Текст книги "Авторитет из детдома"

Глава 7

На душе стало совсем погано. Единственно возможное в таких случаях лекарство, которое знал Анкудов, – водка. Могла бы помочь и изнурительная работа, но ведь опера отправили в отпуск, отстранив от всех дел. Выпивать в одиночестве в своей холостяцкой квартире Анкудов не был приучен. Так и спиться недолго. Он завернул в недорогое кафе, где и раньше нередко пропускал законную «сотку» после службы.

За столиком, хоть и пьешь в одиночестве, но все же рядом люди. Слушаешь краем уха чужие разговоры. Понимаешь, что не у одного тебя так плохо в жизни или по службе. Или же, наоборот, радуешься чужим удачам. А захочешь, можешь всегда завести ни к чему не обязывающий разговор с народом за соседним столиком.

Павел вливал в себя одну рюмку за другой, пытаясь погасить горечь обиды. Почти не закусывал и, тем не менее, почти не пьянел. Народу в зале становилось все меньше. Все-таки завтра рабочий день. Особо по сторонам опер не глядел, не было желания ни с кем говорить. Не станешь же рассказывать посторонним о своих проблемах.

Когда в очередной раз Анкудов подошел к стойке и заказал «сотку», бармен опрокинул бутылку над мерным стаканом, нацедил «пятьдесят» и абсолютно неожиданно добавил:

– Больше нет. Всю водку выпили.

– Я, что ли, выпил? – Анкудов даже подумал, что его разыгрывают.

– Нет, я серьезно. Кончилась. Редко, но такое случается. Не привезли вчера новую партию спиртного. Думал, на сегодня хватит. И не угадал.

– Точно? – все еще не верил в реальность подобной ситуации Павел.

– Абсолютно. Могу предложить коньяк, пиво.

– На твой коньяк моей зарплаты не хватит, – усмехнулся Анкудов, рассчитываясь за «полтинник». – И от пива увольте. На понижение градуса я никогда не иду.

– И это правильно, – похвалил бармен.

В конце концов, трагедии не случилось. И так Анкудов собирался остановиться, поэтому какая разница – «сто» или «пятьдесят»?

Он вернулся к своему столику, опрокинул рюмку и почувствовал, что все-таки именно того «полтинника», на который он уже настроился, ему и не хватает. Но что поделаешь?!

И тут к нему торжественно подошел бармен, на подносе он держал пивную кружку, наполненную до краев темно-янтарным напитком.

– Я же говорил, что пива мне не надо, – изумился Анкудов. – К тому же темного я не пью вообще.

– Это не пиво, а хороший коньяк, – таинственно проговорил бармен.

– А почему тогда он в пивном бокале? – недоумевал опер и даже подумал, что перебрал, раз ему такое мерещится. – Зачем ты мне его принес?

– Это вам вон от того господина за угловым столиком, – бармен поставил пивной бокал и сделал жест рукой в сторону мужчины, продолжавшего сидеть к Анкудову спиной.

– Что за черт?

Но бармен уже перекочевал за стойку. Павел поднялся и с бокалом, в котором плескался, судя по запаху, самый настоящий коньяк, двинулся к «благодетелю».

– Дорогой, спасибо за заботу, конечно, но я таких проставонов не люблю.

Мужчина за угловым столиком встал, повернулся и, хитро прищурившись, поглядел на Анкудова. Тот чуть бокал не упустил из рук.

– Колька… Копоть, – признал опер появившегося черт знает откуда после стольких лет отсутствия детдомовского друга.

– А то! – воскликнул тот. – Да погоди обниматься, коньяк разольешь! – всего на секунду Копоть избежал объятий, перехватил бокал, поставил его на стол.

Вот тогда уж друзья детства и обнялись.

– Ты где пропадал? Зачем бармену сказал коньяк в пивной бокал налить?

– А чтобы ты бутылку случаем не взял да с ней и не ушел. Теперь уж со мной выпить придется, это точно.

– Да я и не против…

Опер поднял наполненный до краев бокал и осторожно, чтобы не пролить, прикоснулся к стакану Копотя.

– За встречу! Ух, Колька, как я рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим! – бывшие одноклассники синхронно выпили и, не сговариваясь, закурили.

