Текст книги "Первач"

10. Старый друг

Тихон вглядывался в лица немногих оставшихся в живых поселенцев, когда партизаны под конвоем перевели их за вал. В основном женщины и дети. Было несколько мужчин, однако и те шли с покорностью и хранили тягостное молчание. Тихон искал взглядом Амину и облегченно вздохнул, когда увидел в толпе знакомую фигурку. Девушка шла, склонив голову, не замечая ничего вокруг. Рядом с ней шагал Нусуп. Он, напротив, живо смотрел по сторонам. Заметив Тихона, со злобой плюнул в его сторону.

Амантура среди пленных не оказалось.

Конвоир велел толпе остановиться.

– Всем сидеть! – приказал он.

Пленники опустились на снег.

– Сейчас придет начальство, решат, что с вами делать!

К толпе со стороны поселка приблизились еще трое партизан. Один из них, молодой красивый атлет с торчавшими из-под шапки длинными, немного вьющимися волосами подошел к пленным и, медленно обходя их, всматривался в лица, особенно проявляя интерес к женщинам.

– Баб-то сколько привалило! – ухмыляясь, повернулся он к своим дружкам.

Пройдясь обратно, остановился рядом с Аминой.

– Трудно не обратить внимания на такой цветок! – игриво произнес он и протянул руку девушке. – Иди сюда!

– Я?! – испуганно воскликнула Амина и попятилась, мотнув головой. – Я не пойду!

– Иди же, ну...

Тихон подошел к нему и дернул за плечо.

– Эй, эй! – прозевав его появление, накинулись дружки партизана.

Злотников отвлекся на них и пропустил удар – атлет без церемоний заехал ему в скулу, второй кулак угадил под ребро. Тихон упал в снег.

– Видели, как падает мешок с дерьмом?!

– Ну, ты даешь, Гуня!

– Отставить! – крикнул кто-то из конвоиров, но его не послушались.

Соскучившиеся по развлечениям товарищи атлета поддержали его смехом. А тот не собирался останавливаться. Когда Злотников начал подниматься, Гуня резко развернулся, чтобы ударить ногой. Но Тихон успел отреагировать. Схватив Гуню за сапог, потянул на себя. Оба упали. И все же атлет оказался сверху. Он навалился на Тихона так, что тот не мог пошевелить руками, и два раза ударил по лицу.

Наблюдая за схваткой, никто из конвоиров не шевельнулся. Тихон мог крикнуть им, что он друг Алекса, но отчего-то это показалось ему постыдным. Собрав силы, он вывернулся из-под атлета. Тот попытался схватить его, но сам повалился в снег. Они барахтались, как дети, но не детской была охватившая обоих ненависть. Руками взрыхляя снег, Тихон вдруг нащупал камень и схватил его. Это было нечестно, не по-мужски. Но главное для него было сейчас – выиграть бой любой ценой. В тот момент, когда тяжелый камень так хорошо лег в руку, Тихон оказался сверху. У него оставалась секунда, чтобы ударить врага камнем в лицо, причем ударить так сильно, как только мог, размозжить лоб, если получится. Но непонятно откуда нахлынувшее чувство заставило его остановиться. Не жалость это была, а что-то более серьезное и непонятное – он не сумел бы объяснить, что ощутил в этот момент, видя перед собой растерянный взгляд атлета, заметившего камень в его руке. Надо было бить, разбить этот узенький лоб! Но Тихон не мог заставить себя этого сделать. Он бы предпочел ударить так, без камня. Не трусливо. И жалел, что подхватил булыжник.

Но секунда, в течение которой промелькнули все эти мысли, была потеряна. Поняв, что ему ничего не грозит, атлет даже не пытался вникнуть в озадаченное выражение лица Тихона и ударил сам. Правда, из-за того, что лежал он на спине, замах получился слабым. Но кто-то из его друзей со спины приложил Тихону каблуком сапога в затылок. В то самое место, еще помнившее удар прикладом. Тут навалились остальные. Хрястнули несколько раз. В бока, снова в голову. Схватили обмякшего Тихона за руки и оттащили в сторону. Заставили сесть.

– Хочешь сказать, твоя девка? – поднявшись, прохрипел Гуня. – Теперь будет моя. Держите его, – сказал он своим.

Но те и так держали пытавшегося вырваться Тихона.

