Текст книги "Увидеть Хозяина"

– Станем подниматься? – спросил Дик. – Или тут поищем?

– Одного анга живым бы взять, – пробормотал Ланселот. – Расспросили бы…

Позади нас, в глубине вестибюля – там, где мы только что прошли – раздавались сдавленные выкрики, из коридора в коридор перебегали неясные длинноногие тени. Где-то что-то отрывисто звенело и гудело. В общем, у ангов объявили тревогу. Длинноногих теней было много. Очень много. Я думаю, они по-прежнему не видели нас, но пытаться захватить одного из них в этой деловито организующейся, быстро прочесывающей тенями пройденное нами помещение полутьме было рискованно, слишком рискованно.

– Я вызову лифт, – тихо сказал я и нажал на кнопку.

Над дверью, над массивной, аспидно-черной в этой полутьме каменной притолокой, нарочито грубо вырубленной из камня, зажглось табло, показывающее положение лифта. Мы были в самом низу, а лифт шел с самого верха, и шел он медленно, очень медленно. Еще бы: я вспомнил, что над нами – множество этажей, сотни метров могучих каменных построек, трехсотметровые стены и полукилометровые башни, а мы еще и находились ниже уровня земли.

– Есть немного времени, – пробормотал Ланселот и посмотрел на меня (вместо того, чтобы звать меня по настоящему имени, подумал я: он еще утром, у мельницы, попросил всех не называть меня вслух по настоящему имени, и никого – кроме меня – это не удивляло, и Като даже пробормотал что-то вроде «и верно, ведь имя дает немалую власть»). – Ты сможешь прикрыть одновременно себя, их троих и меня? Я вот в эту ближнюю дверь… Мне нужен только один из гоблинов, понимаешь?

Откуда я знал, кого, как и сколько я смогу прикрывать? Ланселот своим характерным боевым шагом – согнувшись, едва ли не вприсядку – быстро-быстро направился к последней в череде освещенных и неосвещенных дверей в левой от нас стене вестибюля, за которой было какое-то озаренное голубоватым и красноватым светом каких-то приборов и экранов помещение. Я побежал за ним на подгибающихся ногах: здорово я отвык от физических нагрузок в последние два года, и на вторые сутки бесконечной пешей ходьбы с элементами спортивного ориентирования, особенно по контрасту с размеренными недолгими прогулками по вечернему Белграду, казались мне каким-то бесконечным кроссом – я опять вспомнил тот злополучный кросс в армии. На ходу я усиленно думал, что гоблины не видят Дика, не видят меня, не видят Като и Святослава, а главное – не видят нашего Робин Гуда, который своими странными скользящими шагами уже уходил в полуосвещенную дверь, и мне пришлось наддать, чтобы только увидеть внутри, что это какой-то пост или диспетчерская, там много горящих и мигающих красным предупредительных транспарантов, на всех экранах мечутся, прочесывая помещения, длинноногие тени, а три-четыре таких же длинноногих – выше нас! – щелкают переключателями и клавишами, как настоящие люди, если не обращать внимания на длинные уши и красные, тускло светящиеся глаза; Робин-Ланселот на бегу еще сильнее наклонился, выхватывая из правого сапога здоровенное, широкое, изогнутое к концу лезвие, живо напомнившее мне штык-нож израильских коммандос, который нам показывали еще до армии – на военной кафедре в универе. И тут зеленовато-розовое свечение, исходившее из дальней части этого помещения, которое я из-за неприятной полутьмы не мог рассмотреть в подробностях, усилилось, я почти увидел лица ангов (а не только глаза), но тут их лица стали отворачиваться от нас туда, откуда исходило это свечение, стремительно меняющее цвет на зелено-желтый – как будто в помещении медленно разгоралась неожиданно приятная для глаза лампа, ведь цвет этого свечения стал уже совсем таким, какой бывает от керосиновой лампы, и вдруг один из ангов громко, грубо и, что там греха таить – страшно крикнул на линке:

– Опасно! Проникновение! Здесь кто-то есть! На шаре желтый сигнал!

