Текст книги "Зимняя жара. Реальное фэнтези – Том III – Ложная правда"

Чутьё его не подвело.

Первую волчицу он заметил со спины и в эту спину, не раздумывая, выстрелил. Выплюнул новую стрелу в руку, уложил на лук, увидел выглянувшую из-за куста голову с характерной высокой огненно-рыжей причёской, и послал ей быструю смерть, тоже не целясь. Ему показалось, что он слышит хруст черепа, пробитого возле виска. И не удивился, поскольку в такие моменты все его ощущения обострялись, и он словно переставал существовать в этом явном мире. Даже для себя, для своего тела. Казалось, за него действует кто-то другой, кто-то вовне, кто видит происходящее со стороны, кто думает, не думая, и действует, не прилагая усилий.

Ещё одну волчицу он сбил с ветки склонившегося над оврагом дерева. Она успела крикнуть и её падение привлекло внимание подруг. Кусты вокруг Гури ожили. Он метнулся в сторону, и почти одновременно выпущенные стрелы просвистели у него за затылком. В ответ он выпустил две подряд, наугад, но удачно, потому что два куста больше не шелохнулись, а по остальным, бросив ставших ненужным лук, он пронесся в двойном вихре топора и кинжала, так что какое-то сопротивление оказали лишь три последние противницы. Одна даже показалась ему хорошенькой, но он изуродовал её лицо гримасой боли, когда рассёк горло и отрубил вскинутую с мечом тонкую кисть.

В итоге в первой засаде Гури насчитал восемь волчиц. Когда с ними было покончено, он подхватил лук и последовал примеру Дэс’кари Сину, взобравшись на вершину склона. Отсюда он увидел, что сам Дэс’кари Сину опередил его: широкополая шляпа уже перестала порхать по кустам, кружила в смертельном танце на дне оврага и оттягивала на себя всё новых волчиц. Которые ещё не поняли, что нужно не нападать и даже не сопротивляться, а бросать всё и спасаться бегством.

Гури помог им в этом. Со второй засадой он расправился ещё быстрее, чем с первой. Удивился тому, что убивать женщин ему доставляет некоторое удовольствие. Вероятно, в силу новизны ощущений. Мелькнула мысль, что, вспарывая живот одной, он тем самым уничтожает разом несколько, ещё не рожденных, врагов. Мужчины обычно умирали молча, стиснув зубы. Эти же ругались и яростно визжали. Если успевали.

Одну, как ему показалось, самую старую, он умышленно упустил, и она, отбежав на четвереньках на безопасное расстояние, остановилась и завыла так, что её услышал весь овраг. Так что последние Вулчаки уже просто бежали вверх по склону, иногда прямо навстречу его топору, не думая больше об охоте, в панике, не разбирая дороги. Все, кто попытался миновать его на расстоянии вытянутых рук, остались лежать там, где он их встретил. Лишь одна осмелилась проститься с ним стрелой, но споткнулась, пронзённая в спину из лука Хока, который вдвоём с Цэрном оказался у беглянок в хвосте. Оба были окровавлены и, скорее всего, ранены, однако держались на ногах и смотрели на Гури с удивлённым уважением. Он ведь редко позволял себе танцевать с врагами в полную силу, как сейчас. Ему никогда не нравилось привлекать к себе излишнее внимание.

– Надеюсь, мы тебе не помешали, – только и смог сказать Хок, а Цэрн размазал по лицу кровь и улыбнулся.

Внизу оврага он встретили Троша и Зили. Трош сидел над телом убитого брата. Их шеи Ружа торчало две стрелы.

– Они не дали ему защититься, – выдавил Трош, обламывая наконечники и вытягивая стрелы. – Подстрелили, как зайца…

– Нет, он не бежал, – напомнил Зили. – А ты отомстил за него.

Гури осмотрелся. Дэс’кари Сину стоял на почтительном расстоянии, за кустом, и ждал. Махнув ему рукой, Гури побежал к брошенным носилкам. Одни лежали неподвижно, вторые дёргались, но из них торчала стрела. Он первым делом открыл последние.

Связанный Бокинфал был бледен и морщился от боли. Стрела попала ему в ногу, похоже, неопасно, в мякоть икры. Крови было немного. Неприятно, но жизнь вне опасности. Тот и сам это понимал, потому что сразу же спросил, как там с Пенни.

