Текст книги "Ветер чужого мира"

Его разозлила история со скунсом, перекрашенным в кота, я, как только узнал о ней, не сомневался, что он не отстанет от Мохнатика, пока не сведет с ним счеты.

Пока размышлял, появился папа Чистюли, а с ним запыхавшийся Чистюля, шериф, папа Малыша и другие соседи. Шериф подошел ко мне, схватил за плечо и сильно встряхнул.

– Что означает весь этот бред? – рявкнул он. – Предупреждаю, парень: эта история для тебя плохо кончится, если окажется, что ты над нами смеешься.

Я попытался вырваться, но он меня не отпускал. Тогда к нему подошел мой папа и толкнул в грудь так, что шериф отлетел в сторону.

– Не трогай мальчика, – спокойно сказал папа.

– Но ты, кажется, сам не веришь в эту галиматью? – выпалил шериф.

– Представь себе, сейчас верю каждому слову. Мой сын не станет врать!

Бывает, папа ругается, а то и ремень возьмет да всыплет как следует, но в критической ситуации на его помощь можно рассчитывать.

– Должен тебе напомнить, Генри, – сказал шериф, – про твою стычку с Энди Картером. Едва удалось убедить его не передавать дело в суд.

– Энди Картер… – сказал папа значительно спокойнее, чем можно было ожидать. – Этот тип, что живет недалеко от нас. Кто-нибудь видел его в последнее время?

Он оглянулся по сторонам, но все молчали.

– В последний раз я говорил с Энди по телефону, – сказал папа, – когда просил его помочь нам. Он ответил, что у него работы невпроворот, чтобы еще заниматься поисками пропавшего щенка какого-то там инопланетянина. И добавил, что им же лучше будет, если они отправятся ко всем чертям.

Папа посмотрел на собравшихся, но ему никто не возразил. Думаю, с папиной стороны было не очень вежливо говорить такие вещи в присутствии папы Мохнатика, и папы Малыша, и других инопланетян. Но, святая правда, Энди говорил все это вслух, и только папа имел смелость пересказать им прямо в глаза.

Тут кто-то начал говорить, а вернее, все сразу, так что я не разобрал, чей это был голос.

– А я вам говорю, ребята, что по справедливости все вышло с сеновалом Картера.

Шериф нахмурился:

– Если узнаю, что кто-то из вас в этом замешан, то я…

– Ничего ты не сделаешь, – сказал папа и повернулся ко мне. – Стив, что ты хотел рассказать? Обещаю, что все тебя выслушают и никто не станет перебивать.

Сказав это, он внимательно посмотрел на шерифа.

– Минуточку, – попросил папа Малыша, – я хочу подчеркнуть одну важную деталь. Я знаю, что этот мальчик видит граничников, ведь я сам сделал ему специальные очки. И может быть, это нескромно с моей стороны, но я хочу заверить вас, что я квалифицированный оптик.

– Спасибо, – сказал папа. – Ну а теперь, Стив, говори.

Но едва я успел рот открыть, из-за сеновала появился Малыш со своим ружьем. Во всяком случае, я не сомневался, что это за ружье, хотя оно не было похоже на обычное охотничье. Обычная палка, блестевшая на солнце множеством призм и зеркалец, установленных под разными углами.

– Папа! – крикнул он. – Я узнал, что произошло, поэтому пришел с ружьем. Надеюсь, не опоздал.

Он подбежал к своему папе, который взял у него ружье и поднял так, чтобы все видели.

– Спасибо, сынок, – сказал он. – Но ружье нам не понадобится. Сегодня мы не будем стрелять.

И тут Малыш закричал:

– Он там, папа! Там Мохнатик!

Не знаю, все ли поверили, что он увидел Мохнатика. Многие наверняка сомневались, но стояли тихо, потому что не хотели спорить с моим папой. Конечно, Малыш увидел его без этих дурацких очков, но он инопланетянин, а от инопланетян всего можно ожидать.

– Ну хорошо, – согласился шериф, – может, он и там. Но что нам в данной ситуации удастся сделать?

– Кажется, немногое, – сказал мой папа, – но там его оставлять нельзя. – Он посмотрел на папу Мохнатика. – Вы не беспокойтесь. Что-нибудь придумаем.

