Текст книги "Колдун. Земля которой нет"

Когда уже стало сложно держать сталь, выскальзывающую из влажной от крови ладони, зубило все же погрузилось в породу и на стол упал маленький осколок. Воодушевленный успехом, я вновь и вновь мерно отбивал потусторонний, непонятный мне ритм. Порой с треском откалывались зубчики, резво отпрыгивая от стола и падая на пол. Порой рука соскальзывала, и тогда я либо сдирал кожу, либо бил молотком по пальцам. Но все же я не прекращал работу. Вовсе не потому, что она меня захватила, или потому, что я упертый баран. Просто мне было жизненно важно узнать ответ. Какое-то таинственное, не поддающееся описанию чувство подсказывало мне, что я должен что-то узнать. Словно это был ключ к мистерии, в которую я невольно погрузился с головой.

А взгляд мастера из насмешливо-вызывающего постепенно преображался. В глазах проблескивали огоньки уважения и солидарности. С каждым моим новым ударом, с каждой алой каплей, растекавшейся по дереву и придающей ему багровые тона, скульптор все отчетливее из надменного мастера превращался в воодушевленного творца.

Не знаю, сколько времени я провел за этой несуразной пыткой, но в какой-то момент вдруг обнаружил, что над головой сияют звезды, а на западе за горизонт уходит уставшее солнце. Как я уже говорил, небесное полотно было до того странным, что я уже давно отчаялся определить по нему хоть что-нибудь. Да и к тому же в данный момент меня больше волновало то, что появлялось из глубины породы.

Там, внутри, словно что-то оживало. Что-то, чему я пока еще не мог дать описания, чего никогда прежде не замечал, хоть и догадывался о его существовании. С каждым новым ударом я чувствовал, как приближаюсь к этому неизвестному, но определенно невероятному и волшебному «чему-то».

Я вновь занес молоток и вновь опустил его на зубило. Раздался треск, в воздух взметнулась пыль, а я, онемев, смотрел на то, как кусок породы раскололся на две части, навсегда погребая под облаком пыли то, чему так и не суждено было родиться. Руки мои ослабли, из израненных пальцев выскользнул взмокший от крови стальной инструмент. Это был провал. Еще никогда в жизни я не испытывал такого всепоглощающего отчаяния от осознания собственной неудачи.

– И как оно? – повторил вопрос скульптор, сидевший напротив.

Я словно очнулся от сна. Встрепенувшись, огляделся и понял, что мы остались одни. В мастерской было пусто, и лишь пыль, будто утренний туман, дрожала на оживающем ночном ветру.

– Сложно, – честно ответил я, смотря на свои распухшие пальцы, на которых было сложно отыскать кожу под коркой застывшей крови, смешавшейся с все той же белой пылью.

– Так и должно быть, – кивнул собеседник.

Он потянулся к расколотой породе, взял ее в широкие ладони и прикрыл глаза. Как и в первый раз, облако, висевшее в мастерской, задрожало, а потом лентами взвилось, оплетая могучие, натруженные руки. Но в этот раз мастер не спешил. Он мял породу, словно глину, ласкал ее, будто шею прекрасной любовницы. А потом вдруг подышал на гигантский кулак, составленный из двух рук.

Мгновением позже на столе стояло каменное дерево. Оно было небольшим, не выше пяти-шести сантиметров, но я мог поклясться, что четко различаю каждую веточку, каждый нарост коры, каждый лист, танцующий на ветру. Да-да, конечно, мне лишь чудилось, но я видел, как дрожит каменная крона, как пляшут и шепчут ветки. Бесспорно, это скульптура, но в то же время это нечто живое, дышащее и тем опровергающее все мылимые законы этой безумной вселенной.

– Но как…

– Как я узнал, что ты хотел смастерить? Я мог бы сказать, что понял это после первого удара, мог бы сказать, что знал изначально. Но сейчас, когда уже почти скрылось солнце, не время для скучной реальности.

Мастер приподнял голову, и мы встретились взглядами. Я уже видел старческие глаза, но не такие, как эти. Разве что глава гладиаторов обладал более древними глазами.

