Текст книги "Что может быть проще времени"

Глава 6

Блэйн на секунду замер от удивления, он был буквально ошеломлен. Именно ошеломлен, а не испуган и не разгневан. Ошеломлен тем, что это оказался именно Фредди Бейтс. Итак, Фредди уже не бездельник, которого мало кто знает и который мало кого интересует, бесцельно прожигающий жизнь в городе, полном таких, как он, а агент «Фишхука», и, по-видимому, весьма способный.

И еще: Кирби Рэнд все знал и все же позволил ему выйти из кабинета и спуститься на лифте. Но он еще не вышел на улицу, а Рэнд уже, сжимая трубку телефона, давал задание Фредди.

«Все было обставлено умно, – вынужден был признать Блэйн, – куда умней, чем мое собственное поведение. – Ни на секунду он не заподозрил, что Рэнд о чем-то догадывается. – И Фредди, приглашая меня в машину, выглядел таким же, как всегда, неудачником».

Ошеломление медленно проходило, уступая место злости. Злости за то, что он попался, что его провело такое ничтожество, как Фредди.

– Мы сейчас спокойно, как подобает друзьям, выйдем отсюда, – сказал Фредди, – и я отвезу тебя обратно побеседовать с Рэндом. Тихо, мирно, без суеты. Мы ведь не захотим – ни ты, ни я – причинять Шарлин беспокойство.

– Нет, – ответил Блэйн. – Нет, конечно, не захотим.

Его мозг лихорадочно работал, отыскивая лазейку, пытаясь найти какой-нибудь выход, что угодно, лишь бы выпутаться из положения. Потому что он не собирался ехать обратно. Что бы ни случилось, он не вернется с Фредди.

Он почувствовал, что Розовый зашевелился в нем, как будто выбираясь из своего уголка.

– Нет! – закричал Блэйн. – Нет!

Но было уже слишком поздно. Розовый выбрался и заполнил весь его мозг. И хотя он продолжал оставаться собой, он был и еще кем-то. Он стал сразу двумя существами – и это было очень странное ощущение, – и вдруг произошло что-то непонятное.

Комната застыла как мертвая, только на стене стонали часы. И это было тоже непонятно, потому что прежде с часами ничего подобного не случалось, они жужжали, но никогда не издавали ничего, похожего на стон.

Блэйн быстро шагнул вперед, но Фредди не двинулся с места. Стоял, держа руку в кармане, и не шевелился.

Еще один шаг, и Фредди едва шелохнулся. Его глаза не мигая уставились в одну точку. Но выражение лица стало медленно и необычным образом меняться, и рука пошла вверх из кармана, но настолько медленно, что движение лишь угадывалось, как будто и рука, и пальцы, и то, что пальцы сжимают в кармане, пробуждались от глубокого сна.

И вот еще один шаг, и Блэйн подошел к нему почти вплотную. Его кулак как поршень рванулся вперед. У Фредди медленно, как на проржавевших шарнирах, отвисла челюсть и веки, видимо моргая, поползли вниз.

Кулак обрушился на челюсть. Блэйн попал точно, куда целился, и вложил в удар всю силу, всю тяжесть своего тела. Но даже когда боль от удара обожгла ему костяшки пальцев и отдалась в запястье, он знал, что это ни к чему. Потому что Фредди практически не шевельнулся, не сделал ни малейшей попытки защититься.

Фредди падал, но падал как-то странно. Он падал медленно и плавно – так падает дерево после смертельного удара топора. Тело медленно кренилось к полу, и только теперь, в падении, рука с зажатым в ней револьвером выплыла из кармана. Выскользнув из ослабевших пальцев, револьвер со стуком опустился на пол.

Блэйн нагнулся и, прежде чем Фредди ударился об пол, поднял револьвер, и стоял так, сжимая его в руке, и глядел, как Фредди наконец упал – вернее, не упал, а, скорее, улегся на пол и, как бы расслабившись, замер на его поверхности.

Часы по-прежнему стонали на стене, и Блэйн, обернувшись, посмотрел на них и увидел, что секундная стрелка едва ползет по циферблату. Ползет, вместо того чтоб бежать… И этот стон вместо жужжания: часы, наверно, тоже рехнулись, подумал Блэйн.

Что-то произошло со временем. Об этом говорили и едва ползущая секундная стрелка, и почти пропавшая реакция у Фредди.

Ход времени замедлился.

И это было невозможно.