Но я отлично понял, почему он говорит так уверенно: чтобы папа Мохнатика не думал, что мы признали свое поражение. Что касается меня, то я полностью потерял надежду. Если нельзя вытащить его тем же путем, каким он туда попал, то иного способа я не видел. Ведь в мир граничников не было двери.

– Джентльмены, – воскликнул папа Малыша, – у меня есть идея.

Мы все повернулись к нему.

– Это ружье, – сказал он, – служит для уничтожения граничников. Оно приподнимает завесу между двумя мирами, чтобы пропустить заряд. Его можно переделать, и мне кажется…

– Мы не станем стрелять в мальчика, – сказал шериф, – даже если решили освободить его оттуда.

– Я не собираюсь в него стрелять, – объяснил папа Малыша. – В ружье не будет патрона, мы попробуем использовать его только для того, чтобы пробить завесу, разделяющую два мира. А я постараюсь настроить ружье так, чтобы дыра получилась как можно шире.

Он сел на землю и стал возиться с ружьем, переставляя призмы и поворачивая зеркальца.

– Есть одна существенная деталь, – сказал он. – Дыра существует только одно мгновение. Парень должен приготовиться, чтобы не прозевать и прыгнуть сразу же, как появится отверстие.

Он повернулся ко мне:

– Стив, ты не можешь ему объяснить?

– Объяснить?

– Сказать ему. Знаками, или губами, или еще как.

– Конечно могу.

– Тогда начинай.

Я надел очки, оглянулся и увидел Мохнатика. Прошло много времени, прежде чем он понял, что от него требуется. Нам мешали граничники, которые все время кружили рядом и показывали то на мой телебиовизор, то на свои головы.

Минут через двадцать я сказал папе Мохнатика, что мы готовы. Папа протянул Малышу ружье. Все расступились, остался только Малыш с ружьем и я позади него. А там, в другом мире, стоял Мохнатик, окруженный дурацкими граничниками, которые, судя по всему, не были знакомы с ружьем инопланетян, иначе бы они разбежались. Мохнатик побледнел, будто его поставили к стенке и собрались расстрелять.

Краем глаза я заметил Чистюлю, который как раз отплывал в сторону…

Но тут все призмы и зеркальца на ружье Малыша задвигались. Вероятно, он нажал на спуск. А затем нас ослепила яркая вспышка.

На мгновение в воздухе, прямо напротив нас, открылась удивительная дыра с рваными краями. И я увидел, как Мохнатик, одновременно с ее появлением, прыгает сквозь нее.

И снова Мохнатик был среди нас – он как раз пытался удержаться на ногах после этого прыжка, – но не один. Он выдернул за собой одного из граничников, крепко держа его за руку, очевидно вытащив силой, потому что физиономия у граничника была не слишком довольной. Я сразу понял, что это тот самый, с моим телебиовизором на голове.

Мохнатик подтолкнул граничника в мою сторону и сказал:

– Только так я мог вернуть тебе телебиовизор.

Он отпустил руку граничника, а я быстро схватил его за другую и с удивлением обнаружил, что она вполне осязаема. Я бы не удивился, если б моя рука прошла сквозь нее насквозь, потому что граничник все еще выглядел туманным и бестелесным, хотя вроде загустел немного. Папа подошел ко мне и сказал:

– Осторожно, Стив!

– Ничего страшного. Он даже не пытается убежать.

В этот момент раздался крик, я обернулся: несколько граничников уцепились за края дыры в свой мир, удерживая их так, чтобы они не сомкнулись, а остальные лезли сквозь дыру, толкаясь и ссорясь; мне показалось, что их стало больше, чем я предполагал.

Мы стояли и смотрели, пока они не влезли все. Никто не пошевелился, да и что мы могли сделать? И они тоже стояли и смотрели на нас, сбившись в кучу.

Шериф, сдвинув шляпу на самый затылок, подошел к папе, и я увидел, что он обалдел окончательно, но его ошарашенный вид доставлял мне удовольствие, ведь он все еще отказывался верить в граничников. Не знаю, может, он еще надеялся, что это очередные фокусы инопланетян? Только, по-моему, не надо излишне-то и голову напрягать, чтобы понять, что у них про запас осталось много удивительного, кроме этого.

