Текст книги "Мы правим ночью"

– При всем моем уважении, сэр, должен заметить, что мои люди прошли подготовку для работы на куда более сложных машинах. Полагаю, сводить ее на нет было бы неблагоразумно.

– А как насчет тебя? – Церлин вновь повернулся к Зиме. – Исаака здесь нет, поэтому он сейчас не может ни потакать твоим прихотям, ни приструнить. Хочешь не хочешь, а дело тебе придется иметь со мной. Выбирай – либо вы летаете на Стрекозах, либо девушки едут по домам.

Взглядом, который бросила на него Зима, можно было бы обдирать краску. Она повернулась и направилась к краю поля, махнув девушкам, чтобы они к ней подошли. Те сгрудились вокруг нее.

– Решение должны принять вы, а не я, – дрожащим голосом сказала Зима, – лгать не буду, Стрекозы проектировались для сельскохозяйственной авиации. У них малая скорость, меньше даже, чем у некоторых паланкинов. Они не способны нести на борту много бомб и снарядов. Летать на них нужно над самой землей, что делает их еще более уязвимыми. Но кроме них, других самолетов у нас нет.

Она втянула в себя воздух и закрыла глаза, будто ей было невыносимо видеть их лица.

– Если хотите, можете сесть в паланкин снабженцев – он отправится, когда пробьет девять склянок, – и вас никто ни в чем не посмеет обвинить.

Девушки переглянулись. Елена сказала:

– Но ведь, кроме недостатков, у них должны быть и преимущества.

На лице командора вспыхнула улыбка, но тут же погасла.

– Да, хотя и совсем немного.

На несколько секунд все опять умолкли. Линне увидела на лице Зимы готовность отступиться и прониклась к ней симпатией. Будь у командора возможность, она могла бы стать великим лидером.

А я могла бы остаться на фронте, сохранить дружбу, отличиться и доказать отцу, что чего-то да стою. Но у девушек в армии, похоже, нет никаких шансов.

– Я остаюсь, – сказала Ревна.

Когда к ней повернулись тридцать с лишних голов, она вспыхнула, но затем сложила на груди руки и устремила взор на Зиму. Линне не ожидала, что Ревна выскажется первой, но теперь видела, что той жизненно необходимо остаться, хотя почему – понять не могла.

– Я тоже остаюсь, – сказала Линне, игнорируя обращенные на нее недоверчивые взгляды других девушек.

В Мистелгарде ее не ждет ничего хорошего, лишь бумажная работа да пожизненное наказание по возвращении домой.

Магдалена улыбнулась.

– Мы наверняка придумаем, как их экипировать.

– Это уже становится интересно, – сказала Катя.

– Я хочу летать. А на чем – мне без разницы.

Одна за другой высказались все девушки Сто сорок шестого полка ночных бомбардировщиков. Каждая из них говорила сердцем. Свет их устремлений горел в их голосах.

В конце концов, служить с ними, может, будет не так уж и плохо.

6
Храните верность вашему союзу

В полку ночных бомбардировщиков были девушки из всех тринадцати стран, объединившихся в Северный Союз. Ревна была из Ридды, самого прочного, надежного оплота Союза. Ридда первой испытала на себе беспощадный удар врага, а слушая, как мама с папой перешептываются о политике, Ревна понимала, что братские страны вряд ли смогут быстро прийти к ним на защиту. Но явившись в пакгауз на первое занятие по летному делу, она увидела пилотов из восточного Кикурана, из Ибурска, что далеко на Севере, и с Парсейского полуострова на самом краю Цеморского моря.

Подготовка ее не очень пугала. Она больше переживала из-за своих ног, боялась осуждающих взглядов, волновалась, как бы кто-нибудь не узнал, что ее отец в тюрьме. Страшилась шпионов, новых скверных новостей из Таммина, тревожилась, что ее отправят обратно домой. Со страхом думала, как будет пользоваться Узором на глазах у других. Пока они ждали Тамару, в комнате почти что звенело от нервного напряжения, исходившего от всех девушек.

– Эй, – прошептала Катя, ослепительная красавица, вступившаяся за Ревну накануне.