– Хороша девка! Целочка небось?! Они, басурманки, почти все целочки! Своего Аллаха прогневать бояться, – продолжил Гуня. – Давненько я хорошеньких баб не дрючил! А мечта у меня, знаете, какая? Чтобы девка чистая была. С запахом нежным. Но и такая сойдет!

Гуня направился к Амине. Она побежала от него, но Гуня догнал девушку и сбил с ног. Схватил за волосы. Вырываясь, она царапала ногтями его руку, пыталась дотянуться до его лица, а он накручивал на запястье ее волосы.

– Послушайте, бригадир... Не надо... – попытался остановить атлета один из конвоиров, но с места не двинулся.

– Моей будешь! Не бойся, я добрый... – Гуня погладил Амину по щеке.

Тихон опять рванулся, но бугаи держали крепко.

– Гуня! Оставь... – крикнул кто-то из его приятелей. Только один. Другие продолжали гоготать, наблюдая за происходящим.

Но вдруг смех разом прекратился. Гуня и не заметил, как товарищи его расступились, пропуская кого-то. Это был Вандермейер. И не один – с Алексом и несколькими вооруженными людьми. Молча приблизившись, Вандермейер вытащил из-за пояса револьвер и, встав рядом с наклонившимся к девушке Гуней, упер ствол в его задницу, в то самое место, где находился прикрытый ватными штанами анус.

– Отпусти фройляйн, – произнес Вандермейер.

Едва Гуня разжал руку, Амина шарахнулась в сторону. Тихон хотел кинуться к ней, но его все еще крепко держали.

– А теперь поднимайся, – велел немец. – Медленно.

Когда Гуня выпрямился, Вандермейер хряпнул Гуню прикладом в лоб, а когда тот отшатнулся, сам схватил атлета за волосы. По сравнению с ним Гуня казался дохляком. Казалось, у него сейчас лопнет кожа на затылке, с такой силой Вандермейер стянул волосы, а затем тяжелым ботинком врезал Гуне под колено. Тот охнул и зашатался, и не упал только потому, что Вандермейер продолжал держать его. После второго удара в то же место Вандермейер отпустил Гуню, и тот завалился в рыхлый, перемешанный с подталой землей снег. Вандермейер снова ударил Гуню несколько раз – ногой, не разбирая куда. Лицо его все это время хранило невозмутимо холодное выражение.

– Знаю, что возненавитишь меня после этого! – произнес он, носком ботинка развернув голову Гуни к себе. – В глаза мне смотреть! Все вспомнишь при случае! Ферно? Отвечать!

Гуня мотнул головой. Что-то произнес разбитыми губами.

– Не слышу!

– Я забуду... – прохрипел Гуня.

– Врешь! Аршлох! Ковнюк! Такие, как ты, всекта врут!

Вандермейер присел до земли, упер дуло револьвера в окровавленную щеку бугая.

– Нет... – хрипел Гуня. Он зажмурился, испуганно дрожа. Из глаз его потекли слезы.

– В глаза мне смотреть!

Вандермейер сместил дуло револьвера и выстрелил. Пуля вздыбила землю и снег. Гуня дернулся и всхлипнул. Открыл глаза, и часто-часто дыша, не мигая, смотрел на Вандермейера.

– Этих под арест! – крикнул толстяк, показывая на Гуниных дружков, державших Тихона.

– А этого... – Вандермейер похлопал плачущего атлета по щеке, – расстрелять!

Оглохший на одно ухо Гуня не расслышал приказ. Но когда взглянул в глаза Вандермейера, все понял. Едва его схватили, он взвыл и потащил за собой схвативших его партизан, пытаясь дотянуться до руки Вандермейера. Тот брезгливо отстранился. Гуня заверещал, и его невыносимо сильный голос как будто вонзился в мозг Тихона.

У Злотникова и без того все трещало в голове от странных голосов, как будто все умершие за этот час взывали к кому-то, кто мог бы избавить их души от неслыханной боли, причиненной в момент перехода из мира живых в мир теней.

– Может, хватит на сегодня крови? – заорал Тихон, заставив умокнуть всех разом: и Гуню, и те голоса, что рождались в его голове.

– Хватит, – сказал он, смотря в лицо Вандермейеру.

– Не указывай мне, что делать! Отведите его, – приказал главарь, кивая на Гуню. – Позже расберемся.