– Ты закусывай, закусывай давай, а то развезет как манную кашу по столу. – Копоть придвинул к другу блюдо с мясной нарезкой. – Ну и рассказывай: как живешь, чем занимаешься? Жена, дети, теща, дача, долги?

– Коль – ты издеваешься? Даже на свидания времени выкроить не могу – все в работе… – Анкудов задумчиво рассмотрел кружку на свет и, тяжко выдохнув, сделал несколько глотков. – В полиции служу, порядок охраняю, мразь всякую ловлю. А ты как? Слышал, что все сроки мотал…

– Даже не спрашивай. Как тогда, в детдоме, залетел – так вся жизнь под откос и пошла.

Опер положил ему на плечо руку.

– Да-а, кому жизнь – мать родная, а кому – как теща-сатана. Подожди, я на минуточку… – Пашка, слегка покачнувшись, поднялся из-за стола и направился в сторону туалета.

Надо же, почти не изменился, словно и не было этих лет, расставивших их на разные клетки шахматной доски. Поди угадай – кто за белых, кто за черных? Копоть поймал себя на мысли, что не растерял дружеских чувств к Пашке за все эти двадцать с лишним лет. Просто среди суровых «зоновских» будней они опустились на самое дно души, схоронились до лучших времен.

Еще тогда, в больнице, Колян узнал в опере, навещавшем Индуса, старого друга Анкудова. И эта их встреча в баре была далеко не случайной – Копоть с годами научился ничего не делать просто так. С одной стороны – приятно было увидеться со старым другом, вспомнить прошлое, поговорить по душам. Но параллельно с этим чисто человеческим желанием у Копотя в голове мгновенно завертелись колесики математических расчетов. С помощью Пашки можно будет раскрутить дело Индуса, найти убийцу – или убийц, – разобраться с общаком, наказать виновных. Свой человек в полиции при таких делах – большая удача. Осталось только подвести Анкудова к этой мысли. Но – осторожно. Излишняя напористость может только повредить.

– Колян, наливай, у меня тост! Ах да, забыл – уже все налито! Короче, давай за нас!

И, со звоном чокнувшись, выпили.

– А помнишь? Лет по девять нам было. Как ночью залезли в спальню к девчонкам и разрисовали всем лица сажей, а эта с длинной такой косой, как ее… Не важно, в общем – так вертелась, что мы ей на подушку пепла насыпали – все равно за ночь размажет. Ее потом остригли, чтоб с волосами лишней возни не было, – хохотнул Колян. – А как в обувь червей напихали? – Пашка вспоминал взволнованно, с горящими глазами – словно перенесся обратно в детство, в тот ненавистный детдом, в котором, оказывается, были не только слезы бессильного унижения, но и забавные моменты.

– Ага, а еще как ходили в душ подглядывать, а уборщица, тетя Дуся, гоняла нас за это шваброй.

Колян улыбнулся, на щеках прорезались ямочки – и на мгновение он превратился из взрослого уголовника в задорного десятилетнего мальчишку, перед которым лежит весь мир и который с радостным удивлением понимает – все возможно, он сам может выбирать, кем стать и куда в этом огромном мире податься.

– А помнишь, Паш, как мы на море сбежать собирались? Как сидели часами, рассматривая карты и маршруты, как бегали на вокзал – смотреть расписания поездов… Помнишь? Все время товарняками, чтоб билеты не покупать. И непременно в Крым, в Севастополь! В мореходку поступить, по набережной гулять, теплынь круглый год… Лежи кверху брюхом – никому до тебя дела нет… Ээх, детство! – глаза Копотя азартно горели.

– Ага, – перебил его Павел, – вот только расписание товарняков узнали лишь до Тулы, а дальше – сели на мели… Да и кому ты нужен был – в мореходке?

– Ну и хрен с ней, с мореходкой, – горячо возразил Колян, – поехали бы в Херсон – там арбузы с тебя ростом, щелкнешь пальцем – и лопнет. Помнишь, Варька говорила, у нее там какая-то родня? Жрали бы арбузы, валялись на пляже кверху брюхом…

– Далось тебе это «кверху брюхом»! – печально ухмыльнулся Анкудов. – Интересно, где сейчас Варька… Втроем же бежать собирались, – некстати вспомнил опер, глядя на дно кружки.