Она каким-то образом умудрилась завить волосы, и теперь они идеальными колечками обрамляли ее круглое лицо. Ревна уже отнесла ее к категории девушек, которым важно, кто сидит с ними рядом, – чтобы можно было поболтать, – но которые не проявляют ни малейшего интереса к ее ногам. Как правило, они старались, чтобы она чувствовала себя совершенно нормальной, и были довольно милы.

– Гляди.

Катя погладила воротник куртки. Она пришила к краю серый кроличий мех, превративший форменную куртку в модный наряд.

Ревна провела по нему пальцем.

– Красиво.

Пока она работала на заводе, она даже подумать не могла о том, чтобы сшить и носить что-то подобное. У Кати наверняка водились деньги.

– Откуда он у тебя?

Катя приподняла ногу и качнула ботинком.

– Мех я взяла отсюда. Ногам ведь и так тепло. Если хочешь, могу сделать и тебе, – предложила она.

– У меня нет ботинок, так что неоткуда взять мех, – ответила Ревна.

Пальцы на концах ее протезов дернулись.

Катя слегка покраснела.

– Мы что-нибудь придумаем, даже не сомневайся.

По всей вероятности, с людьми, старавшимися игнорировать ее увечье, так получалось почти всегда. Появление Тамары избавило Ревну от необходимости еще раз отвечать Кате отказом. Они встали, чтобы с ней поздороваться, командор улыбнулась каждой из них и, увидев новый воротник Кати, приподняла бровь.

– Добро пожаловать! – наконец произнесла она. – Одиннадцать из вас мы отобрали и привезли в Интелгард по особенной причине. Мы с коллегами обнаружили у вас сильные способности к магии Узора.

Ревна вздрогнула. Тамара произнесла эти слова совершенно открыто, будто сказала, что предпочитает водке ром из сахарной свеклы. Если бы Ревна разгуливала по Таммину, болтая об Узоре с такой легкостью, ее бы наверняка сослали далеко на север вслед за папой.

– Перед нами стоит одна из самых сложных боевых задач: победить эльдов в игре, которую они затеяли. Они летают дольше нас, а магия Узора там уже много лет считается вполне законной. Поскольку нам разрешили создать собственный Узорный корпус, мы будем стараться наверстать упущенное. Большинство наших аэропланов, в том числе и Стрекозы, – видоизмененные модели эльдов. Известные приемы работы с Узором можно использовать для полетов. Как только нам удастся повысить силу и точность, мы займемся изучением самих машин вместе со штурманами.

Тамара стала мерить шагами комнату.

– Настоящие мастера работы с Узором умеют совершать с его помощью маневры. Это умение пилоты Эльды распространили и на аэропланы, на которых они летают, ту же цель ставим перед собой и мы. Самые искусные маги Узора могут даже перемещать других, правда, только на небольшие расстояния и ценой невероятной концентрации всех сил.

Она перехватила взгляд Ревны. Та почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Даже сейчас какая-то частичка ее существа хотела забиться в угол и твердить: «Это не я» – до тех пор, пока ей, наконец, кто-нибудь не поверит.

– Мы, конечно же, будем отрабатывать мастерство, но порой из сложной ситуации можно выйти победителем лишь с помощью силы и могучей воли.

Для начала пилоты двигали ящики и сбрасывали с полки куртки. Это было довольно просто. Но потом попытались сдвинуть с места друг друга, а это уже совсем другое дело.

Ревна умела чувствовать Узор, когда была сосредоточена. Своими нитями – толстыми и тонкими – он опутывал весь мир, пронзая горы, города и людей. Она видела сияние этих нитей, но в пальцах они были сальными и скользкими, словно растопленное масло. Ревна взяла Катю за руку. Она могла поднять себя на несколько дюймов вверх, но Катя была тяжелее, и нити выскальзывали у Ревны из рук еще до того, как она успевала их крепко схватить. Узору вмешательство людей было не по душе.

У остальных получалось тоже не очень. Пави могла быстрее всех оторвать партнершу от земли, но удерживать ее больше пары секунд ей не удавалось – та валилась обратно на землю, морщась каждый раз, когда шлепалась копчиком в грязь.