Растирая затекшие запястья, Тихон подошел к Амине.

– Это та девушка, о которой ты беспокоился? – спросил Алекс.

Тихон не ответил, только крепко сжал руку Амины. Вандермейер внимательно посмотрел на девушку, окинул взглядом Злотникова и повернулся к Алексу, что-то шепнувшему ему на ухо.

– Я не могу оставить ее с ним, – сказал Вандермейер. – Это неправильно! Она пленник. Он свободен.

– Черт, Фриц! Она его женщина! – воскликнул Эджертон. – А он мой друг. Сделай это. Для меня.

– Шайзэ! – воскликнул Вандермейер. – Она не убежит?!

– Не убежит, Фриц. И не ругайся при даме!

Вандермейер велел Амине приблизиться. Не ощущая в его голосе подвоха, Тихон отпустил руку девушки, Испуганная, она склонилась перед толстяком.

– Подними голову, – сказал Вандермейер.

Девушка послушалась. Взгляд толстяка потеплел.

– Такой красивой юной фройляйн нельзя быть без покрофитель! – Вандермейер, сощурившись, посмотрел на Злотникова. – Будь с ним, он надежен, – сказал он Амине. – Иди.

Девушка вернулась к Тихону. Толпа пленных смотрела на нее: кто завистливо, кто брезгливо, кто с откровенной ненавистью. Тихон заметил их взгляды и не мог удержаться от вопроса.

– А что с ними будет?!

– Ничего не бутет! – твердо сказал Вандермейер. – Мы никофо не собираемся убивать.

Услышав его, пленные поселенцы обрадованно загудели, но конвоиры прикрикнули на них.

– Я бы с ратостью отпустил фас, – обратился к толпе Вандермейер, – но я должен убедиться, что никто не побежит искать помощь на сторону. Это место больше не принадлежит фам одним! Пока не уясните это, посидите немного в несфоботе!

Тихон ловил на себе жгучие взгляды поселенцев, но не мог понять их злобы. Они живы. И можно верить словам толстяка, каким-то образом он чувствовал это. Заметил пылающий взгляд Нусупа и подумал, что мальчишку-то уж точно нельзя оставлять наедине со своими мыслями. Черт знает, что творится в его голове.

Набравшись смелости, он обратился к Вандермейеру.

– Нельзя ли и этого парнишку освободить?

Главарь с удивлением посмотрел на Тихона, затем на паренька. Ничего не сказал, только дал знак своим подручным.

Нусупа вывели из толпы и подвели к Тихону. Мальчишка демонстративно отвернулся.

– Пойдем со мной, – сказал Тихон.

– Иди, Нусупчик, не артачься, – произнесла кто-то из женщин. Хоть одна нашлась понимающая, подумал Злотников.

Подойдя к пареньку ближе, он взял его за рукав. Нусуп вырвался и крикнул ему в лицо:

– Ты спасся, а мой отец погиб! И другие тоже! Мы бы их всех убили, а ты не дал! Дядя Мирбек придет и всем отомстит. Всем вам отомстит!

Тихон снова хотел притянуть к себе Нусупа, но мальчишка оттолкнул его. Вандермейер дал знак конвоирам, чтобы те вернули Нусупа обратно в толпу. Мальчишка не сопротивлялся и презрительно поглядывал на Тихона.

– Поверь, я не хотел смерти твоего отца!

Мальчишка зло засмеялся.

– Хватит балаган! – крикнул Вандермейер и приказал вести пленных в поселок. Одновременно из поселка подошла группа людей – собирать мертвецов. Эджертон задержал одного из них и велел сопроводить Амину в свой дом.

На пустыре остались двое – Тихон и Алекс.

– Ты можешь гордиться собой, – сказал ему Алекс пару минут спустя, когда, по просьбе Тихона, повел его к месту боя. – Вандермейеру понравился твой отчаянный поступок. Фриц был очень удивлен, когда оказалось, что не один я на свете такой сумасшедший, кому претит насилие.

– Почему ты зовешь его Фриц, если ему не нравится?

– Фридрих – он же Великий, а где ты видел великого Фрица? Принижаю его. Почти что унижаю. На правах личного шута. К счастью, чувство юмора еще не умерло в его душе. Ты не знаешь, а ведь он бывший балетный танцор.