Когда они с Дэс’кари Сину заглянули во вторые носилки, сперва им показалось, что она мертва. Девушка лежала на боку, прикрыв веки, и не подавала признаков жизни. Только когда окровавленные пальцы Дэс’кари Сину отняли край шкуры и прижались к шее, ища пульс, ресницы ожили, она распахнула глаза и вопросительно уставилась на Гури.

– Это ведь не были вабоны? – спросила она. Потом её взгляд упал на затенённое краем шляпы лицо Дэс’кари Сину. – Это не ди… не шеважа.

– Нет, он не из наших, но он друг. – Гури оглянулся на Бокинфала и утвердительно кивнул. – Ты можешь идти сама?

– Могу, – неуверенно согласилась Пенни, вспоминая свою не слишком приятную попытку на последнем привале. – Только мне бы одеться…

– Теперь одежды много, – заверил её Гури, указывая на дно и склоны оврага.

Пенни присмотрелась и увидела не одну дюжину лежащих в самых причудливых позах тел с рыжими головами. У некоторых головы лежали рядом с телами. Судя по странным высоким причёсками и небольшому росту, они все были женщинами.

– Кто это? – поразилась она.

– Волчицы. Долгая история.

– Так вы тоже воюете друг с другом?!

– Иначе было бы слишком просто, – ответил Гури и посмотрел на странного мужчину в причудливой шляпе. – Можешь пока расспросить её. Она понимает общий. А я подберу ей одежду.

Мужчина разглядывал Пенни. В нём странным было всё, но особенно глаза, спокойные и холодные, а главное – узкие, как две щёлки. Ей даже сперва показалось, что он жмурится.

– Я ищу карту, – сказал он с незнакомым выговором. Пенни мало приходилось говорить на кенсае, она только недавно начала его учить, однако ни Руна, ни Везник, ни Гури не произносили слова так отрывисто и с таким цоканьем на конце каждого слова. – Ты была в том доме. Ты видела карту?

– Какую карту?

– Свиток. На нём рисунок. Можно найти реку, лес, горы. Карта моего отца.

– Нет, не видела.

– А тот? – Шляпа повернулась в сторону Бокинфала, который сидел на носилках и со стонами пытался извлечь из ноги стрелу. Руки у него были по-прежнему связаны.

– Кажется, нам второй раз повезло, – крикнула она ему. Бокинфал пожал плечами и изобразил улыбку.

– Если ногу не потеряю, то можно считать, что да.

– Он спрашивает, не видели ли мы в доме Кадмона какую-то карту, на которой изображён Торлон.

Узкоглазый напряженно прислушивался к звукам чужой речи.

– Скажи ему, что нет. – Бокинфал сумел наконец переломить древко и потянул за оперенье. – Ааааа! Тэвил! Как же больно! – И закончил почти буднично: – Обычно карты бывают в другом месте.

Пенни перевела. Теперь узкоглазый внимательно следил за действиями Бокинфала и ждал пояснений. Только желваки на широких скулах выдавали его напряжение.

– Уточни, пожалуйста, свою мысль, – поторопила Пенни. – Мне кажется, он нервничает.

– Сочувствую, но в нём нет ни одной дырки от стрелы. Мммм…, больно!

– Если ты ещё не понял, они на пару с Гури нас спасли.

– Да уж вижу. Доблестно перебили кучу рыжих девиц. Если бы меня не связали, как тушку, втроём мы бы справились быстрее.

– Что ты хотел сказать про «другое место»?

– Ладно, передай ему, что если он хочет глянуть на старые карты, то ему придётся пробраться непосредственно в замок и спросить главного писаря, то бишь Скелли. Добавь, что гвардейцев там побольше, чем этих девиц. Пара писарей тоже неплохо владеет оружием. Сам Скелли честно за свои карты и рукописи сражаться не будет, но спиной к нему всё равно лучше не поворачиваться – при нём всегда отравленный нож. И пожелай от меня успеха.

