Текст книги "Каждый день декабря"

 
Никто
Не распознает душу по лицу[7]7
  Шекспир У. Макбет. Акт I, сцена 4. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть].
 

Четвертое декабря

Белл

– Привет, ты как?

– Да вот, уезжаю. – Шардоне в униформе, рука покоится на вытянутой ручке дорожной сумки. – И спасибо, что перевела деньги. Я ценю.

– Нет проблем, – с беззаботным видом говорю я. Деньги я перевела вчера сразу после разговора с Луизой, и как гора с плеч свалилась. – Извини, что затянула, и тебе пришлось напомнить.

– Все в порядке, увидимся через несколько дней.

И она усвистала. Уютно устроиться вместе на диване, смотреть запоем «Нетфликс», есть мороженое и разглядывать друг у дружки маникюр – это не про нас. Мы взаимодействуем по минимуму, а это является залогом покоя и полностью меня устраивает.

Я наткнулась на эту квартиру после отчаянных поисков на spareroom.com и сразу влюбилась. Мне нравится сам район, нравится, что внизу находится мини-маркет и с улицы доносится шум голосов, и то, что большую часть времени я здесь одна.

Я люблю одиночество – оно не напрягает, не нужно переживать о том, что кого-то разочаровываешь, не оправдываешь чьих-то ожиданий. Луизе есть много что сказать на эту тему, и я знаю, что сегодня ощущаю себя особенно неуверенно, потому что недавно пообщалась со своим семейством. Я смирилась с тем, что ситуация никогда не изменится, и знаю, что не у меня одной сложные отношения с родителями, но через пару дней после длительного контакта во мне поднимается гнев. Это жутко несправедливо. Я никогда не могла понять, что я сделала не так – разве что родилась немного другой, не понимаю их условностей, их поведения, хотя в детстве очень старалась, а потом, в подростковом возрасте, ярость и бунт взяли свое.

Декабрь всегда тяжелый месяц – тут и мамин день рождения, и Рождество, но в этом году я готова. Я облачусь в непробиваемую броню. Я взрослая и не пойду на поводу у собственных комплексов, вот так. Родители большую часть жизни обращались со мной, как с дерьмом, но я могу взять ситуацию под свой контроль и перестать расстраиваться. Хватит циклиться, возмущаться несправедливостью и упиваться жалостью к себе. И я начну прямо сейчас.

Взбодрившись, я наполняю грелку и ставлю варить чечевицу. Хорошо, что я ее люблю, потому что она будет моим основным блюдом ближайшие…э-э… да всегда. Я устраиваюсь на диване, накрываюсь одеялом и поднимаю крышку ноутбука. За ночь похолодало, и сегодня по ощущениям вполне декабрь. А у меня нет денег на то, чтобы включить отопление.

Тук-тук-тук – быстро, гулко, неумолимо барабанит дождь в окно, напоминая о том, как холодно было искать работу в прошлый раз. Тогда, скитаясь от паба к пабу в поисках сезонной подработки, я застегивалась до самого верха и укутывала лицо шарфом, а дождь все шел, и я промерзала до костей.

Я обошла весь Истон и большую часть Иствилла и Гринбэнка. Объявлений о работе, даже сезонной, мало. Но, как всегда в этом районе, есть кое-что забавное.

Взять, к примеру, стену – это из-за нее, в частности, мне так нравится этот район. Схема простая: все ненужное выставляется на низкую стенку, которая идет вдоль внешней стороны дома, и любой прохожий может забрать это себе. Вот такая модель соседского фрисайклинга. И сегодня я нашла там пару симпатичных зимних ботинок своего размера. Это здорово, потому что ноги у меня постоянно мерзнут, а ботинки, которые я ношу сейчас, слегка промокают.

Я так отчаянно хотела согреться, что завернула в мини-маркет и прижалась к старой печке, керамические плитки которой очень похожи на мордочки лисичек. Ей, наверное, сто лет в обед, но она до сих пор греет. В магазинчике товаров навалено под потолок, так что нахождение в нем сопряжено с риском для жизни. Заправляет им Темперанс, а на подхвате у нее сынишка по имени Инносенс с замашками тоталитарного диктатора. Сегодня Инносенс оказался без материнского догляда и не преминул сообщить, что у меня ангельское личико, и я – ответ мироздания на все его молитвы. В этот момент его мать была в подсобке, а то отвесила бы ему такой подзатыльник, что он улетел бы в другой конец магазина. У нее очень строгие взгляды на флирт и секс вне брака, и с некоторых пор я с ней солидарна.

