Текст книги "Правдивая история"

Впервые встретившись с Моникой на уроке рисования, Райли был не в состоянии упомянуть о тетради. Невозможно было себе представить, что он скажет перед толпой: «Кстати, я знаю, что ты отчаянно хочешь мужа и ребенка». Но чем дольше он тянул, тем больше все усложнялось. А сейчас, пусть это было немного эгоистично, он не хотел нарушать настрой дня, смутив ее признанием о том, что посвящен в ее сокровенные тайны. У Райли появилось ощущение, что он расхаживает посреди всех этих фермерских сыров, окороков и чоризо с неразорвавшейся бомбой в кармане. В конце концов он решил ничего не говорить. Вполне возможно, что он больше не увидит Монику, и в таком случае неведение не обидит ее.

Но в конечном итоге он ее поцеловал.

Моника рассказывала о лондонских достопримечательностях или о чем-то вроде того. Он потерял нить рассказа, зачарованный тем, как темные волосы, красные губы, бледная кожа и порозовевшие от резкого ветра щеки делали Монику похожей на Белоснежку из диснеевского мультика. Она была такой сильной и бесстрашной. Обычно подобные девушки отпугивали его. Но он ведь прочитал ее историю. Он знал, что под внешней невозмутимостью прячется слабое существо. На какой-то миг почувствовав себя прекрасным принцем из сказки, он поцеловал Монику, и она ответила на поцелуй. По сути дела, с большим жаром.

Он с радостью остался бы здесь навечно, нос к носу, на мосту через Темзу, если бы не тайна, преградой вставшая между ними. Господи, как же он скажет ей об этом теперь?!

Райли не знал, проклинать Хазарда или благодарить его.

Джулиан

Джулиан ждал гостей на чай.

Он не мог припомнить, когда в последний раз у него были настоящие гости, а не просто политические агитаторы или «свидетели Иеговы». Он пытался сделать нечто такое, что, по его мнению, могло сойти за уборку хлама. Но после двух или трех часов упорных усилий ему с трудом удалось расчистить небольшое пространство в гостиной, десятилетиями заполнявшейся разными вещами.

Необходимо было, по крайней мере, освободить место, куда усадить гостей. Почему он довел все до такого состояния? Что сказала бы Мэри, которая содержала дом в идеальном порядке? Может быть, его желание заполнить каждый дюйм пространства объяснялось тем, что так он чувствовал себя менее одиноким, или тем, что каждая вещь была пропитана воспоминаниями о более счастливых временах и вещи оказались более надежными, чем люди.

Он заполнил хламом два мусорных контейнера, стоявших у коттеджа, потом открыл дверь в кладовку под лестницей и запихнул туда как можно больше всякой всячины: книги, журналы, стопку виниловых пластинок, три пары резиновых сапог, теннисную ракетку, две сломанные лампы и одежду пасечника, оставшуюся от недолгого увлечения двадцатилетней давности. Чтобы закрыть кладовку, он налег на дверь спиной. Позже он наведет тут порядок. По крайней мере, он освободил диван и несколько стульев.

Раздался звонок в дверь. Они пришли вовремя! Джулиан этого не ожидал. Он сам всегда приходил на светские мероприятия с опозданием по меньшей мере на полчаса. Ему нравилось эффектно появляться на публике. Возможно, пунктуальность недавно вошла в моду. Ему предстояло многому научиться.

Джулиан вышел из дома и подошел к черным воротам, выходившим на Фулхэм-роуд. Открыв ворота с привычной для себя рисовкой, он встретил троих гостей: Монику, того смазливого австралийского паренька Райли и База. Ему сказали, что Бенджи присматривает за кафе.

– Входите, входите! – приглашал он, а все трое стояли, разинув рты и глядя на мощеный внутренний двор с журчащим посередине фонтаном, на аккуратно подстриженные лужайки, старые фруктовые деревья и небольшие коттеджи.

– Вау! – выдохнул Райли. – Обалденное место!

Джулиан поморщился, услышав американский сленг, да еще усиленный австралийским подъемом интонации, но решил не обращать на это внимания. Не время было читать лекцию о красоте и богатстве английского языка.