Когда Пенни перевела эти слова, глаза человека в шляпе сделались совсем узкими, он сверкнул ими на Бокинфала так, словно готов был вот-вот на него накинуться, однако вместо этого он в следующее мгновение просиял и крикнул Гури, возвращавшемуся в обнимку с ворохом одежды:

– Я не пойду с вами дальше. Теперь я знаю, где может быть карта. Прощай!

И, не дожидаясь ответа, заскользил размашистым шагом прочь по оврагу, то и дело подталкивая себя шестом.

– Куда вы его? – поинтересовался Гури, ничуть не удивляясь подобной скоротечности их нынешней встречи. – Вот, одевайся. Тут есть, из чего выбрать.

– Твой странный друг, – пояснил Бокинфал, – решил, что сможет в одиночку взять штурмом замок и завладеть его сокровищами. Кстати, там у тебя не найдётся тряпки перевязать мою многострадальную ногу.

Гури вытащил из-под вороха меховых шуб, безрукавок, юбок и штанов широкий мелко плетеный пояс и кинул ему.

– Я и забыл, что вы не умеете ткать, – усмехнулся Бокинфал.

– Умеем. Нам просто некогда, – ответил Гури.

Бокинфал расхохотался, чем немало поразил собиравшихся в дальнейший путь дикарей.

– А что до твоего замка, – продолжил Гури, – то я бы не завидовал тем, кто захочет помешать моему странному другу добыть то, что он хочет.

Только сейчас Пенни сообразила, что не увидела на человеке в шляпе никаких ран или хотя бы просто порезов. Только чужую кровь на руках. Много крови. При этом она собственными глазами видела, как на него набрасывались буквально стаи разъярённых воительниц с мечами и луками наперевес. Теперь они все лежали там, где их нашёл его… нет, не меч, не топор и даже не нож, а невзрачный шест, такой с виду примитивный и безобидный.

Гури тоже не выглядел измождённым или раненым. Но эта одежда…

– Вы сняли её прямо с них?

– Они сняли шкуры с животных, я снял шкуры с них. Какая тебе разница? Одевайся в то, что есть. Ты можешь идти, а у меня осталось мало людей, чтобы тебя нести.

– Отвернитесь.

– Сама распутаешься?

Положение у девушки было незавидное.

– Нет, помогите.

Он наклонился, развернул её тёплый кокон и снова выпрямился.

– Дальше давай сама.

И пошёл, не оглядываясь, к своим, занятым сооружением чего-то в виде волокуш. По всей видимости, они не хотели оставлять мёртвых товарищей на съедение настоящим волкам и намеревались тащить их до дома. Свободных рук больше не осталось. Бокинфала они ещё готовы нести, но лишь затем, чтобы не дать ему убежать.

Дрожа от холода, она скинула с себя последнее и стала быстро натягивать чьи-то толстые штаны. В ворохе принесённой ей одежды было что-то и вроде нижних юбок, однако она не могла заставить себя надеть их, живо представив себе, что они только что согревали чьё-то грязное тело. Слишком брезговать не приходилось, всё это Гури снял с трупов, но то, что соприкасалось с их укромными местами… нет, бабушка бы это наверняка не одобрила.

Пенни старалась не замечать любопытных взглядов мужчин. Когда холодные штаны были надеты и зашнурованы на поясе, она встала на шкуры и первым делом подобрала подходящую обувь. В тех мужских сапожищах, в которых она недавно справляла нужду, она не прошла бы и ста шагов. Босые ноги мёрзли. Голая спина тоже. Соски сморщились до боли. Кто-то из дикарей что-то сказал, и остальные заржали. Нет, чтобы мёртвыми заниматься! Пенни так замёрзла, что подумала о стыде, лишь когда просунула руки в затвердевшую на холоде безрукавку, а поверх неё надела мехом внутрь длинную шубу и впервые ощутила подобие тепла. А ещё запах чужого пота и страха.

Ноги, ноги! Куда спрятать ноги?

Большого выбора Гури ей не предоставил. Дикарки явно не утруждали себя заботами о внешнем виде, и носили всё одинаковое: грубо сшитые из лоскутов кожи высокие сапоги на меху. Одни были малы, в других что-то хлюпало, вероятно, кровь, но они пришлись в пору, и Пенни не стала привередничать.

– Красиво! – похвалил её Бокинфал.

Заматывая ногу, он всё это время наблюдал за ней!