– А я думал, вы хотя бы отношения поддерживаете. Ладно, меня можно понять, я по зонам мотался. Но ты-то здесь всю дорогу был – мог бы и не терять из виду.

– Да она сразу после детдома поступила то ли в техникум, то ли в училище, уехала, никому даже не сказала куда, – Пашка молодцевато и как-то отчаянно взъерошил волосы на затылке, вытащил из пачки очередную сигарету и глубоко затянулся. – А я-то, дурак, надеялся, что у нас может что-то получиться. После того случая с убийством Комбата мне показалось, что она стала еще беззащитнее, что она нуждается в моей помощи. Не сложилось. У других жены, дети, а мне до сих пор она снится.

Сквозь густой дым глаза Анкудова как-то стеклянно блестели, Копотю показалось даже – друг детства вот-вот пустит слезу, а это не по-пацански.

– Ну вот, полетела душа по кочкам! – Николай весело ударил друга по плечу. – Не кисни, Пашка, – на наш век баб хватит. Кстати, о них: – Девушка, нам бы еще закусочки и соку томатного. – И уже суровым тоном – к Пашке: – Проехали, друг. Чего бередить старые раны… Мне несколько лет понадобилось на нарах, чтобы смириться с тем, что никогда ее не увижу. Ты лучше поделись, как тебя в мусора угораздило попасть. И закусывай – разговор будет длинным, полагаю. Мы ведь никуда не спешим?

Анкудов на минуту замолчал, задумался. Было поздно, и в бар начала стягиваться ночная публика – любители дискотек, алкоголя, легких знакомств и прочих радостей темного времени суток. На танцполе уже подергивалась в такт музыке подвыпившая молодежь.

– Знаешь, после того, как тебя увезли, я кишками своими поклялся, что пойду в милицию. Защищать таких, как мы – бесправных, обманутых. Нет, я, конечно, видел, что нашему участковому, Андреичу, была по барабану и справедливость, и закон. Лишь бы директор вовремя бабло отстегивал. Да и начальство Андреича тоже думало лишь о том, с какого еще лоха деньги снять. Но мне казалось, что вот приду, наведу порядок. Буду ловить воров, вымогателей, стану примерным опером… Ага, навел, – Анкудов отхлебнул коньяка, слегка поморщился и непослушной рукой попытался подцепить на вилку ускользающий ломтик колбасы.

– Что, неприятности? – Копоть понимающе покачал головой. – А я сразу понял, что ты мент. Не обижайся, у нас ласково мусоров не называют.

– Все нормально, зарраза! – опер взмахнул вилкой, колбаса улетела за соседний стол. Оба проводили ее взглядом.

– Пашка, будь проще. Помнишь, как нас учили – рыбу, птицу и молодицу – берут руками. А колбаса – она тоже женского рода. – Колян масляно улыбнулся и продолжил: – Вот смотри, на земле все в равновесии – мужики и бабы, волки и овцы – хотя это не совсем точно – вот, волки и овчарки. Если есть такие, как я, то должны быть и менты, чтобы не давать нам расслабляться, – Копоть для наглядности несколько раз ткнул себя и Пашку в грудь твердым как гвоздь указательным пальцем.

– Ага, точно. А если бы не было таких, как ты, – мы, менты, исчезли бы как класс.

– Ну так что за проблемы у тебя? Может, чем и смогу выручить? – в одно мгновение с лица Копотя исчезла улыбка, взгляд стал острым и цепким. Бывший зэк придвинулся к другу детства, всем своим видом выражая готовность выслушать и, главное, – помочь.

– Да куда тебе, это наши служебные разборки. Хотя ладно, расскажу. Но сначала еще по глотку – за нас! – опер выпил и, занюхав лимоном, довольно крякнул.

Пока Анкудов (уже слегка путано) рассказывал про убийство Индуса, продажность Гандыбина, описывал все подробности своего провального расследования – не обошел вниманием и поход в «фитнес-центр» бандита Лаврецкого, – в баре стало тесно от публики. Люди жались у стойки, тискались на танцполе, разгоряченные алкоголем и движением парочки уединялись по закуткам. Столики были заняты в большинстве своем уже заметно нетрезвыми посетителями, они вразнобой выкрикивали тосты и выясняли отношения с подвыпившими собутыльниками и друзьями.

