Текст книги "Тайное становится явным"

Суббота, 8 октября

Неприметная «Тойота» вывернула из-за угла, проехала под фонарем и приткнулась к тротуару в темной зоне. Водитель отстегнул ремень и принялся воровато озираться. Сердце колотилось, он сильно переживал. Но развернуться и уехать не мог – природа звала. Терзаться нечего, все в порядке, схема отработана, а количество посвященных – минимально. Но каждый раз перед тем, как это сделать, он чувствовал сильное волнение, граничащее с паникой, – не дай бог…

Мужчина находился в окраинном районе Левобережья. Вздувшийся асфальт проезжей части обрамляли чахлые кусты, прямо по курсу просматривался длинный бетонный забор. Фонари горели через раз. Прохожих не было, машины уже не ездили – в этом районе лишь частный сектор и несколько промышленных предприятий. И кое-что еще… Часы на приборной панели показывали начало двенадцатого. Кончился дождь, но в воздухе висела плотная влажная дымка. Убедившись, что все в порядке, мужчина тронулся с места, проехал вдоль забора, свернул в переулок и через пару минут протащился мимо стоящей в крохотном садике облупленной двухэтажки. Лампочка на входе не горела, но он прекрасно знал, что там висит табличка с надписью: «Детский дом № 8».

Он еще не выжил из ума, чтобы маршировать через парадный ход. Добрался до проулка, свернул под облетевшую акацию, преодолел метров семьдесят, снова свернул и подъехал к задней двери. Здесь тоже громоздились кусты и, как назло, горел фонарь. Он выбрался из машины, неприязненно покосившись на источник освещения, вынул сотовый телефон и отправил заранее заготовленное послание с одним словом. Мужчина нервничал. Он был высокий, имел представительную внешность, несмотря на некоторую рыхлость. Лысина в центре прически его не портила, а внушительная нижняя челюсть, почти переходящая в плечи, только добавляла солидности. Одет был неброско – куртка средней паршивости, мешковатые брюки. Камуфляж по случаю – не тащиться же сюда на «Кайене» в плаще от Гуччи… Он спохватился, вытащил из машины шапочку, натянул на уши, поднял воротник и, не переставая озираться, засеменил к двери.

Стучаться не пришлось. Едва он поднялся по скрипучим ступеням, как дверь отомкнулась, и из мрака выскользнула женщина – она держала что-то на руках, завернутое в одеяло.

– Ох, подведете вы меня под монастырь, Павел Максимович… – прошептала она, передавая мужчине свою ношу. Он принял ее с бешено колотящимся сердцем, бережно обнял, прижал к себе.

– Не волнуйтесь, Зинаида Осиповна… Все будет в порядке, уж не в первый раз, поди… Надеюсь, вам понравилась переведенная на ваш счет сумма?

– Сумма-то понравилась, Павел Максимович, но мы должны быть осторожны, это вам не шутки шутить… Мальчику пять лет, зовут Коленька, глухонемой от рождения. Я дала ему снотворное, он крепко спит. Условия жесткие, Павел Максимович, вы должны вернуть малыша не позднее пяти утра – пока не рассветет. Я буду дежурить всю ночь с тяжелым сердцем, сделаю все, чтобы посторонние его отсутствие не заметили. И чтобы он… ну, вы понимаете…

– Разумеется, Зинаида Осиповна, разумеется… мы же не звери какие-нибудь… и конспирации обучены… – мужчина волновался, и присутствие въедливой женщины его тяготило. Он повернулся спиной и засеменил к машине, бережно сжимая сопящий комочек. Женщина посмотрела ему вслед, тяжело вздохнула и закрыла дверь.

Мужчина положил ребенка на заднее сиденье, развернул одеяло, изнывая от сладких предчувствий. Всматривался в кукольные черты – посапывающий носик, пухлые губки, щечки, русые волосики, торчащие из-под шапочки. И чуть не замурлыкал от умиления, расплылся в блаженной улыбке, сердце застучало в предчувствии сладостного события…

Он спохватился – надо ехать. Имеется в предместье проверенный мотель, где не задают лишних вопросов. Закрыл заднюю дверь, подошел к передней… и даже не заметил, как подсекли ногу! Тень метнулась от кустов. Земля убежала из-под ног, мужчина ахнуть не успел, изобразил неуклюжую спираль и, не споря с законами физики, грохнулся оземь. Пещерный ужас обуял, тяжелое колено сдавило грудь, он захрипел.