Узнав о том, что я ищу работу, Темперанс пообещала замолвить за меня словечко в молитве на сон грядущий. Ну вот, дело на мази. Укороченный вариант типа «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь» – это не про Темперанс. Она толкует с небесами обстоятельно и пространно, и при ее содействии, считай, ко вторнику я буду трудоустроена.

Деньги, которые Луиза перевела мне на жизнь, я отправила назад. Я очень признательна ей за это, но оставить их мне представляется неправильным, нехорошо уже то, что я взяла сумму для Шардоне. Я – лохушка, в кармане дырка, откладывать на черный день не умею, но это не вина Луизы. От нее я получила гораздо большее – подтверждение того, что она верит в меня и в мой шекспировский проект. Я отважно – и по глупости – сказала себе, что скорее умру от голода, чем воспользуюсь ее добротой, упустив из виду, что голодная смерть может стать реальностью. Эта невеселая мысль пришла мне в голову, как только деньги ушли со счета.

Но я твердо намерена справиться сама. То, что она в меня верит, значит очень много, но больше я не возьму у нее ни пенни.

Сейчас необходимо отыскать оптимальный способ обеспечить финансирование. Я уже давно подумываю о том, чтобы загрузить всю собранную информацию в приложение и сделать его бесплатным, а зарабатывать на рекламе. Объявления раздражают, но вся фишка в том, чтобы информация была общедоступной, особенно это касается тех, кто живет непривилегированной жизнью. Детей, которые – в отличие от меня – родились не с золотой ложкой во рту.

Еще можно обратиться в организации типа Совета по делам искусств, которые занимаются финансированием благотворительных литературных проектов, или пойти проторенной дорожкой – в банк, но я подозреваю, что деньги мне дадут из-за фамилии и папы. А я этого не хочу. Я знаю, что это – мой актив, что мне повезло иметь такую возможность, и, не исключено, в какой-то момент мне придется ею воспользоваться. Это тот редкий случай, когда цель оправдывает средства, но будет лучше, если я обойдусь без посторонней помощи. Я хочу доказать себе – и им, – что я в кои-то веки могу справиться собственными силами.

Так что нынешний вечер целиком посвящен поискам финансирования. На минуту я позволяю себе отвлечься от практических планов и принимаюсь фантазировать о том, как найду деньги и буду ходить по школам и открывать волшебный мир Шекспира тем, кто боится к нему приблизиться. Я буду стоять в окружении детишек в школьном зале и объяснять, почему эти пьесы актуальны в наши дни. Почему история Капулетти и Монтекки вполне может разыграться на улицах Истона. Почему душевные терзания Гамлета созвучны чувствам, которые обуревают молодых людей в двадцать первом столетии. И почему зло в лице Яго никогда не дремлет.

Запах горелой чечевицы возвращает меня в реальность. Похлебка хиппи пузырится на плите, и при мысли о том, что ближайшие несколько дней придется питаться ею одной, на душе становится тоскливо.

Брррррр.

Звонит телефон, номер незнакомый. Отвечать не буду. Потом я вспоминаю, почему пальто до сих пор мокрое, нос мерзнет, а на плите – подгоревшая чечевица, и решаю ответить.

– Привет, Белл. Это Рори Уолтерс.

– Рори?

Прикол. Было приятно увидеться с ним вчера – когда натыкаешься на людей из прошлого, возникает теплое чувство узнавания. Но зачем он звонит мне сейчас?

– Решил тебя побеспокоить. Хотел обсудить кое-что, но это деликатная тема.

Ясно, разговор пойдет о папе. Только этого дерьма мне и не хватало. С другой стороны, он же мне отец, так что придется. Долг и все такое.

– Понятно, про деликатность можешь не объяснять. Чем могу помочь?

– Мы можем встретиться?

– Встретиться? – Господи, грехи мои тяжкие. – Я… э-э … ну да. – Я закрываю глаза. – Когда ты хочешь? И где?

– Ты по-прежнему живешь в Бристоле?

– Ага. А ты тоже здесь остановился?

– Нет, в Бате, но в данный момент я у мамы. Я собирался ехать назад, но если ты свободна, то мы могли бы пересечься сейчас.