– Как получилось, – подозрительно спросил он, – что у одного из них на голове телебиовизор?

Я объяснил ему, а он в ответ лишь глазами заморгал, но сказать ничего не смог.

И тут все заговорили одновременно, но папа Чистюли, поднявшись над нашими головами, сделал знак рукой, призывая к тишине:

– Минуточку! Прежде чем мы займемся решением серьезных вопросов, я хотел бы сказать вот что. Зная историю со скунсом, вы правильно считаете, что наша семья в значительной степени несет ответственность за происшедшее.

В устах человека это звучало бы глупо и высокопарно, но папе Чистюли как-то сошло.

– Поэтому, – сообщил он, – должен вас проинформировать, что виновник – мой сын – в течение ближайших тридцати дней будет ходить по земле. Ему нельзя будет подняться даже на дюйм в воздух. Если это наказание окажется недостаточным…

– Хватит, – прервал его папа, – парень должен получить по заслугам, но нельзя над ним издеваться.

– Простите, – начал папа Мохнатика, – если это не столь необходимо…

– Я не изменю своего решения, – ответил папа Чистюли. – Я просто не вижу другого способа.

– Может быть, – крикнул шериф, – кто-нибудь мне наконец объяснит, что все это значит?

– Слушай, шериф, – обратился к нему папа, – понимаешь ты или нет – сейчас это не важно, а объяснять тебе – слишком долго. У нас есть более существенные дела. – Он слегка повернулся, чтобы стать лицом к собравшимся. – Ну так что будем делать? У нас гости. А раз эти создания приносят счастье, мы должны к ним относиться самым лучшим образом.

– Папа, – я потянул его за рукав, – я знаю, как можно привлечь их на нашу сторону. Каждый из них хочет иметь свой собственный телебиовизор.

– Это правда, – сказал Мохнатик, – все время, пока я там был, они приставали ко мне с вопросами, как и где достать телебиовизор. И все время ссорились из-за того, кто следующий будет пользоваться телебиовизором Стива.

– Вы хотите сказать, что эти существа умеют говорить? – спросил шериф слабым голосом.

– Конечно умеют, – ответил Мохнатик. – Там, в своем мире, они способны на такое, о чем мы даже не могли догадываться!

– Если так, – с удовлетворением сказал папа, – то это не слишком высокая цена за удачу, которую они нам принесут. Сбросимся и купим нужное количество телебиовизоров. Может, удастся со скидкой…

– Но если мы дадим их граничникам, – перебил его папа Малыша, – то нам от них не будет никакой пользы. Мы перестанем быть им нужны. Свои образцы они начнут черпать из телебиовизоров.

– Что ж, – сказал папа, – если так, то мы по крайней мере от них избавимся. Они перестанут преследовать нас несчастьями.

– Как ни крути, ничего хорошего из этой затеи не выйдет, – заявил папа Малыша, который явно недолюбливал граничников. – Они живут стаями. Всегда так было. И они никогда не помогали всем, только одному человеку или в лучшем случае одной семье. Нам не удастся поделить их так, чтобы они всем приносили пользу.

– Если послушаете меня чуток, мужики, – объявился граничник с моим телебиовизором на голове, – то я вам все растолкую.

Должен сказать, что его голос вызвал у нас шок. Трудно было представить, что они вообще умеют говорить. А тут еще таким языком и таким голосом. Вылитый Энди Картер! Он тоже – либо просто ругался, либо выражался с грубоватой язвительностью. И этот граничник, который столько лет жил по его образцу, просто не умел говорить иначе.

Мы стояли, уставившись на граничников, а они так усиленно кивали головами, что едва не сломали себе шеи.

Первым опомнился папа.

– Валяй, – сказал он граничнику. – Мы тебя слушаем.

– Мы будем с вами якшаться, только чтобы все по-честному. Мы будем вас оберегать от несчастий и другой фигни, но за это вы дадите нам телебиовизоры – только без трепа, ясно? И на вашем месте я не стал бы хитрить.

– Звучит вполне разумно, – сказал папа. – Ты имеешь в виду нас всех?

– Как есть всех, – ответил граничник.

– Значит, вы разделяетесь? На каждого из нас будет приходиться по крайней мере один из вас? И вы больше не будете жить группами?