«Ну же, давай, – подумала про себя Ревна после четвертой неудачной попытки, – у тебя же раньше получалось». Ребенком она то и дело играла с Узором. Неужели теперь все забылось? Может, вылететь из-под рушившегося дома вместе со скаровцем у нее вышло случайно?

Может, все дело в том, что она тогда ни о чем не думала? Ревна понаблюдала, как работают остальные, как они неуклюже болтаются в прозрачном воздухе. Затем сильнее сжала потные пальцы Кати и дернула. Они рванули вверх, немного оторвавшись от земли. Но протезы потянули ее обратно. Ревна тяжело грохнулась оземь и фыркнула.

– Ты в порядке? – спросила Катя, озабоченно хмурясь. – Может, теперь попробую я?

– Дай мне минутку, – ответила Ревна.

Она культями чувствовала, как дрожат протезы. В последний раз она использовала Узор, когда боялась умереть. Неужели протезы тот случай запомнили? Или, может, теперь опасались чего-то другого? Боялись, что ее вышвырнут отсюда и она подведет близких? Что ее арестуют и сошлют на север? Узор вне закона, а закон, как гласит известный пропагандистский плакат, «ОДИНАКОВ ДЛЯ ВСЕХ».

Сейчас ты ничего не можешь с этим поделать. Ее способности больше не были тайной. И ей оставалось только использовать их ради мамы и Лайфы, надеясь, что Союз не арестует ее.

Ревна подбросила себя вперед еще раз. Нить Узора заскользила в руке, и она врезалась в Катю, ударив ее плечом по носу. Голова Кати дернулась назад. На один восхитительный миг Ревна оказалась в воздухе. Затем рухнула на землю, зарывшись подбородком в твердую грязь.

В животе и культях вспыхнула боль. В ангаре кто-то закричал, и к ним тут же подлетели девушки.

– Ну ни фига себе, – застонала рядом Катя, – кажется, таких цветастых кругов перед глазами я еще в жизни не видела.

Кто-то побежал за водой.

– Прости, – сказала Ревна Кате, попытавшись встать, и тут же скривилась.

Ей хотелось проверить протезы, успокоить их и помассировать икры, чтобы из них ушла боль. Но на нее смотрели девушки. Потом подошла Тамара.

– Мы в порядке, – опередила Ревна вопрос командора.

Она не нуждалась в жалости, с которой так часто сталкивалась в Таммине. И не могла позволить себе прослыть слабачкой в полку ночных бомбардировщиков.

Тамара посмотрела на Катю.

– Не волнуйтесь, – сказала та, потрогав нос, – даже кровь не идет.

Тамара, похоже, совсем не была в этом уверена, но все же кивнула.

– Грубая сила, это, конечно же, хорошо, но ее нужно использовать с фантазией. Не полагайтесь все время на одни и те же трюки.

Она сложила на груди руки и многозначительно произнесла, обращаясь к другим пилотам, сгрудившимся вокруг них:

– Продолжайте заниматься, у вас все получится.

Но ни у одной из них так ничего и не получилось. Ревна отказалась от резких рывков, стала работать медленно и аккуратно, но это не помогло. У нее горели руки, и она, наконец, сдалась. А когда их позвала Тамара, чуть не застонала от облегчения.

– То, о чем я вас прошу, – задача не из легких. Но если у вас не хватает на это сил, то у вас не хватит сил и для того, чтобы управлять в бою Стрекозой.

Эту сталь в ее голосе Ревна уже слышала, когда Тамара спасала ее от допроса скаровцев.

– Не научившись летать, мы не сможем уравнять шансы. Не научившись летать, не сможем выиграть войну. И именно поэтому завтра мы опять придем сюда и сделаем все как надо.

– А как этому научилась Тамара? – спросила Ревна, когда они покинули ангар и отправились на ужин.

– У нее особая магия, – ответила Катя.

Потом склонилась к ней ближе и понизила голос.

– И занимается она ею на пару с главнокомандующим Ванниным.

Ревна фыркнула. Катя хоть и была немного ветрена, но, по крайней мере, не придерживалась линии партии.

* * *

Свежий ветерок и горьковатый запах масла, витавший над летным полем, не могли развеять их усталость. И все же, открыв дверь столовой, они выпрямили спины и все как одна вздернули подбородки. Какими бы утомленными ни были девушки из полка ночных бомбардировщиков, в некоторых местах им хотелось казаться бодрыми как всегда.

