Текст книги "Сиротская доля"

В своем углу

Этот угол был очень маленький: всего 4 аршина в длину и 3 в ширину. Комнатка, скорее даже клетушка, находилась в мезонине деревянного дома. Наташа снимала ее у столяра, на окраине столицы, и была очень довольна своими хозяевами. Наташа сняла комнату за 5 рублей в месяц. В комнате помещались только стол, два стула, из которых один был ломаный, и сундук, служивший девушке постелью.

Было воскресенье. Наташа только что вернулась от обедни, положила на стол несколько пакетиков и стала прибирать свой уголок. Она вытерла пыль, повесила на стену картинку, изображавшую девицу с цветком в руках, несколько фотографических карточек, затем она достала из сундучка чашку и коробочку с сахаром. Дверь приотворилась и оттуда выглянуло доброе, приветливое лицо старушки-хозяйки.

– Наталья Сергеевна, возьмите-ка вот два цветочка, поставьте на окно… Сразу веселее в комнате станет.

– Спасибо, хозяюшка, спасибо! Какая вы добрая! Все вы обо мне беспокоитесь… Какие хорошенькие цветочки!

Наташа поставила на окно герань и фуксию, и комната действительно сразу приняла уютный вид.

– Вы молоденькая… Вам цветочки и подойдут. А нам, старикам, не очень-то к лицу, – хозяйка засмеялась. Наташа звонко ее поцеловала.

– Спасибо, хозяюшка. А я сегодня к себе в гости на новоселье жду: дядя у меня монах, придет, две подруги… Уж вы одолжите мне посуды – хочу чайком их угостить.

– Бери, милушка, бери все, что есть у меня…Чашек хватит, тарелок тоже и три ножа есть и три вилки хороших и масленка, коли надо, а вот ложек всего две и то не серебряные.

– Ничего, ничего… Ложек довольно. Ведь только помешать. Мы поделимся.

– А если хотите, голубушка, я к соседке сбегаю, она мне и ложек даст. Я ей тоже не отказываю.

– Нет, не надо. Зачем беспокоиться. Дайте, пожалуйста, еще стул и табуретки. Да пожалуйте и вы с мужем чайку попить ко мне на новоселье.

– Приду, приду милушка. Муж-то уйдет. Справляйтесь, а я к вам посуду перетаскаю. Тесно только… Ну да ничего, и в тесноте люди живут.

Наташа собиралась угостить своих гостей на славу. Она нарезала на тарелку колбасы и на другую ситного, положила сладких крендельков и пряников, а на блюдце варенья. Все было более чем скромно… Хозяйка носила посуду, а Наташа все укладывала. Она оглянулась кругом и улыбнулась. Немного гостей ожидала девушка, а хлопот, как у всякой хозяйки было, как говорится, полон рот.

Она не успела все прибрать и приготовить как следует, как послышались шаги, голоса и в комнату вошел Николай Васильевич с корзиночкою в руках.

Наташа радостно бросилась к нему.

– Дядя Коля, голубчик, как я рада вам!!! Вы у меня на новоселье… А я в своем углу…

– Поздравляю тебя, Наташечка, с новосельем! Вот тебе и хлеб и соль. Не обессудь. Уж знаешь мои средства.

– Зачем это, дядя Коля? Я так рада, что вы у меня!

Николай Васильевич принес маленький черный хлебец, на верху его стояла солонка собственного изделия и, кроме того, в корзинке пять пирожных.

– Неправда ли у меня хорошо, дядя Коля? – спросила улыбаясь Наташа.

– Очень хорошо, Наташечка… Какие обои миленькие… И обстановка тоже ничего… И вид из окон прекрасный…

Наташа рассмеялась.

– Ну что за вид во двор… Мужики да куры ходят, да крыши видны… Обстановки-то нет у меня… Главное, дядя Коля, у меня свой угол. Буду его зарабатывать сама. И я тут хозяйка… Что хочу, то и делаю. Какое счастье! Я так рада!