– Не нервничайте, Павел Максимович, все хорошо… – различил он вкрадчивый мужской голос.

Да чего уж тут хорошего? Игла вонзилась под кожу, и Павел Максимович взревел, как трубный пароход, забил конечностями, пена потекла с губ. Дрожь в теле помаленьку затихала.

– Живой? – осведомился женский голос.

– Почему бы нет? – отозвался мужчина. – Они от этого не умирают… к сожалению.

– Хреново, что живой, – со вздохом согласилась женщина.

Он болтался на стене в каком-то гараже – рядом с лысыми покрышками, стеллажом, забитым пустыми емкостями из-под автомобильного масла, разбитыми подшипниками, инструментами. Абсолютно голый, горло сжимал тугой ошейник, прикрепленный к крюку на стене. Дышать было трудно, но он не умирал, помимо ошейника его поддерживали ремни, пропущенные под мышками – в противном случае он давно бы дал дуба. Мужчина очнулся и сразу начал извиваться, как червяк на крючке, задергал конечностями, начал театрально закатывать глаза. Масса у Павла Максимовича была приличной, тянула к полу, но до пола его ноги не доставали каких-то сантиметров. Он вспомнил, что предшествовало подвешиванию, и чуть не захлебнулся от пронзительного страха. Потом постиг, что голый, и начал машинально сооружать фиговый листок из скрещенных ладоней, что со стороны смотрелось глупо, поскольку было неэффективно.

Вспыхнули два мощных фонаря напротив, осветив подвешенную «мясную тушу». Включилось что-то еще – невидимое в темноте, но снабженное красноватым глазком. Павел Максимович хрипел, пытался выгибаться, пот потек со лба, слезы из глаз, сопли из носа, слюни изо рта…

– Коллега, вас не смущает, что это туловище висит… «о натюрель», так сказать? Вас не шокируют его… кхм, причиндалы? – прозвучал из темноты исполненный сарказма мужской голос.

– О нет, коллега, все в порядке, – отозвалась женщина. – Я подозревала, что у данного туловища должно иметься нечто подобное – поскольку в некотором роде оно мужское. А то, что мы видим, – никакие не причиндалы, так, ничего.

– Ну и ладно, – успокоился мужчина, – Павел Максимович, как ваше «ничего»? Судя по приветственным движениям и исходящим звукам, вы уже пришли в себя? Здравствуйте. Как вы себя чувствуете?

– Что это?.. – с усилием выдавил из себя подвешенный мужчина. – Какого черта?..

– Кстати, забыли вам сказать, – вспомнила женщина, – теперь вы можете смело начинать нервничать.

– Что вы собираетесь делать?.. – прохрипел Павел Максимович. Ему с трудом удавалось разглядеть что-либо – ошейник давил под горло и подбородок норовил задраться.

– Думаю, вам удобно, – сказал мужчина. – А теперь, внимание, вопрос. По сговору с директором детского дома номер восемь Волынцевой Зинаидой Осиповной вы забрали из детского учреждения на несколько часов малолетнего воспитанника с целью – а). Совершить с ним насильственные действия сексуального характера, б). Осчастливить, в). Затрудняюсь ответить. Сколько времени вам нужно для обдумывания ответа?

– Послушайте, это совсем не то, что вы подумали… – стонал подвешенный.

– Какая оригинальная фраза, – восхитился мужчина.

– И второй вопрос, – сказала женщина. – Вы предпочитаете мальчика? Девочку? Или можно лошадку?

– Снимите меня, я все объясню. Зачем вы это спрашиваете?

– Успокойтесь, Павел Максимович, это не соцопрос, – сказал мужчина. – Это минута вашей славы, можно сказать. Уже буквально завтра дискуссионное видео с вашим участием увидят миллионы зрителей по стране и земному шару. Вы рады?

Голова превращалась в раскаленный чугунный шар. Он отвесил челюсть и открыл рот, чтобы из него выходил жар.