Они питались в той же столовой, что и парни из Сто сорок шестого полка дневных бомбардировщиков. Тамара сказала, что у них будет шанс наладить в полку дружеские отношения и приучить парней к мысли о том, что у них появились «сестры». Но все видели, как пререкались Гесовец и Тамара из-за Стрекоз, и парни считали, что улучшенные аэропланы не значат ровным счетом ничего, если им придется дожидаться своей очереди летать. Они готовились уже несколько недель, но до сих пор еще в глаза не видели обещанный воздушный флот. Когда девушки вошли в столовую, гомон дружеской болтовни тут же стих.

Ревна плелась между болтавшими Катей и Еленой. Елена, как всегда, выглядела угрюмой и суровой. У нее было подходящее для этого вытянутое лицо, нос крючком и глаза, взор которых постоянно блуждал где-то вдали, словно взвешивая каждое приходившее на ум слово.

– Тебе помочь? – спросила она.

– Нет, спасибо, у меня все хорошо, – ответила Ревна.

Она так утомилась, что даже не подумала закатить глаза, хотя и немного поспорила с Катей по поводу того, кому нести ее поднос.

– Чем сегодня занималась? – спросила она Линне, которая стояла в очереди перед ней.

Линне посмотрела на нее отсутствующим взглядом и ответила:

– Работала.

– Это хорошо.

Ревна толком не знала, как вести себя с Линне.

Та ничего не говорила о ее ногах, но скупые слова, слетавшие с ее губ, не располагали к беседе.

Вместе с другими пилотами Ревна устроилась в конце длинного стола, и они дружно погрузили ложки в не слишком аппетитный ужин, состоявший из бледно-желтой моркови, ячменя и какой-то жирной дичи. Мясо она ела впервые после того, как забрали папу. И надеялась посмаковать его вкус. Но Союз и в самом деле мог загубить что угодно.

– Как прошел день? – Магдалена грохнула подносом рядом с Ревной, забрызгав их жирной подливкой.

Незадолго до этого она с громким смехом ввалилась в столовую вместе с другими девушками-инженерами.

Портить Магдалене хорошее настроение не хотелось.

– Великолепно.

– А мы разбирали бомбу, – сообщила другая девушка из инженеров, – и стараниями Магды чуть не взлетели на воздух.

– Я просто хотела посмотреть, как устроен ее механизм, – объяснила Магдалена, – нам как-то говорили, что у Стрекоз залипают гашетки.

– Будто это имеет какое-то значение, – сказала Елена, поднимая к небу глаза, – нам все равно ни за что не поднять их в воздух.

– Не говори так, – ответила ей Катя, подалась вперед и перед носом у Пави махнула ложкой, указывая на противоположный угол столовой, – если этому научились эти дуболомы, значит, научимся и мы, верно я говорю?

– Иначе нас бросят в тюрьму? – предположила Ревна.

Тамара уверяла ее, что Узор теперь разрешили, но правда в Союзе извивалась и уворачивалась, как неуловимая зловещая змея.

Катя не разделяла ее тревоги.

– После войны нас никто арестовывать не станет. Им ведь и тогда нужны будут пилоты, и я с превеликой радостью пойду добровольцем.

– И у тебя нет желания вернуться к прежним занятиям? – спросила ее Магдалена.

– У меня всех дел-то было помогать отцу. Он у меня охотник, – сказала Катя и стала загибать пальцы. – Перехватывала для него на лету птиц. Могла вышибить яйцо из гнезда в пятидесяти метрах над землей.

По правде говоря, Ревна не могла представить, как Катя носится по лесу с ухоженными белокурыми локонами и подкрашенными сурьмой бровями. Она думала, что подруга жила в большом городе и могла каждые выходные слушать одобренный государственной цензурой джаз.

– В начале войны меня призвали шить парашюты, но кто-то донес, что я занимаюсь магией Узора. Я даже подумала, что меня бросят в тюрьму Колшек. Но вместо этого Особый контрразведывательный отряд отправил меня сюда.

Она повернулась к Пави.

– А как ты сюда попала?