Николай Васильевич рассмеялся тихим смехом, заражаясь весельем девушки и проговорил ей в тон:

– Заживешь, Наташечка, ты теперь, как принцесса. А там, Бог даст, женишок подвернется и замуж тебя выдадим.

– Я об этом не думаю… Хочу работать, пробиться на дорогу, хотелось бы поучиться, почитать. И пользу кому-нибудь, кроме себя, приносить… Иначе жить тяжело… Научите меня, дядя Коля! – тревожно говорила Наташа.

Николай Васильевич смутился.

– Право, я и сам-то не ученый, Наташечка. Уж не знаю, что тебе и посоветовать… Сразу-то ничего и не придумаешь… Вот, разве книжки тебе божественные принесть.

– Ну, и не думайте… Время покажет. А сегодня будем кутить. У меня сегодня новоселье… И будут дорогие гости… Вы, моя хозяйка и две подруги приютские. Вы их видели – Андреевы. У них еще дедушка швейцар.

Николай Васильевич сделал испуганное лицо, завертелся на стуле и покраснел.

– Гости? Я не знал, Наташечка… Я не могу, я уйду. Я, ты знаешь, стесняюсь. И притом девицы… Я и говорить с людьми разучился. При девицах очень стеснительно. Я уйду, Наташечка, как хочешь. Я приду к тебе в другой раз…

– Ведь у меня не бал, дядя Коля; странный вы человек. Нечего стесняться, все свои… Не пущу я вас. Я так вам рада!.. Не пущу ни за что!

Николай Васильевич умолк и как-то съежился. Он действительно разучился быть с людьми и испытывал не только чувство стеснения, но даже и страха.

Вскоре в комнатку Наташи вошли две девушки – Андреевы, свеженькие, миленькие. Подруги звонко, радостно расцеловались. Полились расспросы, разговоры, рассказы.

– Надя, Люба, как я рада вас повидать.

– А, вот как ты живешь, Наташа? Это твой дядя? Очень приятно. Мы вас знаем давно. Наташа вас так любит. Она всегда ждала вас в приюте. И мы все это знали.

Николай Васильевич переконфузился до слез, кланялся и только говорил: «Да-с, да-с, верно-с…» Он забился в угол комнаты и, казалось, готов был лучше провалиться сквозь землю, чем завести разговор с девицами. Наташе стало жаль его, и она занялась подругами. Обе девушки жили хорошо, спокойно у своего дедушки и работали на сторону. Наташа рассказала кое-что про свою жизнь.

– Знаешь ли, Наташа, я встретила недавно Анюту Мухину, – вдруг вспомнила Люба.

– Ну, что? Воображаю, что она тебе порассказала. Чудеса?.. – спросила Наташа и превратилась вся во внимание, приготовившись услышать сказку из «Тысячи и одной ночи».

– Нет, ты ошибаешься… Ты и представить себе не можешь, как жизнь ее обманула… Стала она худая, бледная… Похудела, подурнела… Грустная какая, и не узнать ее.

– Да неужели? Что ты говоришь? Может ли это быть? Что с ней? Как мне ее жаль!

– Правда, правда… Ее мать уже больше не живет у этой графини… У них там вышла какая-то история. Анюта заплакала и сказала: «Ах, в жизни так много горя через роскошь-то».

Как жаль Анюту! Бедная-бедная!.. Как она радовалась на свою жизнь, как ждала богатства и счастья, печально говорила Наташа.

– Я ее звала к себе. Она сказала: «Никуда не пойду и видеть никого не хочу»… Уж не знаю, что с ней случилось. Конечно, много на свете злых людей. Может, мать ее оклеветали перед графиней… Может, Анюта не сумела графине угодить… Графиня-то капризная, важная…

– Да, да, есть очень капризные барыни, – сказала Наташа и вспомнила Елизавету Григорьевну.

Ах, как жаль Анюту! Даже вспомнить не могу. Правду говорила Верочка Тимофеева, что через золото чаще всего слезы льются.

