Текст книги "Мост над рекой Нум-Хет. Повесть"

3

На девушке, которая сидела на переднем сиденье, была лёгкая куртка цвета зелёного чая. Таус знал, что эти куртки в традиционном стиле называются «сурани»: широкие рукава, едва заметная кисть на вороте и вышитый рисунок на левой лопатке. Но такую одежду уже почти никто не носил, поэтому молодой человек с любопытством разглядывал пассажирку – к сожалению, она сидела к нему спиной, так что он видел только красивые каштановые волосы с золотистым отливом, край куртки, да ещё сбоку сумочку того же цвета, но чуть бледнее. На сумочке покоилась её рука с тонкими пальцами и почти без украшений – только лёгкий браслет с двумя маленькими камнями.

Таус подумал, что в Японии традиционная одежда с широкими рукавами была только у именитых людей. Вспомнилась русская поговорка «спустя рукава». Но вот «сурани» очень удобны: они просторны, не стесняют движений и ничему не мешают, а у талии собираются невидимым поясом.

Мимо окон пробегали пустеющие рощицы, и вилась в отдалении речка вечернего цвета, с позолотой. Воздух казался прозрачным, а в салоне автобуса был полумрак, так что Таус вскоре задремал, прислонив голову к окну.

На одной из остановок по пути зашла девушка в чёрном пальто и села недалеко от Тауса, лицом к нему. Он обнаружил это минут пять спустя, когда проснулся. Девушка расстегнула пальто, чтобы было удобнее сидеть. Под ним оказалось короткое светлое платье из тонкой шерсти. Молодой человек исподволь любовался смуглым личиком девушки, которая с лёгкой улыбкой слушала музыку в маленьких наушниках, её стройными ногами и тонкими кистями рук. Он пожалел, что не взял с собой фотоаппарат, но потом подумал, что незаметно сделать снимок было бы не очень удобно, поэтому просто стоило насладиться её обликом прямо сейчас. Тем более, что ехать осталось минут пятнадцать.

На своей остановке Таус, вздохнув, встал и пошёл к выходу. Пассажирка в жемчужно-зелёном «сурани» уже стояла у выхода и сошла первой на той же остановке. Молодой человек подошёл к станции, изучил расписание автобусов, потом зашёл в придорожную закусочную и выпил кофе со сладкой булочкой. Обычно он никогда не брал с собой еду в поездки, предпочитая этому кафе по пути.

Когда он снова вышел на улицу, уже вечерело, и он быстрым шагом направился к мосту.

Таус не был тут уже года два, но помнил дорогу в деталях: узкая тропинка сворачивает налево, орешник, заброшенная будка, потом резко открывается вид на Нум-Хет, деревянный мост, рощица, а дальше первые дома городка.

У него всегда было какое-то чуть щемящее чувство, когда он снова возвращался сюда. Как будто за время отсутствия он что-то пропускал в своей жизни.

Таус перешёл через мост, отметив про себя, что в прошлый раз, кажется, мост выглядел как-то по-другому.

Едва он вышел из рощицы, как чуть не наткнулся на девушку в куртке цвета зелёного чая. Она сидела на корточках и, как ему показалось, что-то высматривала в вечерней траве. Таус подошёл, присел рядом и спросил, потеряла ли она что-то и может ли он помочь. Девушка, придерживая рукава «сурани», в это время осторожно моргала, чтобы со слезой из глаза вышло и то, что попало туда, – по всей видимости, какое-то насекомое, – но попыталась улыбнуться и ответила:

– Да нет, спасибо. В глаз просто что-то угодило, сейчас пройдёт.

– Юмилла? – поражённо спросил он.

– Привет, Таус.

Девушка наконец-то почувствовала, что глазу ничего не мешает, осторожно промокнула его салфеткой и поднялась.

– Привет. Не ожидал тебя увидеть. А ведь мы в одном автобусе, получается, ехали.

Юмилла кивнула.

– Почему не ожидал? Я тут живу. К сестре ездила в Эминар погостить.