Та проглотила очередную ложку рагу и ответила:

– А я сама подала заявление.

– Подала заявление?

Все изумленно ахнули. Нельзя просто так написать армейскому начальству с признанием в том, что ты занимаешься запретной магией.

– Да, – подтвердила Пави и скорчила рожицу своей тарелке, – в Кикуране никому нет дела до того, занимаешься ты магией Узора или нет. Нас и так мало, а я была единственной девушкой, которая постоянно в этом деле практиковалась. Тамара с генералом Церлиным приехали набрать призывников и в итоге увезли с собой пятнадцать парней, прихватив и меня.

– Как это никому нет дела? Использование Узора запрещено по всему Союзу! – вставила слово Надя, штурман из Тырньяха, государства в центре юга.

В Наде все казалось суровым – от тугого пучка на затылке до заостренного носа. На ней каким-то непостижимым образом выглядела строгой даже мятая, свободно сидевшая форма.

Пави оглядела Надю с головы до ног, ее темные глаза полыхнули холодом.

– Мы не входим в ваш Союз. Кикуран – дружественное государство.

– Но вы ведь все равно следуете его законам, – гнула свое Надя. – Узор должен жить своей естественной жизнью. А его использование образует клубки и вносит путаницу.

– Большинство клубков распутываются сами по себе в течение двадцати четырех часов, – сказала Пави.

– Кто тебе это сказал?

У Пави гневно раздулись ноздри.

– Зачем ты вообще поступила в этот полк, если считаешь, что использовать Узор нельзя?

Надя залилась румянцем, но вызывающе выпятила подбородок.

– Меня попросила Тамара.

– Тебя? С какой это стати? – спросила Катя.

– Я одной правой рукой могу с помощью искр привести в действие промышленную стиральную машину и заставить ее работать шесть часов подряд.

Узнав о способностях Нади, все повернулись к Магдалене. Выяснилось, что Тамара увидела ее оценки за экзамены в технической школе Мистелгарда и разыскала в Таммине, куда девушку отправили дорабатывать дизайн паланкинов.

– Вот чего в итоге лишается университет, отказываясь принимать женщин, – выразила свою точку зрения Магдалена.

Следующей на очереди была Елена.

– Я… я попросилась сама.

– Как это? Ты что, подошла к Тамаре на улице? – засмеялась Катя.

– Нет.

Елена неловко заерзала, снова и снова возя ложкой по тарелке.

– Пришла к ней в канцелярию.

– Ну зачем ты портишь такую историю? – произнесла Ася, миниатюрная девушка с Севера, из Ибурска. У нее были короткие, светлые волосы, похожие на две ледышки глаза и шрамы, покрывавшие пальцы и терявшиеся под обшлагами рукавов.

– Тамары там не оказалось, и Елене пришлось прождать целых три дня, а потом еще прихватить большую часть четвертого. Я считала ее идею абсурдной. Но Тамара согласилась, так что старания Елены окупились. Я работала у Тамары секретарем.

– Секретарем? – с сомнением переспросила Оля.

Шрамы Аси было так же трудно не заметить, как протезы Ревны, а присущая ей холодность не слишком вязалась с образом секретаря.

Ася погладила рубцы на руках.

– Да, – сказала она, и желающих поспорить с этой девушкой с жестким взглядом не нашлось.

Потом свою историю поведала Ревна, рассказав, как ее застукали с поличным во время бомбардировки Таммина. Девушки сочувственно поохали и двинулись дальше. С каждым новым рассказом Ревна чувствовала, как у нее становится легче на душе. Ее все больше охватывало ощущение сопричастности.