– Аня Ястребова замужем, живет хорошо. Муж у нее тихий, работящий, любит ее. Какой у нее сынок славный… Ну вот точно ангельчик. Ты поди к ней, Наташа, она рада будет.

– Некогда… Моя жизнь тяжелая. Надо теперь работы искать.

Хозяйка принесла маленький пузатый самовар… Гости стали пить чай. Пришла хозяйка, веселая старушка, всех оживила и развеселила своими шутками. Только Николай Васильевич жался в угол и ни слова ни с кем не говорил.

– Да что это ты, отец святой, такой молчаливый… Иди-ка сюда, к нам в компанию, – сказала хозяйка.

– Нет-с… Я после, ничего… Я не хочу чаю, – конфузливо отнекивался Николай Васильевич.

– Иди, иди сюда, батюшка. Потеснее-то – подружнее…

Николай Васильевич совсем растерялся и молчал.

Уже стемнело, когда гости разошлись. Ушла хозяйка. Наташа осталась вдвоем с Николаем Васильевичем. Он вдруг вздохнул весело и облегченно – точно у него гора свалилась с плеч, и живо заговорил:

– Прекрасно, Наташечка, весело сошло твое новоселье… Прекрасные девицы твои подруги… Так обстоятельно рассуждают… Сейчас видно, что девицы с образованностью…

– Ну, дядя Коля, выто все молчали… Точно бука… улыбнулась Наташа.

– Я ведь, Наташечка, не привык к обществу девиц… Очень стеснительно с ними говорить… Только весело у тебя… Компания очень приятная.

– Тесно очень, еле повернулись. Все-таки хорошо, что у меня свой уголок. А помните, дядя Коля, далекое время… Наши музыкальные вечера на кухне у дядя Пети?

– Да, да… Вот что, Наташечка… Я, того… Вспомнил… Может быть… Того… Поиграть бы.

Николай Васильевич засуетился, достал из кармана подрясника узелок и развернул его дрожащими руками.

– Флейта, флейта! – воскликнула Наташа и захлопала в ладоши, – милый, старый дружок.

Да, это была старая флейта и старые потрепанные ноты. Сколько воспоминаний встало из прошлого… Девушка смеялась и готова была заплакать.

– А можно поиграть? – застенчиво спросил Николай Васильевич.

– Можно, конечно, можно!.. У меня хозяева хорошие, добрые… Ничего не скажут. Сыграйте, дядя Коля. Какая мне сегодня радость. Добрый вы, дядя Коля! – весело сказала Наташа.

Она оживилась – глаза ее блестели и лицо горело, Раскраснелось.

– Вот ты и веселенькая стала, Наташечка… Право, как я рад, что захватил флейту-то… Я не решался. Думал и то и се, и что хозяева не дозволят играть… Флейта-то… Оно беспокойно… Вот Марья Ивановна и Липочка не любили.

– Играйте, играйте, дядя Коля. Николай Васильевич заиграл.

Дребезжащие, заунывные звуки старой флейты точно жаловались на какое-то горе, плакали о чем-то… Наташа откинула голову назад и мечтала… Дверь в комнату приотворилась и оттуда выглянуло несколько голов.

Николай Васильевич окончил и сказал:

– Спой, Наташечка…

– Я уже давно не пою…

– Ничего, спой «Среди долины ровныя».

– Хорошо, только я боюсь как бы не испугать всех.

Наташа запела. Это был теперь сильный, звучный, молодой голос, отдавшийся во всех уголках маленькой квартирки…

Наташа пела долго и много. Хозяйка и хозяин слушали и отирали глаза. «Точно ангельское пение», – говорила старушка.

Долго пела Наташа. Николай Васильевич проиграл все, что только знал… И эти двое одиноких людей пережили отрадные минуты. И хозяева были очень довольны – послушали пение и музыку. И в крошечном бедном углу можно переживать хорошие минуты.

Так потекла жизнь Наташи. Она нашла себе поденную работу и ходила далеко, почти за 8 верст каждый день. С утра до ночи склонившись над швейной машинкой, выслушивая требования новой строгой хозяйки, не смея передохнуть минутки, – проходила ее молодая жизнь.