– Я чувствую себя маленькой девочкой в Таинственном саду, которая пошла за малиновкой и обнаружила волшебный тайник, спрятанный за стеной, – сказала Моника, и Джулиан отметил про себя, что она гораздо более романтична, чем Райли. – Это все равно что попасть в другое время, в другую страну.

– Этот поселок был основан в тысяча девятьсот двадцать пятом, – ободренный их энтузиазмом, начал Джулиан, – скульптором Марио Маненти. Очевидно, итальянцем. Он построил его по образцу своего поместья близ Флоренции, чтобы, бывая в Лондоне, чувствовать себя как дома. Он сдавал эти студии только художникам и скульпторам, разделявшим его взгляды. В наше время все они, разумеется, перестроены в квартиры. Я единственный оставшийся художник, но даже я не писал картин с тех пор, как Мэри…

Его голос замер. Почему он не понимал, что Мэри была его музой, пока ее не стало? Наверное, он считал, что муза должна быть бесплотной и воздушной, а не чем-то само собой разумеющимся и всегда находящимся рядом. Возможно, если бы тогда он это понимал, все было бы по-другому. Он остановил себя. Сейчас не время для рефлексии и сожалений. Он занят.

Джулиан подвел гостей к выкрашенной в ярко-голубой цвет двери своего коттеджа.

– Посмотри на пол! – Моника показала Райли на деревянные половицы, выстилавшие весь первый этаж. Они были почти полностью покрыты засохшими брызгами красок, как будто на потолке взорвалась радуга, время от времени распадаясь на яркие килимы в марокканском стиле. – Он сам по себе почти произведение искусства.

– Не стойте здесь, тараща глаза. Садитесь, садитесь! – воскликнул Джулиан.

Он подвел гостей к стульям и дивану, стоявшим рядом с кофейным столиком, сооруженным из большого куска стекла со скошенными краями, который лежал на четырех стопках антикварных книг. Перед ними, словно смеясь в лицо политике муниципального Совета по сохранению чистоты воздуха, в камине пылал огонь.

– Чай! «Английский завтрак», «Эрл Грей» или «Дарджилинг»? Возможно, у меня найдется даже мята. Помню, ее любила Мэри, – сказал Джулиан.

Пока Джулиан копошился на маленькой кухне, опуская в чайник пакетики с чаем, Моника обшаривала указанную им полку в поисках чая с мятой. Наконец она нашла металлическую жестянку со старой пожелтевшей наклейкой, на которой значилось: «ПЕРЕЧНАЯ МЯТА». Она сняла крышку, чтобы вынуть пакетики. Внутри жестянки лежал сложенный листок бумаги. Развернув его, Моника вслух прочитала написанные на ней слова:

– «НЕ ЗАБЫВАЙ ПРЕДЛОЖИТЬ ГОСТЯМ ПЕЧЕНЬЕ».

Джулиан поставил чайник и закрыл лицо руками:

– Боже правый! Это одна из записок Мэри. Бывало, я постоянно находил их, но эта – первая за последнее время. Очевидно, она волновалась, как я буду обходиться без нее, и, узнав, что умирает, начала прятать записки с полезными подсказками по всему дому. Черт, я забыл про печенье! Но не волнуйтесь. У меня есть донатсы!

– Давно она умерла, Джулиан? – спросила Моника.

– Четвертого марта будет пятнадцать лет, – ответил он.

– И с тех пор вы не открывали эту коробку? Пожалуй, я выпью «Английский завтрак».

Моника остановилась перед карандашным наброском, прикрепленным к полке над плитой: женщина мешала что-то в большой кастрюле, улыбаясь через плечо.

– Это Мэри, Джулиан? – спросила она.

– О да. Одно из моих любимых напоминаний о ней. Вы увидите эти наброски повсюду. Один – в ванной комнате, как она чистит зубы; другой – там, – он указал в сторону гостиной, – как она, свернувшись калачиком, сидит в кресле с книгой. Я не верю фотографиям. В них нет души.