– А если я скажу тебе, что внутри породы всегда жило это дерево? Оно звало, кричало о помощи, и ты невольно отозвался на его зов. Не ты хотел вырезать его, а оно спешило выбраться наружу.

– Тогда бы я ответил, что это кусочек волшебной сказки, которые рассказывают матери своим детям на ночь.

– И оказался бы прав. Но раз уж здесь нет магии, а мы уже давно не дети, я расскажу тебе то, что ты должен знать и сам. Оно среди нас.

Признаюсь, я немного оторопел, пытаясь осмыслить сказанное.

– Оно среди нас? – переспросил я.

– Именно! – вздернул палец мастер. – Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, оно всегда будет рядом.

– Но что такое это «оно»?

Скульптор повертел головой, словно боясь, что нас могут подслушать, а потом, перегнувшись через стол, прошептал:

– Всё. Всё всегда среди нас. Оно рядом. И даже в самой пустой комнате всегда будет всё.

Я чуть отпрянул, а затем и вовсе поднялся со стула:

– Простите, но старший малас велел мне вернуться до заката.

– Да-да, конечно, я понимаю.

Скульптор тоже поднялся, вытер руки о замызганный фартук и протянул мне правую ладонь. Я с жаром ее пожал, после чего поспешил на выход. Прошел мимо столов, заставленных разными поделками и недоделками, и наконец добрался до двери. Уже собираясь выйти вон, я вдруг обернулся.

Там, в глубине зала, стоял мастер. Он вытянул вперед левую руку и зажмурился. Облако пыли вновь задрожало, потом завертелось, внезапно уплотнилось и сгустилось у скульптора на ладони. Мгновением позже мастер сжимал небольшую статуэтку, в которой я опознал некоего странника в прохудившемся плаще и не менее дырявой широкополой шляпе. Не узнать этот образ не было возможности.

Я закрыл за собой дверь и погрузился в томный сумеречный шепот. Где-то вдалеке слышались трели сверчков и прочих ночных певцов. В этих переливах и чуть приглушенных отзвуках четко различались окрики родителей, загоняющих загулявших детей по домам. Слышались резкие короткие вспышки горелок, которыми поджигали развешенные фонари, и столь же резкие и редкие переговоры фонарщиков, угрюмо бредущих по неизменному маршруту. Ветер, играя в кронах, дополнял общую симфонию своим мистичным, непонятным ни единому смертному диалогом с листьями. А в центре стоял я. Всего пару часов назад я наивно полагал, что отыскал некий ключ, а вышло совсем иначе. Вряд ли разговор с сумасшедшим мог хоть как-то помочь в плане побега. И все же я чего-то ждал, надеясь, что не впустую потратил свою подошедшую к концу прогулку.

– Всё есть везде, – повторил я и покачал головой.

Уныло плетясь по хитросплетениям улочек и переходов с уровня на уровень, я все пытался хоть как-то развернуть эту фразу. Найти в ней что-то, чего не видел, не ощущал, но знал, что оно там есть. И едва я сформулировал в своих мыслях это простое, но уже знакомое предложение, меня словно громом ударило. Я вдруг понял, что хотел сказать мне мастер, понял, что он не мог выразить через слова, но смог – через свое любимое дело.

Невольно улыбнувшись, я уселся прямо там, где стоял, и прикрыл глаза. Все изначально было намного проще, чем я мог вообразить. Всё действительно всегда рядом, и в этот раз я решил его отыскать.

Я погружался все глубже и глубже в себя, как делал это тысячи раз до и, надеюсь, буду делать после. Но если раньше я всегда таким образом мог отыскать магию, саму суть волшебства, то сейчас натыкался лишь на «пустую комнату», которой избегало даже эхо. Но в этот раз я знал, со всей четкостью осознавал, что там есть что-то. И я искал. Искал с таким упорством, тщательностью и рвением, словно умирающий путник в пустыне, отдающий всего себя в поисках капли живительной влаги. Признаюсь, данная аллегория не раз и не два за эти дни посещала мой разум. Магия – вот единственное, что могло меня сейчас спасти. Не знаю как, не знаю чем, но точно могло.