Девушка возвращалась домой поздно, усталая и без сил падала в постель; вставала еще в темноте и шла на работу… Только воскресенья ждала Наташа как отдых, как удовольствие… И как любила она свой уголок, где могла отдохнуть. Каждое воскресенье к ней приходил Николай Васильевич. Они читали книжки; иногда Наташа пела, дядя играл на флейте. Приходили хозяева, пили чай, старушка шутила. Так и коротали они праздники.

Однажды вечером, когда Наташа пела, а Николай Васильевич играл, дверь в их комнату открылась и хозяйка тревожно проговорила:

– Наталья Сергеевна, вас тут спрашивают две женщины…

На пороге стояли две полные особы. Наташа не узнала их, а скорее догадалась, почувствовала, кто они.

– Тетя Маша, Липочка! – воскликнула девушка.

Она смешалась, испугалась. Опять вспомнилось далекое прошлое.

Много лет тому назад, точно так же, за пением и за игрой на флейте застали ее и дядю Колю эти же две женщины. Как досталось тогда певице и музыканту. Дядю Колю выгнали. С тех пор все изменилось…

Теперь Наташа тоже чувствовала себя будто виноватой, сконфуженной… Николай Васильевич растерялся и поспешно убирал флейту и суетился, желая помочь раздеться пришедшим. Наташа как будто готовилась кого-то и что-то защищать.

– Тетя Маша, Липочка… Сколько времени мы не виделись… Как это вы меня вспомнили, нашли?

– Мы тебя давно ищем! – сказала тетка, едва дыша.

– На какую вышину ты забралась, – вялым, гнусливым голосом проговорила другая женщина помоложе, полная и черноглазая.

– Сейчас, сейчас. Чайку напьемся, – засуетилась Наташа. Она выбежала к хозяевам, пошепталась, вызвала Николая Васильевича, опять пошепталась… Он куда-то исчез.

Наташа смотрела на тетку и двоюродную сестру и мысленно удивлялась: если бы она их встретила на улице, она бы их не узнала, – так они изменились. Тетка стала совсем седая старуха, сморщенная, грязная, бедно одетая, а двоюродная сестра Липочка с красным носом была так полна, что еле дышала. Нужда, но еще более лень – положили на нее глубокие следы.

– Мы-то тебя искали… Думали повидаться, все-таки родные. Ты теперь на ногах, пристроилась. Думали уже, не вышла ли замуж.

Наташа молчала и много воспоминаний пробежало в ее голове: она тоже искала и просила их придти, порадовать ее участием в самые тяжелые, одинокие минуты, она умоляла дать ей немного внимания и ласки… и ей ничего не дали…

– Вот и жила ты у нас… И дядя Петя тебя облагодетельствовал – в приют отдал. Благодеяния-то теперь редко кто помнит, Наташа, – заговорила тетушка.

– К чему она все это говорит? – удивилась Наташа и переглянулась с Николаем Васильевичем, который возвратясь из лавки молча стоял у дверей…

– Липочка, покушайте ливерной колбасы… Вы прежде любили… Вот и варенье брусничное, вот ситный мягкий, теплый еще. Все ваше любимое. Тетя, пожалуйте чай пить, – угощала Наташа гостей.

– Ах, теперь мне все равно, я ничего не люблю, – вяло проговорила Липочка.

– Вы играете на фортепиано и поете по-прежнему, Липочка? – спросила Наташа сестру.

– Не пою. У нас и фортепиано нет. Как папенька помер – все продали…

– Не до пения, душа моя, когда есть нечего, да с квартиры выгнали… Ведь у нас всего 8 рублей пенсии после мужа осталось.

Наташе стало жаль их, и слезы навернулись на ее глаза.

– Как выгнали? – спросила она.