– Вам нехорошо? – участливо спросил мужчина.

– У меня давление… – простонал пленник.

– Сбросим лопатой? – предложила женщина.

– Что же вы творите, ироды… – вновь задергался Павел Максимович. – Как вам не совестно! Да вы хоть знаете, кто я такой?!

– Обидно, – сказал мужчина. – Мы думали, вы оцените наш тонкий юмор. Кстати, коллега, обратите внимание, у Павла Максимовича такие вдумчивые и выразительные глаза, когда он чем-то расстроен. Но не будем интриговать зрителей. На монолог от первого лица рассчитывать не приходится. Итак, перед нами Павел Максимович Новогорский, руководитель администрации Ленинского района нашего города. Сорок восемь лет. Опытный функционер, искушенный аппаратчик и, разумеется, член партии, находящейся у власти. Под чутким руководством Павла Максимовича самый крупный городской район стремительно развивается, вводятся в строй тысячи квадратных метров жилья, ремонтируются дороги, сносятся старые бараки, искореняется преступность, растет благосостояние – в первую очередь пенсионеров, и очень быстро сокращаются очереди в детские сады. Мы не будем сегодня касаться его профессиональной деятельности, хотя сказать можно многое. И о взятках, которые Павел Максимович якобы не берет, и о сделках администрации с коммерческими компаниями, чьи руководители и акционеры являются родственниками господина Новогорского, – речь в данном случае идет о крупных расходах на приобретение земли, недвижимости, транспортных средств и ценных бумаг. Мы не будем упоминать о хищениях в крупной строительной компании, которую курирует его брат, ни словом не обмолвимся о двух двухуровневых квартирах в новом жилом комплексе на Военной горке, владельцем которых посредством «взаимозачетов» с неким чиновником из городского жилищного департамента стал Павел Максимович Новогорский. Нас нисколько не волнует автомобиль «Майбах-57S», прозябающий в гараже у Павла Максимовича, нам до лампочки, на какие деньги возводится особняк в Морском совхозе и сколько миллионов долларов наш фигурант заработал на незаконной сделке с китайскими бизнесменами, собирающимися возводить в районе свой «национальный» рынок. Конечно же, нам плевать на ставшие традицией липовые аукционы, на которых городская недвижимость распродается за смехотворные деньги родственникам и подельникам Павла Максимовича. А не волнует нас это потому, что все должностные преступления господина Новогорского меркнут перед его преступлениями на сексуальной почве.

– О нет… – простонал чиновник. – Я никогда… это неправда… Я порядочный человек, спросите у любого…

– Вы не порядочный, – отрезала женщина. – А «выделения порядочности», о которых вы, должно быть, говорите, случаются у вас в критические дни и нисколько не умаляют вашу сущность нехорошего человека.

– Вы гнусный педофил, Павел Максимович. Пятнадцать лет назад, когда вы были мелким функционером в отделе молодежной политики, на вас пытались завести уголовное дело за совращение малолетнего. Поймали на горячем. Но случилось что-то странное: мать пострадавшей девочки забрала заявление, а следователь заболел склерозом. С тех пор вы стали осторожнее. Завели семью, сделались респектабельным, и больше ничто не напоминало о конфузе девяносто шестого года. Вы не рыщете вечерами по темным аллеям с целью найти объект для удовлетворения своей порочной страсти, а действуете умнее. Риск остается, но риск разумный. Последние годы вы сотрудничаете с госпожой Волынцевой – директором детдома номер восемь. У женщины безупречная репутация, а страсть к деньгам и моральную нечистоплотность удается скрывать. Сколько раз за последний год вы посещали это заведение? По нашим приблизительным подсчетам, раз восемь, не так ли? Зинаида Осиповна берет дежурство, отпускает под благовидными предлогами нянечек и воспитателей… Выбранный ребенок не понимает, что с ним происходит, тем более что к боли детдомовцы привыкли с пеленок. А сегодня очень хорошо все складывалось – мальчик с рождения глух и нем, пожаловаться не сможет, ваша жена уехала в санаторий, завтра выходной, на работу бежать не надо, охрану отпустили… Что вы знаете о Боге, Павел Максимович?