Они сидели у камина, устроившись с разной степенью комфорта, которая определялась тем, на какой ветхий элемент мебели Джулиана они приземлились, и поджаривали на огне донатсы.

– У меня такое ощущение, что меня перенесли в роман Энид Блайтон, – сказал Баз. – Джулиан похож на дядюшку Квентина. Моника, не собираешься ли ты предложить нам путешествие на остров Кирин с банкой сардин и имбирным пивом?

Джулиан с сомнением отнесся к идее о своем сходстве с дядюшкой Квентином. Не был ли тот педофилом?

– Я вот думаю, сможете ли вы, ребята, помочь мне в одном деле? – спросил он. – Я подумал, что мне может понадобиться мобильный телефон. Чтобы вы могли связаться со мной, если возникнут проблемы с уроками рисования или что-то еще.

Ляпнув это, Джулиан сразу пожалел о сказанном. Ему не хотелось выглядеть нуждающимся или заставить кого-то почувствовать себя обязанным звонить ему.

– У вас действительно до сих пор нет мобильного? – спросил Баз, который, как человек, родившийся после изобретения Интернета, никак не мог этого уразуметь.

– Ну, какое-то время я мало перемещался с места на место, и мне было некому особо звонить, так что потребности в нем не было. Я пользуюсь вот этим, – сказал Джулиан, указывая на стоявший в углу темно-зеленый бакелитовый телефон с диском и тяжелой трубкой, из которой торчал свернутый шнур. Моника подошла ближе, чтобы лучше разглядеть. На диске в центре было написано «Фулхэм 3276». – Кроме того, – продолжал Джулиан, – такой телефон можно разбить. А мобильник разбить нельзя. Представьте, целое поколение лишено удовольствия грохнуть об пол телефон.

– Когда я была маленькая, у моих родителей стоял в прихожей такой телефон, – заметила Моника.

– На самом деле у меня был в прошлом мобильник. Фактически я оказался любителем технических новинок, – рассказывал им Джулиан. – Поскольку тогда я был в моде, мне дали на пробу одну из первых моделей. И один из журналов взял у меня интервью, спрашивая, в частности, о том, приживутся ли, по моему мнению, эти телефоны. Возможно, он где-то у меня лежит.

Джулиан попытался выбраться из кресла, но оно было намного глубже того, в котором он обычно сидел. Баз, протянув руку, помог Джулиану подняться.

– Спасибо, Баз, – сказал он. – Теперь, если я долго засиживаюсь, у меня сводит руки и ноги.

– Вам надо заняться гимнастикой тайцзи, – сказал Баз. – Моя бабушка безгранично верит в это. Для нее это единственный способ начать день. Говорит, это дает подвижность стареющему телу и ясность мыслей.

– Так вы сказали, что они приживутся? Мобильные телефоны? – спросила Моника.

– Нет! – рассмеялся Джулиан. – Я сказал, что ни один разумный человек не захочет, чтобы его постоянно отслеживали, – я точно этого не хотел бы, – и что все это – вмешательство в частную жизнь!

Джулиан потянулся к высокой полке в углу комнаты и достал большую запыленную картонную коробку. Внутри лежал телефон, который по виду не был похож на мобильник. По форме как кирпич, размером с сумочку Моники, с длинной твердой антенной, торчащей сверху. Чтобы носить его, понадобился бы небольшой кейс.

– Джулиан, в точности такая же модель принадлежала Гордону Гекко из «Уолл-стрит», – заметил Райли. – Вы сможете получить за нее на eBay целое состояние. Это настоящий предмет коллекционирования.

– У меня была к тому же более современная «Нокиа», – сказал Джулиан, – еще в девяностые, но, когда она окончательно пришла в негодность, уже после смерти Мэри, я не удосужился заменить ее на что-то другое. У меня никогда не было этого умного телефона.

– Смартфона, – поправил Райли.

– Но у вас ведь есть доступ к Интернету, верно? – спросил пораженный Баз. – У вас есть ноутбук или что-то вроде того?