Они неторопливо шли к домам. Таус спросил:

– Тебя проводить до дома?

– Вот мой дом. Ты уже забыл, где я живу? – удивилась она.

– И правда…

– Пока, Таус.

– До встречи!

Она едва заметно качнула головой, входя в сад. Он ни словом не обмолвился о прошлом, и она не намекнула. Наверное, это значит, что прошлое закончилось. История осталась в прошлом. Наступило будущее. Юмилла любила играть словами.

Дома была только мама: отец уехал в командировку. Девушка возмущённо рассказала маме про Тауса, на что та лишь улыбнулась и позвала пить чай. А от чая Юмилла никогда не отказывалась, тем более от черничного с шоколадными конфетами.

На следующее утро девушка пошла в кафе в утреннюю смену, но осталась до вечера: и Талина, и новенькая девушка, Аймари, отпросились по случаю Дня школы: у обеих родители работали учителями, и девушкам нужно было помочь с организацией праздников и по дому. День, впрочем, прошёл очень легко и быстро: посетители, как на подбор, были вежливые, что не каждый день встретишь. Юмилла вспомнила, как в последнюю поездку в Эминар она зашла в какой-то небольшой продуктовый магазин. Одна продавщица разговаривала по телефону, облокотившись грудью на прилавок, вторая что-то распаковывала. Первую Юмилла решила не беспокоить, у второй громко, вежливо и внятно спросила, продаются ли у них непрозрачные пакеты. Продавщица посмотрела сквозь девушку и стала распаковывать дальше. Поражённая Юмилла подождала секунд пятнадцать, развернулась и вышла. В следующем магазине молоденькая продавщица подала ей пакет, как показалось, ещё до того, как Юмилла успела спросить о нём.

Вечером мама с порога, разделывая мандарин, сообщила, что девушке звонил Таус.

– Симптоматично, – хмыкнула девушка, угостилась долькой мандарина и ушла умываться. – Вот увидишь, – продолжила она фразу через пятнадцать минут, – теперь каждый день будет звонить. А два года я для него не существовала.

– Мужчины вообще странные существа, как я заметила, – доверительно сообщила мама. – Только папе об этом не говори.

Юмилла рассмеялась и принялась за ужин.

На следующий день она сидела дома и увлечённо читала словарь японского языка, когда зазвонил телефон.

– Юмилла слушает.

– Привет, Юмилла!

– О! Таус. Не могу сказать, что твой звонок неожиданный.

– Почему это?

– Ты предсказуем, мачо.

– Хм. Ну ладно. Ты представляешь…

– Вежливые мачо всегда спрашивают у девушек, есть ли у них время поговорить, а не переходят сразу к делу.

– Ой. Ну извини. Есть ли у драгоценной Юми время поговорить?

Девушка подумала.

– Есть.

– Так вот. Ты представляешь, у меня последние дни какая-то беда прямо случилась.

– Какая?

– Сегодня мне нестерпимо захотелось колы. Я подхожу в магазине к холодильнику, вынимаю бутылку, а у неё крышка отлетает, и кола, разумеется, фонтаном наружу.

– Зрелищно, – согласилась Юмилла.

– Это одна беда. Иду домой, локтём чуть не взорвал пакет с чипсами.

– Жалко, что не взорвал, – посочувствовала девушка.

– Ну чего ты. А давеча, когда я заваривал чай, на свежевымытом полу случайно оказалась лужа заварки. Я не знаю, как это у меня получается. Уже два дня подряд то одно, то другое.

– Справляешься?

– Мне ужасно не хватает женского участия. Я сейчас себе чай налил и бутербродов сделал. Кроме того, что сдобная булочка липнет к зубам, пока всё идёт хорошо. Но я опасаюсь.

– Сдобная булочка, – задумчиво проговорила Юмилла. – Бутерброды.

– Да! Да! И я планирую лечь и тихо лежать, пока ничего не произошло.

– А я грустно гляжу на одинокий банан. Ты там береги себя. Не зацепи стул. Стол тоже не зацепи. Телефон не урони. Со шкафом осторожнее.