– Я этого малолетнего говнюка Лаврецкого, суку, на месте придушил бы! Мало того, что наркотой торгует, казино подпольное завел себе, проституцией балуется, так еще и девчонок этих на коротком поводке держит, как рабынь. Да на зоне за такое сразу закукарекал бы! И знаешь что? Знатный бы вышел из гаденыша петух!

– Пашка, тихо, не кипятись ты, успокойся, хлебни вот, – Копоть протянул разгорячившемуся другу стакан сока. – Выход можно найти даже из безвыходных ситуаций. И то, что они тебя держат на крючке, еще не конец света. Слышал я про этот «фитнес-центр». Я на зоне и круче людей видел, чем ваш Лаврецкий. – Копоть окинул взглядом подвыпившего опера, посмотрел на часы. – Слушай, давай обменяемся телефонами и на трезвую голову все обсудим. А то внутри столько коньяка, а вокруг столько шума, что просто крыша едет, – он достал мобилу, записал номер Анкудова, продиктовал свой.

Вызвав такси, Копоть вышел с другом на улицу. Они закурили, ожидая машину.

– Кстати, а что это за подполкан такой – Гандыбин? – вернулся к разговору Копоть.

– Да начальник ОВД, продажная тварь, под ним весь район ходит. Раньше бандиты дань собирали, а теперь вот такие, как он, упыри их место заняли.

– Понятно. Ладно, пока. До завтра, – увидев приближающееся такси, Колян на прощание пожал оперу руку. – Ничего конкретного не обещаю, но что-нибудь обязательно придумаем.

Анкудов плюхнулся на заднее сиденье, автоматически назвал адрес, и машина бесшумно покатила по прохладным ночным улицам города. Мимо пустынных дворов, площадей, скверов. В голове у опера шумело, в глазах все плыло, мелькало и сливалось в какие-то цветные пятна. На время ему удалось избавиться от изматывающей мысли: как-никак, а отстранение от дел ничего хорошего не сулило. Могут организовать и увольнение из органов – подполковник частенько грозился это сделать, но все как-то спускал на тормозах. А сейчас, когда завертелось такое дело, когда Анкудов явно путается под ногами, – начальник точно попрет несговорчивого подчиненного.

Вернувшись в бар, Копоть подошел к стойке и положил перед барменом несколько купюр.

– Спасибо, братан, за помощь. Честно говоря, я боялся, что наш фокус с водкой не проканает. Налей мне еще 50 коньячка, на посошок, – Колян опрокинул рюмку и, попрощавшись, вышел на улицу. На такси ехать не хотелось. Да и сколько там идти: если напрямик, съемная квартира в 15 минутах ходьбы, можно и прогуляться. Тем более что за годы тюрьмы он отвык от ароматов свободы, тишины ночного города, шелеста листьев. Копоть свернул на тропинку и исчез в темноте городского парка.

* * *

В светлом платье, развевающемся на ветру как знамя, соломенной шляпке, завязанной лентами под подбородком, – и босая – Тамара стояла у холста, нанося последние мазки. Перед ней открывался изумительный пейзаж: голубая вода Оки, чистое безоблачное небо с летящими росчерками ласточек. А вдали, на противоположном берегу, темнела до самого горизонта зубчатая кромка леса. Отражая летние солнечные лучи, река неспешно несла свои воды между покрытых изумрудной травой берегов. Сочная зелень так и манила прилечь. Однако никто на берегу не поддавался этим призывам – невдалеке от Тамары расположились еще с десяток молодых художников, решивших выбраться в этот погожий денек на пленэр. Умело запечатленная красота нетронутой природы всегда ценилась городскими жителями. И художники об этом прекрасно знали.

– Тамара, ваша картина просто великолепна. – Со спины к девушке подошел молодой человек в берете и игриво заглянул ей в глаза. Чтобы проделать этот трюк, ему пришлось чуть ли не с риском для жизни вытянуть шею. – Можно вас попросить зайти как-нибудь ко мне в гости, взглянуть на мои работы – я очень ценю ваше мнение.