– Тебе помочь? – предложила она, пропуская замечание мимо ушей и натягивая рваные варежки.

– Пристрелить ты меня не сможешь, а больше мне помочь нечем.

– Что, так болит?

– Уж как-нибудь переживу.

– Мы уходим! – Гури подошёл, глянул на ногу пленника и подозвал двоих носильщиков, не тех, что были прежде.

Пенни он протянул лук с порванной тетивой, чтобы на него опираться, и велел надеть снегоступы. У женщин они оказались точно такими же, как и у его воинов. Пенни ходила в таких когда-то в детстве, но успела отвыкнуть. Присев на корточки, как могла, привязала к сапогам. Жилы вели себя на морозе не лучшим образом, так что одна подвязка порвалась, но оставшейся, рассудила девочка, должно было хватить.

Когда они тронулись дальше, стало уже совсем темно. Сооружать факелы дикари либо не умели, либо ленились. Либо их зрение было гораздо сильнее, чем у Пенни, которая шла в основном на мерцающий свет посудины, служившей им для переноски огня. Наверняка, если бы она задумала бежать, всякую её попытку пресекли бы на корню. Снег похрустывал и с обеих сторон, и сзади. Хотя о бегстве она даже не помышляла. Поймала себя на мысли, что если бы оказалась тут ночью совсем одна, боялась бы повстречать дикарей. А теперь они вокруг неё – и чего ей, спрашивается, больше бояться? Самое страшное уже позади. Осталось лишь ждать развязки. И брести, неведомо куда и зачем.

Раз её нынешние спутники уверенно идут, невзирая на темень, видать, их избы, или чем там они пользуются, где-то неподалёку. В ином случае они бы остановились на ночной привал. Эта её догадка имела какое-то отношение к появлению в такой опасной близости врагов в лице дикарок с луками, однако Пенни так и не додумала эту мысль. Они уже миновали овраг, оставили позади несколько полян, откуда можно было увидеть чистое небо, сплошь усыпанное радостными огоньками, перешли просеку, оставленную, как поняла Пенни, виггерами, уходившими этим путём на заставы, и снова углубились в чащу.

Бокинфал помалкивал, покачиваясь где-то позади в носилках. Она думала о нём со смешанным чувством. Они совсем недавно познакомились, но уже вместе пережили такое, что другому не выпадет за всю жизнь. Похоже, он действительно любит её, пытаясь защищать и подбадривать. Любит по велению сердца, а не только по тяге, как говорится, «переднего хвоста». Против чего, кстати, она сама ничего не имеет, упиваясь в душе этим новым для себя ощущением. Раньше как-то так получалось, что её хотели «неправильные» мужчины. Те, от которых она стремилась держаться подальше. Кроме, разве что Бриана, соседского парня, который отчаянно пылал к ней своей детской страстью и которого она любила… изводить женскими проказами и добродушными розыгрышами вроде того, когда сделала вид, будто он застал её врасплох в тазу, где она, голая, мылась, получая несказанное удовольствие от постороннего взгляда. С Бокинфалом теперь было всё по-другому, по-взрослому, он не подглядывал за ней, а смотрел обычно прямо и восхищённо, она имела возможность в этом убедиться, однако разобраться в собственных чувствах к нему пока не могла.

Когда, наконец, впереди и чуть правее она заметила за деревьями нечто вроде оранжевого зарева, ей почему-то сделалось страшно. Сейчас она окажется в лагере дикарей, которые с незапамятных зим были врагами её народа и причиной многих поступков, становившихся со временем традициями. Сегодня она знала, что когда-то они были частью вабонов, но по чьей-то недоброй воле превратились в изгоев и теперь всячески оправдывали своё утвердившееся положение. Никто не пытался вернуть их обратно, да они и сами едва ли помнили те времена, когда в Вайла’туне можно было повстречать рыжих соплеменников и пожелать им доброго утра или спокойной ночи. Зарево означало «костры». Костры означали «огонь». Дикари завладели его секретом, воспрянули, говорят, духом, забыли многие страхи и теперь мыслят расквитаться с вабонами за долгое унижение. Какую во всём этом Гури уготовил роль ей и Бокинфалу? Заложников? Вероятно, в лучшем случае. Вряд ли он стал бы возиться с ними, если бы не отличал от тех, с кем, не задумываясь, расправился на задворках поместья Томлина. Но было и другое объяснение: они не заложники, а пленники, которых будут допрашивать и мучить, чтобы получить какие-нибудь важные сведения о том, о чём она не имеет ни малейшего представления. Кто знает наверняка, на что способны дикари? бабушка их всегда очень боялась. Только виду не показывала и на словах иногда даже жалела.