– Так и выгнали: велели съезжать. У нас три месяца не плачено и денег нет. Вот я и пришла к тебе. Ты ведь на своих ногах… И всем нам обязана… Возьми ты пока к себе Липу… Она твоего угла не съест. Тесновато у тебя, да ничего: проживете как-нибудь. Я-то у знакомой купчихи пока устроюсь… Я ей гадаю на картах – она любит. А Липе негде жить.

– Конечно, тетя… – начала было Наташа. Николай Васильевич вдруг засуетился в своем углу, закашлял, точно подавился. Наташа взглянула на него – он был красен, как рак, и смотрел на нее умоляющими глазами.

Наташа поникла головой. Она поняла дядю, но ответить иначе не могла и не хотела.

– Конечно, Липочка, устраивайся у меня. Я рада, что у меня свой угол, – ответила Наташа.

Липочка осталась жить у своей двоюродной сестры… Комнатка, в которой и одной-то было тесно, должна была теперь вместить двоих…

– Ничего, потеснитесь. Люди свои, – ободряющим голосом говорила тетка. – Липа ляжет на сундук, я ей постель и подушки принесла, а ты, Наташа, пристройся на полу…

Вскоре сундук, корзинка и постель Липочки так загородили бедную комнату, что и повернуться было негде.

Наташа поняла, что больше у нее не будет своего угла… Но что могла она сделать? Она – тихая, кроткая, всю жизнь уступавшая другим. Ничего не мог сделать и Николай Васильевич – кроме того, что жалеть Наташу и страдать за нее.

Поденно

Остановившись у парадной двери в пятом этаже большого каменного дома, Наташа еще раз прочла объявление: «Нужна портниха поденно хорошо шить и кроить по журналу».

Наташа робко позвонила. Ей открыла дверь деревенская девушка. В прихожей уже стояло несколько девушек, наверно, тоже пришедших по объявлению, как и Наташа. Все они недружелюбно посматривали на вновь вошедшую.

Из комнаты выглянуло двое мальчиков. Они расхохотались и крикнули: «Еще одна такая же пришла. Смешные! Стоят в прихожей, точно солдаты на часах».

Рядом в комнате слышались голоса. Туда поочередно входили и выходили девушки. Казалось, это был какой-то докторский прием. А в прихожей раздавались звонки и приходили все новые и новые личности: старые и молодые, нарядные и простые.

Дошла очередь и до Наташи. Она вошла в гостиную. У стола сидела полная дама в капоте. Двое мальчиков кувыркались по мебели и хохотали. Дама поднялась и хотела их шлепнуть, но они увернулись.

– Ох, уж как мне надоели эти портнихи! Ходят, ходят, а толку мало, – проговорила полная дама. – Ну что ж, вы шили где-нибудь? – спросила она Наташу.

Мальчики шептались, хихикали и указывали на Наташу пальцами. Ей было неловко.

– Вы, голубушка, шить-то умеете? – снова спросила барыня.

– Умею, я училась.

– Мне нужно без претензий и без фокусов. Работать, так работать. Я ведь деньги, а не щепки плачу… Обедать будете на кухне; булочек у меня не полагается… ну остальное, как и везде. С 8 часов утра и до 9 вечера, 60 копеек в день.

Наташа хотела сказать, что везде полагается с 8 часов утра и до 8, но не решалась и промолчала, подумав, что не беда, если она проработает лишний час.

– Вы мне понравились… У вас скромный вид… Завтра и приходите, – сказала барыня. – А все-таки и с другими поговорю.

– Может, вы кого-нибудь наймете, тогда я останусь без работы, – сказала Наташа.

– Нет, нет… Эти портнихи зазнались и Бог знает чего требуют… А вы, кажется без претензий.

Барыня не сказала, что ни одна портниха не согласилась работать с 8 до 9 вечера, обедать на кухне и не получать утром и вечером булки. Наташа была в этом деле еще новичок.

Когда Наташа, проходила мимо сотоварок, ожидавших, как и она, работы, у нее шевельнулось чувство жалости: она уже пристроена. Но что же могла сделать она – такая же голодающая, как и эти.