– Саша, мое мнение такое – не мешай. Иди вон лучше к Светке приставай – она, я думаю, будет без ума от твоих картин. – Тома ехидно посмотрела на поклонника и продолжила рисовать.

Саша испарился, но на его месте минут через десять возник еще один молодой человек, потом еще. Тамаре было не в новинку отшивать этих милых влюбленных мальчиков, заглядывавшихся на нее с того самого дня, как она поступила в Академию искусств. Ни один пленэр не обходился без этих наивных попыток поговорить о высоком и вечном – и попутно пригласить на свидание.

– То-ома-а, уже четыре часа, сворачивайся и айда с нами, тут недалеко есть неплохой ресторанчик. Посидим, отдохнем, – Леша был ее однокурсником и уже который год пытался подняться из категории друзей в почетный статус возлюбленного.

– Я уже с подругами договорилась. В другой раз, – девушка обернулась к парню и, зажмурившись от солнца, как бы извиняясь, пожала плечами.

Вдалеке, на вершине холма, блеснул солнечный зайчик. Тома, приложив ладонь козырьком ко лбу, присмотрелась: там стоял джип. Папа. Опять двадцать пять. Сколько можно его просить не беспокоить на пленэре, это мешает сосредоточиться. Мало ей того, что эти балбесы пристают поминутно, так еще отец со своими «срочными» делами появляется невпопад.

– Привет, дочка! – Гандыбин подошел и, нежно обняв, поцеловал в щеку. После чего грозно посмотрел на Лешу и ткнул пальцем: – А это что за ухажер? Непричесанный, небритый, как бомж. У нас в армии такие из нарядов не вылезали.

– Вообще-то я не бомж, а художник, – попытался было возразить парень.

– Знаю я вас, художников. Сегодня любовь, а завтра – все, одна морковь. Скажи мне лучше, что это за профессия? Я понимаю, девушки – им положены всякие там искусства. А мужик должен не кисточкой махать, а работать и зарабатывать.

– У вас устаревшие взгляды, – с вызовом ответил парень. Еще минуту назад увлеченно наносившие краску на свои холсты участники пленэра с любопытством смотрели в их сторону.

– Ладно. Был бы я твоим отцом…

– Папа, успокойся, – дочь сердито сдвинула брови и с укоризной посмотрела на него.

– Пошли в машину, разговор есть. А тебя я чтобы не видел больше рядом с ней, – Гандыбин взял дочь за руку и потянул в сторону джипа.

– Отпусти, я и сама могу ходить, – Тамара вернулась за оставленными на берегу шлепанцами, медленно обулась и не спеша пошла за отцом к машине. Едва закрыв дверцу салона, девушка горячо бросилась защищать своего друга.

– Пап, вот очень зря ты так на Лешу. Он талантливый художник и порядочный человек. Зачем ты так…

– Влюбилась, что ли? – недоверчиво спросил отец.

– Нет. Просто мне не нравится, когда ты вот так на людей набрасываешься. Как тебе не стыдно! Я ведь взрослая, это мои коллеги, и вообще – брось свои замашки! Мне даже неловко…

Подобная сцена происходила не впервые. У отца это было что-то вроде привычки – постоянно контролировать дочь: где она, с кем, чем занимается. Тамара уже не знала, как бороться с этим.

– Доченька, я ведь для тебя живу… Могу в Италию отправить смотреть картины мастеров ваших всяких и выставку тебе организовать, и все остальное… Зачем ты так?

– Но ведь я просила не приезжать сюда, – от бессилия на глазах Тамары выступили слезы, нижняя губа задрожала: – Имею я право голоса или я никто?!

– Ну что ты, что ты. Я же хочу как лучше. Я волнуюсь за тебя, – успокаивал Гандыбин, целуя дочь в лоб и обняв за плечи. – Честное милиционерское, больше такого не повторится, обещаю.

– Никакого контроля? – девушка подняла голову и, вытирая кончиками пальцев слезы, доверчиво посмотрела в глаза отцу.

– Ну, не то чтобы совсем, но на природу эту вашу больше приезжать не буду. Договорились? – он улыбнулся, игриво подмигнул и вытащил из бардачка небольшую коробочку. – А это тебе подарочек небольшой. По дороге купил.