Тогда Ланселот ударил ножом, раз и другой, хлопнуло, зазвенело что-то по полу, оглушительно завоняло серой, и свет стал ярче, меняя цвет на зеленовато-оранжевый, и, каюсь, я утратил контроль на секунду. Ланселот ударил опять, и опять хлопнуло, но один из них, огромный, выше меня, лица я не видел, потому что отскочил назад и он оказался спиной к оранжевому свечению, даже красных глаз его не было видно против света, – бросился к выходу, то есть на меня, а скорее всего – именно на меня, потому что я помнил про Дика, двух воинов и Ланселота, но забыл про себя, и тут я неловко, окостеневшей от ужаса рукой ткнул прямо в его черное лицо своим ножиком, он остановился и согнулся, зажимая лицо руками, и тогда Ланселот, обернувшись, попытался схватить его, потому что этот оставался один, но тот с ужасающим проворством боком кинулся на Ланселота, мгновенно вцепившись одной из своих черных лап ему в шею, и Ланселот опять ударил его своим здоровенным ножом, и сам отшатнулся и закашлялся от невыносимой серной вони.

– Не вышло, – сказал он мне. – Не даются они так просто. – Я увидел, что Ланселот сжимает левой рукой локоть правой. – Порезали меня маленько. Смотри-ка, какая штука.

Тут я наконец увидел, что именно так чудесно светилось в конце комнаты: все зеленые составляющие в его мягком сиянии исчезли, и в его круглом, таком изящном, таком совершенном теле нежно горел ровный оранжевый тон. Оно было небольшое, размером с крупную сливу, но идеально круглое и бросающее такие ясные блики, какие я никогда не видел ни в каком стекле и даже в хрустале, хотя я не мог поверить, что этот чудесный, такой привлекательный – или привлекающий? – шар может быть чем-то иным, кроме хрусталя, ведь алмазов такого размера и такой чистой воды не бывает. Он лежал в специальном углублении узкого, пустого, видимо – специально для него сделанного стеллажа. Я протянул к нему руку, Ланселот начал было говорить что-то предупреждающее, но я уже взял его – он был одновременно холодный и теплый, довольно увесистый, и очень приятный на ощупь, и я поднес его к глазам, чтобы посмотреть, что там так светится, и тут он сверкнул чистым, ясным оранжевым светом.

Я отвел его от лица – он снова притух, и только глубоко в его толще светился отблеск. Я поднес его к лицу Ланселота, и шар снова разгорелся оранжевым.

– Это мы возьмем с собой, – сказал я наконец.

– Какой-то древний и очень сильный артефакт, – пробормотал Робин Худ, не сводя глаз с шара. – Я слышал о таких, думал – сказки это все. Правда, говорят, у Хозяина много сказочных вещей. Отойди к дверям, брат, я тут пошалю немного.

Я выбежал обратно в вестибюль, с наслаждением стараясь продышаться после серной вони, а Ланселот с порога несколько раз выстрелил назад, по экранам и сигнальным табло, и после нескольких мертвенно-синих и слепяще-белых вспышек там, внутри, совсем потемнело.

Анги пока еще не подходили близко к лифту, но они постепенно подтягивались в нашу часть вестибюля, перебегая все ближе и ближе, да и хлопки, вспышки и внезапная темнота в их диспетчерской, или на посту, или что там у них было в той комнате слева, не могли не навести их на мысль, что эпицентр тревоги находится где-то здесь. Но лифт уже приближался, и, пока Святослав и Като, выставив мечи, напряженно ждали приближения врага, а я из-за их спин настойчиво, до головокружения думал, что анги никого не видят здесь, у лифта, Лестер торопливо помогал Ланселоту стащить правый рукав куртки и заклеить повыше локтя вытянутым из плоской пачки «пакета первой помощи» широченным тугим полупрозрачным пластырем глубокий длинный порез, обильно заливавший смуглую руку разведчика кровью, которую я, вынужденно отвлекаясь от кружащего голову повторения мысленных заклинаний, то и дело стирал эластичной, хорошо впитывающей жидкость салфеткой из того же пакета, успевая подумать при этом, что все-таки это совершенно не похоже на мое время с его дурацкими марлевыми бинтами, оставляющими на униформе дурацкие белые ниточки – я вспомнил, как дурак Гузь из второго взвода случайно, по косолапой неловкости своей, зацепил щуплого первогодка-блондина Перконса штык-ножом и как мы бинтовали испуганно ругавшемуся по-латышски Перконсу распоротую ногу. Опять отвлекся! Анги стали стягиваться полукругом, еще не видя нас наверняка, но уже ощущая. Я понял: они ощущали меня. Я взглянул на хрустальный шар: оранжевое свечение в нем не погасло, но его прозрачное тело все сильнее заволакивали неприятные зеленые сполохи, и я быстро понял, как движение каждого сполоха соответствует движению сильных, опасных фигур ангов в отдалении, которое, увы, быстро переставало быть отдалением. И тут лифт пришел.