– Шкаф дальше. Ему ничего не грозит. Остальное в зоне риска.

– Ну я спокойна за шкаф.

– Это бы всё ничего, Юми. Но я гадаю, почему бутерброд оказался надкусанным с противоположной от меня стороны.

Юмилла уронила трубку и от смеха упала в кресло. Из трубки всё раздавались воркующие и призывные звуки. Отдышавшись, она снова взяла телефон:

– Ты пока жив?

– Относительно. У меня острая нехватка Юмилл в окружающей среде.

– Я намёков не понимаю и не буду понимать, даже если ты выразишься предельно конкретно и недвусмысленно.

– Это как отказ трактовать?

– Нет, – пояснила Юмилла. – Это просто очередная мудрость из моих уст.

– Я записал. То есть сегодня вечером мне возбраняется повести тебя в кафе?

– Понимаешь, дорогой Тау-руми. Я вчера весь день провела в кафе. Официанткой. И завтра мне предстоит примерно то же самое на полдня. Так что я буду отчаянно сопротивляться и звать на помощь, если ты меня поведёшь в кафе и сегодня.

– Сказать, что я просто удручён – это значит промолчать. А что сможет усладить твою душу?

– Тебе на размышление об этом даются примерно сутки, юноша. А теперь саёнара. У меня тут урок японского.

Таус невыразимо грустно попрощался и повесил трубку. Юмилла улыбнулась и снова принялась за чтение. Потом резко спрыгнула с кресла, взяла чистый лист бумаги и перо и, задержав дыхание, вывела в два столбца:

В цветы абрикоса влюбляешься каждый раз,

Стоит их только увидеть снова весной.

Полюбовалась размашистой надписью чёрной тушью по светло-бежевой бумаге, положила листок на стол. Вряд ли кто-то, кроме неё, поймёт намёк в этой надписи, подумала она и с чистой совестью пошла гулять. По дороге сорвала небольшую кисть винограда и дошла до реки, наслаждаясь сладкими ягодами, взрывающимися соком во рту.

Метрах в трёхстах от моста была тропинка, которая вела вниз, к самой воде. Летом тропинка зарастала буйной травой, радующейся солнцу, а сейчас растительность около неё напоминала семидневную щетину неопрятного старика: жёсткие стебли высохшей травы, вялый ковёр из налетевших листьев, уже утративших благородный цвет осени.

Виноград уже закончился, так что девушка могла внимательно и вдумчиво спускаться по крутой тропинке. Внизу было любимое место на больших камнях, частично покрытых мхом в местах, где они соприкасались. Юмилла села на один из камней и стала смотреть на воду реки Нум-Хет. На древнем языке это название значило: «Седая вода». Осенью это название было особенно понятно. Вся природа вокруг напоминала старость и увядание. Деревья – как пожившие и изведавшие на своём веку люди; равнодушные серые камни вокруг; река, которая при внешней живости была покрыта седой пеной от частых ударов о камни изрезанного морщинами берега.

Иногда брызги долетали до ног девушки. Юмилла подумала, что это похоже на острый и колючий взгляд из-под седых бровей.

– До чего же всё уныло, – произнесла она вслух и критически осмотрела себя. Блеклых цветов одежда, почти никакого макияжа. Очевидно, подсознательно она тоже поддалась настроению холодной осени.

Нерешительно звякнул телефон; девушка достала его и прочитала сообщение от Тауса. Фотография одинокого цветка и несколько слов: «Понял, что тогда я совершил ошибку. Простишь?»