Тамара взяла ее, осторожно открыла. Внутри лежало изящное и недешевое золотое колечко. Девушка надела его на палец и подняла на свет. Три чистейших изумруда заиграли на солнце.

– Ой, пап, спасибо. Ты лучше всех, – она обняла отца за шею. – Правда, иногда настолько упрямый, что хоть плачь.

– Каким страна воспитала, такой и есть. Тут уж ничего не поделаешь.

– А про Италию ты не врешь, серьезно? – дочь с блеском в глазах посмотрела на отца.

– Как я могу врать? Вот немного подкоплю денег, и займемся этим делом. Ты ведь у меня принцесса, а не какая-то там Люся из третьего подъезда. Кстати, чего я сюда заехал. Хотел сказать, что на завтра нас пригласили в гости Лаврецкие.

– Что-то мне не хочется туда. Этот их сыночек – персонаж, мягко говоря, неприятный. Да и что мне там делать? Это же ты дружишь с его родителями. Вот и езжай.

– Эй-эй, придержи коней, Тамара, – я пообещал, что ты тоже будешь. Поэтому никаких «не хочу». Надо – значит, надо. Ладно, я поехал. Тебя подвезти?

– Не надо. За мной девочки сейчас приедут. Пока, – Тамара вышла из машины со смешанными чувствами.

С одной стороны, она любила отца и знала, что он ее любит и готов за нее пойти хоть в огонь, хоть в воду. Но если Гандыбин вдруг что-нибудь вбил себе в голову, то мнение окружающих, включая жену и дочь, не имело никакого значения. Все подчинялось его прихоти, его желанию, его воле. Возражения не принимались ни под каким предлогом.

* * *

У Николая Копотя в голове в общих чертах уже вырисовался план, как решить и свои проблемы, и проблемы Пашки. С самого утра он сел в междугородную маршрутку и направился в соседнюю Тулу. Дорога была недолгой, часа два максимум. Рядом с ним устроилась полноватая женщина лет сорока и несмотря на ранний час довольно энергично начала «осваивать пространство».

– Ой, мужчина, извините, я вас, наверное, придавила, – с улыбкой обратилась она к Копотю. – Надо мне срочно садиться на диету.

– Да ничего страшного, – Колян вежливо улыбнулся в ответ. Попутчица явно была из разряда пассажиров, готовых всю дорогу «ездить по ушам».

– А вы куда, до самой Тулы? Меня Алла звать, кстати, – женщина протянула пухлую ручку, Копоть слегка пожал ее.

– Николай. Да, до нее, родимой, еду.

– А у меня там мама заболела. Приходится каждую неделю вырываться из дома, чтобы проведать. Ой, смотрите, смотрите, какое красивое небо, – попутчица привалила Николая примерно половиной своего веса в попытке дотянуться к окну и ткнуть пальцем в центр восходящего солнца. Картина действительно была величественной и вдохновляющей – если бы ею не мешали любоваться. Николай с тоской посмотрел на небосклон, по которому над удаляющимся городом медленно плыли тучи, похожие на багряные каравеллы.

– Ага, ничего так, – нехотя буркнул Копоть. Его уже начала утомлять болтливость соседки, и с этим нужно было что-то делать.

– Вы не против, если я немного подремлю? – как можно вежливее, чтобы не обидеть, спросил Николай.

– Нет-нет, что вы, – замахала женщина руками. – Какая я все-таки некультурная. Вечно лезу к людям со своими разговорами.

Копоть устроился поудобнее и закрыл глаза. Попутчица же, оглянувшись по сторонам, переключилась на сидевшего через проход дедушку, неосмотрительно поинтересовавшегося у нее, который час.

Николай еще раз прокрутил в голове план на ближайший день. До вечера нужно было успеть наведаться в гастролировавший в Серпухове цирк-шапито, где работал свой человек, решить дело и тут же рвануть назад. Задумавшись, Копоть незаметно для себя задремал. Перед глазами поплыли картинки из детства: солнечное лето, первая сигарета за сараем, купание на речке, подглядывание за девчонками, кривляния за спинами учителей и яркие красные двойки в дневнике. За годы воровской жизни ему никогда ничего подобного не снилось. В основном – серый шум, словно в телевизоре после окончания последней передачи. Да и ничего странного в этом не было – ведь и жизнь его была такой же серой и незапоминающейся. Ограбил, прокутил деньги – в тюрьму. Ограбил, прокутил – в тюрьму. И так по кругу. Видимо, возвращение в родной город подняло из каких-то сокровенных глубин воспоминания о том неиспорченном подростке, который хоть и жил в детдоме, но смотрел на мир с надеждой на счастливую жизнь.