– Я не конченый луддит, молодой человек. У меня есть компьютер. Я стараюсь не отставать от жизни. Я читаю газеты, все журналы мод и смотрю телевизор. Подозреваю, что знаю больше о тенденциях моды на весну/лето две тысячи девятнадцатого, чем даже вы! В конце концов, чего у меня много, так это свободного времени.

Баз взял альт, прислоненный к книжному шкафу и покрытый слоем пыли.

– Вы играете, Джулиан? – спросил он.

– Это не мое, это Мэри. Пожалуйста, поставьте его на место. Мэри не любит, когда кто-то дотрагивается до ее альта.

Сказав это, Джулиан понял, что разговаривает излишне резким тоном и его могут обвинить в чрезмерной чувствительности. У бедного База был слегка ошарашенный вид.

– Можно воспользоваться вашим клозетом? – вовремя переключив внимание собравшихся, спросил Райли.

Клозет? Это Центральный Лондон, а не какая-то провинция. Джулиан решил не реагировать и кивнул в сторону входной двери.

От раздавшегося грохота Моника пролила чай себе на колени. Все повернулись и увидели Райли, от неожиданности пригвожденного к месту и заваленного, подобно Джеку-из-коробки, грудой предметов, низвергшихся из кладовки. Гора из пластинок, выпавших из конвертов, резиновых сапог и журналов и поверх всего защитная шляпа пасечника.

– Наверное, я открыл не ту дверь, – прокричал Райли, пытаясь запихнуть все обратно в кладовку.

Задача была непосильная, поскольку груда этих вещей, похоже, занимала вдвое больше места, чем кладовка, из которой они вывалились.

– Оставь все как есть, милый мальчик, – сказал Джулиан. – Позже я с этим разберусь. Придется наведаться на свалку.

– Даже и не думайте, Джулиан! – с неподдельным ужасом произнес Райли. – Уверен, здесь есть настоящие сокровища. Я помогу вам продать их через Интернет.

– Не хочется просить тебя об этом, – запротестовал Джулиан. – Не сомневаюсь, ты мог бы занять свое время гораздо более интересными вещами. Или, по крайней мере, я прилично заплачу тебе.

– Знаете, что я вам скажу: если вы уступите мне десять процентов от всего, что я продам, мы оба будем счастливы. Вы избавитесь от части хлама, а я заработаю денег на поездку. До смерти хочу увидеть Париж.

– А я смогу помочь с телефоном, – вмешалась Моника. – Недавно я модернизировала свой айфон, так что вы сможете взять мой старый. Мы поставим вам SIM-карту с оплатой по мере использования.

Джулиан взглянул на Райли и Монику, сидевших теперь рядышком на диване. Ему показалось, что Райли выглядит влюбленным. Взглядом художника Джулиан заметил, как тот копировал жесты Моники и сидел к ней чуть ближе, чем можно было ожидать. Впрочем, причиной последнего могли быть выпирающие пружины и набивка старого дивана.

О-о, этот оптимизм молодости!

Моника

Готовясь к открытию кафе, Моника протирала стойку. Она побрызгала на нее чистящей жидкостью, с удовольствием вдыхая аромат горной сосны. До нее дошло, что она напевает себе под нос. Моника не принадлежала к тем людям, которые напевают себе под нос, но в последнее время ей, на удивление, было о чем помурлыкать.

С тех пор как она открыла еженедельный класс рисования, к ней обращались из кружка вязания и группы йоги для беременных с просьбой о предоставлении места для проведения занятий. Похоже, кафе «У Моники» превращалось в центр местной общины – как раз то, о чем она мечтала, впервые увидев заколоченную кондитерскую. И даже более того. Когда накануне вечером она уселась за подсчеты, то цифры почти сошлись. Впервые она увидела узкий лучик света ликвидности в конце темного тоннеля превышения кредита.

Потом был еще Джулиан. Ей искренне нравились и его компания, и уроки рисования, и к тому же ее согревало чувство самоудовлетворения человека, совершившего что-то хорошее, изменившего чью-то жизнь к лучшему. Работая в юридической фирме, нечасто испытываешь такое чувство.