Бокинфала, качавшегося в носилках, донимали похожие мысли. Из головы у него не шла встреча с тем узкоглазым незнакомцем, которого он невольно натравил на Меген’тор, где ему обязательно повстречаются Рэй и остальные ребята. Перед незнакомцем его совесть была совершенно чиста, а вот за собратьев по оружию он теперь сильно переживал. Потому что, несмотря на стрелу в ноге, прекрасно видел, на что этот узкоглазый способен. Причём с одной только палкой. Если бы Ротрам заполучил такого бойца в своё распоряжение, с остальными он мог бы легко рассчитаться и попрощаться за ненадобностью. В поисках какой-то карты он будет сметать всё на своём пути, пока не отыщет её или не схлопочет стрелу в спину. Если он догадается первым делом спуститься в подземелье, быть может, ребята Рэя вернутся к Ротраму без потерь. Если же они повстречаются где-нибудь на винтовой лестнице башни… лучше об исходе не думать. Хотя, почему, собственно, они обязательно должны набрасываться друг на друга? Узкоглазый наверняка хитёр и постарается не привлекать к себе лишнего внимания. Тем более что сейчас, когда замок потерял сразу несколько столь важных личностей, там должна твориться полная неразбериха с тем, кто главный, кого нужно слушать и слушаться, кто свой, кто чужой, и куда всё это дружно катится. Если им с Пенни суждено туда вернуться, кто знает, что и кого они там застанут? Мерзкая сова Йедда, будем надеяться, сгинула, прихватив с собой своего губошлёпа Кадмона и его подлую девицу Анору. В замке за главного остался Скелли. И всё? Бокинфал мог, конечно, просто не знать об остальных, но по рассказам Пенни и собственным наблюдениям получалось, что больше никто на право восседать в тронной зале не претендовал. Есть, правда, военачальник Тиван, есть отец этой самой Аноры Скирлох, есть даже разжалованный при всех сын Демвера Железного Гийс, однако едва ли кто станет им потакать, особенно когда все только и думают, что о себе и собственном спасении. Причём для кого-нибудь оно может быть связано не столько с именами прежних эделей, сколько с новыми, включая самих захватчиков. Если это разноцветное воинство состоит не из дураков, они должны смекнуть, что открытое нападение хоть и принесёт победу и захват замка, гораздо менее выгодно, нежели вторжение тихое и незаметное, под видом, скажем, избавителей от прежних невзгод. Зачем убивать ни в чём не повинных мирных людей, которые могут обозлиться и из испуганных матерей и отцов семейств превратиться в отчаянных сорвиголов? Они падут в неравном бою, но успеют наломать кровавых дров. А если будут действовать заодно, кто знает, быть может, им улыбнётся удача, и для недальновидных великанов этот штурм окажется последним. По крайней мере, для многих. Будь Бокинфал их командующим, он бы разом ввёл всё войско в Вайла’тун, но при этом настрого запретил пускать в ход оружие. Чтобы жители увидели одновременно мощь и доброту непрошеных гостей. Встать на их сторону не будет считаться предательством. Потому что переход не будет вызван страхом за свою жизнь. А выбор всегда есть у всех. Многие в Вайла’туне по-прежнему вспоминают добрым словом Ракли. И верят в то, что он жив. Кстати, вполне возможно. Тот пленник, что хохотал из-под пола в клетях, когда они пришли туда со Скелли устанавливать порядок, говорят, и есть Ракли. Только тронувшийся головой. Если его достать оттуда и отмыть, ещё неизвестно, чья возьмёт. Ведь говорят же также, что он сошёл с ума задолго до того, как бежал его сын и как его самого свергли бывшие сотоварищи. И ничего, правил. Чтобы всё это узнать, нужно совсем немногое – выжить. Дикари явно предназначили их с Пенни для какой-то цели, но только что это за цель?