– Сейчас?! И что, народ обычно соглашается на такое твое предложение?

В ответ он смеется, и мне нравится его смех. Он басовитее и полнозвучнее, чем мне помнится.

– Обычно нет, но я надеялся, что ты согласишься. Это не отнимет много времени.

– Ладно. – Я смотрю в окно. Теперь по стеклам барабанят крошечные градинки. – Тогда подъезжай ко мне.

Я даю ему адрес.

– Это недалеко от той улицы, где ты жила раньше?

Он снова смеется, и в комнате становится теплее.

– Ага. Стоит мне влюбиться в место, и я сохраняю ему верность.

– У тебя всегда был нестандартный вкус. И, наверное, по-прежнему бардак такой, что черт ногу сломит?

– Сноб и чистоплюй.

– Ха! Не соглашусь. Это не я учился в школе для «золотых» деток.

– Тот факт, что она была платной, не означает, что она была лучше. Ранний секс, эмоциональная отстраненность и как забивать косяки – вот все, чему я там научилась в том возрасте, когда полагается кататься на пони.

– А у тебя был пони?

– Не-а. Слушай, если хочешь встретиться, то давай подтягивайся.

Считается, что девушки любят болтать по телефону, но это не про меня. Тридцать секунд – оптимальная продолжительность, три минуты – с теми, кого люблю. И без вариантов. Единственные исключения из этого правила – Луиза и Марша. Я предпочитаю видеосвязь, когда по лицу понимаешь реакцию собеседника.

– Ха! Ладно, уже еду. Буду через полчаса, мисс Уайльд.

* * *

Точно через полчаса раздается звонок. Я одергиваю топ и нажимаю на кнопку домофона. Живот урчит, запах гари еще не выветрился. Я слышу на лестнице его шаги и натягиваю топ ниже, чтобы скрыть живот. Затем подтягиваю вверх – чтобы не так была видна ложбинка груди. Черт. Вот поэтому я люблю проводить вечера в одиночестве.

Тут я вспоминаю, как он рыдал в больнице.

Тут я вспоминаю, как полчаса назад он смеялся по телефону.

Он стучит в дверь. Прямо у меня под ухом. Ну, привет, проходи. Я мысленно настраиваюсь на спокойный деловитый тон и открываю дверь.

Он здесь. Прямо тут. И глаза зеленющие. Может, линзы? Таких глаз не бывает! Вот ты, значит, какой, да? Взрослый Рори, весь из себя учтивый, в красивой одежде и с акцентом, намекающим на то, что твоя новая жизнь протекает в других широтах. Для такой лохушки, как я, ты слишком изыскан. Я отступаю внутрь, давая ему войти, спотыкаюсь и с тоской думаю о том, что сейчас он увидит мою квартиру. После университета я никуда не продвинулась, а он оказался на другом конце света.

– Ну, проходи.

Я старательно маскирую смущение широкой улыбкой и тут замечаю, что у него в руках коричневый бумажный пакет, на боку которого островком расплылось жирное пятно. Господи, не допусти, чтобы я сидела, смотрела и вдыхала запахи еды навынос.

– Я принес поесть. Надеюсь, ты не против.

А вот это зависит от того, предложишь ли ты мне присоединиться. Или предполагается, что я буду сидеть и смотреть, как ешь ты.

– Нет, конечно.

Я произношу это дрогнувшим голосом, а живот снова предательски урчит. Спасибо, организм, не подвел.

– Значит, вовремя. – Рори улыбается. Это означает, что еда на двоих. Я мысленно вскидываю кулак в победном жесте. – Это из «Тали». – При упоминании ресторанчика за углом я сглатываю слюну. – Мне нравится тамошняя кухня, со дня прилета хотел туда зайти, – добавляет он.

– В обмен на «Тали» готова ответить на вопросы о папе. Ты взял салат и, ох, эти кокосовые фиговины?

– Ха! Взял, но разговор будет не о твоем папе, – говорит он, следуя за мной на кухню.

– Что?

Я резко поворачиваюсь в тесном кухонном пространстве и выбиваю у него из рук пакет. Он описывает поворот вокруг своей оси и, снова оказавшись в руках у Рори, еще пару секунд качается на манер маятника. Я закрываю рот и смотрю на Рори – сердце колотится так громко, что даже мертвый проснется. Рори улыбается.