– Мужчина! Да мужчина же, проснитесь наконец! – попутчица Алла дергала Копотя за рукав, крича в самое ухо. – Спит как убитый! Приехали уже!

Николай вскочил и посмотрел в окно. На автовокзале сновали толпы людей, из громкоговорителя диспетчер металлическим голосом объявляла о приезде-отправлении очередных рейсов. Копоть встал и чуть не рухнул в проходе.

– Ногу отсидели? Ничего, через пять минут пройдет. До свидания, – соседка Алла дружески улыбнулась, кивнула на прощание и растворилась в толпе.

– До свидания, – прокряхтел Копоть и выскочил из маршрутки.

Была суббота, и народ вывалил на улицы целыми семьями. Мужики, отправив жен по магазинам и рассовав детей по аттракционам, сидели в кафе за пластиковыми столиками и, налегая на алкоголь, травили с друзьями байки. Публика посолиднее сидела на террасах дорогих ресторанов. Молодежь – кто гонял на скейте, кто прогуливался по аллеям с девушкой, кто расположился на лавочке с ноутбуком и бутылкой минералки. Даже голуби – и те расселись под солнцем на тротуаре, словно перед этим у них была тяжелая трудовая неделя.

Николай купил себе хот-дог и не спеша двигался по центральной улице, расхаживая отсиженную ногу. На каждом шагу с рекламных афиш и билбордов на него смотрела красочная физиономия клоуна. «Всего три дня! Цирк-шапито! Веселые клоуны, смелые акробаты, экзотические животные!», «Маг, фокусник и чародей – Леонардо Морро», – кричала реклама. Вдали, в нескольких кварталах, в небе над крышами домов парила привязанная к шнурку огромная связка цветных шаров. «Вот туда мне и надо», – Копоть вытер губы салфеткой и, закурив, направился в сторону цирка.

Утреннее детское представление началось десять минут назад. Копоть подошел к шатру и протянул деньги. Стоявшая на входе бабушка приподняла с переносицы очки и скептически посмотрела на одинокого мужчину.

– А вы что, без ребенка?

– Да, решил детство вспомнить, – Николай подмигнул контролерше и зашел внутрь.

* * *

В зрительном зале было так темно, что Копоть не заметил ступенек и чуть не покатился вниз. Сидящие рядом люди зашикали, мол, тихо. Нащупав свободное место у прохода, сел и вытянул ноги. В это время на сцене молодой человек во фраке и цилиндре, тот самый Леонардо Морро, приветственно махал зрителям огромной пилой. Перед ним в продолговатом ящике лежала барышня: с одной стороны конструкции торчала улыбающаяся густо накрашенными губами голова в диадеме, черные блестящие волосы стекали на арену, с другой – резво шевелились обутые в блестящие балетки ступни ассистентки – как бы давая понять, что ей нисколечко не страшно. Под барабанную дробь фокусник подошел к «жертве» и не спеша, держа зал в напряжении, начал пилить ящик. В зале на нескольких местах послышались испуганные женские вздохи. Сидящая рядом с Копотем девочка лет восьми-девяти закрыла глаза ладошками и уткнулась лицом в плечо мамы.

– Успокойся, успокойся, доченька. Тете ничего не будет, – зашептала та, нежно поглаживая дочь по голове.

Вот уже пила достигла середины, замерла, девушка в ящике перестала сучить балетками. Зал затих, барабанная дробь усилилась. Пила еще быстрее задвигалась и дошла до самого низа ящика. Из-за кулис выбежали двое помощников и растянули половинки конструкции в разные стороны. Ассистентка со смоляными волосами резво вскочила, тряхнула гривой и прошлась вдоль арены, не переставая улыбаться зрителям.

– Смотри, Оля, тетя живая. – Копоть непроизвольно покосился: девочка продолжала таращиться на арену расширенными от удивления глазами и спустя миг громко захлопала, вторя залу.