Он был огромный внутри, как комната. Там были сиденья вдоль стен и – квадратом – в середине, и зеркальные стены, и множество каких-то огней и надписей. Затянутой пластырем рукой Ланселот уже держал высоко, чтобы не задеть нас при стрельбе, свой тяжелый пистолет, и Дик уже выставил в дверь ствол плазмогана, и по сторонам от ствола его оружия внутрь лифта отступили, не опуская клинков, два наших меченосца. Темные тени со светящимися красными глазами угрожающе стягивались к лифту там, в полутьме. Я сел на сиденье в центральном квадрате, потому что я задыхался от напряжения. Лифт закрылся и с ощутимым ускорением мягко, комфортно пошел вверх.

Расслабляться было некогда. Я не понимал надписей кругом, они были не на линке, но огоньки над дверью ясно показывали, что лифт идет к следующему этажу, который, видимо, должен был находиться где-то уже на уровне земли.

Лифт мягко, убаюкивающе удобно затормозил и остановился. Меченосцы переглянулись, поднимая оружие – Като точно над головой, так что правый меч почти касался зеркального потолка, Святослав – над левым плечом, отведя острие далеко назад, так что я даже пригнулся на сиденье.

С элегантным свистом открылась дверь.

Перед нами был широкий, тонущий в полутьме вестибюль, и прямо напротив двери лифта ослепительно виден был прямоугольник дневного света, высокий и узкий, как широко распахнутая парадная дверь. Мы видели главный вход Цитадели – видели изнутри. Никого: ни одного анга. Зеркально черный пол.

В лифт вошел человек. Близоруко щурясь сквозь очки, он отвел рукой со лба длинные волосы и тихо сказал:

– Я не враг вам. Вы ведь те, кого позвали?

Лифт по-прежнему стоял открытым.

Я знал, что делать. Я быстро встал и, обогнув справа молодого князя с его мечом, поднес ко лбу вошедшего хрустальный шар, который еще издали залился оранжевым светом.

Это был шестой из нас: сбор продолжался. Като и Святослав опустили мечи.

Я тронул самую верхнюю из кнопок на пульте лифта, и двери закрылись.

Лифт пошел вверх.

Вошедший долго молча разглядывал нас.

Он был не старше меня, одного со мной роста, очень худ, темноволос (хотя и не брюнет) и носил очки, что меня немало удивило, поскольку что-что, а нормальные способы коррекции зрения уж можно было как-нибудь придумать за девятнадцать-то с половиной веков. На нем была длинная черная куртка из грубой ткани, широкие синие штаны из не менее грубой ткани (обуви из-под них видно не было), а на плече у него висела довольно туго набитая ярко-зеленая холщовая торба. Длинные, ниже плеч, волосы вошедшего были забраны по лбу замшевой лентой, но часть прядей свисала поверх нее, то и дело падая ему на очки. У него было узкое лицо с узким носом, крылья которого были тонко и твердо очерчены, а карие глаза, несмотря на близорукость, смотрели остро и живо. Он очень редко улыбался, как я понял позднее. Но он совсем не был мрачен или угрюм: он был просто очень спокойный. Спокойный, но совсем не медлительный и не замкнутый. В общем, он был… Трудно так сразу описать. В следующие несколько недель он стал одним из самых близких мне людей: товарищем, почти братом. Другом? Трудно сказать. Я, во всяком случае, очень хотел бы считать себя его другом, а вот можно ли было сказать о нем то же самое – не знаю. Но я сразу, в тот самый момент, когда он вошел в лифт и пристально смотрел мне в лицо – мне первому, потому что именно я поднес к его лицу светящийся живым светом шар – понял, что это необыкновенный человек, необыкновенный, несмотря на молодость и скромный внешний вид, и что все, что было непонятно и неясно без него, с ним станет понятно и ясно.