Новые подруги Ревне нравились – уверенности не было лишь в отношении Линне, которая постоянно спорила и указывала, что и кому следует делать. Но с остальными был полный порядок. Больше всех ей приглянулась Магдалена. Все, что было у нее на сердце, тут же оказывалось на языке, да и, по правде, то, что было в мыслях, тоже. За ужином девушка поразмышляла вслух о перспективах нового урожая (в сложившихся обстоятельствах его можно будет считать хорошим), предсказала исход войны (закончится к концу зимы), раскритиковала Союз за склонность к патриотической поэзии (слишком слащаво) и обсудила с другими последний подарок Исаака Ваннина жене (медведя). У Ревны ни по одному из этих вопросов не было собственного мнения, хотя об урожае она слышала самые разные мнения. Впрочем, Магдалену, похоже, это совершенно не волновало. Она могла говорить и говорить, никогда и ни с кем не споря. У девушки был такой веселый и добродушный нрав, что Ревне никак не удавалось представить ее в бою. И хотя другие сослуживицы подбрасывали все новые темы для разговоров, Ревна, помимо своей воли, думала только о Магдалене и ее шарме, с которым та непринужденно перескакивала с одного вопроса на другой. Ревна была так поглощена разговором, что почти забыла, как скучает по дому.

* * *

Рутина стала нерушимым распорядком. Ревна завтракала с Магдаленой, затем тренировалась с Тамарой и другими пилотами. Стараясь преуспеть в очередном задании, она каждый раз представляла, что прямо за углом прячется скаровец. И никак не могла решить, ждет ли он возможности арестовать ее за использование Узора или же хочет выгнать за то, что она не может заниматься магией достаточно квалифицированно.

– Не падай духом, – сказала как-то вечером за ужином Магдалена, – глупо надеяться, что мы научимся летать на аэроплане за каких-то пару дней.

Но на что бы ни надеялись девушки, чего бы они ни желали, нагрузки у них были серьезные. К концу первой недели инженеры разработали новые крючья, с помощью которых под крыльями Стрекоз можно было цеплять бомбы. К концу второй штурманы стали отрабатывать наведение на цель, полыхая своими искрами и поджигая пустые ящики с десяти метров. А в перерыве между занятиями по специальности девушки собирались вместе и учились обращаться с огнестрельным оружием и противогазами, выживать в суровых условиях, передавать сообщения флажками и многому другому. Ревна пыталась использовать папин подход к решению проблем, но, сама того не желая, без конца думала только об одном: я неудачница. И преодолеть это препятствие она не могла.

В конце третьей недели в столовую влетела Елена и оторвала их от завтрака.

– Бежим на поле, – сказала она.

Ее лицо заливала бледность, губы сжались в тонкую линию.

Они ринулись к выходу, оставив за спиной перестук ложек и железных подносов.

На улице было холодно, ливший всю ночь дождь превратил землю в грязное месиво, доски стали скользкими. Над командным пунктом летали яростные вопли.

– Это кто, Тамара? – удивленно спросила Магдалена.

– Идем, идем, не отвлекайся, – бросила ей Елена.

Когда они подбежали к Стрекозам, Ревну накрыла волна отвращения, заставив замереть на месте. Ей в одночасье стало жарко, противно и плохо; не помогли даже несколько судорожных глотков холодного воздуха. Протезы плотно вжались в икры.

– Что это? – спросила Катя и прижала пальцы к вискам.

У нее позеленело лицо.

Ревна знала, что это такое. Несколько раз она видела нечто подобное на заводе, когда у какой-нибудь девушки, стоявшей на конвейере, выпадал трудный день. Хотя ее тайные упражнения с Узором прежде не приносили никакой пользы, благодаря им она по крайней мере изучила живой металл. Широкие пряди Узора десятки тысяч лет пронизывали эту бесценную субстанцию, наделяя ее неким подобием сознания. Живой металл обладал способностью злиться, беспокоиться, волноваться и даже обижаться – связанный этими чувствами с теми, кто с ним работал. Иногда человек сообщал ему свои эмоции, но металл и сам мог передавать людям свои чувства.

Здесь явно кто-то побывал, влив в Стрекоз свою ненависть. Они сочились настолько сильной и неприкрытой антипатией, что у нее в животе все перевернулось, а к горлу подступила тошнота.

От сострадания у Ревны задрожали ноги. Она заставила себя подойти ближе, прикрыв ладонью рот, чтобы ее не стошнило. Воздух вокруг нее сгустился, как будто готовился дать бой.

На обтянутых полотном поверхностях аэроплана красовались граффити – надписи тянулись от одного края крыла к другому, от носа до хвоста. Для каждой девушки полка нашелся свой слоган.

ВЫНАШИВАЙТЕ ДЕТЕЙ, А НЕ БОМБЫ.