На другой день, в 8 часов утра, Наташа уже сидела на новом месте и стучала машинкой. Барыня ей надавала всякой работы: для себя платье, капот, две кофточки, детям – костюмчики, белье, даже мужу халат.

Наташа принялась усердно за работу. Поместили ее в столовой у окна. Комната была проходная, и это ее смущало. Только что она расположилась кроить, как мимо нее юркнули два мальчика, толкнули ее, что-то утащили со стола и, как ураган, пронеслись со смехом мимо.

Наташа смутилась и не знала, что делать. Через несколько минут Наташу стало что-то щекотать за ухом; она сначала отмахивалась, а потом поймала назойливый предмет рукой. Оказалось, к аршину привязали перо и шалуны мальчики забавлялись из-за двери и хихикали.

– Оставьте меня в покое!.. Вы мне мешаете работать. Я вашей мамаше скажу, – серьезно заметила наконец Наташа.

– Фискалка! Фискалка! – послышалось из-за двери.

Девушка почувствовала, что эти мальчишки отравят ей тут существование.

В 12 часов хозяйка послала новую портниху завтракать в кухню. Когда она туда вошла, кухарка ей сказала: «Я, милая моя, живу тут недавно… Уж очень плохо насчет харчей… Все усчитывают, урезывают… Ребят своих барыня откармливает на убой, а людям все вареное мясо да вареное мясо… Верите ли, смотреть на него не могу».

Наташа молча села за стол, и, действительно, ей дали вареного мяса. Завтрак был скудный и несытный.

Хозяйка вышла в кухню, посмотрела пытливым взглядом и заметила кухарке:

– Опять ты рано затопила печку! Конечно, тебе не жаль хозяйских дров… Отчего у тебя хлеб тут валяется?

– Вы, милая, не рассиживайтесь здесь подолгу. Не теряйте даром времени, – обратилась она к портнихе.

Наташа, окончив торопливо завтрак, пошла в столовую. Здесь через некоторое время в нее стали лететь бумажки. Из-за двери слышалось хихиканье.

За обедом был жидкий суп, вареная говядина и каша. Всего мало, все невкусно; хозяйка опять вышла на кухню и отдала наказ: не терять много времени за едой.

После обеда снова шалости мальчиков, которые то кидали в девушку бумажками, то пускали заводных зверей, то поддразнивали.

Наташа шила не разгибая спины, молчала, терпела, но от всего пережитого у нее подымалась в душе какая-то обида, горечь, гнетущее чувство. Работой Наташи хозяйка осталась очень довольна, и это несколько ободрило портниху и дало ей некоторое удовлетворение.

На другой день мальчики так шалили, что довели портниху до слез. Они уносили из столовой вещи, хватали работу, дергали девушку за платье, бросали в нее всякую всячину. Наташа потеряла терпение и пожаловалась матери. Та осталась недовольна:

– Ну, голубушка, уж вы и неженка! Что могут сделать дети? Дети везде одинаковы. И мальчики всегда шалуны, – она вс-етаки прикрикнула на сынков.

Эта матушка была баловница своих сорванцов и всю любовь выражала тем, что кормила их на убой. Дети, позанимавшись час с учительницей, остальное время были без призору, ничего не делали, не были заняты, а потому придумывали глупости и надоедали всем в доме. У отца их была какая-то лавка, и его никогда не было дома.

Хозяйка, Матрена Никитишна, была просто жадна. Над портнихой она сидела, как аргус, и не давала ей дохнуть, разогнуться от работы. «Не теряйте времени, я ведь не щепки плачу», – твердила она постоянно.

Если иногда Наташа на минутку выходила в кухню, то за ней тотчас следили зоркие детские глаза и который-нибудь из мальчиков жаловался матери: «Мама, а портниха-то в кухне прохлаждается… Ты за дверь, а она шмыг в кухню, с Анной там и болтает».

Хозяйка рассерженная вылетала на кухню:

– Чего вы тут, Наташа, прохлаждаетесь и время теряете?! Я ведь вам не щепки плачу!!!