– Танцор? Он же толстяк.

– Поверь мне, бывший танцор вполне может стать и толстяком и командиром шайки головорезов. А кроме того, управляющим.

– Кем?

– Понимаешь, ему взбрела в голову идея организовать тут что-то вроде комунны. Пока скитались, насобирали семей разных, трудовых, чтобы они в случае чего могли снабжать отряд продовольствием. И вот решили поселить их здесь. Так что и твои люди останутся живы, если согласятся работать. Сегодня Вандермейер посчитал, что не вправе убивать пленных, и решил их помиловать. В этом и твоя заслуга, и моя...

– Зарабатывает очки перед Богом? – усмехнулся Тихон.

– Вандермейер уверен, что его покойная мать в раю, и после смерти хочет оказаться рядом с ней, несмотря на все прегрешения, которые совершил в своей жизни. Но иногда на него находит паранойя и даже ярость. Когда он трезвый. Поэтому я стараюсь держать его постоянно в приподнятом состоянии духа. Впрочем, Фриц и без того любитель выпить...

Тихон подумал, не спросить ли Алекса про скитников, но посчитал вопрос неподходящим для этой минуты. Они как раз очутились на месте, где большая часть поселенцев приняла смерть. На заднем фоне виднелись повозки, перевернутые, искореженные взрывами. Пока совсем не стемнело, надо найти Амантура. Почему-то ему не верилось, что тот погиб.

– Мне нужно отыскать одного человека. Вдруг он жив.

– Его не было среди пленных? – Эджертон с сомнением покачал головой. – Значит, ему не повезло. Мы все осмотрели. Я сам два раза здесь ходил.

– А что будет с мертвыми?

– Успеем похоронить, пока земля не замерзла. Может быть, сегодня ночью.

Тихон медленно приближался к повозкам, переступая через мертвые тела, вглядываясь в их лица. Среди тех, кто лежал на открытом пространстве, Амантура не было.

– Выжили те, кто хотел спастись, – услышал он позади голос Эджертона. – С остальными нельзя было договориться.

Наконец, возле перевернутой повозки Тихон увидел Амантура. Тот лежал на спине, вперив остекленевший взгляд в небо. Разумеется, одна пуля не могла его остановить: Злотников насчитал на груди шесть отверстий.

Он вновь задумался над словами Алекса. Можно ли считать эту смерть глупой? Одной частью своего сознания он понимал, что Амантур поступал так, как считал нужным. У него была своя правда, ради которой он готов был погибнуть. Ведь Амантур полагал, что не имеет права кому-то уступать свое кровное. И уж тем более намерен был отчаянно защищать себя и свою семью. Другая часть сознания Тихона корила Амантура. Отсутствие веры в людей привело Амантура к гибели. Ведь можно было решить все мирно. Но он захотел до последней капли крови отстаивать свою правоту. Кто же теперь постоит за оставшихся в живых? И умер Амантур без уверенности в будущем своих детей. А значит, смерть глупая и бессмысленная. Тихон вспомнил спор с Амантуром о козленке из сказки. Вот и разберись, что лучше: в чем-то смириться и уступить, быть может, потерять в чем-то, или быть упертым до конца, наивно полагая, что ты и есть тот самый козленок, который хитрее и сильнее. Но ведь на любую силу найдется другая сила. Впрочем, не было гарантии, что даже если бы поселенцы сдались все, как один, партизаны не избавились бы от их лидеров, оставив только самых безропотных.

«Где же истина?» – спросил Тихон себя, окидывая взглядом пространство вокруг.

Он заметил, что Алекс внимательно смотрит на него. И взгляд у друга странный, как будто он догадывается или даже знает, о чем сейчас Тихон думает. Не так-то прост старый дружок. Не прост...

– Как же ты оказался здесь, Алекс? – спросил Тихон.

– Так же, как и ты. Не возвращаться же мне домой после того, как я прикипел к этой земле?

– А я вот возвращаюсь, – ответил Тихон.

– Куда?!

– Домой. В Иркутск.

– Вот как... И что же ты хочешь там найти?! Свое Эльдорадо? Что тянет тебя?

«Голоса», – хотел сказать Тихон, однако почему-то решил, что друг не поймет.