После этого «смертельного» номера Леонардо Морро под овации проводил ассистентку за кулисы и приступил к очередным чудесам.

– Кто хочет поучаствовать? Есть желающие? – крикнул он в зал. Поднялся лес рук.

– Вот, мужчина в зеленой рубашке. Дайте ему карты.

Слепящий луч вырвал из середины темного зала высокого блондина в очках, и его сразу же показали на экране рядом со сценой.

– Вытяните из колоды любую и держите, чтобы никто не видел.

Блондин осторожно вытянул карту из середины и прижал к груди. Фокусник задумчиво взялся рукой за подбородок.

– Бубновый валет, – крикнул он через пару секунд.

– Правильно. А как это? – блондин в недоумении поднял карту над головой, повернув ее картинкой к зрителям. Зал громко зааплодировал. Леонардо выждал, пока шум стихнет, и продолжил:

– А теперь мне нужен доброволец с часами, – фокусник соскочил со сцены и пошел по проходу.

– Девушка, вы просто очаровательны, можно вас пригласить? – он протянул руку красавице в красном эффектном платье. Та смущенно посмотрела на сидящего рядом кавалера. Тот кивнул, мол, давай, давай.

Девушка вместе с фокусником поднялась на сцену.

– Как вас зовут, прелестница?

– Наташа.

– Очень приятно. Не бойтесь, Наташа. Это совсем не больно, – пошутил цирковой «волшебник». Он достал из кармана небольшой платок. И под знакомую уже барабанную дробь набросил его на руку девушки, на которой сверкали миниатюрные часики. Буквально через мгновение сорвал платок: от часов осталась только тоненькая полоска незагорелой кожи.

– Вуаля! – расплываясь в улыбке, выкрикнул фокусник.

Девушка растерянно смотрела то на руку, то на мистера Морро.

– Спокойно, без паники. Вот вам вместо пропажи, – он протянул к «потерпевшей» руку и вытянул у нее из-за уха конфету.

Зал разразился смехом.

– А как же часы?

– Какие часы? Ах, точно. Они у вашего парня в кармане.

Прожектор выхватил из зала кавалера, который с вытаращенными от изумления глазами достал из кармана «пропажу».

Проводив девушку на место, «волшебник» и вовсе вошел в раж и начал вытягивать на сцену людей одного за другим. Сначала у женщины «пропавшие» сережки оказались в сумочке. Потом дедушка, сняв шляпу, обнаружил «исчезнувший» из кармана кошелек.

– А теперь – чтение мыслей на расстоянии. Кто не боится, что я залезу к нему в голову? – фокусник обвел взглядом зал и остановился на крупном мужчине в джинсах и рубашке. – Вот вы, поднимитесь.

Мужчина поднялся и, скрестив на груди руки, стал в выжидательную позу.

– Сейчас, подождите немного, – экстрасенс закрыл глаза и приставил руки к вискам. В зале повисла гробовая тишина. Копоть ехидно осмотрелся по сторонам – люди, затаив дыхание, смотрели то на сцену, то на мужика.

– Готово. Вы сейчас думали про то, что у вас в кармане билет на вечерний футбол, а вы еще ни в одном глазу.

Мужик озадаченно покачал головой. После чего взял протянутый микрофон.

– Про футбол – это точно. А вот про «ни в одном глазу» – не угадал, я уже немножко принял…

По залу прокатилась волна смеха. Копоть тоже улыбнулся.

– Кто еще хочет проверить мои способности? – продолжил было фокусник, но Копоть уже уверенно двигался к сцене. Взял микрофон, подошел к экстрасенсу и весело ему подмигнул. Тот несколько опешил, узнав старого знакомого, но вовремя опомнился и непринужденно продолжил шоу.

– Я вижу, вы хотите что-то нам показать?

– Конечно! Можно ваши карты?

Фокусник протянул Коляну карты, тут же вспомнив, что именно этот самый Копоть и научил его нескольким коронным фокусам.

Пока Николай развлекал публику фокусами, Леонардо задумчиво стоял в сторонке. Сколько он ни пытался забыть свою прошлую жизнь, – и вот, на тебе, – она врывается к нему снова.