Чиновник от неожиданности как-то странно дернулся и машинально прикрыл руками промежность. Женщина презрительно засмеялась.

– Стыдно, Павел Максимович? – спросил мужчина. – Да бросьте вы, какие проблемы? Стыдно только денег не иметь – так выражаются в ваших кругах? В детдоме тишь да гладь, детишки запуганы, но процесс воспитания поставлен так, что никто не жалуется. А если из персонала кто-то и в курсе, то благоразумно помалкивает, поскольку в бизнесе большие люди и кара последует незамедлительно. Имеется подозрение, что, кроме вас, богоугодное заведение посещают и другие лица, имеющие отношение к властным структурам, – их немного, но они есть, и на хлеб с икрой Зинаиде Осиповне в преддверии Великой депрессии хватит. Но речь в данном случае не о них – они свое получат. И как жена вас терпит, Павел Максимович? В постели вы никакой, секс с женщиной – омерзителен, у вас иное предназначение. Почему вы, кстати, не спрашиваете о ребенке, которого сегодня подкинула Зинаида Осиповна? Вас не беспокоит, что он остался без присмотра, где-то замерзает, плачет, может умереть?..

– Конечно, меня это беспокоит… – выдавил чиновник и будто смутился, хрипло закашлялся. – Не понимаю, о чем вы говорите…

– Попались, – обрадовался мужчина. – Да ладно, все и так понятно. Ребенок в безопасности: спит в теплой машине, естественно не в вашей. Проснется там же, где уснул. Момент вашего прибытия в детдом зафиксирован видеокамерой, видно, как вы подходите к крыльцу, как женщина передает вам ребенка, как кладете его в машину. Для суда не основание, но зачем широкой здравомыслящей общественности продажный суд? НАШЕМУ суду все ясно.

– Какому еще ВАШЕМУ суду? – простонал чиновник. – Что вы собираетесь со мной делать?

– Вы готовы признаться, что хотели надругаться над малышом?

– О господи… конечно, нет… Я никогда… это не то, что вы думаете… у меня свой кодекс чести… Я бы никогда не позволил себе что-то грубое и необратимое… О боже, отвяжите меня… дайте мне уйти, я никому не расскажу…

– Подташнивает что-то, – призналась женщина.

– Держитесь, коллега. Мы только вошли в этот мир зловония.

– Что вы хотите со мной сделать?.. – изнемогал чиновник.

– Поначалу мы хотели вас расстрелять, – простодушно отозвался злоумышленник. – То есть насмерть, навсегда. «Я стреляю, и нет справедливости справедливее пули моей». Михаил Светлов. Вы не любитель поэзии, нет? Согласитесь, Павел Максимович, что вы этого заслуживаете. Мир станет добрее и чище. Потом мы решили, что смертный приговор – это преступный гуманизм с нашей стороны. Вы умрете, потом возродитесь в саванне баобабом и будете атмосферу загрязнять. Тогда мы приняли решение нанести вам травмы… хм, различной степени тяжести. Но отказались и от этого – мелко. Идеальное решение предложила моя коллега, и я с ней с радостью согласился. Очень просто и действенно. Готовы, Павел Максимович? Сейчас мы вас приятно удивим.

И охваченный ужасом чиновник обнаружил, что свет фонарей приближается, делается резче, ослепительнее, а в пространстве что-то шевелится, набухает… Чиновник тоскливо и монотонно завыл, испортив воздух.

– Надеюсь, вы поняли, Павел Максимович, – сообщило пространство мужским голосом. – Наш приговор: кастрация. Нам очень жаль, но со стерильностью и обезболиванием в гараже проблемы, поэтому вам лучше потерпеть и помолиться. Dura Lex Set Lex, Павел Максимович, то есть «закон суров, но это закон». Впрочем, вам предоставляется последнее слово.

Чиновник не мог ничего говорить! Слова застряли словно ком в горле, обезумевший чиновник издавал какие-то бессвязные хрипы, брызгал слезами, вертелся, как пескарь на сковороде. А двое приближались, раздался ржавый металлический звук – подобный звуку давно не используемых ножниц!

– Не хочу я к нему прикасаться, – прошептала женщина. – Меня реально стошнит.