Когда он осмотрел нас всех, я увидел, что лицо его прояснилось, как будто он заулыбался, хотя его твердые бледные губы были по-прежнему спокойно сжаты.

– Значит, все правильно, – сказал он негромко, но так четко, что каждое его слово хотелось написать на бумаге. – Значит, мне не приснилось. Мы собрались.

Он еще раз обвел нас взглядом.

– Мое имя Фродо, – сказал он наконец.

Вряд ли можно было сделать при этом более дурацкую вещь, чем та, что сделал я. Я засмеялся.

– Фродо Бэггинс?

Он перевел взгляд на меня, и один угол его рта приподнялся, что, как я понял впоследствии, означало у него почти что смех.

– Да, я понимаю, – ответил он. – Ничего не поделаешь, мой отец любит старинные сказки. Старшего сына он назвал Боромир, второго – Мериадок, только третьего почему-то Элвис.

Я опять прыснул. Нервным смехом, но искренне.

– А я вот – Фродо. Моя фамилия поскромнее, чем имя: Таук.

Он обвел нас взглядом.

– Ричард Лестер, – прогудел сзади Дик. – Из Космопорта.

– Робин Худ Локсли, по прозвищу Ланселот, – отчеканил наш разведчик. Все, кроме меня, оглянулись на него в изумлении: никто еще не слышал подлинного его имени.

Вновь переведя глаза на вошедшего, назвали себя и Като со Святославом.

Вошедший каждому внимательно смотрел в глаза и каждому медленно и очень любезно кивал, как бы фиксируя этим кивком тот факт, что вот он внимательно посмотрел, понял все, что можно было понять при первом взгляде, и теперь выражает свое глубокое уважение.

Наконец он снова посмотрел на меня (я все еще стоял ближе всех к нему, буквально лицом к лицу с ним, у самой двери лифта), и я открыл было рот, чтобы назвать себя.

Фродо мгновенным жестом – почти что заткнув мне рот, только не прикоснувшись – заставил меня замолчать.

– Что ты делаешь? – быстро сказал он. – Тебе – тебе! – называть здесь свое подлинное имя нельзя, ни в коем случае нельзя! Ты же психократ, как ты не понимаешь?

– Я говорил ему, – сказал сзади Ланселот. – Видишь ли, он не из нашего потока времени. Он не знает, что такое психократия, он интуитив, понимаешь?

Фродо посмотрел на Ланселота через мое плечо.

– Но вы все знаете его настоящее имя?

– Только первое, – прогудел Дик, – фамилию он не говорил. Правда, я не знаю, были ли в их время фамилии.

– Понятно. – Фродо глянул мне в глаза и невольно отвел взгляд. Я начал понимать, что мой взгляд вызывает у тех, кто сам обладает психократическими способностями, какое-то неприятное ощущение. – Тебе нужен псевдоним, срочно, быстро, и навсегда, а нам – всем из нас, кто знает твое подлинное имя – надо поклясться, что мы забудем это имя и всегда будем звать тебя только по-новому.

Секунду он снова смотрел мне в глаза и на этот раз заставил себя не отворачиваться; взгляд отвел я.

– Ты можешь сам придумать себе новое имя?

Я пожал плечами.

– Может получиться так, что я придумаю плохо. Я не знаю всех этих дел с именами. Можешь сам придумать мне имя: я приму любое.

– Майк Джервис, – проговорил Фродо.

Я обвел всех взглядом.

– Что ж, Майк Джервис так Майк Джервис. Мне нравится. Спасибо, Фродо Таук. Я надеюсь, об меня не надо разбивать бутылку шампанского?

Фродо едва заметно улыбнулся, Дик и Робин захохотали, а вот Святославу и Като пришлось объяснять, что я такого сказал.