– Не знаю. Я прибился к этим людям, – он показал на мертвых. – Конечно, не по своей воле, но так получилось... Они когда-то жили здесь. Решил, что приду сюда с ними, а потом отправлюсь туда, где жил раньше. В Полосу. Хочется вспомнить все...

– Советую не слишком распространяться о желании уйти к Полосе.

– Почему?

Алекс не ответил. Взгляд его стал неожиданно теплым.

– Ладно, забудем! Я рад тебя снова видеть, – и Эджертон впервые с момента встречи обнял Тихона.

Это было странно для человека, ранее не проявлявшего излишней эмоциональности. Алекс, которого помнил Тихон, был человеком жестким и решительным, не склонным к проявлениям нежности. Тем более удивительным казалось его перерождение. А еще та сила, которую чувствовал в нем Тихон. Что-то необычное произошло с Алексом.

– Знаешь... Я хочу уйти, но один... Эта девушка, Амина... – Тихон сделал паузу, желая убедиться, что Алекс его внимательно слушает. – Я могу рассчитывать на то, что с ней все будет в порядке?

– Понимаю. Но не могу тебе ничего гарантировать. Вандермейер иногда непоследователен в своих поступках. Сегодня он скорее выпустит кому-нибудь кишки, чем позволит надругаться над женщиной. А завтра сам обиходит какую-нибудь понравившуюся ему бабенку. Иногда он человек до крайности сентиментальный. Знаешь, я даже раз видел, как он плакал. Кто-то нашел старый модный журнал с картинками и хотел пустить на костер, но Фриц вытащил из огня уцелевшие страницы и плакал над ними. Представляешь?! Не помню, что там привлекло его внимание, но это произвело на меня впечатление. Правда, потом все равно бросил журнал в костер. И даже кого-то пристрелил в тот день.

– Выходит, он буйный? Сумасшедший?

– Я бы так не сказал. Скорее, неопределившийся. Есть люди, которых бросает из крайности в крайность. Так вот он – один из них. Кажется, таким был и ваш царь Грозный. Вот уж не хотел бы я, чтобы у Вандермейера было столько власти. Никакого алкоголя не хватит.

– Что же делать?

– Рвать когти, – не задумываясь, ответил Алекс. – И забирать девчонку с собой. Только так. И лучше возвращаться на север.

– Но мне нужно в Иркутск. В Полосу. Я не могу взять ее с собой туда. Это опасно.

– Что тебе делать в Полосе?

– Не знаю. Есть множество причин.

– И ни одна из них не стоит того, чтобы доверить ее другу? – усмехнулся Алекс.

Он терпеливо ждал ответа. На ментальном уровне Тихон опять ощутил слабое прикосновение. Будто Алекс, обладающий заведомо большей силой, чем Тихон, испытывал новые способности друга.

– Вот что я тебе скажу, – произнес Алекс, и ощущение прикосновения пропало. – Не бояться за себя, если тебе есть о ком заботиться – это эгоизм! У тебя нет выбора. В любом случае ты обязан быть с ней.

«Но ведь я сам по себе», – хотел возразить Злотников, но промолчал. Ведь с того момента, как он встретил Амину, это не было правдой.

– Я постараюсь улучить момент и помогу вам уйти, – предложил Алекс.

– А ты? Не пострадаешь, если Вандермейер узнает, что мы сбежали?

– За меня не переживай. Вандермейер хоть и тот еще тип, но я ему нужен.

Тихон неожиданно вспомнил Мирбека, который тоже страдал припадками безумия, и посчитал своим долгом предупредить о возможном появлении его отряда, где-то затерявшегося, но представляющего серьезную опасность.

– Спасибо, я скажу об этом Фрицу, – сказал Алекс. – Ну, пожалуй, пойдем ко мне.

Они вошли в поселок. По дороге Тихон поинтересовался, чем занимался Алекс все эти годы.

– Разными делами. Не всегда правильными. А теперь, как видишь, я нечто вроде моральной поддержки для Вандермейера. Можешь считать это моей новой профессией. А ты?

– Специалист по импорту-экспорту, – уклончиво ответил Тихон.

– Контрабандист, значит, – догадался Алекс. Он улыбнулся. – Так это благодаря таким, как ты, люди в Резервации не совсем еще позабыли, что такое дары цивилизации?

Тихон усмехнулся:

– Какие дары. Несут ли они пользу? Да и мой товар оказался больше не нужен.