– Я только что вышла… Мне надо швы разгладить, – возражала Наташа.

– Знаю я, знаю! Уж вы мне не говорите… Сама вижу. Все портнихи одинаковы.

Наташе была обидна эта явная несправедливость. Но болыпе всего ее изводили своими шалостями мальчики. Это были ее враги, она ничего не могла с ними сделать: они доводили ее до раздражения и до бессильных слез. Они просто отравляли ей жизнь. Мать же слушать не хотела. Она зорко следила за тем, чтобы Наташа не прогуляла минутки и чтобы прислуга не съела лишнего. Работой и усердием девушки Матрена Никитишна была очень довольна и хвалила свою портниху.

Так проходила трудовая жизнь Наташи. По вечерам, особенно под праздники, девушка всегда со страхом возвращалась домой.

В одну из суббот Наташа вбежала в свою комнату в слезах, расстроенная. Хозяйка потребовала, чтобы она кончила какую-то кофточку, и девушка долго засиделась за работой. Со страхом бежала она ночью домой по темных улицам. Там по окраине, где она жила, народ под праздники гулял, бывали буйства и драки… В тот вечер Наташа попала в разгульную толпу: там дрались пьяные, и один камень попал ей в ногу, а пьяная толпа со смехом погналась за беззащитной девушкой.

– Господи, что за жизнь! – воскликнула Наташа, со слезами вбегая в свою комнатку. Комнатка эта, за которую она платила трудовые деньги, давно уже стала не ее. Тетка приходила каждый день, бесцеремонно располагалась и гадала дочери на картах. Эти две женщины ничего не делали, жили бесцельно, откуда-то доставали какие-то подачки, пособия и интересовались лишь своей будущностью, о которой узнавали по картам. Липа так располнела, что ей трудно было даже спуститься по лестнице.

В сетовании Наташи тетка и Липа не принимали никакого участия. Только тетка вяло проговорила: «Ну что ж за беда! Эти пьяные уж всегда такие».

Воскресенья тоже не радовали Наташу. Она теперь часто брала в праздники лишнюю работу и сидела, не разгибая спины.

Однажды за работой девушка запела вполголоса песню.

– Ах, да не ной ты, Наташа. Просто в ушах звенит… Голова трещит, – проговорила гнусливым голосом ее двоюродная сестра. Наташа замолчала и больше не пела.

В другой раз тетка сказала:

– Ты бы пошла, Наташа, погулять. Душно в комнате. Липочка приляжет отдохнуть.

Наташе хотелось сказать, что пойти гулять должны они, что она устала, имеет право отдохнуть, но, конечно, она не решилась так сказать, а встала покорно и ушла из своей комнаты.

Николай Васильевич приходил теперь редко. Они сидели с Наташей в углу на сундуке и тихо разговаривали. Не по себе им было тут, слова замирали на губах, говорить не хотелось.

Однажды по уходе старика Липа вдруг сказала:

– Ну что это, право, Наташа, шляется сюда этот полупомешанный дядюшка… Только мешает нам всем.

Наташа вдруг встала, вся вспыхнула, как зарево, глаза ее сверкнули гневом, и она заговорила таким голосом, которого даже не подозревала в ней двоюродная сестра:

– Нет, Липочка, этого никогда не будет! Дядю Колю я не выгоню! Он для меня первый друг. И вы мне это не говорите!!! Этого не будет, чтобы я его выгнала. Лучше я отсюда уйду навсегда!

Липочка взглянула испуганно на Наташу и больше об этом разговоров не заводила, но дулась на Наташу и подолгу шепталась с матерью. В их разговорах полушепотом прорывались такие слова: «От родственников житья нет… Благодарности никто не помнит… В счастье все дружки-приятели…»

Наташа слушала, терпела и молчала.

От усидчивой работы, от плохого питания Наташа побледнела и похудела, как щепка; у нее начались постоянные головные боли. Она страдала молча, стараясь скрыть все тяжелое от всех. Да и кому было до нее дело? Кто мог ей помочь?