И я нашел. Нашел маленькую, слабую, тонкую, почти умирающую жилку. Она дрожала, как одинокая паутинка, оборванная бредущим путником. Но все же это было оно – волшебство. Энергия, если хотите. Однако стоило мне к ней потянуться, мысленно, конечно, как она дрогнула и лопнула, будто гитарная струна.

Резко вывалившись в реальность, я как ужаленный вскочил на ноги. Пусть у меня нет магии, но теперь у меня есть знание. Знание того, что она есть и здесь. И не просто есть, она циркулирует, вернее, течет, стремительно утекает в одном направлении. Будто нечто непреодолимо сильное и мощное втягивает ее, как воздух. Казалось бы, несущественная догадка, но в этом маленьком кусочке паззла кроется ответ куда более серьезный.

С этими мыслями я направился в сторону арены. Идя по древним улицам, обращая внимание на каждую мелочь и деталь, я осознавал их по-новому. В этот раз я не искал способ побега, я искал ответ на один из основных вопросов.

Изначально я полагал, что магии здесь нет вовсе, но потом обнаружил, что она есть, но что-то ее затягивает и, вероятно, перерабатывает. Ведь, как знает любой школьник, энергия ниоткуда не берется и никуда не исчезает, это применимо и к волшебству. Возможно, вы пока не улавливаете ход моих мыслей, но я знаю одно. Если я найду центр, ту дыру, куда утекает вся «волшебная вода», то разгадаю загадку более интересную, чем мог представить изначально. Ведь, как знает любой школьник, что происходит в малом, может произойти и в большем. А все мы прекрасно знаем: в большом мире Ангадора магия тоже исчезает. Медленно, но верно и необратимо. В этот раз я не хотел бежать, а хотел разобраться в том, что считал важным.

Надвинув шляпу на глаза, я усмехнулся и прошептал:

– Прости, компаньон. Мне придется задержаться.

– Что ты хотел мне показать, землянин?

Мы стояли на плацу. Я и старший малас, которого позвали по первой моей просьбе. Как я уже говорил ранее, мы не были заключенными или невольниками, напротив, нам оказывали всякие почести и выказывали небывалое уважение. В том числе и сам старец, хоть и тщательно это скрывал. Тем не менее ему ничто не помешало подорваться по моему первому зову и явиться на площадку во втором часу ночи.

– Глыбу, – сказал я.

Малас немного постоял, а потом развернулся и уже собрался было покинуть плац, но я его окликнул. Он остановился.

– Глыбу! – с вызовом в голосе повторил я.

Старец обернулся и гневно зыркнул в мою сторону. Наверное, такой взгляд должен пугать, вгонять в ужас и подкашивать ноги, но я стоял твердо и уверенно держал ладони на рукоятях сабель. Сегодня я понял одну очень важную вещь. И пусть, как и всегда, это понимание пришло через боль и кровь, но все же я знал то, что должно изменить как минимум… все.

Старик, выпрямившись, резко ударил палкой о землю. В тот же миг напротив меня возросла точная копия «тренажера», который я имел счастье видеть перед собой каждое чертово утро. Но сейчас была ночь, а луна светила необычайно ярко. Она словно поддерживала меня.

Лихо выскользнули Перья из ножен, игриво запела сталь, рассекая воздух. Я сосредоточился. Все намного проще. В этот раз не нужно биться головой о стену, нужно лишь помочь тому, что и так есть внутри.

Я занес скрещенные сабли над головой, а потом со свистом опустил их к земле. Воздух передо мной задрожал, а потом в сторону глыбы устремились две ветряные ленты, напоминающие «икс». Но сейчас они не оставили царапин, не выбили мелкую щебенку и не растаяли, так и не долетев до цели. Две ленты прошли сквозь камень, будто того и не было вовсе. Ударившись в крепкую стену, они оставили на ней два глубоких разреза.

Я пошел в сторону выхода. На сегодня дело сделано. Малас стоял. Он стоял и смотрел. Не на глыбу – на меня.