Юмилла, как всегда, когда была в глубочайшей нерешительности, потёрла кончик носа. Было сильное искушение написать что-то в духе «Да нет» или… или вообще не отвечать. На последнем она пока и остановилась. Вода всё так же монотонно кипела в реке. Ледяной кипяток. Девушка вздохнула – изо рта пошёл пар, и она поняла, что, оказывается, замёрзла. Кисти рук порозовели. Она потёрла ладони друг о друга и быстро поднялась вверх. На поверхности – девушка всегда фантазировала, что она спускается в какое-то подземное царство – было теплее, и природа не казалась такой гнетущей. Деревья тихо стояли, облачённые в расписные «сурани», под ногами, вжав голову в плечи, прошмыгнула кошка, уносящая в зубах кусок чьей-то украденной сосиски. Спокойствие и ожидание чего-то было разлито в воздухе. Юмилла поймала пикирующий вниз красный лист и устроила его рядом с воротом куртки.

Дома мама встретила девушку словами:

– Я достала абрикосовое варенье. Действительно, что-то мы про него забыли. Хорошо, что ты напомнила.

Девушка улыбнулась и пообещала заняться этим вопросом вплотную. После чего написала в ответ Таусу то же самое двустишие, дополнив его словами: «Настоящую красоту абрикосов видно после цветения. А когда урожай соберут, будет ли рыцарь так же любить голые осенние деревья, как любил весной их цветы, едва увидев?»

Телефон молчал до поздней ночи. Когда Юмилла, второй раз напившись чаю с вареньем и тёплыми булочками, принялась за толстый том истории европейского искусства, снова пришло сообщение: «Я плохой садовник. Я просто случайный прохожий, на миг остановившийся перед красотой твоего цветения».

Девушка проворчала:

– Ну ещё ритуальное харакири сделай в знак своего поражения.

И легла спать. На щеках была едва уловимая полынная горечь от того, что волны воспоминаний никак не могли улечься, но ветер, освобождающий душу от сомнений, уже налетел и смёл все шаткие песочные замки.

Юмилла погасила лампу и спокойно заснула.

11 октября 2009

4

– Завтра подъём полшестого утра, – сообщил папа, пустив кольцо дыма в потолок и изысканно отставив трубку в сторону.

– Ты сумасшедший, папочка. У меня завтра работа в первую смену, – доброжелательно отозвалась Юмилла и мило улыбнулась отцу.

– Завтра выходной. У дяди Джалана завтра день закрытых дверей, и он просил передать тебе, что расписание смещается на день.

– О. Семнадцатое число, я и забыла. Ну тем более, высплюсь в выходной.

– Слушай, о дочка, слово отца, – пояснил папа. – Если отец сказал, что в пять тридцать, значит, в пять тридцать. Пешком никуда идти не придётся. Почти.

Девушка насупилась.

– Ну и чего я сегодня не так сделала? В чём провинилась? Где и на кого я косо посмотрела? На какой дороге не перевела старушку через перекрёсток? Кому не отпустила грехи? Чью конфету украла?

Шпетер внутренне улыбнулся, но перед дочерью нужно было изобразить полную серьёзность – в тон её же словам.

– Открой форточку, Юмилатэ.

Юмилла, изобразив глубочайшую покорность, встала, открыла форточку, приняла у отца трубку, выбила её о решётку камина, положила на специальную подставку, сделала книксен и села на место.

– Скажи, папочка, этот поступок искупил все мои грехи? Теперь мне не придётся вставать в полшестого утра завтра? – в голосе её сквозила надежда.

– Теперь, боюсь, придётся поднять тебя вообще в пять, – задумчиво проговорил отец. – Да-да, пожалуй, в пять.

Юмилла изобразила ужас на лице.

– Я правильно поняла, что каждое доброе дело добавляет мне в наказание ещё полчаса? Я логически мыслю, что если я буду вести жизнь уличной хулиганки, то мне разрешат спать до полудня? Разбитые коленки мне отлично пойдут.

Шпетер почесал переносицу, надел очки, пригладил бороду и веско молвил:

– Четыре тридцать.

– Молчу-молчу, – поняла девушка. – Это мне за то, что я слишком много болтаю. Хорошо, я буду молчаливой галлюцинацией.

– Я шучу. В районе шести будет достаточно.

Юмилла вздохнула облегчённо:

– Я счастлива.

– А три минуты назад тебе и это казалось неприемлемым, дочь.

– Потому что ты жулик и вымогатель.