Только одни внимательные, любящие глаза следили за ней и все замечали… С ней вместе страдал и ее друг.

– Наташечка, отчего ты такая бледненькая стала? – спрашивал Николай Васильевич.

– С чего мне розоветь, дядя Коля. Голова вечно болит, – ответила уныло Наташа.

Она за последнее время стала даже раздражительной.

– Наташечка, я же вижу, как тебе трудно.

– Конечно, трудно. Света Божьего не вижу. Еда плохая. Да и дома не отдохну… Что заработаешь, надо за комнату отдать или сапоги купить… Иногда последнюю копейку тетя или Липочка выпросят.

– Тяжело, знаю, Наташечка. Потерпи, может, лучше будет. Никто своей судьбы не знает.

– Терплю, дядя Коля, терплю… Все выношу. Еще хватает сил. Жду…

Наташа проговорила эти слова раздраженно-насмешливо, а Николай Васильевич смотрел на нее со страхом. Он никогда не слышал от нее такого тона и таких слов.

Однажды Николай Васильевич застал свою племянницу заплаканной и такой огорченной, что у него душа перевернулась.

– Сил моих нет. Измучилась я с ними! – воскликнула девушка, здороваясь с дядей.

– Что случилось еще?

– Ужасный случай… Там, где я работаю, я ушла на минутку на кухню. А мальчики прибежали в столовую. Они такие шалуны, удержу нет. Стали вертеть машинку; один подсунул палец, и другой повернул и проколол брату палец. Не могу забыть этот ужасный крик! Я так испугалась, мне даже дурно сделалось. А хозяйка меня же бранила, кричала, срамила, что я не досмотрела… разве я виновата?!

Вспоминая прожитый день, Наташа горько плакала.

– Наташечка, ты бы уж не мучила себя так! Ушла бы… Бог с ними!

– Ну куда я уйду? Буду ходить да искать работы… Наверное, еще хуже будет… Здесь хоть работой моей довольны…

– Куда ей идти? В другом месте, наверно, хуже будет. Не такие еще хозяйки есть, – возразила тетка.

– Уж вы ее не учите! Сама не маленькая. Чем она жить-то будет? – сказала сердито Липочка.

Николай Васильевич посмотрел на них недоброжелательно.

Наташа снова стала ходить поденно в тот же дом. Шалуны мальчики на другой день уже забыли про свое горе и придумывали новые затеи и шалости.

В один из морозных вечеров Николай Васильевич поджидал Наташу около того дома, где она работала. Он был в волнении и не обращал внимания на сильный мороз. Едва вышла девушка, как старик бросился к ней и заговорил торопливо, растерянно: «Я думал о тебе, Наташечка, все искал… Нашел… Хвалят очень…»

Наташа удивилась, встретив дядю, и спросила:

– Отчего вы, дядя Коля, тут? Что случилось?

– Место тебе нашел.

– Что вы беспокоитесь, дядя Коля… Я не пойду… Все равно. Везде одинаково.

– Нет, Наташечка… Ну как же! Иные люди хорошие. Хвалят. Завтра же сходи.

– Нет, не пойду! Все равно. Здесь я уже привыкла.

– Нет, пойди. Я нарочно шел издалека. Замерз… Искал долго. Люди не даром хвалят.

Девушка не соглашалась уходить с места. Николай Васильевич настаивал и упрашивал.

– Хвалят их. Дама-то докторша. У них портниха долго жила. Замуж вышла. Я-то давно искал тебе место… Измучился, глядя на тебя… Очень все одобряют.

– А вдруг верное потеряешь?! Трудно здесь, плохо. Мальчики ужасные… Что же делать…

– Иди, Наташечка, завтра же. Вот и адрес.

– Добрый вы, дядя Коля… Для вас пойду, чтоб вы не даром хлопотали.

– Иди, иди. Тете и Липочке не говори. Я-то ведь давно бегаю, Наташечка… Не могу смотреть на тебя.

Девушка поняла заботы и тревоги своего друга, пожалела хлопоты старика и согласилась пойти на новое место.