– Я пришел поговорить не о твоем отце.

– Но все всегда хотят говорить о нем. И потом, ты сказал, что тема деликатная. А это точно по его адресу.

– Может, поедим?

– Опасаешься, что моя вторая попытка выбить пакет у тебя из рук увенчается успехом?

– Ага.

– Следовало тебя предупредить, что, находясь со мной на кухне, ты вправе претендовать на надбавку за работу в опасных условиях.

– Я еще в универе понял, что пребывание в твоей орбите дает на это право.

– Ой.

– Шутка. На диване или за столом? – интересуется он, принимая от меня тарелки.

– Я – человек диванный, но, как мы оба понимаем, обязательно что-нибудь уроню, а действовать на нервы соседке мне не хочется. Честно говоря, со мной существует единственный безопасный способ – надеть слюнявчик и есть на ступеньках.

– Тогда на ступеньках.

Он подходит к двери, поворачивается, улыбается, и затем возвращается к столу и начинает доставать еду из пакета, а я расставляю тарелки и приборы.

– Вчера у нас не было возможности толком поговорить.

Он смотрит на меня, а я продолжаю возню с вилками и избегаю его взгляда.

– Ага, застольные разговоры – это по их части. Рот лучше держать на замке и переждать.

Мы садимся за стол, мой живот ликующе урчит. Цыпленок по-кералански, картофель в специях, кокосовый рис, всяческие соусы и мой любимый салат, супер!

– Расскажи о себе, чем занимаешься?

Зачем ему знать обо мне? Рори поднимает голову и ловит на себе мой взгляд – глаза у него серьезные. Он не нарушает молчания, просто оценивающе смотрит на меня и ждет ответа.

– Что ты хочешь знать?

Это звучит агрессивнее, чем мне хотелось бы, но он не реагирует на резкость.

– Чем ты сейчас занимаешься?

Ем вкусное карри и уклоняюсь от вопросов, на которые не знаю, как отвечать. А что тут скажешь? Что в тридцать один год меня по-прежнему прессуют родители, что я безработная, в полном дерьме и рада-радешенька, что ты принес поесть?

– Я только что закончила «Зимнюю сказку».

Я улыбаюсь ему – при этих словах губы сами собой растягиваются в улыбке.

– Шпинат.

Это он про мой рот. Разумеется, трава застряла. Я провожу языком, нахожу ее и как можно аккуратнее вынимаю.

– Ты ее только что прочитала?

– Нет! – Я смеюсь. – Я только что закончила ее разбор. Для проекта, которым занимаюсь. С точки зрения алфавитного порядка, «Зимняя сказка» стоит последней. Я не знала, как располагать материал – по годам или по алфавиту, а потом подумала, что по годам будет сложновато для тех, кто не в курсе, а алфавит знают все. Не важно. Я занимаюсь проектом.

Не тарахти. Он спрашивает из вежливости.

– У тебя ведь диплом был по Шекспиру?

– Да, бабушка привила мне любовь к нему, когда я была маленькой. И как только ты это помнишь?

Он улыбается и пожимает плечами. Это мило. Нет, не так. Это Рори Уолтерс, он сейчас большой человек, так что не увлекайся.

– Вообще-то я вчера случайно подслушал твой разговор по телефону. Ты говорила о своем проекте, и я предположил, что он связан с Бардом. Мне стало интересно.

– Правда?

– Правда. Я хотел бы на него взглянуть.

– Правда?

– Правда!

Он снова смеется. Его лицо меняется, становится открытым, и мне хочется ему верить. В этот момент на память приходят слова короля Дункана из «Макбета»: «Никто не распознает душу по лицу». Сколько раз я корила себя за то, что забывала об этом. Пусть Рори весь из себя распрекрасный и в студенчестве слыл хорошим парнем, но сейчас он работает с папашей, а это говорит о многом.

Остерегайся этого красивого лица, говорю я себе. Сопротивляйся. Он просто вежлив. Такое бывает сплошь и рядом, и за этим ничего не стоит. Но чтобы кто-то изъявлял желание послушать о проекте? Этого никогда не бывало. Никогда. Дам себе воли на пять минут и остановлюсь. Да, пять минут, не больше.

Я пододвигаю стул ближе и открываю ноутбук.

– О, боже. И все эти файлы твои?