– Забыла про ухваты, дорогая? – откликнулся мужчина. – Эти штуки справа, на стеллаже. Прижми ему ноги и держи.

Чиновник почувствовал, что уже не может дергать ногами, их прижали к стене. И снова этот чертов корябающий звук, металл прижался к волосатому животу, пополз вниз… Он издал берущий за душу вопль умирающего лебедя и потерял сознание.

В популярном ночном клубе «Гусь, свинья и товарищи» вблизи площади имени К. Маркса, невзирая на позднее время, было шумно и многолюдно. Известная фирма, занимающаяся поставками и сбытом информационных технологий, отмечала десятилетие своего безбедного существования. Текила и коктейли лились рекой, публика веселилась на широкую ногу. Взрывы хохота и многоголосый гул сотрясали пространство. Практически все столики были заняты, народ толпился у бара. Гремела клубная музыка – такое ощущение, что у исполнителей сгорели все инструменты, остались барабаны и синтезатор, а в голове – две ноты. Но это никого не волновало – на танцполе, в дыму и чехарде огней дружно скакали несколько десятков человек – и стар и млад. Пару минут назад перед публикой пытался выступить приглашенный аниматор, но инициатива не нашла поддержки – прыгать в мешках и прятать под одеждой засушенную рыбу-еж желающих не нашлось. Народ предпочитал стихийное веселье. А если развлекаться «со стороны» – то как-то нестандартно и желательно непристойно, поскольку градус веселья был уже на высоте.

Как раз в разгар самого веселья музыку внезапно приглушили, и задорный голос проорал в динамик:

– Господа, я умоляю вас, освободите, если вам не сложно, центральное место на танцполе! Ну, господа… Наш уважаемый аниматор желает реабилитироваться и обещает незабываемый номер! А ну, брысь из центра окружности, кому сказано!

Публика взревела, и, хотя никто ничего не понял, толпа схлынула, люди сместились к краю танцпола. Включился невидимый механизм, красиво и эффектно приподнялась и отъехала крышка люка, утопленная в пол, заработал подъемник. Эта штука была уникальна, директор клуба весьма гордился своим приспособлением, которого ни у кого больше не было – его придумал один из его помощников. Отличная вещь: например, в разгар корпоративной вечеринки поднять из ниоткуда босса фирмы, который сказал, что не придет; или на мальчишнике перед свадьбой доставить разгоряченной публике парочку-другую полуобнаженных симпатичных див…

Сегодня не было ни босса, ни девчонок. Босс присутствовал в зале, девчонок хватало и своих. Переливающийся огнями подъемник доставил на поверхность абсолютно голого мужчину, лысина у которого была чем-то натерта, светилась, словно лампа, а волосы вокруг нее торчали дыбом, как колючки у дикобраза. Он сидел на корточках, словно собачка, готовая броситься, рот его был раскрыт, язык торчал наружу, глаза безумно блуждали. На лбу у «дикаря» светилось: «Я – педофил». Мужчина затравленно вертел головой, лоснящуюся физиономию увечила гримаса. Поначалу никто ничего не понял, затем минута молчания сменилась диким хохотом! Люди ржали и тыкали в фигуру пальцами. Хрен его знает, что такое, но смешно. Вроде объекта арт-искусства – непонятно, но здорово! А когда фигура подпрыгнула, зажав причинное место, и принялась метаться по танцполу, надрывно вереща, пьяная публика начала аплодировать и кричать «Браво!». Многие тут же кинулись снимать на сотовые телефоны. Признаков кастрации у господина не было, но к тому самому месту были привязаны веревки, на концах которых гремели консервные банки – вроде того как мальчишки когда-то измывались над кошками (хотя и сейчас, возможно, измываются). Господин был явно не в себе. Сообразив, что вокруг него люди, он рухнул на колени, завыл. Потом вскочил и, смешно подбрасывая ноги, кинулся на толпу, надеясь вырваться из окружения. Сбил какую-то девушку в короткой юбке, и стоявшему рядом кавалеру это не понравилось – он возопил и подошвой ботинка (чтобы руки не пачкать) швырнул бедолагу обратно на танцпол. Тот носился кругами, не соображая, где находится и как себя вести.