Ждать развязки оставалось недолго. Бокинфал тоже заметил, что конец путешествия близок. Носилки задвигались быстрее. Он изловчился повернуться на бок и в разрезе шкур впереди увидел то же, что видела Пенни – оранжевое зарево между чёрными деревьями. Дикари вернулись домой.

Более необычного зрелища, чем предстало глазам Бокинфала, когда его уложили на снег и позволили сесть, он не встречал.

Просторная поляна была сплошь в весело потрескивающих кострах. Самый большой, посередине, походил размерами и нравом на жертвенный костёр у Томлина. Он гудел на ветру, щедро разбрасывая искры. Остальные, поменьше, обступали его со всех сторон, как волчья стая – кабана. От костров исходил какой-то особый жар, будто в них горели не простые дрова, а те, о качествах которых ведали только местные жители. Так ли это на самом деле, сказать было трудно. Бокинфал впервые подумал, что попал не просто к дикарям, а к настоящим хозяевам Пограничья, которые, в отличие от любого охотника или дровосека из Вайла’туна, знают тут всё и вся.

Как ни странно, вокруг костров никто не сидел. Огонь горел сам по себе.

Люди появились не сразу. Бокинфал увидел их приближающиеся тени по краям поляны. Воины с луками и копьями. Никаких женщин или детей. Они обступили Гури и о чём-то коротко с ним перемолвились. Потом подхватили главные носилки с одеждой и оружием, приняли у измождённых собратьев концы волокуш с телами родичей и потащили всё это куда-то обратно за костры. Только тогда раздались первые голоса, некоторые из них – женские. Голоса начали переговариваться. Кто-то вскрикнул. Кто-то зарыдал. Негромко. Крик больше не повторился. Плач затих.

Подошёл Гури с помощником. Помощник присел на корточки возле ног Бокинфала и принялся пальцами и ножом развязывать замёрзшие путы. Никто не счёл нужным что-либо говорить. Бокинфал поискал глазами Пенни. Она оказалась стоящей поодаль, словно позабытая всеми и опирающаяся на сломанный лук. Одетая в некрасиво сшитые шкуры, висевшие на ней мешком. Не то, что та соблазнительная одежда, которую кто-то сорвал с неё для жертвоприношения. Сердце Бокинфала кольнула ревность. Одна надежда на то, что те, кто это с ней сделал, теперь лежат мёртвыми среди обгоревших балок поместья. И пусть так будет с каждым, кто захочет причинить ей зло!

– Теперь ты можешь идти, – сказал Гури.

Только встав на ноги, Бокинфал осознал, насколько замёрз от долгого лежания. Костры соблазнительно манили теплом, но помощник Гури ухватил его за локоть при первой же попытке двинуться им навстречу.

– За мной.

Невесть откуда возникшие воины взяли Бокинфала в кольцо и повели. У него оставались связанными руки, он мог бы изловчиться и обезоружить шедшего впереди с опрометчиво торчащим из-за пояса кинжалом, но рисковать не стал. Пенни за ним не поспеет. Значит, надо ждать, когда она окончательно восстановит силы, и лишь тогда использовать первый же подходящий случай. А ещё бы хорошо определить, в каком направлении находится Вайла’тун. О просеке, которую незадолго перед этим видела Пенни, он, разумеется, не догадывался.

Провожатые обошли костры справа, и только тогда стало понятно расположение их лагеря.

Дикарей не было на земле потому, что они все рассредоточились по деревьям, обступившим поляну. Кто сидел, кто стоял на толстых ветвях, наслаждаясь согревающим светом огня, старики и старухи возлежали на растянутых шкурах, дети запросто сновали по веткам или жались к матерям. Некоторые только сейчас, узнав о возвращении отряда, выходили из странного вида кожаных гнёзд-шатров и недоверчиво взирали сверху вниз на новоприбывших.

Гнёзда их напоминали плетёные ульи диких лесных пчёл, которые иногда приносили из Пограничья охотники и продавали на рыночной площади как удивительно прочные и красивые поделки. Какие-то гнёзда были подвешены на ветках всё равно что огромные мешки, другие – растянуты как крылья летучих мышей между сучьями, третьи возвышались почти настоящими полукруглыми шатрами на развилках особо толстых ветвей. Конструкции эти не отличались изяществом, но выглядели добротно сшитыми и прочными. Во всяком случае, снег на них не задерживался, а будь то подвешенное, натянутое или стоячее положение, оно нисколько не мешало этим странным людям выходить наружу и так же проворно скрываться внутри.