– Я думаю, – вмешался папа Чистюли, – мы можем на них положиться. Я понял, что хотело сказать это существо. Почти та же история, что и с родом человеческим на Земле.

– А что такое случилось с родом человеческим на Земле? – с легким удивлением спросил папа.

– Исчезла потребность групповой жизни. Когда-то люди были вынуждены жить семьями или племенами. А потом появились патефон, радио, телевидение – исчезла потребность в общении. У каждого человека есть уйма развлечений дома. Ему не надо даже выходить из своей комнаты, чтобы увидеть мир. Поэтому зрелища и развлечения массового характера постепенно вымерли.

– Вы думаете, что то же самое произойдет с граничниками, когда мы снабдим их телебиовизорами?

– Наверняка, – ответил папа Чистюли, – мы устроим им, как я сказал, индивидуальное развлечение. И таким образом у них исчезнет потребность в групповой жизни.

– Клево сказано, приятель! – с энтузиазмом воскликнул граничник.

Остальные согласно закивали.

– Но это ничего не даст! – крикнул папа Малыша, разозлившись не на шутку. – Ведь они теперь в нашем мире, и неизвестно, смогут ли они здесь что-нибудь для нас сделать.

– Заткнись, пожалуйста, – сказал граничник. – Конечно, здесь мы ничего не сможем для вас сделать. В вашем мире мы не можем заглядывать вперед. А чтобы мы были вам полезны, это необходимо.

– Значит, как только мы дадим вам телебиовизоры, вы вернетесь к себе? – спросил папа.

– Еще бы! Там наш дом, и попробуйте только нас туда не пустить!

– Мы не станем вам мешать, – ответил папа. – Наоборот, даже поможем вернуться туда. Дадим вам телебиовизоры, а вы возвращайтесь и беритесь за дело.

– Мы будем работать честно, – заверил граничник, – но нам нужно время зырить телебиовизоры. Идет?

– Ладно, – согласился папа.

Я выбрался из толпы. Все как-то устроилось, а я уже был сыт по горло. Хватит с меня всяких историй.

Возле сеновала я увидел Чистюлю, медленно бредущего по земле. Он шел с большим трудом, но мне почему-то ничуть не было его жалко. Сам виноват.

На мгновение мне подумалось: а не подойти ли к нему и не наподдать ли за тот раз, когда он вывалял меня в грязи? Но потом я сообразил, что с моей стороны это означало – бить лежачего, ведь он и так наказан собственным папой на тридцать дней.

Кораблик в бутылке

Старого Илая я нашел в «Месте под солнцем» – одном из многочисленных сомнительных заведений, которых полно в Нью-Чикаго. Только не спутайте этот город с земным Чикаго. Нью-Чикаго находится в Сумеречном поясе Меркурия и сверху накрыт защитным куполом. Но речь сейчас не о городе, а об Илае. Так вот, когда я нашел старика, он был уже порядком пьян.

Этого-то я и боялся. Едва услышав, что старый «солнечник» (так на Меркурии именуют тех, кто мотается на солнечную сторону планеты и отваживается жить в тамошнем пекле) объявился в Нью-Чикаго, я начал искать его по всем дешевым барам и забегаловкам. «Место под солнцем» было тридцать третьим по счету.

Илай всегда был не прочь рассказать какую-нибудь историю. «Солар пресс» – издание, в котором я работал, – заглатывало подобные байки на лету. Правда, в Нью-Чикаго его давно считали завзятым вруном. В самом деле, ну кто поверил бы, что Илаю двести лет? Не знаю, может, какие-то его рассказы о солнечной стороне Меркурия и были правдивыми. Некоторые храбрецы, бывавшие там, подтверждали: да, так оно и есть. Но никто, даже находясь в солидном подпитии, не верил, будто Илай живет уже третье столетие.

Конечно, интересно было бы послушать трезвого Илая. Но такие люди в трезвом виде обычно хранят угрюмое молчание или отличаются редкостным косноязычием. Чтобы заговорить, старику необходимо взбодриться. Впрочем, когда я его увидел, Илай был уже чересчур «взбодрившимся».

Некоторое время он разглядывал меня, щуря мутноватые глаза.

– Сынок, а вообще-то, я ехал сюда повидаться с тобой, – признался он и пьяно хихикнул. – Все время себе твердил: надо встретиться с Шермом.