– Это ты так с отцом разговариваешь? – поразился он.

– А ты тут кого-то ещё видишь?

Они разошлись, очень довольные друг другом. Юмилла пошла заниматься грамматикой древнего языка, а отец прогуляться с Нарумой.

На следующий день, едва забрезжил рассвет, она поднялась, недоумённо посмотрела на будильник, который с виноватым видом показывал без десяти шесть и тихонько звонил, вспомнила вечерний разговор и со вздохом поднялась. Долго искала впотьмах тапочки, не нашла и пошла умываться босиком. Ледяная вода и холодный пол привели её в порядок, тапочки тут же нашлись (одна на террасе, вторая под боком у спящего пса), девушка обулась и зашла на освещённую кухню. Отец заваривал в термосе чай и складывал бутерброды.

– Не будет ли угодно, – сонным голосом начала Юмилла, – многоуважаемому папе сообщить мне, куда мы так рано в выходной?

– Там видно будет.

Пёс Нарума недоумённо заглянул в кухню, вопросительно посмотрел на девушку. Она пожала плечами, выпила воды из кувшина и пошла к машине.

Отец сел за руль, и когда девушка устроилась на переднем сиденье, мягко вывел автомобиль на Абрикосовый проспект, неторопливо проехал вдоль спящих домов и просыпающихся магазинов и кофеен, завернул на улицу Стекольщиков и, осторожно проехав между двумя ажурными колоннами посреди дороги, резко взял высокую скорость и пулей вылетел на окраину городка.

Юмилла в первый момент схватилась за край сиденья, но потом, чуть привыкнув, расслабилась и только машинально упиралась ногами в пол, когда на опасном повороте отец забывал снижать скорость.

Наконец, они вылетели на автостраду, и отец взял вообще запредельную скорость. У девушки захватило дыхание, она чуть удивлённо глянула на папу, невозмутимо дымившего сигарой, но куда более важным ей казалось следить за дорогой и краем глаза выхватывать деревья, проносившиеся назад, как за бортом самолёта. Пока им не встретилось ни одной машины, и это казалось очень приятным, потому что иначе бы девушка вряд ли смогла сидеть молча.

Внезапно отец сбросил скорость, мягко притормозил и сказал:

– Садись за руль.

Юмилла на мгновение застыла, потом поняла, почему её подняли так рано, проворчала:

– Ну и методы у тебя, папка.

И перебралась за руль.

…Через полчаса она остановила машину и выдохнула:

– Всё. Дальше ты.

Она так и не поняла, что было сложнее: запомнить всё, что было связано с зажиганием, сцеплением, поворотниками, ручным тормозом и переключением передач – или то, что обязательно нужно смотреть в зеркало – или справиться с ужасом при появлении первой машины – или просто выдержать напряжение, которое сковало её с первого мгновения и не отпускало целую вечность – минут пять.

На обратной дороге девушка ревностно следила за всеми движениями отца, которые, к её молчаливой зависти, давались ему очень легко и без напряжения, словно он был единым целым с автомобилем и привык к нему, как привыкают с рождения к своим рукам и ногам.

Отец, словно задумавшись, снова разогнался до сверхсветовой скорости, но вместо городской дороги с размаху свернул на Жонглёрский тракт, на всех парах влетел по просёлочной дороге в просеку и помчался между деревьями, едва ли не задевавшими ветвями боковых стёкол.

– А можно мне осторожно поинтересоваться, куда мы едем? – осведомилась Юмилла.

– В одно из моих любимых мест. Просто полюбоваться морем.

– Морем? – удивлённо спросила девушка.

Шпетер с улыбкой кивнул, но на дальнейшие вопросы не отвечал.

Вскоре деревья расступились, и на опушке обнаружилось огромное каменное строение, которого не было видно за деревьями. Шпетер вышел из машины и пригласил девушку за собой.

Винтовая лестница оказалась бесконечной. Она гулко звенела под ногами с каждым шагом, перила вибрировали, а далеко вверху сиял кусочек неба. Строение снаружи показалось приземистым, но внутри заставляло немного сжаться от осознания своего ничтожества. Юмилла удивилась, что никогда не бывала тут раньше.