– Вашу дивизию… – потрясенно пробормотал руководитель празднующей организации – статный тридцатисемилетний мужчина с безупречной стрижкой и в элегантном костюме. – Да это же глава нашей районной администрации господин Новогорский… Ей-богу, Новогорский… Павел Максимович… Какого черта…

Руководителя схватила под локоть главный бухгалтер организации – симпатичная сорокалетняя женщина. До того как стряслось «недоразумение», женщина танцевала с шефом и всячески старалась понравиться – невзирая на наличие у него молодой жены и двухлетнего карапуза. Она отчаянно зашептала ему на ухо:

– Юрий Федорович, я сама все прекрасно вижу, это Новогорский – собственной персоной. Делайте вид, что вы его не узнали, так будет лучше – уж поверьте моей женской интуиции… Мы не имеем к этому отношения, мы ни в чем не виноваты, сделайте все возможное, чтобы праздник продолжался…

А голый мужчина, устав метаться, сжался и горько заплакал. Разгоряченная публика начала догадываться, что что-то здесь не так. Ударила музыка на всю катушку. Плавно опустился подъемник, вернулась на место и улеглась в пазы крышка люка. Прибежали двое охранников в черном, набросили на мужчину длинную куртку и поволокли из зала. Люди провожали их глазами и снова выходили на танцпол. Пусть как-то коряво, но «анимация» удалась…

– Не трогайте меня, я руководитель Ленинской администрации! – визжал, вырываясь, мужчина, когда его проволокли по коридору и швырнули в комнату охраны.

– А я губернатор, – невозмутимо поведал охранник и отвесил чиновнику оплеуху.

– А я мэр, – сказал второй и треснул Новогорского кулаком в зубы.

– А я представитель президента в федеральном округе, – отвернулся от работающих мониторов третий, встал с вращающегося стула и пинком по заднице спровадил чиновника в угол. – Вот там и сиди, дружище. Слушайте, мужики, – он задумчиво почесал затылок, – мы, конечно, не отвечаем за действия экстравагантных устроителей этого безумия, но как это чучело проникло в здание и оказалось на подъемнике? Давайте подумаем?

Дежурный наряд полиции, благодаря «тревожной кнопке», прибыл через две минуты. Трое служивых в полной амуниции протопали по коридору в комнату охраны.

– Ну, чего тут в вашем монастыре? – прогудел сержант, удивленно разглядывая скорчившееся в углу тело с выразительной надписью на лбу. Чиновника трясло, он икал и не мог ничего сказать в свою защиту, лишь стучал зубами и исторгал что-то похожее на рычание. – Ну, ни хрена себе посетители у вас… – изумленно протянул сержант и покачал головой. – В натуре, мужики, сумасшедших тянет к сумасшедшему дому… Кто такой – не выясняли? – покосился он на охранника.

– Руководитель Ленинской администрации, – оскалился тот.

– Понятно, – вздохнул сержант. – А я Генеральный секретарь, можно?

– А я Абрамович, – встрепенулся его коллега. – С такой зарплатой им точно скоро стану.

– Ну, не знаю, мужики, не знаю… – проговорил третий патрульный, осторожно оторвался от проема и на цыпочках вошел в комнату. – Мне кажется, это чувырло и впрямь похоже на главу района…

– Ну, ты и загнул, – ухмыльнулся начальник патруля. – Глава района – мужик серьезный, некогда ему с ума сходить. Хватайте этого психа, парни, и в «бобик». В психушку повезем, куда еще? Пусть разбираются. Он не кусается у вас случайно? – патрульный опасливо покосился на вибрирующее туловище.

Женщина встревоженно посмотрела на часы – начало шестого. Где этот тип? Ведь договаривались не позднее пяти! Пора заканчивать с таким бизнесом, нервный срыв не за горами, скоро спать совсем разучится. Муж уже опасливо косится, и сын неудобные вопросы задает. Она поежилась – отопление включили, но как-то не грело. В скромно обставленном кабинете было тихо и неуютно. Лампа на столе рассыпала рассеянный свет. Из полумрака проступала висящая на стене репродукция «Утро в сосновом бору», заделанная в солидную рамку, благодарственное письмо от Комитета матерей, почетная грамота «за многолетний труд и плодотворную работу» от Департамента по социальной политике мэрии, грамота от Областного центра помощи детям, оставшимся без попечения родителей. Несколько минут назад она прошла по помещениям, все проверила, вроде порядок, дети спят, подозрительных звонков не отмечалось… Где же этот гнусный тип?