Ход времени не замедлился; время – величина постоянная. Но если это каким-то образом и произошло, то почему время не замедлилось для него?

Если только…

Ну конечно, если только не время замедлилось, а он сам стал двигаться быстрее, настолько быстро, что Фредди не успел ничего сделать, не сумел защититься и ни при каких обстоятельствах не смог бы достать из кармана револьвер.

Блэйн вытянул руку и взглянул на револьвер. От этой тупорылой, уродливой вещицы веяло смертью.

Да, Фредди не шутил. И «Фишхук» тоже. Тот, кто собирается лишь немного поиграть, отделываясь шуточками и улыбками, не станет брать с собой оружие. А если взял, значит, готов был пустить его в ход. Фредди, несомненно, был готов к этому.

Блэйн повернулся и посмотрел на Фредди. Тот по-прежнему безмятежно лежал на полу. Пожалуй, он еще немного тут полежит, прежде чем придет в себя.

Блэйн сунул револьвер в карман и направился к выходу, мимоходом взглянув на часы. За все это время секундная стрелка едва сдвинулась с места.

Открыв дверь, он обернулся и еще раз окинул взглядом кухню. Идеально стерильная кухня по-прежнему безжизненно сияла посудой, единственное, что теперь нарушало порядок, – это тело Фредди, распластавшееся на полу.

Блэйн вышел и зашагал по выложенной плитами дорожке к длинной каменной лестнице, перечеркнувшей склон огромной скалы.

Человек, который развалившись сидел на ступени, начал медленно подниматься, увидев, как Блэйн бежит ему навстречу.

Свет одного из окон верхнего этажа падал человеку на лицо, и Блэйн заметил, что оно выражает крайнее недоумение. Казалось, застывшие черты лица высечены на каменной маске.

– Извини, приятель, – Блэйн уперся раскрытой ладонью в эту маску и с силой толкнул ее.

Человек стал медленно отступать осторожными шажками, с каждым шагом наклоняясь назад все больше и больше. Прошло еще немного времени, и он упал на спину.

Но Блэйн не стал ждать. Он продолжал бежать, перескакивая через ступени. В стороне от темных рядов автомобилей, припаркованных на стоянке, тихо урчала мотором машина с включенными подфарниками.

Это ждет Гарриет, понял Блэйн. Но она повернула машину не в ту сторону – не вниз по дороге, к выходу из каньона, а в самую глубь его. И он знал, что это ошибка, потому что вверх дорога сужается и через милю-две проехать уже невозможно.

Блэйн перескочил через последнюю ступеньку и, осторожно пробираясь между автомобилями, вышел на дорогу.

Гарриет сидела в машине. Блэйн обошел вокруг, открыл дверцу с другой стороны и скользнул на сиденье.

На него вдруг обрушилась страшная, до ломоты в костях усталость, как после бега. Казалось, он пробежал слишком длинную дистанцию. Откинувшись на спинку сиденья, он посмотрел на лежащие на коленях ладони и увидел, что руки дрожат.

– Как ты быстро, – обернулась к нему Гарриет.

– Представилась возможность, – ответил Блэйн. – И я не стал ждать.

Она включила скорость, и машина двинулась вверх по дороге. Эхо подхватило гул реактивного двигателя, разнося его по всему ущелью.

– Надеюсь, – заметил Блэйн, – ты знаешь, куда едешь. Дорога скоро кончится.

– Не бойся, Шеп, я знаю.

У него не было сил спорить. Он чувствовал полное изнеможение.

«И я имею на это право, – сказал он себе, – потому что двигался в десять (или в сто?) раз быстрее, чем обычно. Человеческий организм просто не рассчитан на такие перегрузки. Я расходовал энергию со страшной скоростью: сердце колотилось как сумасшедшее, легкие готовы были разорваться от напряжения, мышцы сокращались в невероятном темпе».

Он сидел и молчал, размышляя и удивляясь, как могло это произойти. Но удивление было формальным, он удивлялся, потому что должен был удивляться; на самом же деле он знал объяснение происшедшему.

Розовый больше не давал о себе знать. Он поискал его и нашел все в том же убежище.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Это было несколько забавно – благодарить существо, ставшее частью его самого, ведь оно пряталось у него в голове, в его мозгу. И все-таки оно не стало частью его самого, пока еще нет. Хотя уже и не было просто беглецом, укрывшимся в чужом разуме.

Машина неслась вверх по каньону. Свежий, прохладный ветер, казалось, был напоен брызгами прозрачного горного ручья, и от стен ущелья доносился тонкий и нежный аромат сосен.