– Мое имя – не «землянин», – отчетливо произнес я, поравнявшись со старшим. – Меня зовут Тим Ройс. Советую запомнить.

И я ушел, а за спиной с гулом и треском разваливался на четыре части огромный кусок породы.

Глава 4
Дни тьмы

За столом было тихо. Пятеро гладиаторов, сидя каждый на своем месте, изредка откидывали головы назад, но так и не сорвавшееся с губ слово превращалось лишь во вздох. Когда закончилось последнее испытание и разума коснулась страшная цифра – «пять», никто еще не осознавал в полной мере произошедшего. Но сейчас, когда за столом стояли пять пустых стульев, становилось понятно, что следующим можешь быть и ты сам.

После тех событий гладиаторы так и не обмолвились ни словом. Они только увеличили и без того демонический темп тренировок. Первым с гигантским кубом из гранита справился я, но не прошло и двух дней, как этот этап закончили и другие. Это, признаться, лишило меня радужных надежд, что я владею хоть каким-то преимуществом.

Вот уже третий день я по памяти восстанавливал примерные очертания Териала. В итоге на оторванной половице появилась простенькая, но карта. Она мне была нужна для того, чтобы при помощи азов геометрии вычислить, где находится центр. Тот самый центр, где расположен водоворот магии. Впрочем, пока у меня на карте отмечена лишь одна точка «входа», а для удачных вычислений требовалась как минимум еще одна, а желательно две. Поэтому, не сильно напрягаясь, можно было понять, что мне нужно продолжать выигрывать и требовать новые прогулки.

В очередной раз я закинул в рот безвкусную желейную жижу и запил ее столь же безвкусной водой. Порой после таких трапез я начинаю скучать по отборной наемнической солонине, которую и наточенной саблей не разрежешь. А если и удастся ею перекусить, то еще часа три будешь выковыривать из зубов остатки.

Тут в нашу трапезную, как я называл про себя местную столовую, вошел старший малас. Как всегда, он выглядел более чем строго, но при этом внушал здоровую опаску. Так что неудивительно, что все гладиаторы непроизвольно потянулись к оружию, в том числе и я. На это старец ответил уважительным кивком. Мол, так и надо.

– Приготовьтесь к следующему этапу, – прокряхтел малас. – Через тридцать минут – на плацу.

Все синхронно кивнули и встали со своих мест. Кто-то сразу пошел в сторону площадки, другие поспешили в свои комнаты. К последним относился и я.

Миновав галерею и свернув у второго поворота, я наткнулся на свою дверь. Учитывая, что рядом находилось еще несколько таких же, я первым делом решил пометить свою «обитель», дабы потом не запутаться. И нет, я не стал мазать кровью ягненка по косяку, вместо этого просто сделал такую подпись, до которой в этом мире никто бы не смог додуматься. Хотя бы просто потому, что она на русском.

Ввалившись внутрь, я ласточкой нырнул под кровать и нашарил рукой оторванную половицу. Кое-как извернувшись ужом, обнажил саблю, но использовал ее не по назначению. Ведь вряд ли производитель внес в нее функцию молотка, а именно в этом качестве я сейчас использовал рукоять Пера. Забив наконец выковырянные гвозди, я выполз наружу, а потом уселся на кровать – на дорожку.

Возможно, вы назовете меня параноиком, но интуиция, то самое чувство, что не раз выручало меня в самых опасных приключениях, подсказывала: свою комнату я еще долго не увижу. Хотя, наверное, глупо называть это помещение «своей комнатой». Многие бы на моем месте обозвали бы его темницей или каморкой. Последние события слишком ярко показали мне то, до чего пока еще не додумался ни один исследователь. И пусть я проучился в Академии всего год, но все же я был чертильщиком, а значит – исследователем из исследователей. Я просто не мог уйти, не разгадав или хотя бы не попробовав разгадать эту загадку.

Хлопнув себя по коленям, я поднялся, закрепил сабли в ножнах и поспешил на выход. На пороге развернулся, окинул взглядом маленькую комнатку, а потом решительно вышел вон. В коридоре почему-то пахло солью, но я не обратил на это внимания и зашагал по извилистой дорожке, ведущей на плац.