«Надо поесть!» – подумала женщина. Во время еды человек успокаивается. Она поднялась и подошла к шкафу, включила чайник, настороженно покосившись в зеркало. Из полумрака на нее смотрела худая пятидесятилетняя особа с некогда привлекательным лицом и собранными в пучок волосами. Лоб «незнакомки» пересекали три глубокие продольные морщины. Нет, не успокоиться ей в этой жизни, раз уж ступила однажды на скользкую дорожку…

Она намазала на хлеб масло, сверху – икру, плеснула чай в кружку и вернулась за рабочий стол. Но легче не становилось, минутная стрелка на часах все дальше отползала от цифры «двенадцать». Женщина достала колоду карт, принялась раскладывать пасьянс – верное средство успокоиться…

В дверь вкрадчиво постучали. Она уронила карту и недоеденный бутерброд, который отрикошетил от столешницы и упал, как водится, маслом и икрой вниз. Но первый страх прошел, она облегченно перевела дыхание, выскользнула из-за стола и бросилась к двери. И уже отпирая защелку, кольнула мысль: вроде SMS должен был прислать. Входная дверь-то ведь закрыта! Но поздно опомнилась, да и что бы это изменило? Она распахнула дверь… и попятилась. В глазах померкло, дыхание перехватило. Ей в грудь упирался ствол пистолета, на который был накручен глушитель! Она отступала, чувствуя, как тиски сжимают грудь, уперлась в стол. В кабинет бесшумно вторглись двое вооруженных субъектов в серых мешковатых одеждах. Один повыше, другой пониже. Мужчина и женщина – определила она мгновенно, на глазок – невзирая на то, что головы их закрывали шапочки-маски с прорезями. Оба подняли пистолеты, и женщина присела от страха. Рука оторвалась от столешницы, принялась осенять свою хозяйку крестным знамением.

– Странно, при чем тут Бог? – пожала плечами женщина в маске, закрыла дверь и прислонилась к стене, не опуская пистолет.

– Как мило, – усмехнулся мужчина. У него были безжалостные колючие глаза. – Карты, деньги, два ствола… Ведь дело в деньгах, Зинаида Осиповна? Признайтесь, сколько вам платят за один, скажем так… эпизод? И перестаньте, ради бога, креститься. Вы делаете это как католичка – слева направо. А нужно справа налево. Вы не верите ни в какого бога и ни разу в жизни не ходили в церковь.

– Мы тоже не ходили, – тихо сказала налетчица.

– Да, мы атеисты, – согласился спутник. – Но это не мешает нам располагать моральным кодексом и иметь простую человеческую порядочность. Всю жизнь не мог понять, какое отношение к Богу имеют совесть и прочие моральные категории. Они либо есть, либо их нет, и хоть ты лоб разбей.

– Я не понимаю… – прошептала Зинаида Осиповна. Ее лицо сковала судорога, чувствовалось, как оттекает кровь.

– Держу пари, что это не так, – сказал мужчина и сделал знак своей спутнице. Она опустила пистолет, развернула к себе висящую за спиной сумку, извлекла из нее видеокамеру, открыла видоискатель и приготовилась к съемке.

– Что вы делаете? – прошептала женщина.

– Долго объяснять. Скоро сами поймете. И не смотрите так – у нас иммунитет к магии. Рискуете лопнуть, Зинаида Осиповна. Коллега, вы готовы? Поехали.

Налетчица включила камеру. Мужчина прогулялся до ближайшего стула, взял его и подтолкнул к женщине.

– Присядьте, Зинаида Осиповна, в ногах правды нет. Ее нигде нет, но в ногах наверняка. Постарайтесь не бросаться на человека с пистолетом, не вздумайте бежать и, ради святого, не орите. В округе нет никого, кто выразил бы вам сочувствие, только детей разбудите. Если будете вести себя неадекватно, нам придется вас связать, а потом по законам шариата и всем другим замечательным законам… Садитесь, садитесь, этот стул пока не электрический.