Он пододвинул мне полупустую бутылку.

– Промочи-ка горло, сынок.

Я показал головой.

– Не могу. Врачи запретили. Желудок взбесится – он у меня такой зверь.

Илай издал какой-то тоскливый звук, затем разухабисто хватил кулаком по столу.

– А-а, вспомнил. Проклятье! Как я мог это забыть? Тебе постоянно нужно глотать какие-то таблетки, да?

– Капсулы, – холодно поправил его я.

Терпеть не могу шуток по поводу собственного желудка.

– Вот-вот, капсулы. Забавные штуки. И водой запивать не надо. Проглотил – и готово дело. А я ни одной таблетки толком проглотить не могу. Приклеится к горлу – и все тут.

Схватив бутылку, Илай качнул ею, будто проверяя, не испарилось ли содержимое, затем перелил часть его в себя.

– Ну и как прогулка по солнечной стороне? – спросил я.

– Почти никак, – признался Илай. – Вернулся с пустыми руками. Крошка Меркурий становится чересчур людным местом. И старателей развелось с избытком. С одним мы чуть не поцапались. Не веришь? Я тоже не верил, пока не наткнулся на того парня. Не нравится мне это, Шерм. Пора перебираться на Плутон. Там, говорят, еще хватает места.

Илай вновь присосался к бутылке, потом обтер влажные усы.

– Я бы туда вообще не сунулся, если б не пообещал доку, что привезу ему кристалликов.

– Каких еще кристалликов?

– Погоди. Значит, я тебе не рассказывал? Док их у меня покупает. Зачем? Черт меня подери, если знаю. Видно, зачем-то они ему нужны.

Илай полез в оттопыренный карман куртки, достал обыкновенный полотняный мешочек и перекинул его через стол.

– Полюбуйся. Может, растолкуешь мне, чего это док по ним с ума сходит. Он хорошо платит за эти кристаллики. Да и меня самого подлечивает. Я еще когда-то давно подцепил на Венере лихорадку. Док делает мне эти… ин… инъекции и обещает вылечить совсем.

То, что он споткнулся на слове «инъекции», безошибочно показывало, насколько старик пьян.

– А кто он, этот док? – осторожно спросил я, боясь спугнуть Илая (такое уже бывало: захлопнется – и слова из него не вытянешь). – Один из здешних врачей?

– Не-а. Большой док. Ну, тот парень в санатории.

– Доктор Винсент? – подсказал я.

– Он самый, – ответил Илай. – Раньше я продавал кристаллики доктору Андерсону, а потом – доктору Брауну.

Я пропустил эти слова мимо ушей. Стопроцентное вранье. Андерсон и Браун давным-давно умерли, причем Андерсон покинул бренный мир задолго до того, как в нем появился Илай.

Я развязал тесемку и высыпал щепотку содержимого себе на ладонь. Крошечные кристаллики переливались всеми цветами радуги, отражая свет ламп под потолком.

– Как-то я решил показать их одному аптекарю, – продолжал Илай. – Тот лишь хмыкнул и скорчил гримасу. Сказал: ничего особенного, просто любопытная кобмин… нет, комбин…

– Комбинация, – подсказал я.

– Вот-вот. Про дока, само собой, я ему говорить не стал. Ну, и где нашел – тоже. У меня мыслишка крутилась: вдруг я нашел что-то важное, а док меня за нос водит? Может, кристаллики стоят куда дороже? Аптекарь их и под лупой смотрел, и какой-то жидкостью на них брызгал. Нет, сказал, просто любопытная ком… бинация меркурианского песка. Так и не купил. Сказал, не по его профилю.

– Слушай, может, ты дашь мне немножко? В качестве образца?

Я все время старался не спугнуть старика. Я уже тогда почувствовал: Илай выболтал мне нечто такое, о чем вовсе не собирался говорить.

Но Илай щедро махнул рукой.

– Бери. Зачем немножко? Можешь взять сколько хочешь.

Я порылся в карманах.

– Какая жалость – мне их не во что положить. Не в карман же сыпать.

Илай хрипло засмеялся и приготовился в очередной раз промочить горло.