ВЫ СТРЯПАЕТЕ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ЛЕТАЕТЕ.

ПОЛКОВЫЕ ШАЛАВЫ.

ВАЛИТЕ ДОМОЙ.

Слова наплывали друг на друга и кое-где даже не читались. Но это было неважно. Стрекозы впитали их в себя, и даже когда граффити смоют, аэропланы еще долго будут нести в себе эту ненависть.

Кто это сделал, гадать не приходилось.

– Мы не потерпим такого, – сказала Елена, – верно я говорю?

– Идемте к Тамаре, – предложила Надя.

– Тамара уже в курсе, – сказала Линне, стоя поодаль и глядя на аэропланы.

Она застыла, словно камень, но сквозь пальцы ее сжатых кулаков проглядывало золотистое сияние. – Какой смысл еще раз рассказывать ей об этом?

– Тогда надо пойти к Гесовцу, – заявила Надя, – потребовать от него…

– В армии нельзя ничего требовать, – перебила ее Линне, – а Гесовцу тоже уже все известно. Иначе с чего бы ему, по-твоему, так орать? Если он не желает слушать ее, то не станет говорить и с тобой. Да еще накажет за то, что ты отнимаешь попусту у него время.

– О том, чтобы дать делу официальный ход, лучше забыть, – резко бросила Пави, – правил надо придерживаться, только когда на тебя смотрят. Мы должны показать, что нас не так просто отсюда спровадить. Ответить ударом на удар.

Но аэропланы, которых ждет мужская часть полка, до сих пор не прибыли. Катя предложила вывести из строя их ружья, а Ася – снести ветхий бар, который парни соорудили на задах казарм. Но Линне все это отвергла.

– И что нам тогда, по-твоему, делать? – спросила Магдалена.

Линне закусила щеку и глубоко вздохнула.

– Ничего.

Искры поднялись вверх по ее рукам и втянулись вовнутрь.

У Аси от гнева раздулись ноздри.

– Мы не станем сидеть сложа руки.

– Неужели ты думаешь, что сможешь перещеголять опытных солдат в умении напакостить? Все, что вы предлагаете, – пожаловаться, вывести из строя армейское снаряжение, обратиться с какими-то требованиями – лишь доказывает нашу незрелость, чрезмерную обидчивость и неспособность сосредоточиться на стоящих перед нами задачах.

Линне пнула камень, который пролетел над землей и со стуком ударился о борт аэроплана.

– Мы не виноваты, что теперь даже подойти не сможем к этим Стрекозам, – сказала Ася.

– Но нас все равно назовут слабачками. А потом отправят по домам, и уж тогда точно будет неважно, кто и в чем виноват.

– Но ведь так нечестно, – вставила Ревна.

– А ты пришла служить в армию, считая, что в жизни все должно быть честно? – фыркнула Линне и сложила на груди руки. – Войну начинать нельзя, нам все равно ее не выиграть.

Отойдя от сочившихся ненавистью Стрекоз, они стояли в гневном молчании.

– Ты меня огорчила, – наконец, сказала Магдалена, обращаясь к Линне, – думаю, ты должна это знать, если учесть, что огорчить меня чем-то очень и очень трудно.

Может, в этом как раз и было все дело. Может, их отошлют домой. Пилоты не добились особенного прогресса, а война, казалось, медленно тлела где-то далеко-далеко. Но пока Ревна была здесь, маме с Лайфой ничего не угрожало. Последние события закалили ее. Ее отца вышвырнули из Союза, и дочь не хотела повторить его судьбу. Она приехала сюда затем, чтобы ее сестра смогла спокойно вырасти, а мать достойно встретить старость. Она не уступит стаду мужланов, решивших, что их ненависть – это забавно и умно. И найдет способ, как справиться с трудностями.

Проблема заключалась в следующем: отомстить они не могли.

Но сравнять счет им вполне было по силам.

– Нам надо обратить сложившуюся ситуацию в свою пользу, – сказала она.

Все повернулись к ней.

Ревна нервно сглотнула. Обычно такого внимания она удостаивалась из-за ног.

– А затем нам нужно будет упорно тренироваться, сдать летные экзамены и отправиться на войну. Это и будет наша месть.