С земли на деревья вели сброшенные сверху верёвки, точнее, верёвочные лестницы. Бокинфал оценил простоту их конструкции: вдоль одной-единственной верёвки были навязаны петли, в которые поднимавшиеся или спускавшиеся, как всадники в стремена, продевали ступни. Лестница не успевала провернуться, как шеважа оказывались в нужном месте. Такие же верёвки висели кое-где и между сучьями. Поскольку и гнёзда были расположены на разной высоте от земли. На некоторых особенно могучих деревьях их насчитывалось по пять и более.

Они почти полностью обошли поляну до противоположного её края, когда Бокинфал, наконец, сообразил, куда именно их ведут.

Все нижние ветви огромного дуба, раскинувшегося позади костров, занимало впечатляющее гнездо, частично сшитое из шкур, частично сплетённое из гибких веток. Дом вождя – читалось в каждой детали этого сооружения и в каждом лице стоявшего здесь на страже воина. «Стоявшего на страже», конечно, было громко сказано. Дикарей тут собралось много, однако некоторые просто сидели на ветках, свесив ноги, другие полулежали, удобно устроившись в рогатинах, третьи вовсе предпочитали непосредственную близость костров и сидели неподалёку от них на корточках, и лишь четвёртые изображали бдительность и стояли в довольно угрожающих позах с копьями и топорами в руках. Бокинфал заметил несколько арбалетов и парочку неплохих мечей, некогда принадлежавших вабонам. Дикари не имели своих кузнецов, не умели добывать и обрабатывать железо, а потому с удовольствием пользовались достижениями своих ненавистных соседей, оставляемыми в Пограничье после вынужденной смерти последних. То, что сегодня принесли Гури и остальные, будет прекрасным подарком вождю и соблазном для остальных также попытать счастья по незащищенным, как выясняется, окраинам Вайла’туна. Не нужно быть провидцем, чтобы представить скорую судьбу фолдитов и наименее дальновидных из эделей, которые в своё время, такое простое и безмятежное по нынешним меркам, избрали в качестве места для постройки жилья опушки леса.

Шедшая за Бокинфалом Пенни видела всё то же самое, но мыслями она была далеко. Пережив первый испуг от захлестнувших её новых запахов и неприветливых угрюмых лиц, она спасалась воспоминаниями о последнем разговоре с Ахимом, когда тот напророчил ей какой-то подвиг. Теперь она очень надеялась на то, что всемогущие предки позволят ей этот подвиг совершить, и что получится он прижизненным, а не посмертным.

В какой-то момент её обращённый вглубь себя взгляд прояснился, и она обнаружила, что во все глаза смотрит на высокого стройного мужчину, вышедшего из-за полога большого, самого большого шатра на раскидистом дубе, и в свою очередь с интересом разглядывающего пришельцев. Он не был особенно широкоплеч, как не был и худощав, обычный шеважа в обычной меховой одежде, но на Пенни он сразу произвёл просто умопомрачительное впечатление. Стоявший здесь же Бокинфал скукожился и отошёл на задний план её потрясённого воображения. У незнакомца были собранные в хвост на затылке рыжие волосы с проседью на висках, пронзительные глаза непонятного цвета, прямой, с выразительной горбинкой нос и показавшийся ей верхом чувственности рот, к которому она сразу же захотела прильнуть губами. Ничего подобного с ней никогда ещё не происходило. Всю дорогу она с такой женской теплотой думала о Бокинфале, что почти уверилась в любви к нему и в желании любыми способами его освободить из очередного плена. Она считала себя повинной в его нынешнем положении, хотя это было не так. Она размышляла, на какие ей придётся ради него пойти жертвы, чтобы в итоге они смогли благополучно вернуться если не в замок, то уж по крайней мере куда-нибудь поближе к бабушке. Она была готова почти на любое унижение ради этого. И вот выясняется, что его благородный облик тускнеет и неудержимо исчезает, сменяясь ничем внешне не примечательным лицом седеющего дикаря, о котором она ничего не знает, но почему-то хочет знать всё.