Миновав весьма красноречивую статую, изображавшую гладиатора, поражающего мечом какого-то неведомого монстра, я наконец оказался перед другой дверью. Она была высокой, широкой, с проржавевшей стальной ручкой и с плохонько подогнанными досками. Через просветы игриво постреливало лучиками солнце, а поднявшаяся пыль кружилась в них, напоминая тропинки, ведущие к небу.

На улице перед небольшим помостом уже по струнке вытянулись четверо. Не хватало лишь меня. Судя по взгляду маласа, он был недоволен таким «опозданием». В кавычках, потому как я точно знал, что полчаса отпущенного времени еще не прошло и у меня есть в запасе пять-шесть минут.

Напрочь игнорируя укоризненный взгляд, я встал в строй и, вскинув подбородок, словно новобранец на проверке, стал ждать дальнейших указаний. И если меня это нисколько не напрягало, благо в армии, хоть и наемной, почти каждое утро так стоял, то вот прочие были явно непривычны. Даже самый суровый, вечно молчащий гладиатор нет-нет да совершал какие-то телодвижения или вертел головой в поисках непонятно чего.

– Каждый из вас справился с заданием, – вещал малас, опираясь на свою трость-палку.

Эта деталь, обычный посох, каждый раз внушала мне солидную долю подозрения. Что-то в ней не так, и я поддоном ощущал, что и эта загадка имеет связь со всей паутиной интриг и тайн, в которую я имел несчастье вляпаться. Впрочем, порой мне начинало казаться, что вляпался я в нее намного раньше, чем вышел из леса, где мы жили с Добряком.

– Все вы тем или иным способом познали суть стихий. Суть того, что окружает нас всегда и везде. Но пришло время познать то, с чем вы были рождены. Познать свое тело и суть себя.

Заподозрив неладное, я опустил ладони на сабли, но было уже поздно. Мир вдруг начал кружиться, медленно вальсируя, словно влюбленная пара. Краски меркли, пропадала резкость, оставляя размытые, неясные пятна. Удивительно быстро стал приближаться песок плаца, а слова старца звучали глухо, доносясь до слуха лишь далеким эхом.

– Умри или живи, – приказывал малас. – Таков закон Термуна…

– Уже почти приехали, осталось немного, – разбудил меня знакомый, вечно насмешливый голос.

Я поднял голову и увидел своего друга Ника. Этот человек знал, как выбраться из самой глубокой задницы, прихватив с собой самый ценный сувенир. Кстати, это самое знание он активно практиковал, втягивая в свои авантюры меня с Томом.

А вот и он – Том. Сидит на переднем пассажирском сиденье разбитого «шевроле» Ника. Том самый сдержанный в нашей компании. Правда, стоило ему опрокинуть в себя сто или чуть меньше граммов, как вся его сдержанность и рассудительность улетучивались. И мы вместе погружались в омут проблем, дабы, выбравшись из него, навеки заречься пить, курить и делать все то, что приводит к подобным заварухам. Но, как вы уже догадались, проходило некоторое время, и порочный круг замыкался вновь.

– А ведь такая классная поездочка была, – потянулся Том.

В этот момент я понял, что лежу на заднем сиденье. За окном висел туман. Тот самый питерский туман. Такого вы больше не найдете в этой стране. Быть может, в Лондоне, прогуливаясь утром по стальным берегам Темзы. Или в Штатах, сидя в маленькой лодке, пересекающей болота Нового Орлеана. Но в России… Нет, больше вы нигде не найдете такого тумана – ватного, словно облепливающего все вокруг, затягивающего романтичным полупрозрачным саваном. Вязкого, будто взбитого бесконечными дождями и закрученного ветрами, приходящими с Балтики. Чуточку холодного, словно вымороженного низким, вечно серым небом, где облака причудливо перемешиваются с едким смогом.

О, этот туман особенный. Он, словно умелый рассказчик, мог придать любой истории нотку мистичности, неподдельного волшебства. То, что вчера казалось обыденным, простым и не вызывающим ни капли эмоций, сегодня, в тумане, могло предстать совсем в ином свете.