И тогда их не смогут отправить по домам. Никто не скажет, что они сломались, не выдержав давления.

– И как, по-твоему, нам обратить ситуацию в свою пользу? – спросила Катя.

– Работая на заводе, я постоянно пользовалась этим приемом.

Если у какого-нибудь клепальщика на заводе выдавался паршивый день, очередная озлобленная антенна или бесхозная клешня неизменно оказывалась у нее на коленях. Сначала ей нужно было их успокоить, а потом проверить, пригодны ли они для использования.

– Но ведь здесь речь идет не о паре запасных частей, – заметила Ася.

Ревна старалась об этом не думать. Она пошла вперед, остальные двинулись за ней. Их встретила ярость. Ты знаешь, как с этим справиться. Превозмогая тошноту, она заставила себя подойти еще ближе. И даже когда почувствовала себя никчемной, жалкой уродиной, не остановилась. Это все было не взаправду.

Аэропланы содрогались, и протезы Ревны, сопереживая им, тоже дрожали мелкой дрожью. Чем сложнее была машина из живого металла, чем больше она нуждалась в человеческой заботе, тем тоньше настраивалась на человеческие эмоции. Чтобы вернуть летательные аппараты в рабочее состояние, потребуется много работы – куда больше усилий, чем ей когда-либо приходилось прикладывать на заводе.

Магдалена содрала с крыла просмоленное полотно, которым оно было обтянуто.

– Начнем с покрытия, – сказала она.

– Начнем? – отозвалась стоявшая чуть в стороне Линне. – Что именно?

– Да, это нельзя оставлять, – согласилась Ревна.

Слова ненависти будто цементируют эмоции, от которых пытаются избавиться девушки полка.

– И что мы с ними сделаем? – насмешливо бросила Линне. – Сожжем?

Девушки переглянулись. Надя щелкнула пальцами и ее ладонь озарилась искрами.

– Даже не думай, – зашипела на нее Линне, – это армейское имущество.

– Его вывели из строя, – сказала Магдалена, – и, по правде говоря, если мы сожжем улики, то окажем парням неоценимую услугу. Да и потом, что нам сделает Гесовец?

– Он много что может сделать, – ответила Линне.

Но все же не побежала на них доносить, когда они сложили куски полотна, которыми были обтянуты крылья, и оттащили их на сухой клочок земли на краю летного поля. Она даже присоединилась к другим штурманам, когда те зажгли свои искры, сплели их и сложили костер, вспыхнувший выше головы Магдалены.

Стоя плечом к плечу, девушки смотрели на языки пламени. Линне стояла рядом с Ревной, ее ладони все так же светились.

– По-твоему, такая месть – это чересчур? – спросила та.

Линне отвела взгляд.

– Как раз наоборот, этого слишком мало, – ответила она, – но ничего другого я сделать не могу.

Я, а не мы. Даже когда они оказывались по одну сторону баррикад, Линне, казалось, настойчиво демонстрировала, что она сама по себе. И если она горела такой неутолимой жаждой мести, то почему так яростно против нее выступала? Линне никогда не признавала поражения в спорах с другими девушками. Эта генеральская дочь была непростой загадкой и не желала, чтобы ее кто-нибудь разгадывал.

* * *

Они стали регулярно навещать аэропланы. После ужина девушки из полка ночных бомбардировщиков шли на поле, оттирали машины, драили щетинными щетками и нежно с ними разговаривали, будто с недоверчивыми животными.

Пилоты распределили аэропланы, хотя официально их никто ни за кем не закреплял. Пави пела своему песни, а Катя разрисовала своему нос яркими оранжево-красными полосами. Летательный аппарат Ревны поначалу, стоило к нему прикоснуться, полыхал жаром и обидой, особенно когда она проводила пальцами по окаймленному сталью крылу или приближалась к замысловатым узлам в открытой кабине. Однако живой металл не мог хранить эмоции вечно, и после пары первых посещений Ревна почувствовала, что стена кошмарного гнева, прежде окружавшая ее, когда она выходила на поле, исчезла. Судя по всему, парни-авиаторы больше не появлялись, и заказанное Тамарой новое просмоленное полотно, натянутое на крылья, сохраняло девственную чистоту.