– А где они теперь – благодарные профессии? – сказал Алекс. – Помнишь, как мы впахивали с тобой в шахтах?

– Да, было времечко. Помню, ты всегда говорил, что будешь волком-одиночкой. Не женился? – спросил Тихон.

– Нет.

Злотников не сомневался, что Алекс ответит отрицательно.

– Может быть, когда-нибудь и создам семью, – добавил Алекс.

– У тебя есть кто-то на примете? – задал Тихон бестактный вопрос.

– Есть, только она далеко отсюда. Я надеюсь, что мы встретимся, – на лице Алекса появилась отстраненная улыбка, будто он унесся на мгновение в это «далеко». Кажется, он что-то не договаривал. Тихон подозревал, что и у Алекса случилась в прошлом трагедия, о которой он предпочитал не говорить.

– А ты помнишь, как мы с тобой там, в шахте, думали о том, чтобы начать новую жизнь? – спросил неожиданно Алекс.

– Да, помню, – ответил Тихон.

Алекс вздохнул и остановился.

– Знаешь, кем я только не побывал за эти годы, но ни разу не сделал ничего стоящего! Пока не случилась одна история, из-за которой я и оказался здесь. Теперь-то я точно знаю, что нашел свое место и реально могу делать что-то нужное.

Тихон вспомнил их разговоры на пороге смерти, в темном пространстве шахты, где не хватало кислорода. Они действительно говорили о том, чтобы кардинально изменить свое будущее. Не исключено, что это в какой-то мере поспособствовало их чудесному спасению. Но нынешняя профессия Тихона не предполагала альтруизма и самопожертвования. И, в отличие от Алекса, он до сих пор находился на распутье.

– Завидую тебе, – сказал Тихон. – Я часто вспоминаю тот наш уговор. А ведь я уже забыл, что это такое: быть полезным и нужным...

Он вновь почувствовал упругое касание энергии. Уставился на Алекса, и ощущение прикосновения сразу прошло.

– Ну, ладно, хватит ностальгировать. Идем! – сказал Эджертон.

* * *

В поселке преобладали крохотные лачуги. Видимо, для того, чтобы меньше расходовать тепла. И тот дом, к которому его привел Алекс, не был исключением. Метров пять в ширину и столько же в длину.

– Так вот где ты живешь?

– Скорее, ночую, – уточнил Алекс.

Он ввел Тихона в дом. И без того маленький, внутри он был разделен пополам огромной печью. Но в доме оказалось сыро и холодно, как будто на самом деле Алекс и не жил здесь. Одна половина дома служила кухней, другая – узкой спальней с голыми стенами и топчаном вместо кровати, обитым кусками толстого войлока. Здесь их ждала Амина под надзором того типа, с которым отправил ее Алекс. На появление Эджертона он отреагировал коротким приветствием и сразу удалился.

Через небольшие окна в комнату пробивался слабый закатный свет. Отсутствие уюта усугублялось общим молчанием. Тихон чувствовал, что Амина с подозрением относится к Алексу. А тот вдруг посмотрел на часы и подошел к стене, где Тихон увидел выключатель, от которого провода вели к потолку.

– Сейчас будет вам небольшой сюрприз, – сказал Алекс.

Он щелкнул выключателем, и засветилась лампочка, что стало откровенной неожиданностью для Амины.

– Вы починили генератор?

– Да, он не работал.

– Его мой отец сделал, – сказала Амина.

– Прямо цивилизация, – Тихон пощелкал выключателем. То же самое сделала Амина, улыбаясь от счастья, как дитя.

– А где взяли топливо? – спросил Тихон.

– Да так... – уклонился от ответа Алекс. Он внимательно посмотрел на Амину. – Твой отец давно сделал генератор?

– Я еще совсем маленькая была. А когда отец умер, генератор еще какое-то время работал, а потом сломался. Был бы он жив...

Алекс понимающе кивнул.

– Ну, ладно. Вы пока тут побудьте, а я сухих дров принесу. Девушке нужно тепло. И на ночь не забывайте задергивать шторы, чтобы свет не попадал на улицу.

Оставшись наедине с Аминой, Тихон испытал неловкость. Столько всего случилось, а сказать будто нечего.

– Странный он человек, – произнесла девушка.

– Алекс?

– Здесь так холодно, – она поежилась, – а ему тепло будто не нужно.