– А ты возьми свои капсулы, высыпь оттуда всю дрянь и насыпь кристаллики. Думаю, твой желудок не пострадает, если ты проглотишь на пару капсул меньше. Зря ты меня не слушаешь. Лучшее лекарство для больного желудка – виски.

– Хорошая мысль, – согласился я, дружески улыбаясь старику.

Я достал три капсулы, разъединил каждую из них, высыпал оттуда содержимое и заменил его кристалликами, после чего надежно спрятал подарок во внутреннем кармане. Мешочек я вернул Илаю.

– А где ты добываешь эти кристаллики? – спросил я.

Илай скрючил дрожащий палец и повилял им наподобие собачьего хвоста.

– Секрет, – прошептал он.

Пока мы с ним говорили, глаза старика успели стать еще мутнее. Он качался даже сидя. Но рука, повинуясь могучему инстинкту выпивохи, крепко сжимала бутылку.

– Виски что надо, – бубнил он. – Лучшее лекарство для желудка.

Закончить свой панегирик в честь виски Илаю не удалось: отяжелевшие мозги потянули голову вниз, и она застыла на столе. Бутылка опрокинулась, остатки виски выплеснулись на пол.

– Ведь не поверит, что сам пролил, – заметил я бармену.

– Не волнуйтесь, – отозвался тот. – Когда Илай проснется, ему будет не до этого. Опять смотается из города на солнечную сторону. Уже сколько лет пропадает там. Странный старикан. Скажите, вот вы верите, что ему двести лет?

– Ни единой секунды, – успокоил я бармена.

Тот критически оглядел бокал, который держал в руках, потом, взяв салфетку, поплевал на него снаружи и принялся доводить стекло до зеркального блеска.

– Тут до вашего прихода Илай заливал баки каким-то парням. Они все допытывались у него, будет ли он голосовать за Марти Берга. Я сразу понял, что Марти опять нанял себе помощников.

– Ничего удивительного, – откликнулся я. – Скоро выборы, и Марти очень хочется остаться на новый срок.

Я собрался уходить, но затем вернулся к стойке и выложил несколько монет.

– Когда Илай проспится, угостите его за мой счет. Ему наверняка захочется «поправить голову». Я попробую выловить его снова, пока он не упорхнул на солнечную сторону.

Но встретиться с Илаем мне больше не удалось.

Через сутки труп старика нашли в пустыне, что к западу от городского космопорта. Илая убили тремя ножевыми ударами, каждого из которых было достаточно, чтобы отправить его на тот свет. По мнению полиции, с момента убийства прошло от двенадцати до восемнадцати часов.

Марти Берг принадлежал к числу тех, кому путь на Землю заказан. Почему именно – никто не знал и не пытался разнюхать. Марти – разносторонне одаренная личность, а потому причин могло быть несколько.

В городском округе Северная Стена он был не слишком крупной птицей. Так, мальчиком на побегушках у тех, кто крупнее и сильнее его. И тем не менее на выборах Марти всегда набирал больше голосов, чем остальные кандидаты. Никто не интересовался, какими способами он этого добивался. Чувство гражданского самосознания пока еще не получило в Нью-Чикаго должного развития.

И все же, когда Марти появился у меня в кабинете, я обрадовался и протянул ему руку. Он был для меня источником информации и часто рассказывал забавные вещи о махинациях местных политиков.

– Что-нибудь прояснилось с убийством Илая? – спросил он.

– Пока глухо. Полиция теряется в догадках.

Марти удрученно покачал головой.

– Дело дрянь. Я-то надеялся, что они уже сцапали молодчика.

– У вас ко мне какое-нибудь дело? – поинтересовался я.

– Пустяковая просьба, – ответил Марти. – Слышал, вы решили слетать на Землю. Развеяться, так сказать.

– Да, где-то через день или два я улетаю. Приятно будет снова увидеть нашу старушку. Ностальгические чувства.

Я прикусил язык. Кто знает, может, для Марти это слишком болезненная тема.

Но Марти, похоже, даже не заметил моей деликатности.

– Помните Чести Льюиса? Был еще процесс над ним по обвинению в мошенничестве.

– Как же, я даже пару раз встречался с ним. Нью-йоркские копы не очень-то к нему благоволили. Дадут чуть-чуть погулять на свободе – и снова за решетку.