Над дверью снова сменился огонек, обозначающий движение нашего лифта от уровня к уровню Цитадели. Лифт почему-то замедлял движение, хотя я отправил его на самый верх.

– Сейчас будет Тронный Зал, – буднично сказал Фродо.

Наши меченосцы снова вскинули клинки.

– Там никого нет, – успокоил нас Фродо. – Лифт, если он не пуст, обязательно останавливается у Тронного Зала. Но Хозяина там нет. Вы же видели: вестибюль пуст, вся охрана – на нижних уровнях. Его нет здесь уже много дней, с тех пор, как он отбыл улаживать свои дела в дальних мирах.

– Откуда ты знаешь? – спросил Ланселот.

Фродо пожал плечами.

– Я много читаю. Сравниваю, сопоставляю. Слежу за новостями, захожу на разные странные сетевые форумы, бываю в закрытых дискуссионных системах. Я, видишь ли, живу здесь, на Новой Голубой. Город у нас небольшой, спокойный, бездумно тратить время не на что. Называется Лиана: совсем недалеко отсюда. Я врач, в прошлом году закончил медицинскую школу в нашем же городе, сейчас жду очереди в ординатуру и работаю ассистентом у моего отца, он тоже врач. А изучение Хозяина – это мое хобби. Компьютер и сеть – что еще нужно? И вот вчера утром я прочитал несколько сообщений, которые сказали мне, что Хозяин отбыл и что он начал свою войну против человечества. Он очень давно готовился к ней. Я следил за этим. Я уверен, что и Служба Безопасности Империи, и Управление Безопасности Конфедерации за всем этим тоже следит. Я даже знаю сетевые имена тех, кто у них занимается отслеживанием Хозяина – ведь они ходят в те же форумы и дискуссионные системы, что и я. Но я думаю, что только я один смог правильно истолковать все эти сообщения. И я знаю, что истолковал их правильно, потому что вчера мне позвонил кто-то.

– Тебе тоже? – прервал его Дик.

Фродо кивнул.

– Ты тоже не знаешь, кто звонил?

Фродо покачал головой.

– Не знаю, и уверен, что никогда не узнаю. Хозяин разбудил такое количество сил, которые выше нашего понимания, запустил такие мощные энергетические процессы, которые мы даже проследить не в состоянии, что я уверен: никогда мы не узнаем, кто – или что – позвало нас. Это, как я понимаю, равновесие системы. Противодействие системы, которая сопротивляется разрушению, понимаете?

Лифт остановился, и двери его медленно открылись. Долго, очень долго – по часам я потом установил, что прошло около тридцати секунд – мы смотрели в полную темноту. Свет из дверей лифта освещал только небольшой участок каменного пола. Дальше было какое-то огромное помещение, но свет терялся в нем, как будто поглощался чем-то. Пахло так же неприятно и стыло, как в нижних горизонтах. В огромном помещении, границ которого мы не видели, негромко разносилась торжественная, неожиданно благозвучная музыка с характерными повторяющимися триольными фигурами засурдиненных труб (я сразу живо вспомнил стилизованные марши из военных кинофильмов моего детства), и звучный, внушительно басовитый голос время от времени объявлял:

– Уважаемые посетители! Тронный зал в настоящее время закрыт для посещения. Экскурсий сегодня нет. Просим не покидать лифт.

Потом двери снова сошлись, и лифт двинулся вверх.

– Видите, его нет на месте, – невольно понизив голос, продолжал Фродо. – Обычно здесь горит свет, и можно выйти и посмотреть издалека, как он работает. А теперь он отбыл. Он не всегда здесь, он часто путешествует, но в последние годы был здесь почти неотлучно. Готовился.

– Погоди, – медленно сказал Дик. – Ты говоришь – можно посмотреть на него? И ты взял и зашел через центральный вход?

– Ну да. А вы разве не через центральный вход заходили?

Мы молча переглянулись.

– Нет, мы зашли через старую мельницу и подземный ход, и не знаю сколько ангов покрошили в подвале, пока нашли лифт, – сказал наконец Дик.

Фродо покачал головой.

– Вы напали на ангов или они на вас?