Монику вдруг осенило, что она организовала мастер-класс в качестве помощи другому человеку, но теперь оказалось, что это еще больше помогает ей самой. До этого момента она не верила в карму.

А Райли стал «вишенкой на торте». Конечно, Моника понимала, что он не тянет на целый торт. Попытайся она копнуть поглубже в их отношения или заглянуть в будущее, то поняла бы, что они не удовлетворяют ее критериям. Поэтому она и не копала. Моника жила моментом. Она принимала каждый день таким, какой он есть, и просто получала удовольствие. Кто знает, что ее ждет за следующим углом и сколько времени Райли пробудет в Лондоне?

Очевидно, это не пришло само собой. Чтобы достичь такой степени релаксации, Монике потребовалось немало потрудиться. Теперь она вставала на полчаса раньше, чем обычно, чтобы послать «приветствие солнцу» и повторить мантры.

– Вчера – урок, завтра – загадка, сегодня – подарок, – повторяла она про себя, пока чистила зубы. – Благодарны не счастливые люди, а счастливы благодарные, – расчесывая волосы, говорила она.

Моника очень гордилась своей новой жизненной позицией, замершей почти на грани бесчувственности. Обычно на этом этапе она прокрутила бы в голове свою жизнь до того момента, когда придумает, где и когда они с Райли поженятся, как будут звать их детей, какого цвета полотенца будут висеть в гостевой ванной комнате (белые).

Она подумала обо всех купленных ею книгах по самопомощи, о практиках осознанности, которые посещала, о приложениях с медитациями, заполняющих ее айфон. Все эти усилия, потраченные на то, чтобы перестать беспокоиться о будущем, в то время как всё, что ей было нужно, – это кто-то вроде Райли. Она уверилась в том, что ее жизненная позиция изменилась благодаря ему.

У большинства мужчин, которых Моника знала, имелись бзики. Кто-то был недоволен школой, в которой учился, кто-то – домом, в котором вырос, а кто-то – недостаточно рельефной мускулатурой живота или количеством зарубок на столбике кровати. Однако Райли, казалось, совершенно комфортно чувствовал себя в своей шкуре. Он был таким искренним, беззаботным и простым. В нем не было тайн и скрытых глубин, напротив – он был честным и открытым. Райли никогда не утомлял себя, загадывая далеко вперед. По сути дела, он вообще не тратил много времени на размышления, но никто не совершенен. И его жизненная позиция оказалась заразительной. В кои-то веки Моника не испытывала необходимости в том, чтобы играть в игры или воздвигать вокруг себя защитные стены.

Вчера они ходили на чай в этот необычный, застрявший во времени дом Джулиана. Монике он очень понравился, несмотря на очевидную угрозу здоровью. Она не смогла удержаться от вопля, когда, войдя впервые в кухню, едва не наткнулась на мерзкую желтую ленту, свисавшую с потолка и покрытую сотнями высохших насекомых. Джулиана совершенно не смутил ее ужас, и он объяснил, что это всего-навсего липучка для мух. Липучка для мух? Вот оно что. Наверняка даже Джулиан знает, что обычно в зонах приготовления пищи трупы держать не рекомендуется.

Они жарили донатсы над настоящим огнем с помощью вилок для тостов. При этом Моника старалась не думать о воздействии на изменение климата и обо всех этих бедных полярных медвежатах, разлученных с матерями таянием льдин. Она сидела на диване рядом с Райли, и, пока никто не видел, он сжал ее руку.

После чая Райли зашел к ней домой. Они не обсуждали этого заранее, она не приглашала его, и он не напрашивался в гости. Это просто случилось. Стихийно. Она приготовила ужин из того, что нашла в холодильнике и шкафах: паста с соусом песто и томатами, салат с моцареллой и базиликом. Он сказал, что это лучшая еда за несколько недель. Она улыбнулась, вспоминая тщательно обдуманные и приготовленные блюда, которыми она угощала мужчин раньше: суфле, фламбе и прочее, причем бо́льшая часть из них не вызывала подобного энтузиазма.