– Ага. Все мои. Я брала пьесу за пьесой и к каждой создавала руководство, написанное очень доступным языком.

– Для всех пьес? – Брови у него ползут вверх.

– Ага. И для сонетов тоже.

– Сонеты мне помнятся с университета. Тогда я думал, что сонет как любовное послание – это верх совершенства. – Говоря это, он выглядит смущенным. – Что ж, вернемся к пьесам. Покажи, что ты сделала.

– Вот, смотри.

Чтобы его не смущать, я оставила замечание о сонетах без комментариев, хотя это прозвучало очень мило, и щелкнула по папке «Сон в летнюю ночь».

– Руководство содержит описание всех сцен пьесы, а также синопсис каждого акта и дословный перевод всех строчек на современный язык, понятный детям, а не в духе школьной болтологии, а также комментарии к темам и персонажам, снабженные перекрестными ссылками. Они не сильно отличаются от учебных пособий с кратким пересказом или…

Я смотрю, как он скользит взглядом по странице, перебегает от строчки к строчке.

– На мой взгляд, отличаются. У тебя более доверительная интонация, разговорная. Не сухая. Мне нравятся эти дословные переводы. Местами забавные, цепляющие… – Он не отрывает взгляд от страницы и тянется к тачпаду. – Можно?

– Конечно.

Он прокручивает страницу вниз, а я наблюдаю за его лицом. Он читает, быстро шевеля губами.

– Это замечательно… «Любовь глядит не взором, а душой…»[8]8
  Шекспир У. Сон в летнюю ночь. Акт I, сцена 1. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть] Мне всегда нравилась эта фраза.

– «Крылатый Купидон – божок слепой», – продолжаю я цитату. – Мне тоже. Об этом мне следует помнить и не западать на симпатичную мордашку. Ум и характер – вот что важно. Видишь, он, как всегда, мудр.

Рори поднимает глаза от ноутбука и смотрит на меня. По спине пробегает холодок, отдаваясь дрожью в каждом позвонке. Волосы у него чуть падают на лицо, одна кудрявая прядь отбилась от остальных, лицо оживленно – так оно выглядело, когда он смеялся. Я млею. Наверное, такое чувство бывает у победителей музыкального шоу «Икс-Фактор». Я уже давно перестала искать извне одобрения тому, что для меня значимо. Я учусь быть счастливой и оценивать себя сама, а срывы после посещения родительского дома не в счет. Но, если честно, никогда бы не подумала, что чье-то мнение вызовет во мне такой бурный отклик. Это что-то ненормальное. И нечего на него пялиться так, точно он подарил мне слона на Рождество.

– Тут столько контента, это невероятно. Остальное в том же духе? – Он снова пробегается глазами по файлам. – У тебя есть карты всех мест – вымышленных и реальных?

– Да, всех, каких возможно.

Можно подумать, я открыла пенициллин, поставила мировой рекорд в беге на тысячу метров и приземлилась на Луну, причем все разом, но ощущение упоительное. Знаю, что не должна хвастаться, но не могу сдержаться.

– И учитывается разный уровень осведомленности, скажем, ученики младшей школы, которые вообще ничего не знают, – это одна история, а те, кто хочет получить доступное объяснение поговорок, которые ввел в оборот Шекспир, – другая…

– Типа «В долг не бери и взаймы не давай».

– Точно. Или не менее популярная «Прибью вас, как дверные гвозди»[9]9
  Шекспир У. Генрих VI Часть 2. Акт IV, сцена 10. Пер. Е. Бируковой.


[Закрыть]. Или «Едва дыша и с трепетным смиреньем»[10]10
  Шекспир У. Венецианский купец. Акт I, сцена 3. Пер. Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть].

– Или «Не сдвинусь с места ни на йоту»?[11]11
  Шекспир У. Укрощение строптивой. Пролог. Пер. М. Кузмина.


[Закрыть]

– Ага. И «Краткость есть душа ума»[12]12
  Шекспир У. Гамлет. Акт II, сцена 2. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть].

– Идея понятна. «А землекопа взорвать его же миной!»[13]13
  Шекспир У. Гамлет. Акт III, сцена 4. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть]

Рори подмигивает, и я в ответ вскидываю бровь, точно он проказливый школьник.