Ланселот пояснил:

– Едва мы высунулись в подвальный холл, как они открыли по нам огонь.

– И вы прошли подвал невредимыми? Никого не потеряли?

– Нас прикрывал… – Ланселот кивнул на меня, – Майк. Анги нас не очень-то видели с того момента, как в первый раз начали пальбу. Мы прошли довольно легко, и даже шар у них захватили.

Фродо перевел глаза на шар, который я все еще держал в руках.

– Можно посмотреть?

Я отдал ему в руки хрустальную луковку, переливавшуюся оранжевыми и розовыми отблесками. Таук долго смотрел на шар, перекатывая в длинных сильных пальцах, потом бережно вернул мне со словами:

– Это сильное оружие. У Хозяина много древних артефактов большой силы, но тебе повезло взять именно тот, который будет нам очень полезен и при этом не сможет принести нам никакого вреда.

Фродо помолчал, глядя на огонек над дверью. Мы медленно, но неотвратимо приближались к вершине Цитадели.

– Где же нам искать Хозяина? – спросил Святослав. – И что мы будем делать там, куда поднимаемся?

– Сейчас узнаем, – спокойно ответил Фродо. – Мы поднимаемся на Вещую башню. Там у Хозяина стоит Оракул. Я был здесь уже восемь раз. Те, кто пришел на экскурсию, могут подняться на Вещую башню над Тронным залом и задать вопрос Оракулу. Мы и зададим.

Видя наше недоумение, Фродо пояснил:

– Оракул – это подарок Хозяина местному населению. Один из подарков. Он не хочет, чтобы ему мешали, поэтому отдаривается. Его патрули сдерживают местную преступность, его энергетические каналы очищают атмосферу, а его Оракул отвечает на вопросы. Это своего рода терминал информационной системы Хозяина. Обычно все спрашивают: когда я умру? Как мне разбогатеть? Где дядя Джо зарыл ключ от сейфа? А я еще подростком обнаружил, что Оракул вообще-то отвечает на любой вопрос, надо только спросить правильно – и понять ответ. К сожалению, прийти на экскурсию можно только раз в год, но восьми раз мне хватило, чтобы кое-что понять об Оракуле.

– Так ты уже восемь лет занимаешься Хозяином, – сказал я.

– Десять. Просто до тринадцати лет в Замок не пускают. Один раз в год, от тринадцати до шестидесяти пяти лет, и только те, кто живет здесь не менее года – такие правила. Перед другими центральный вход либо не раскроется, если он закрыт, либо закроется, если открыт. И еще: об экскурсиях нельзя упоминать публично, нельзя писать в прессе или в книгах. Только рассказывать устно и не больше чем одному человеку за один раз. Такие правила.

– Значит, ты только что уже нарушил по крайней мере одно правило – последнее, – проговорил Ланселот.

Фродо кивнул.

– Я нарушаю много правил. Просто я знаю, как их нарушать. Например, внутри Замка об экскурсиях говорить можно, ведь предполагается, что сюда могут пройти только те, кто соблюдает правила. Ну кто мог предположить, что пятеро вооруженных людей смогут живыми пройти через мельницу и подвал? Это попросту невозможно. А значит, раз вы здесь, на вас уже распространяются обычные правила. Ну, до тех пор, пока охрана подвала не выяснит, сколько вас было и куда вы ушли.

– А они могут выяснить? – вздрогнул я. – Я старался делать так, чтобы они не видели нас.

Фродо быстро глянул мне в глаза и еле заметно улыбнулся.

– Они, конечно, выяснят. Но с такой мощностью, как у тебя… У них просто слишком много времени уйдет.

– Сколько? – спросил Дик.

– Год, два, а скорее – три, – ответил Фродо. – Это если им повезет.

Лифт начал тормозить.

– Ты говоришь, что патрули Хозяина сдерживают здешнюю преступность. Но вот мы эту самую преступность видели у Поворота, – деликатно сказал Лестер, как бы извиняясь, что должен оспаривать утверждения столь крупного специалиста. – На нас там наехала одна местная банда.

– Черный Абдулла или сам Чато? – уточнил Фродо.