Невзрачный фонарный столб на такой автомобильной скорости среди тумана превращался в обелиск, украшенный упавшей звездой, скатившейся с небосклона. Заброшенное здание с давно уже выбитыми окнами превращалось в замок, полный таинственных шорохов и неясных, но пугающих отзвуков где-то на грани слышимости. А уж про соборы, манящие своими секретами, про памятники, будто сходящие с постаментов, и говорить не стоит.

Но жемчужиной этого спектакля тумана была Нева. Окутанная белесой дымкой, она представала в самых невозможных и невероятных образах. Пожалуй, их можно было бы и перечислить, но если вы никогда не видели эту леди, закованную в гранит, в туманной вуали, то даже самое красноречивое описание вам ничего не покажет, кроме иллюзии, созданной тем, кто попытался неумело передать словами это маленькое чудо. Но если видели… что ж, у вас уже есть свой неповторимый образ.

– Куда мы едем? – Странно, но мне пришла в голову мысль, что я уже задавал этот вопрос.

И в тот же миг, когда я это осознал, мне стало казаться, что за окном недавно шел дождь. Возможно, так оно и было: я просто слишком долго спал, а дождь успел смениться туманом.

– Может, прямо, – пожал плечами Артем, тарабаня пальцами по бардачку.

– А может, и вбок, – резко выкрутил руль Никита, поворачивая в сторону Фонтанки.

Отчего-то я не мог различить дорогу среди белесой дымки, хотя точно знал, что мы едем в сторону Фонтанки. В салоне почему-то было холодно, и я кутался в плащ, хотя видел, что друзья вовсе не испытывают тех же проблем. Им было вполне комфортно.

– Кому какая разница?

– Главное, что музыка хорош…

Договорить Ник не успел, так как его голос заглушил треск, раздавшийся из магнитолы. Рулевой покрутил бегунок, но так и не поймал волну. В сердцах мой друг хлопнул по прибору, но даже это не спасло положение.

– Значит, совсем близко, – вынес вердикт Том.

– Близко к чему? – мигом вскинулся я. – Вы куда меня везете, черти? Неужто в Припять мчим?

Артем поперхнулся, а Никита, добрая душа, своей богатырской лапищей огрел его по спине. Том, наверное, чуть ремень безопасности не порвал по пути к лобовому стеклу, куда его отправила забота друга.

– С чего ты взял? – захрипел пострадавший.

– Ну так помехи ведь, – пробурчал я, плотнее кутаясь в плащ и напрочь игнорируя тот факт, что мы все же едем в сторону Фонтанки. – Да и в прошлую пятницу вы только о ней и разговаривали. Мол, как круто туда съездить, какое приключение и все такое.

Друзья переглянулись, а я продолжал смотреть в окно. Вдруг на тротуаре среди тумана мне почудилась фигура девушки. Она была среднего роста, в коротком пальто и темных джинсах. Я не видел ее лица, но и без этого откуда-то знал, что увидел бы смуглую кожу, красивые черты лица и невозможно зеленые глаза. Будто у кошки.

– Эй, тормозни! – крикнул я Нику, как это уже бывало, когда кто-то из нас спешил покинуть салон, дабы попытать удачу на ниве охоты за телефончиком.

– Встретитесь еще, – спокойно произнес мой друг.

Фигура незнакомки осталась позади, а я с разочарованным вздохом вжался в спинку.

– А о чем еще мы разговаривали в прошлую пятницу? – вдруг поинтересовался Артем.

Я покачал головой – что за глупые вопросы.

– Склероз? – с притворной заботой спросил я.

И тут же понял, что не помню. Не помню ни пятницы, ни разговора. Все как в тумане. Словно то марево, что было за окном, вдруг просочилось в салон авто, а потом и в мою голову, окутав разум призрачной дымкой.

– Не помню, – с легким испугом прошептал я. – Как я здесь оказался?.. Ничего не помню…

– Да вроде ты здесь всегда был, – улыбнулся Том. – Без малого двадцать один год, как ты здесь.