– Сейчас он вышел, – сообщил Марти. – Хочу отправить ему подарочек. Сувенир от старого приятеля. Может, возьмете эту штучку с собой и передадите Чести? Я бы отправил посылкой, но сами знаете, сколько это стоит.

Я знал, сколько это стоит. Межпланетные почтовые тарифы и впрямь кусались.

Марти достал из кармана сверток и положил на мой письменный стол. Я взял сверток и несколько раз встряхнул.

– Слушайте, Марти, надеюсь, вы не доставите мне хлопот с вашим подарочком?

Берг удивленно всплеснул руками.

– Ну с какой стати мне подводить своего друга? Просто сейчас я не настолько богат, чтобы отправлять подарок почтовой ракетой. И потом, я охотно расскажу вам, что это за вещица. Сувенир. «Песчаная бутылка». Видели, наверное? Стеклянная бутылочка, а внутри – миниатюрный космический корабль. Сам он из белого песка, а языки пламени, вылетающие из ракетных двигателей, – красные.

– Не сердитесь, Марти. Простое любопытство. Конечно, я выполню вашу просьбу.

– Чести будет рад до безумия. Помнится, он всегда обожал такие пустячки.

Флойд Дункан – бессменный начальник нью-чикагского филиала Межпланетного бюро расследований – был первым, кто нашел зацепку в деле об убийстве Илая. Ошеломляющую, невероятную зацепку, в которую с ходу не больно-то поверишь.

Дункан вовсе не был рад меня видеть и не скрывал своих чувств. Такое случалось не впервые, но я умел гасить всплески его дурного настроения. Достаточно скоро он пообмяк, и с ним вполне можно было говорить.

– Это дело меня доконает, – выплескивая последние остатки рычания, сознался Дункан.

– Что, никаких зацепок?

– Есть одна, черт бы ее подрал! Но она еще хуже, чем полное отсутствие всяких зацепок, потому что…

– Потому что… – в тон ему продолжил я.

– Да потому что она… столетней давности!

Он яростно зашелестел бумагами на столе.

– Чувствую, она не дает вам покоя. Только вот не могу понять: как зацепка может быть столетней давности?

– Вы слышали о некоем докторе Дженнингсе Андерсоне? – спросил меня Дункан.

– По-моему, это тот самый энтузиаст, что построил санаторий на солнечной стороне.

– Правильно. И было это полторы сотни лет назад. Самому доку тогда стукнуло пятьдесят. Он вкладывал в санаторий каждый заработанный цент. Думал, что сумеет победить «космовирус». В санатории до сих пор пытаются бороться с этой заразой, но не слишком-то успешно.

Я кивнул. Я знал историю Андерсона. Санаторий на солнечной стороне Меркурия был памятником надеждам и гуманистическим идеалам этого врача и ученого. Посчитав «космовирус» вызовом, брошенным его знаниям и любви к человечеству, Дженнингс Андерсон попытался лечить больных астронавтов дозами солнечной радиации. Однако «космовирус» и сегодня оставался странной, малоизученной болезнью, которая со зловещей регулярностью находила себе жертвы среди пилотов межпланетных кораблей.

Дункан еще какое-то время пошелестел бумагами, затем сгреб их в кучу и продолжил:

– Андерсон умер более ста лет назад. Его похоронили там же, в санатории. На Земле собрали кучу денег, чтобы поставить ему памятник – высокую колонну. Пришлось сделать ее из сплава зеро – только он и способен выстоять в таком пекле.

Я не понимал, куда клонит Дункан. Верно, доктор Андерсон давным-давно умер. Я собственными глазами видел и эту колонну, и имя, выбитое на ней.

– Мы нашли в кармане Илая новенькую долларовую банкноту, – продолжал глава нью-чикагского отделения МБР. – Проверили отпечатки пальцев. Как известно, на деньгах их всегда бывает предостаточно.

Дункан, словно не зная, куда деть руку, запустил ее в свою черную седеющую шевелюру.

– Когда проверили по картотеке, оказалось: несколько отпечатков принадлежат давно умершему доку Андерсону.

– Но такое просто невозможно! – вырвалось у меня.

– Разумеется, невозможно, – согласился Дункан. – Думаю, теперь вы поймете мое состояние.