Через несколько минут они поднялись наверх и вышли на площадку, где бушевал ветер, было довольно холодно, а за каменными перилами играло тёмное море блёклой жёлтой редеющей листвы. Девушка подошла к краю, опёрлась руками на перила и долго-долго любовалась волнами, ходившими по мрачной поверхности листвы, наскоро спрятавшей под собой тайны леса, утренних дорог, заблудившихся путешественников, странных находок и случайных встреч.

Листва, обнажая скупые ветви на верхушках, ходила, как тяжёлое животное, из стороны в сторону, нервно волновалась под порывами, теряла листья гроздьями и куталась сама в себя, пытаясь сберечь остатки тепла давно ушедшего лета. Наконец, девушка оторвалась от зрелища, резко повернулась и сказала:

– Пойдём?

Отец кивнул, и они спустились вниз. Домой ехали неторопливо, по пути подкрепившись чаем и бутербродами. Дома Юмилла почему-то очень долго думала о том, каким оказался лес сверху. Как он волновался, жил своей непостижимой жизнью, чем-то мучался, а может, и был совсем равнодушен, подчиняясь воле слепых порывов ветра. Никаких аналогий в мыслях не возникало, ничего не открылось заново, но почему-то казалось, что это впечатление очень важное. Девушка взяла лист бумаги и медленно, знак за знаком, записала свои впечатления в семь небольших ровных столбцов. Вклеила лист в свой дневник, в который писала очень редко, и спрятала под подушку.

Вдруг подумалось, что лес напоминает город. Суета, постоянное движение, каждый сам по себе, в ветер все кутаются и пытаются быстрее исчезнуть, теряют листья и молчат…

Часы в гостиной пробили десять утра.

Срочно потребовалось разбавить одиночество. Юмилла позвонила Талине, и они договорились встретиться через час в центре и прогуляться вместе. Едва она положила трубку, как телефон зазвонил сам, девушка вздрогнула и подняла трубку.

– Алло?

В трубке таинственно дышали. Потом раздались гудки. Юмилла пожала плечами, укуталась в плед и, взглянув на часы, решила прочитать страничек десять книги, которая лежала у подушки. Телефон звякнул снова, но тут же замолчал. Девушка нахмурилась: стало неуютно. Наконец, телефон опять жалобно и протяжно зазвонил, Юмилла схватила трубку и сказала:

– Не молчите в трубку, пожалуйста.

Её озарила внезапная догадка: Таус?

– Доброе утро, Юми, – раздался голос в трубке. Таус.

– Тау, признайся честно, это ты звонил ещё два раза?

– Полтора, – уточнил голос в трубке. Он казался уставшим и слегка растерянным.

– У тебя явно что-то стряслось.

– Ну вообще да… – Он замолчал.

– От тебя ушла девушка? – терпеливо спросила Юмилла, глядя на жёлтый лист, приклеившийся к стеклу снаружи. Неужели дождь?

– Откуда ты знаешь?

– Ну а что ещё у тебя может стрястись. – Нет. Не дождь. Просто лист застрял кончиком в деревянной раме, прижался к стеклу и зяб на ветру. Юмилла почему-то представила, как если бы она оказалась совсем раздетой на ветру, где некуда спрятаться, кроме продуваемого деревянного строения. Захотелось натянуть плед до носа.

– Наверное, я тебя отвлекаю, – наконец, сказал Таус.

– С одной стороны, на такие вопросы вежливые люди никогда не ответят «да», – проговорила девушка. – С другой стороны, если не ответить «нет», можно действительно забыть обо всех делах.

Её неожиданно стал раздражать Таус. Почему его нужно постоянно развлекать и поддерживать, как маленького? Девушка осадила себя: ей стало неприятно, что она почувствовала раздражение к человеку, который относился к ней довольно уважительно, хотя и забыл о ней года на два. Она постаралась говорить теплее, и попрощались они очень доброжелательно, договорившись встретиться на следующий день. Отложив книжку, Юмилла подумала, что она поступает очень непоследовательно, и стала собираться.