Возник один напряженный момент, когда Моника заметила, что Райли изучает ее книжный шкаф. Если бы она ожидала этот романтический ужин на двоих, то заранее убрала бы некоторые книги. Особенно ее раздосадовала мысль о том, что он заметит «Обещать – не значит жениться», «Игнорируй мужчину», «Как найти и влюбить в себя мужчину твоей мечты», «Правила», «Мужчины – с Марса», «Женщины – с Венеры». Моника рассматривала все это чтение как разумный фундамент. Она подходила к поиску знакомств как к любому проекту: предварительное исследование, составление плана, постановка целей. Райли, вероятно, это показалось бы навязчивой идеей. Ни один из них не упомянул о книгах по самопомощи, и неловкий момент быстро миновал.

Он не остался на ночь. Они смотрели фильм по телевизору, уютно устроившись на диване с миской чипсов из тортильи. Бо́льшую часть времени они целовались, подшучивая над тем, что упустили почти все повороты лихо закрученного сюжета. Она старалась придумать, как деликатно остановить его, если он попытается зайти слишком далеко, и, когда он этого не сделал, была несколько разочарована.

Джулиан

Джулиан совсем не привык, чтобы звонили в семь тридцать утра. Но опять же, с того момента, как он запустил «Правдивую историю», произошло много новых, необычных вещей. Он был еще в пижаме, поэтому накинул на себя лежавший поблизости пиджак (от Александра Маккуина, около 1995 года, чудесные эполеты и золотые галуны), сунул ноги в резиновые сапоги, выпрыгнувшие из кладовки под лестницей, и вышел к воротам.

Чтобы увидеть посетительницу, Джулиану пришлось опустить взгляд на пару футов с высоты своих шести футов. Это была миниатюрная, похожая на птичку китаянка с лицом как грецкий орех, глазами-изюминами и лохматой копной коротких седых волос. Вполне возможно, что она была даже старше его. Он был так поглощен разглядыванием, что забыл поздороваться.

– Я Бетти Ву, – сообщила она неожиданно громким голосом, судя по всему не убоявшись мужчины в изношенной ночной пижаме от-кутюр и обуви для сырой погоды. – Я пришла заниматься тайцзи.

– Тайцзи? – переспросил Джулиан, понимая, что это звучит немного глупо.

– Мой внук Бимин говорит, вы хотите научиться тайцзи, – медленно ответила она так, как говорят с идиотом или маленьким ребенком.

– Бимин? – повторил Джулиан тоном идиота или маленького ребенка. – А-а, вы имеете в виду База?

– Я не знаю, почему ему не нравится китайское имя. Он стыдится? – с обидой произнесла леди по имени Бетти. – Он говорит, вы хотите, чтобы я научила вас тайцзи.

Джулиан не говорил ничего подобного, но понял, что нет смысла спорить с силами природы.

– Э-э, я вас не ждал, поэтому не одет к этому случаю, – запротестовал Джулиан, лучше многих знавший, как важно надеть подобающий прикид. – Может быть, начнем в другой раз?

– Нет времени лучше, чем сейчас, – прищурив узкие глаза, сказала миссис Ву. – Снимите пиджак и большие сапоги. – Она сердито взглянула на резиновые сапоги, словно они здорово раздражали ее. – У вас есть толстые носки?

Джулиан, на ногах которого были его самые теплые шерстяные носки для сна, молча кивнул.

Миссис Ву прошла на середину мощеного внутреннего дворика и сняла с себя черное шерстяное пальто, которое положила затем на кованую скамью. Она осталась в черных свободных штанах, стянутых шнурком, и светло-серой блузе. Хотя было холодно, закрытый дворик освещался бледным зимним солнцем. Легкая изморозь сверкала, как волшебная пыль.

– Я показываю, вы повторяйте за мной, – наставляла миссис Ву, немного расставив ступни, согнув колени, как гигантская цапля, широким взмахом подняв руки над головой и шумно дыша носом. – Тайцзи хороша для осанки, кровообращения и гибкости. Удлиняет вам жизнь. Мне вот сто пять лет. – Джулиан уставился на нее, не зная, как вежливо ответить, но она широко улыбнулась, обнажив мелкие редкие зубы. – Это всего лишь шутка! Тайцзи хороша, но не настолько.