– Умник, – пробурчал я и на секунду задумался… А потом меня словно током ударило. Это возникшее чувство дежавю… Будто этот разговор уже был, а я сейчас слышу и повторяю все те же слова. – Мне кажется, я что-то упускаю.

– Как и всегда, – улыбнулся Ник и посмотрел в зеркало заднего вида. Там я встретился взглядом с его голубыми блюдцами, которые мой друг использовал в качестве магнита для противоположного пола. – Ты все упускаешь главное, но оно уже рядом.

– Как говорится, если Магомед не идет к горе, то гора придет к Магомеду, – каким-то чужим, не своим голосом произнес Том. И голос его терялся в тумане, просачивающемся в салон. Все завертелось, поплыло, кутаясь в дымчатое одеяло…

– Главное? – Мне вдруг стало сложно говорить. Я словно проваливался в этот туман, летел куда-то вниз, а салон машины и лица друзей все отдалялись, пока не превратились в размытые пятна, в неясные образы, танцующие где-то в вышине. Сам того не зная, я сделал шаг назад…

Я проснулся с ощущением, с которым, наверное, просыпался каждый. Это было то самое чувство, когда ты вроде помнишь свой сон, а вроде и нет. Общий смысл – он вот, рядом, но стоит сосредоточить внимание хоть на какой-нибудь детали или общем событии, как все вдруг расплывается, размазывается, будто капля краски в чистой воде.

Пошлепав себя по щекам, я все же соизволил открыть глаза. Потом закрыть, открыть еще раз, снова закрыть и вновь открыть. Но какие бы манипуляции с веками я не производил, итог оставался одним и тем же – вокруг царила тьма. Не та тьма, которую можно наблюдать ночью, бредя по коридору, держа верный курс к холодильнику, а особая – та, которая не рассеивается, сколько бы ты в нее не вглядывался. Вязкая, тягучая, пугающая тьма без намека на грядущий рассвет или самый бледный, но все же проблеск.

Поднявшись на ноги, я, будто слепой котенок, стал шариться по окрестностям. Вытянув вперед правую руку, бездумно шел вперед и ровно через пять шагов наткнулся на стену. Дальнейшее было словно по учебнику «Что делать, если вас похитили». Первым делом я надкусил ладонь и дождался, пока в нее натечет достаточно крови.

Щедро смазав участок стены собственной кровью, я как можно быстрее, держась за поверхность сухой ладонью, пошел по периметру. Считал шаги я ровно до тех пор, пока ладонью не ощутил влажную поверхность. На всякий случай принюхавшись, опознал кровь. Шанс, пугающий шанс, что в этой комнате находится кто-то еще, чья кровища сейчас на стене, все же был, но я его отмел как несущественный. Впрочем, это нисколько не помешало мне начать обшаривать бедра.

Тут степень моего беспокойства стала стремительно расти. На поясе было пусто, слишком пусто. Ни ножен, ни сабель, ни, что до глупого обидно, штанов. Пошарив руками по телу, я быстро понял, что был в чем мать родила. Меня пробил холодный пот. Беспокойство, резво откозырнув, мигом переросло в ужас. Если вам кажется, что оказаться одному в замкнутом пространстве в полной тьме в одежде и без нее – это одно и то же, то будьте счастливы и никогда не пробуйте на себе второй вариант.

Я был без оружия, без магии, без своей стихии, без одежды, совсем один в каком-то жутком, таинственном месте. Но, как это всегда и случается, я не стал слишком долго посыпать голову пеплом и искать способ дотянуться зубами до локтя. Когда прошла первая волна страха, облепившего спину пахучим потом, я принялся за вычисления.

Первым делом я выяснил, что помещение имеет всего десять квадратных метров, то есть панически мало. Высоту я узнать так и не смог: сколько бы ни прыгал, но потолка не достал. Следовательно, здесь явно выше двух с половиной метров. Что радует – я не в пещере. В рукотворных пещерах такие высокие потолки обычно не делают – высок риск обвала или заполнения помещения газом.