– Черный Абдулла. Так вот мы поняли, что у них с патрулями, как бы это сказать, мирное сосуществование. Договор у них с ними. Как же они их сдерживают?

Фродо вежливо усмехнулся – почти не двигая губами.

– Скажи мне, Ричард, ты ведь из Космопорта? Ну, тогда ты сможешь мне объяснить, почему у нас, у Империи, уже семьсот лет мир с Конфедерацией?

– Что значит почему? Потому что Пакт о Принципах…

– Правильно. А в школе ты гражданскую оборону изучал?

– А как же.

– Кто у нас потенциальный противник?

– Ну, Конфедерация, а как это связано?

– Фродо хочет сказать, что в вашем мире декларировать можно что угодно, а выполнять это не обязательно, – пришел я на помощь Дику. – Как и в том мире, откуда пришел я.

– Почти. – Фродо прошелся вдоль стены лифта, как учитель перед классной доской. – Можно напоказ выполнять то, что декларируешь, но при этом негласно делать много того, что противоречит декларациям – просто, пока статус-кво не нарушается и всех это устраивает, все делают вид, что всё идет по плану. Так и здесь. Патрули Хозяина не любят дневное время, потому что некрофизиология ангов крайне чувствительна к солнечному свету. Поэтому у них есть негласный договор с бригадами Чато: Чато не особенно наглеет, а за это патрули позволяют его бандитам делать кое-какие свои делишки. Но – только днем. Если кто из них попадется патрулям ночью – договор не действует.

Като тихонько засмеялся. Фродо взглянул на него вопросительно.

– Все миры, оказывается, одинаковы, – объяснил юный самурай. – Когда у нас ловят разбойников, их казнят, объясняя, что они покушались на божественную власть и на священные установления страны. Но все при этом знают, что чиновники сёгуна могут поймать их только случайно, потому что там, в деревнях, власти чаще всего и нет никакой. Чиновники только приезжают собрать у крестьян налоги, а потом уезжают, и никакой защиты от разбойников не остается. Но уж если попался разбойник – держись! Нарушил божественное право…

Фродо кивнул.

– Ты прав, Като-кун.

Лифт остановился.

– Опустите оружие, – тихо сказал наш новый друг. – Здесь оно нам не понадобится. Здесь днем не бывает ангов.

И двери лифта распахнулись в яркое солнечное сияние, над которым тихо посвистывал приятный, свежий ветер. Мы были на вершине Цитадели. Перед нами простиралась колоссальная равнина, а вдалеке красноватой стеной с темной каймой лесов поверху вставал тот самый обрыв, с которого мы спустились вчера утром.

Вслед за этим я рассмотрел, что вершина башни представляет собой прямоугольную площадку, вымощенную крупными квадратными каменными плитами и огражденную невысоким, по пояс мне, каменным парапетом, поверху выложенным выпуклыми керамическими плитками, на которые так приятно было опираться – они почему-то совсем не нагревались под ярким солнцем. Мы обошли площадку по периметру, разглядывая все вокруг. В одном ее конце возвышалась башенка лифта, из которой мы вышли. Я вслух удивился тому, что башенка не выше, чем кабина лифта: где же машинное отделение? Выяснилось, что не трос тянет лифт вверх-вниз: его толкает какое-то поле.

В противоположном лифту конце площадки стояло нечто, что живо напомнило мне автомат с газировкой – вроде того, что стоял у нас на факультете (остро газированная, но пахнущая хлоркой прозрачная вода за одну копейку и оглушительно-сладкая, пронзительно желтая, с неизвестным, но и неизменным сиропом – за три).

Касаясь прохладных выпуклых керамических плиток рукой, я подошел к этому «автомату». Собственно, на источник газировки он не был похож ничем, кроме цвета и формы. Его передняя стенка была абсолютно однородной, без надписей, отверстий, щелей или дверец – только на уровне моего живота на гладкой серой поверхности выделялся черный, слегка шероховатый круг, размером примерно с мою ладонь.

Оглядывая огромную, теряющуюся в туманной дымке равнину, простирающиеся во всех направлениях вокруг нас могучие стены, каменные дворики и тускло-зеленые крыши Цитадели, мы постепенно собрались у Оракула.