– Да, странный, – сказал Тихон, хотя то же самое мог сказать и о себе. Он вспомнил, что Алекс, говоря о дровах, сказал, что тепло нужно девушке. «Будто знает, что я перестал бояться холода. Ну, дела!..»

Амина выглянула в окошко. Разглядела силуэт Эджертона, суетившегося возле небольшой поленницы. Тот заметил ее тень в окне, обернулся и приветливо махнул рукой. Амина отступила вглубь комнаты.

– Этот Алекс, он давно твой друг?

– Да, мы с ним через многое прошли вместе. Сто лет его не видел.

– А теперь встретил... – задумчиво сказала она. – Такие встречи не случаются просто так. Верно?

Тихон подумал, что последние дни, все без исключения, соответствуют этому «не просто так». Будто он плывет по реке судьбы, не в силах сопротивляться ее течению, движется к какой-то цели, и остается только рассчитывать на Божью милость. Знать бы еще, что за цель.

– Алекс предложил нам уйти, – сказал он.

– И ты возьмешь меня с собой?

– Может, тебе все-таки остаться? – спросил Тихон, едва ли рассчитывая на ее согласие.

Девушка подошла к нему, руки ее обвили шею Тихона, пробуждая жар во всем теле. Все-таки перед ним была женщина. Хоть и очень юная. Он дотронулся до ее волос. Амина прильнула к нему и крепко обняла. С минуту или две они простояли так, прижавшись друг к другу. И так тепло и уютно стало Тихону от того, что кто-то по-настоящему рассчитывает на его участие. В любой момент сюда мог вернуться Эджертон, но Тихону хотелось, чтобы эта минута не кончалась. Он знал, что не сможет бросить девушку и уйти один. «В конце концов, это мужской мир, – думал он, – и женщины здесь – скорее разменный товар. Кто-то обязан опекать Амину. И, похоже, некому, кроме меня».

Где-то на задворках мелькнула мысль, что она ему в дочери годится.

– Расскажи мне о своем отце.

– Я совсем немного помню о нем. Знаю, что когда пришли на это место и все дружно строили дома, помогали друг другу, отец делал разные инструменты, какие-то приспособления и много чего. Он тогда совсем не пил. И мама была жива. У меня родился маленький брат. Но потом албаста похитила его, и мама не смогла справиться с горем, ушла в Полосу.

– Ты не говорила об этом.

– Стараюсь не вспоминать. Все у нас покатилось кувырком. Отец потерял веру в себя... Все говорят, что он погиб. Я думаю, он ушел вслед за мамой. Ведь он просто исчез. И никто этого не видел. Мне кажется, что он бросил меня... Ведь знал, что в Полосе все умирают...

Она вдруг расплакалась.

– Ну-ну, не плачь! Обещаю, я тебя не оставлю... – Тихон гладил ее дрожащие плечи.

Вернулся Алекс, принес большую охапку дров. Вскоре в печи заполыхал огонь, и жар от раскрасневшейся чугунной плиты и дверцы потихоньку согрел кухню. Тихону стало жарко, он понял, что отвык от такого тепла. Алекс достал из запасов консервы. Их съели в один присест. Амину почти сразу сморило, и она ушла в комнату. Теперь вроде бы настал черед поговорить, но Алекс заявил, что ему нужно срочно к Вандермейеру, и Тихон остался на кухне один – дожидаться, пока не прогорят угли в печи, чтобы закрыть задвижку.

Трепыхалась паутина в углу под потоками теплого воздуха, еле заметная в полосе огня, падавшего от дверцы печи на стену. Тихон смотрел на паутину и думал о том, что она удивительно похожа на жизнь. Нити расходятся из одного центра. Через цепи лучей и поперечных прядей можно пойти к краю по прямому пути, а можно по извилистому настолько, что путь покажется бесконечным. И можно прийти к совершенно разным концам этого хитросплетения. Да и путей таких может быть сколько угодно...

Наконец, печь прогорела, и задвижку можно было закрыть, чтобы тепло, накопленное внутри, всю ночь грело дом и спящую в нем девушку. Тихон зашел в комнату. Амина лежала на пыльной войлочной подстилке топчана и крепко спала. Он поправил на ней одеяло, сам лег на пол, не боясь холода, и только по привычке бросил на доски куртку. Вскоре он тоже уснул.