Покивав самому себе, я стал искать центр. Как говорит учебник о похищениях, принадлежащий перу Тима Ройса, нельзя давать похитителям морального преимущества. Ведь как-то – не знаю как – они обязательно наблюдают за мной. А всем известно, что в таких ситуациях сломленный или просто испуганный человек всегда стремится забиться в угол. Так что, дабы сохранить бодрость духа, я нагло уселся в центре комнаты.

Скрестив ноги по-турецки, стал заниматься тем, что хоть как-то могло помочь отвлечься от всепоглощающей тьмы. Я начал петь. Каждый отзвук, каждая нота моего не самого чистого голоса словно ножом проходились по ушам. В помещении было тихо, настолько тихо, что порой даже стук собственного сердца казался громом набатного колокола. Куда уж там до выкриков наемнических песен, содержание которых сводилось к попойкам, дракам и бабам, причем последним отводилось главенствующее место.

Покачиваясь на пятой точке, ощущая не самой кошерной частью тела почему-то теплый каменный пол, я все горланил на тему грудастых безотказниц и слишком колючего сена. Прикрыв глаза, вспоминал, как так же мы сидели у лагерного костра. Ушастый, да переродится он в мирное время, лабал на лютне. Ужасно, признаться, лабал. Постоянно сбивался с ритма, фальшивил, да и вообще толку в музыке не знал. Но нам хватало и этого. Молчун, что понятно, молчал. Нейла, единственная обладательница хоть какого-то голоса в нашей компании, перебирала весь репертуар, который знала. Мы с Пило и Рустом лишь подпевали, нарушая гармонию своими охрипшими от криков и брани подвыпившими голосами. Потом на смену волшебнице пришел Принц. Он решительно отобрал лютню у эльфа и стал собирать аншлаг среди наемников. Пел он так, словно родился, обнимая платиновый диск. И его при рождении даже не волновало, что на Ангадоре нет такой награды. Впрочем, наверняка есть другая, просто я не знаю какая. Никогда не интересовался, как там успехи бардов отмечаются.

Горланя в тесной камере те самые песни, я словно ощущал запах костра. Временами жмурился, когда лицо обжигали иллюзорные искры, порой ежился, когда до слуха доносился воображаемый визг точильного камня, бегущего по стальному лезвию. Но так не могло продолжаться вечно. Через какой-то отрезок времени горло стало саднить, и даже просто шептать уже было невмоготу.

Тогда недолго думая я рухнул в упор лежа и стал отжиматься. Первые пятьдесят прошли влет, потом руки подломились и я с гулким выдохом полетел на землю. Больно ударившись грудью и нижней челюстью, так и остался лежать, чувствуя, как из ладони, где сорвалась корочка сукровицы, медленно течет кровь.

Мерно вырывались хрипы из надорванной гортани, тяжело мигали невидящие глаза. Две минуты отдыха – и снова. Вдох – и тело направляется к полу, выдох – и руки с усилием выпрямляются, снова вдох и снова вниз. Раз за разом, без мыслей, без чувств, просто механические движения. Потом вновь падение, вновь, словно мертвый, дышишь через раз. И по кругу. До тех пор, пока окружающая тьма не сменилась другой. Эта другая тьма пришла внезапно и так же внезапно ушла, унося с собой сознание.

Ночью я проснулся от того, что меня грызли. Да-да, как бы это глупо не звучало, но я мигом вскочил и рукой нашарил грызуна. Лишь по одному кожаному хвостику я мигом различил крысу. Но стоило мне свернуть шею одной, как тут же нашлись вторая и третья. На этом мои мучения закончились, а на пострадавшую ногу пришлось, как бы это отталкивающе ни звучало, помочиться.

Держа дохлых тварей за хвост, я стал тщательно обследовать стены. Но сколько не ползал, шарясь в темноте, так и не обнаружил в монолитном камне хоть каких-нибудь отверстий. Мигом меня поразила догадка – их сюда запустили нарочно. А потом пришло и понимание простого факта. То, что я сейчас держал в руках, вовсе не было изощренной пыткой, которая не позволит сомкнуть глаза ни на миг, – это была моя пища. И не только пища, но еще и «вода».