Женщина покорно села, положила руки на колени. Она уже все поняла. Но еще не смирилась…

– Итак, подсудимая, – сказал мужчина, – будем отпираться и не краснеть? Человек, которому вы оказали услугу, получил то, что заслужил, – хотя и остался жив. Мы не плотоядные. Мы вполне травоядные животные, пока нас не разозлить. О том, что с ним случилось, вы можете узнать уже завтра – из Всемирной сети.

– Что с Коленькой? – пробормотала, покрываясь ядовитыми пятнами, Зинаида Осиповна.

– С Коленькой все в порядке, он уже спит в своей кровати, – уверил мужчина. – Он, собственно, и не просыпался. Спасибо, что спросили. Итак, мы представляем нашим зрителям очередного участника шоу уродов. На сей раз участница. Волынцева Зинаида Осиповна, директор детдома номер восемь, Заслуженный работник Российской Федерации, опытный наставник и воспитатель, человек с большим неравнодушным сердцем и высокоразвитым чувством ответственности. Трудно представить в нашей системе дошкольных учреждений другого человека, который бы так сильно любил детей…

Женщина окаменела. Трансформация произошла внезапно. Рухнуло все, на чем держался ее шаткий мир.

– Но вот досада, высокопоставленные педофилы забирают у нее малышей – «во временное пользование», и наша Зинаида Осиповна не в силах им отказать. Но мы понимаем, как при этом плачет и сопротивляется ее израненная изуверами душа. Оплата за услуги позволяет компенсировать моральный ущерб. Вы не ответили на вопрос: сколько вам заплатил Новогорский?

Женщина молчала.

– Думаю, в пределах сорока-пятидесяти тысяч рублей, – предположил мужчина. – Для Павла Максимовича пустяк, а для Зинаиды Осиповны – солидная прибавка к казенному жалованью. Случай не единичный, прибыльная коммерция поставлена на поток. И совесть уже не мучает, верно, Зинаида Осиповна? От детишек ведь не убудет, кому нужны эти сирые и убогие человеческие детеныши? Но страшно, а страшные сказки иногда становятся былью – что мы и наблюдаем в данный момент. Будем считать, что лавочка закрыта. Навсегда.

– Не делайте этого, пожалуйста… – прошептала сникшая женщина. – Я все осознала, этого больше не повторится…

– Вы думаете, мы предпримем в вашем отношении репрессивные меры? – усмехнулся мужчина. – Соблазн велик, не спорю. Но зачем? Мы не воюем с женщинами, каким бы злом они ни являлись. Имеются в виду кровопролитные сражения. Но наказать мы вас обязаны. Знаете, что мы с вами сделаем? НИЧЕГО. Гуляйте на все четыре стороны. Только выложим в Интернет видео, которое сейчас снимается. В компании с роликом, где главная роль досталась Павлу Максимовичу, возникает картина, на которую правоохранительные органы не смогут не отреагировать. Во всяком случае, они обязаны сделать вид, что проводят проверку. Вы тоже должны отреагировать, Зинаида Осиповна.

– Как? – еле слышно произнесла женщина.

– В суицидальной форме, – фыркнула сообщница.

– Моя коллега преувеличивает, – успокоил мужчина. – Впрочем, дело хозяйское. Время у вас – примерно до обеда. После этого вас скорее всего арестуют. Если люди, которые, помимо Павла Максимовича, навещали этот дом, обладают достаточным влиянием, вас постараются ликвидировать в камере – вы должны об этом знать. Поэтому лучше пойти самой – в прокуратуру или ФСБ – и во всем признаться. Последний вариант предпочтительнее. Имеется еще один – сбежать подальше. Но, между нами говоря, не вариант. У вас ни опыта, ни сноровки. Поймают – получите больше. Приуныли вы что-то, Зинаида Осиповна, стоит ли так расстраиваться? Ведь у вас роскошный выбор: сдаться, сбежать, покончить жизнь самоубийством! А у детей, которых вы уродуете, выбора нет…