Фродо встал перед ним. Я видел, что он волнуется. Позднее, во время одного из долгих перелетов, он рассказал мне, почему так волновался. Изучение Хозяина – а значит, противостояние ему, потому что Хозяину можно было либо подчиняться, либо противостоять – заняло у него десять лет, почти ровно половину его жизни на тот момент. Каждый день – кроме суточных дежурств в госпитале в последние четыре года – значительную часть своего свободного времени он посвящал вдумчивой, кропотливой, настойчивой работе, проводя долгие часы у мощного стационарного компьютера в своей крохотной комнатке на втором этаже старинного дома в городке Лиана. И всего восемь раз за эти долгие десять лет ему удавалось предстать перед Оракулом и получить ответы на те вопросы, на которые не могла ответить галактическая Сеть. Причем один из этих восьми раз – второй – Фродо потратил практически впустую, потому что полученный им ответ и так был ему уже известен. И вот настал девятый раз – и, как думал Фродо, последний. Он должен был задать едва ли не главный вопрос своей жизни.

Фродо положил ладонь – пальцами вниз, так было удобнее, потому что круг был расположен довольно низко – на черную шероховатую поверхность.

Мы молча стояли вокруг него. Помню, я думал о сущей ерунде: когда идет дождь – ведь здесь наверняка идет дождь – и кто-то приходит на экскурсию задать вопрос Оракулу, не противно ли класть вот так руку на мокрый круг? Я еще не знал, что над Цитаделью дождь не идет никогда.

Прошло несколько секунд, прежде чем Оракул тихим, но значительным и веским голосом торжественно сказал:

– Выскажите пожелание, в какой форме выдать ответ.

– В виде бумажной распечатки, – напряженным голосом сказал Фродо.

– Задайте ваш вопрос.

Фродо облизал губы и набрал воздуху в легкие.

– Где Хозяин?

Внутри Оракула что-то лязгнуло, и сбоку в подставленную левую руку Фродо выпала небольшая бумажка, размером не более кассового чека.

Фродо отступил и сказал мне шепотом:

– Теперь ты. Спроси, как найти его.

Я шагнул вперед и положил руку на шероховатый черный круг, оказавшийся леденяще холодным на ощупь.

Прошло несколько секунд, и круг словно растаял под моими пальцами. Это было довольно странное и неожиданное ощущение, но я не решился отнять руку от круга.

– Выскажите пожелание, в какой форме выдать ответ, – благожелательно сказал мне Оракул.

– В виде бумажной распечатки, – пробормотал я.

– Задайте ваш вопрос.

– Как найти Хозяина? – пробормотал я, чувствуя себя донельзя не на своем месте.

Оракул снова лязгнул, и Фродо принял у него второй «чек».

Так каждый из нас задал по вопросу. Вопросы подсказывал Фродо. Все они были сформулированы исключительно просто. Где Хозяин? Как его найти? Чем сейчас занят Хозяин? Куда он направится в ближайшие два месяца? Чего сейчас желает Хозяин? Чего больше всего опасается Хозяин?

Когда последний вопрос был задан и последний клочок бумаги лег в ладонь Фродо, Оракул замолк, и черный круг на его передней стенке перестал быть ледяным.

Мы отошли к парапету и, по приглашению Фродо, сели в кружок на каменных плитах. Для экскурсантов, оказывается, давалось полчаса свободного времени – после того, как все вопросы Оракулу будут заданы, можно было постоять на площадке, оглядывая окрестности.

Фродо прочитал нам вслух каждый из полученных от Оракула «чеков». Н-да, главное, как он и сказал в лифте, было понять полученные ответы правильно.

Где Хозяин? – «В одном из главных центров развития человечеств приводит в исполнение свой смелый план, который призван дать счастье всей Галактике».

Как его найти? – «Для срочной связи с Хозяином для его друзей уже свыше пятисот лет на многих мирах, в том числе и на Новой Голубой Земле, существует сеть Пунктов Обращения. Войдите в такой Пункт и обратитесь к Хозяину, письменно, устно или мысленно. Он обязательно услышит и примет сказанное к сведению».