Талина ждала её у магазина «Глобус», что было хорошей идеей: в книжном было тепло, пахло кофе и, наконец, оказалось очень много книг. Это отвечало пристрастиям обеих подруг. Талина между делом рассказала о встрече с очень необычным молодым человеком. Это было знаменательно: её редко занимали молодые люди, потому что требования к представителям семейства принцев у неё были очень строгие. Сейчас же, по всей видимости, даже она немного увлеклась. Юмилла с удовольствием слушала мягкий голос обычно молчаливой подруги.

Потом почти без перехода Талина рассказала, что вчера вечером ей звонил Таус, старый её знакомый, рассказал, что у него душевная драма и даже уговорил встретиться и поболтать в дружеской обстановке. Юмилла рассказала об утренних звонках, девушки пришли в замечательное настроение и решили, что из двух вариантов – прийти на встречу вместе или вообще не прийти – вселенская справедливость заключается в том, чтобы обеим не прийти. В связи с чем было очень логично и последовательно решено, что всё-таки стоит встретиться с ним вместе и мудро выслушать его терзания. Осталась мелочь: назначить ему встречи в одно и то же время. После стратегического планирования за чашечкой кофе и пирожными был выработан гениальный план: Юмилла назначает встречу на четыре часа пополудни, а Тамила на пять тридцать. Юмилла опаздывает, звонит ему и просит задержаться. Опаздывает всё сильнее, Таус нервничает и пытается дозвониться Талине, чтобы перенести встречу, но она не берёт трубку. Наконец, они обе входят в кафе, где назначена встреча, с разных входов.

Очень довольные друг дружкой, после обеда девушки расстались до завтра. Юмилла пришла домой и села за очередной урок японского.

К вечеру полил дождь и начал грохотать гром. Было очень уютно слушать тихую музыку, прерываемую раскатами, от которых временами дребезжали стёкла, пить горячий чай, сидя с ногами в кресле, и читать про Сантьяго и Тиэко…

Утром дождь так и не закончился. Юмилла добежала до кафе, повесила мокрый плащ, наскоро причесалась и начала готовить помещение. Особого наплыва посетителей не ожидалось, впрочем, так что несколько часов до смены Аймари прошли очень спокойно. Юмилла любила эту девушку, чуть легкомысленную, но приветливую и добрую. Благодаря ей она сдружилась с Талиной, до этого казавшейся ей довольно замкнутой. Когда хозяин кафе раскричался по поводу какой-то провинности Аймари и хотел было уволить девушку, Талина написала на листке бумаги заявление об уходе и принесла ему. Он удивился, и Талина объяснила ему, что ей неприятно будет работать в заведении, где нет никакого уважения к сотрудникам. Джалан разозлился было ещё больше, но тогда Юмилла тоже написала заявление и с улыбкой протянула ему. «Самураи», – проворчал хозяин и повысил всем трём девушкам зарплату. Юмилла после этого подошла к Талине и похвалила за смелый поступок. Они разговорились, выяснили, что у них масса общих знакомых, и с тех пор общались каждый день.

Аймари пришла на работу прямиком со свидания с большим букетом свежих роз, мокрая и очень довольная, засыпала Юмиллу новостями и комплиментами. Настроение сразу поднялось до небес. Девушка позвонила Талине, и над Таусом решено было смилостивиться: отменить встречу совсем – по крайней мере, до хорошей погоды.

На следующий день Юмилла узнала, что молодой человек уехал из городка насовсем. Стало немного грустно, как будто очередное лето прошло, не успев начаться. Выходной девушка встретила, стоя у окна и любуясь на струйки дождя, медленно сползающие вниз по стеклу. Она подумала, что это слишком похоже на слёзы. Вытерла влажные щёки и пошла завтракать.

Осень пробралась в каждый уголок дома и напоминала о себе каждую секунду.

25.10.09