Вернувшись домой, я вскрыл пакет, взятый от Марти, и искренне удивился. Берг не солгал: там действительно была «песчаная бутылка» – сувенир, который обязательно покупает каждый турист, прилетевший на Меркурий. Все магазины сувениров забиты такими поделками из разноцветного меркурианского песка, среди которых иногда попадаются настоящие произведения искусства.

Правда, подарок для Льюиса я бы таковым не назвал, хотя сделан он был весьма добротно. Я поставил «песчаную бутылку» на стол и стал думать, с чего это Марти вспомнил про дружка да еще решил послать ему меркурианскую безделушку.

Не знаю почему, но мне плохо верилось в дружеские чувства Марти Берга. Что-то здесь явно было не так. Я пробовал выстроить свои рассуждения в логическую цепь, но она все время обрывалась.

Устав ломать голову, я снова уложил «песчаную бутылку» в пакет, а пакет засунул в один из ящиков гардероба. Сделав это, я отправился по магазинам сувениров и, уже не помню, в каком по счету, нашел точно такую же бутылку. Я купил сувенир, попросил упаковать его, затем отнес на почту и отправил Чести. Точного адреса я не знал, а потому указал адрес одного пансионата в пригороде Нью-Йорка, администрация которого поддерживала контакты с людьми вроде Льюиса.

Даже сейчас я не в состоянии объяснить, почему поступил именно так. Называйте мой поступок как хотите: вспышкой интуиции, шестым чувством или как-нибудь еще. Но у газетчиков такое бывает. Эта «песчаная бутылка» не давала мне покоя.

Вернувшись домой, я опустил жалюзи, выключил свет и попытался уснуть. Несмотря на зверскую усталость, сон не шел. Разгоряченный мозг продолжал крутиться.

Мысли возвращали меня к убийству Илая, затем перескакивали на новую долларовую банкноту с отпечатками пальцев столетней давности. Конечно же, я снова и снова размышлял о затее Марти Берга, пожелавшего осчастливить Чести Льюиса «песчаной бутылкой», и вспоминал свой трюк с подменой. Потом я стал думать о докторе Андерсоне, чей прах покоился под раскаленной колонной, отлитой из прочного сплава зеро.

Наконец я все-таки уснул, но вскоре меня разбудили острые боли в желудке. Впотьмах я нашарил на тумбочке пару капсул, проглотил их и снова лег в ожидании, когда боль утихнет.

Я проспал до самого утра, а когда проснулся, желудок молчал. Я чувствовал себя помолодевшим лет на десять. Вставать не хотелось. Удивительно, какие чудеса иногда творит обыкновенный крепкий сон.

Однако нежиться в постели я себе не позволил, а встал и отправился бриться. Вот тут-то меня и удивило собственное лицо, глядящее из зеркала. Сначала я не мог понять, что к чему, и едва не уткнулся в зеркало носом. Отражение было моим и… не совсем моим: на лбу поубавилось морщин; щеки утратили одутловатость и немного порозовели. Перемены этим не ограничились: седая прядь слева попросту исчезла – волосы вновь стали темными. Я встревоженно провел ладонью по волосам, выискивая седые. Их не было.

Я терялся в догадках, пока не вспомнил про капсулы, которые заполнил кристалликами Илая. Я лихорадочно полез во внутренний карман. Капсул там не было. Выходит, ложась спать, я по рассеянности вытащил их из кармана и положил на прикроватную тумбочку, где обычно держу лекарства на случай ночных приступов.

Я вполне допускал, что вместо болеутоляющего средства проглотил кристаллики. Так неужели это им я обязан исчезновением морщин, подтянувшимся щекам и восстановлением прежнего цвета волос?

В полном изумлении я опустился на край ванны. Итак, факты налицо, но нет объяснений. Память подсказала: Илай продавал кристаллики доктору Винсенту. В таком случае нужно незамедлительно встретиться с этим доктором. Я торопливо побрился, оделся и… вспомнил, что в санатории мне очень понадобится одна штука. Раскрыв чемоданчик, где я держал инструменты и кучу всякой всячины, я достал оттуда небольшой стальной брусок. Он прекрасно умещался в кармане куртки. Больше меня ничто не задерживало, и можно было ехать на солнечную сторону, в санаторий, которым нынче руководил доктор Винсент.