Провожатые остановили Бокинфала, положив руки на плечи и развернув к своему вождю. Ибо вышедший им навстречу воин и был Гелом, прежним предводителем клана Тикали, а ныне – объединённых кланов, и сыном Немирда. Он указал двумя пальцами на Гури, приглашая того заговорить.

– Мы шли по следу Чарка и Жаги, который привёл нас к дому илюли. Илюли разожгли большой огонь и приносили двоих в жертву. Мы решили, что это они, и вмешались. Посмотри, он похож на Чарка. – Гури подошёл к Бокинфалу и поднял его лицо за подбородок. Вместе с ним была и вот эта девушка. – Он подтолкнул оробевшую Пенни вперёд. – У неё светлые волосы, не такие, как были у Жаги, но огонь горел ярко, она лежала, и нам казалось, что они цвета заката.

– Она и одета как Жага, – усмехнулся Гел.

– На ней одежда Вулчаки. В жертву её приносили без одежды.

– Вулчаки? Вы наткнулись на них?

– Те братья, что мы принесли с собой лишёнными жизни, были убиты Вулчаки, которые устроили на нас засаду.

– Совсем близко отсюда, – добавил Хок, стоявший поодаль. – Дозорные должны были их видеть.

– Зорк! – окликнул Гел одноглазого воина, уже приготовившегося соскочить с ветви на землю. – Сегодня в дозоре стояли твои Фраки. Почему так произошло?

– Я выясню, Гел.

– Плохо! Скольких мы потеряли?

Гури назвал всех семерых по именам. Гел сжал кулаки.

– Гури, Хок, ко мне!

– Что прикажешь делать с пленниками?

– Пусть ждут.

Пенни, как и Бокинфал, не поняла из этого разговора ни слова, но почувствовала, что этот Гел крайне недоволен услышанным и не торопится решать их судьбу. Он может лишить меня жизни, подумала с замирающим сердцем девушка, и испытала не приступ страха, а скорее трепетное волнение. Раньше она не раз представляла себе, как и отчего умрёт, но никогда не думала, что сумеет принять свой конец почти без сожаления. Если этот человек будет последним, кого она увидит, это не испугает её. Он хозяин её судьбы по праву. Тэвил, уж не сходит ли она с ума!..

Между тем Хок и Гури проворно забрались по верёвке с петлями на Подножную Ветвь, обменялись с Зорком сочувственными взглядами и проследовали за Гелом внутрь его Гнезда. Внутри всё было как всегда, только раньше их встречала улыбка Жаги, а теперь Гнездо было пустым и неприветливым. Мягкий пол из нескольких слоёв шкур, брошенных на прочную плетёную основу, так и манил стряхнуть сапоги с уставших ног и остаться босяком. Сам Гел так и сделал, пройдя вглубь и сев в подвешенную к ветке качель, служившую ему троном и постелью. Подобные качели могли позволить себе лишь вожди кланов. Гостям он разуться не предложил, и они остались стоять у порога, зная, что это не к добру.

До укрощения Огня долгие зимы превращались для всех кланов в бесконечную тёмную ночь, которую нужно было быстрее пережить, чтобы снова вернуться к обычной жизни. Тикали жгли, постоянно поддерживая, один-два костра, воины уходили разве что на охоту да за дровами, в Гнёздах согревались камнями, а женщины, дети и старики почти не выходили из них на улицу, чтобы не уносить с собой тепло. Теперь всё это изменилось. Только старики, привыкшие к камням, грели их на углях и подкладывали под шкуры. Все же остальные последовали примеру Гела и Зорка и приспособили для целей согрева жилищ железную и глиняную посуду, которую им удалось в больших количествах захватить в двух захваченных лесных Домах илюли33
  Имеются в виду заставы


[Закрыть]. Посуда расставлялась по полу или подвешивалась к стенкам, и Огонь горел прямо в ней. В Гнезде Гела Огонь потрескивал на двух больших блюдах с загнутыми краями, а Свет жил в трёх развешенных вокруг качели сосудах. Когда ветер дул от разведенных на улице костров, в Гнезде становилось даже жарко.