Миссис Ву снова согнула колени, потом повернулась в сторону, согнув одну руку за спиной, а другую вытянув вперед ладонью, как бы защищаясь от врага.

– Тайцзи – это про баланс инь и ян. Если, сопротивляясь силе, применить твердость, то разрушатся обе стороны. Тайцзи встречает твердость мягкостью, и наступающая сила иссякает. Эта философия подходит и для жизни. Понимаете?

Джулиан кивнул, хотя ему было довольно трудно воспринимать то, что говорила миссис Ву, и одновременно повторять ее движения. Многозадачность никогда не была его сильной стороной. Поэтому он не смог освоить игру на фортепьяно. Он не мог заставить свои руки делать одновременно разные вещи. А в данный момент он пытался стоять на одной ноге, касаясь правым локтем правого колена.

– Когда мы впервые приехали сюда в семьдесят третьем, в ресторан приходят двое мужчин и говорят: «Возвращайтесь в Китай и заберите с собой вашу мерзкую заграничную еду». Я говорю им: «Вы сердитесь. Гнев приходит из желудка. Сядьте. Я принесу вам суп. Бесплатно. Вы почувствуете себя лучше». Они съели мой суп вонтон. Рецепт моей бабушки. И они уже сорок лет клиенты нашего ресторана. Отвечайте на силу мягкостью. Рецепт для жизни. Теперь вы понимаете?

И как ни странно, он понял.

Пока Джулиан продолжал копировать широкие, размашистые движения миссис Ву, во дворик прилетела малиновка, напомнив ему описание Моникой его «Таинственного сада». Птица села на край каменного фонтана, наклонила голову и взглянула на Джулиана, как бы спрашивая, что он делает. «Можешь и спросить», – подумал Джулиан, балансируя на одной ноге.

Примерно через полчаса миссис Ву сложила ладони вместе, как для молитвы, и поклонилась Джулиану, который, продолжая копировать ее, наклонил голову.

– Для первого урока достаточно, – сказала она. – В Китае мы говорим: «От одного обеда не растолстеешь». Вам надо заниматься понемногу и часто. Увидимся завтра. В то же время.

Одним плавным движением она подхватила свое пальто и накинула его на себя.

– Сколько я вам должен за урок? – спросил Джулиан.

Бетти так резко втянула носом воздух, что у нее побелели ноздри.

– Не надо платы! Вы друг Бимина. Вы художник, да? Научите меня рисовать.

– Хорошо, – бросил ей вслед Джулиан, когда она устремилась к воротам. – Жду вас на уроке рисования в понедельник. Приходите с Базом. То есть с Бимином.

Не оборачиваясь, миссис Ву подняла руку в знак согласия и удалилась. После ее ухода дворик казался более пустым, чем до ее появления, словно она поглотила часть его энергии и забрала с собой.

Взяв пиджак и сапоги, Джулиан пошел к коттеджу легкой походкой, какой у него не было уже давно.

Похоже, пятница теперь наступает быстрее, подумал Джулиан, подходя к Адмиралу. Казалось, он был здесь в последний раз совсем недавно. Но сейчас он не так удивился, увидев несколько фигур, прислонившихся к мраморной могильной плите и укутанных в пальто и шарфы. Подойдя ближе, он разглядел Райли, База и миссис Ву.

– Я сказал бабуле, что пойду сюда, – сообщил Баз, – и она настояла на том, чтобы взять с собой суп вонтон.

– Сегодня холодно. Мой суп согревает тело, согревает душу, – сказала миссис Ву, разливая суп из огромного термоса по кружкам, которые Баз принес в плетеной корзине.

– Садитесь, миссис Ву. – Джулиан кивнул на мраморную плиту над Адмиралом.

Не то чтобы он беспокоился о ее комфорте, просто она стояла на плите Кита.

– За Мэри! – поднимая кружку, сказал Райли.

Брови миссис Ву изогнулись, как две любопытные гусеницы.

– Его жена. Умерла, – прошептал Баз на ухо бабушке.

– За Мэри! – повторили все.