– Мое руководство рассчитано на все уровни, включая студентов-выпускников, и создает возможность перехода к академическим источникам типа JSTOR[14]14
  Цифровая база данных полнотекстовых научных журналов, а также книг.


[Закрыть]. Обновления еженедельные, так что информация актуальная. А здесь… – Я наклоняюсь. – Здесь исходники, которые он использовал в качестве материалов для создания своих пьес. Например, сюжет моей любимой «Зимней сказки» был позаимствован из романа Роберта Грина «Пандосто», написанного в 1588 году, а «Сон в летнюю ночь» во многом опирается на «Метаморфозы» Овидия, датированные 8 годом н. э.

– Ясно. – Он улыбается. – И сколько времени у тебя на это ушло?

Мы так близко друг к другу, что я чувствую его дыхание на своем лице. Тарелки сдвинуты в сторону, еда на них, само собой, остыла. Это перебор, какой-то наплыв эмоций. Что происходит? Дистанцироваться, срочно нужно дистанцироваться. Я откидываюсь на спинку стула и перевожу дух. Приди в себя. И говори нормально.

– Вся жизнь.

Я надеюсь, мой тон не выдает смятения чувств, которые меня обуревают. Это, конечно, из-за того, что после смерти бабули никто не проявлял особого интереса к моей работе. Плюс еда вкусная, и я немного возбуждена – еще чуть-чуть, и мне захочется сунуть руки ему под рубашку. Я уже давно практикую воздержание. Слишком давно. Нужно держать себя в руках, а не то выставлю себя полной дурой.

– Догадываюсь. И как ты еще умудряешься работать?

В ответ я кривлюсь. Можно, пожалуй, сказать, что я никогда не ставила работу на первое место.

– И что ты хочешь с этим делать? Что дальше?

Он щелкает мышкой и прокручивает файлы.

– Что ты имеешь в виду?

Я надеюсь, что правильно поняла его вопрос, но до сих пор никто, кроме Луизы, не спрашивал об этом. Если скажу, он, чего доброго, поднимет меня на смех.

– Ты намерена защитить диссертацию и стать ведущим шекспироведом?

– Ха! Это было бы круто, но нет, моя цель не в этом. Я подумываю сделать общедоступное приложение, и когда оно заработает и у меня появится репутация, я хочу представлять его в школах, возможно, сделаю подкаст. Но главная мечта – школы. Я считаю, что разработала информационные пакеты для всех возрастов. Как я уже говорила, я подошла к вопросу очень детализированно. Мне бы хотелось донести свой проект до тех, кто считает Шекспира недоступным, вязнет в его языке, бросает взгляд на страницу и думает: нет, это не для меня. Большинство людей заведомо списывают его со счетов, а правда в том… правда в том, что в нем очень много правды. Сколько на свете Дездемон, которые влюбляются очертя голову, несмотря на то что родные не одобрят избранника? Или возьмем Леонта из «Зимней сказки» – вылитый мой папочка. Здесь, в Бристоле, подростковые банды ведут себя, как в «Ромео и Джульетте», и в них всегда найдется Меркуцио, который расплачивается за это жизнью, хотя активно пытается предотвратить стычки между Капулетти и Монтекки. Шекспир должен быть во всех учебных программах, потому что он… такой человечный и до жути, блин, актуален в наши дни.

Слова вылетают у меня изо рта – торопятся, спотыкаются, валятся друг на друга, как цирковые акробаты в полосатом трико.

– Мне хорошо от сознания того, что чувства, которые я испытываю, уже испытывали до меня, что я не одна, и так было всегда. Все люди, которые были до меня, тоже это чувствовали. И это помогает, способствует душевному здоровью, удерживает от хождения по кругу, когда мне приходится нелегко – и в житейских ситуациях, и с людьми. Я знаю, что это нормально. Что касается нормальности, будь то Утрата, или Офелия, или такая, как Паулина – она настоящая заноза в заднице, – это встречается не так-то часто. Но я не считаю, что все проблемы, все мировое зло можно сокрушить одним шекспировским актом…

Я осекаюсь и хихикаю – оттого, что так увлеклась и из-за двусмысленности. Я обожаю двусмысленности.

– Как всегда, в своем репертуаре, да, Уайльд? Не можешь без скабрезностей?

Рори смеется, и я, к полной для себя неожиданности и забыв о том, что за окном ночь, принимаюсь рассказывать ему о своих мечтах, страхах и увлечениях.