублёнка на плече лопнула от очередного рывка, а потом и совсем порвалась по шву. Настю обогнали весёлые оленьи подростки, треплющие рукав. Они тянули его друг у друга, роняли и подбрасывали. А потом разорвали и принялись пожирать, торопливо глотая оторванные куски, словно собаки мясо. От увиденного девушка оцепенела. Хрустнула очередная ветка, заставив молодых оленей обернуться на звук. Глаза, отражающие луну, светились холодным синим пламенем.

Как волчьи.

У Насти подкосились ноги, и она рухнула лицом вниз в глубокий снег. Узловатый выступ твёрдого, как камень, толстого корня пришёлся аккурат на висок, и в морозном воздухе разлился запах крови. Как по команде олени вскинули головы и ринулись к жертве. Торопливо рвали одежду, отбрасывая клочья в стороны. Ломались под острыми копытами тонкие косточки девичьих рук. Золотой браслет с сердечком, сорванный крупным самцом, сверкнул в оранжевом свете луны и исчез в истоптанном снегу, быстро покрывающимся тёмными пятнами.

Олени были голодны. Очень, очень голодны.

***

Славик и Викуся, взявшись за руки, прогуливались по осеннему лесу. Один плеер на двоих романтично мурлыкал старую песенку. Юные влюблённые, тоненькие и хрупкие, словно пара эльфов, шуршали разноцветными листьями и наслаждались погожим осенним деньком.

И тут Викуся сказала:

– Смотри! Олень! Так близко и не боится… А вон там ещё! И так много!

Славик приобнял подругу за талию, ощутив под ладонью горячую кожу нежного живота, и шепнул:

– Давай подойдём поближе? Не каждый же день олени выходят к людям. Мы с тобой редкостные счастливчики, кисуль!

Говорят, чудес на свете нет,

И дождями смыт оленя след.

Только знаю: он ко мне придёт.

Если верить, сказка оживёт!