– Что-нибудь случилось? – спросила Гарриет.

– Я встретил Фредди.

– Ты имеешь в виду Фредди Бейтса?

– Существует один-единственный Фредди.

– Безобидный дурачок.

– Когда мы встретились, у твоего безобидного дурачка глаза налились кровью и он вынул револьвер.

– Неужели он…

– Гарриет, – сказал Блэйн, – становится слишком жарко. Лучше высади меня.

– И не надейся, – ответила Гарриет. – Я еще никогда не участвовала в столь забавной игре.

– Мы вряд ли куда-нибудь приедем. Дорога скоро кончается.

– Шеп, может, глядя на меня, в это трудно поверить, но голова у меня работает неплохо. Я много читаю, и больше всего мне нравятся книги по истории. Проклятой истории войн. Особенно я люблю изучать карты боевых действий.

– Ну и что из этого?

– А то, что я сделала одно наблюдение. Я пришла к выводу, что всегда, во всех случаях необходимо заранее подготовить путь к отступлению.

– Только не по этой дороге.

– По этой, – сказала Гарриет.

Блэйн повернул голову и вгляделся в ее профиль. Нет, она не похожа на хладнокровную, практичную журналистку, хотя такая она на самом деле. И пишет не сентиментальные статейки, не заметки в колонку светских сплетен, а вместе с дюжиной других репортеров, составляющих элиту своей профессии, дает гигантскую панораму «Фишхука» для одной из крупнейших газет Северной Америки.

И несмотря на это, шикарна, словно сошла с обложки модного журнала. Шикарна, но без вычурности и полна спокойной уверенности в себе, которая в любой другой женщине выглядела бы высокомерием.

Он был уверен, что все, что только можно знать о «Фишхуке», она знает. Ее статьи отличались странной объективностью, можно сказать, даже беспристрастностью, однако и этот необычный для журналиста суховатый стиль она ухитрялась смягчить, добавить в него человеческой теплоты.

Но что из всего этого следует? Зачем она вмешалась в эту историю?

В том, что Гарриет друг, он не сомневался. Он познакомился с ней давно, вскоре после ее приезда в «Фишхук». В маленьком ресторанчике, куда они в тот день пошли обедать, слепая старушка продавала розы. Блэйн вспомнил, как купил ей розу, и Гарриет, вдруг почувствовав себя одинокой и оторванной от родного дома, слегка всплакнула.

Странно. Хотя что теперь не странно, продолжал размышлять Блэйн. Взять тот же «Фишхук», кошмар современности, за сто лет так и не принятый до конца остальным человечеством.

Он попытался представить, как все происходило тогда, эти сто лет назад, когда ученые в конце концов признали, что космос Человеку не под силу, и сдались. Кучка самых упрямых, самых упорных в своей мечте пошла другой дорогой – дорогой, которой Человек отказался идти или, что одно и то же, с которой свернул много лет назад и с тех пор неустанно глумился над ней, заклеймив ее словом «колдовство».

Ведь что такое колдовство – чепуха из книжек для детей, бабушкины сказки.

Но всегда были упрямцы, которые верили по крайней мере в основной принцип того, что люди называли колдовством, поскольку это не было колдовством в том смысле, который за долгие годы приобрело это слово. Скорее, это был закон, такой же непреложный, как и законы, лежащие в основе всех естественных наук. Но в отличие от них это была наука, которая изучала возможности человеческого разума и стремилась достичь далеких планет не физически, а лишь силой разума.

Из этой веры, надежды и упорства и родился «Фишхук»[4]4
   Fish-hook (àíãë.) – рыболовный крючок.


[Закрыть], прозванный так потому, что это был рыболовный крючок, заброшенный в космос, давший возможность разуму совершать путешествия туда, куда никогда не попасть телу.

Дорога впереди делала крутой поворот направо, затем сворачивала влево, возвращаясь обратно и замыкая круг.

– Держись! – бросила Гарриет.

Она резко свернула с дороги и направила машину вверх по пересохшему руслу ручья на одной из стен каньона. Из реактивных сопел с ревом било пламя, надсадно визжал мотор, по колпаку крыши скрежетали ветви деревьев. Неожиданно машина сильно накренилась, затем выровнялась.

– Это еще ничего, – сообщила Гарриет. – Дальше будет пара местечек похуже.

– Это и есть тот самый путь к отступлению?

– Совершенно верно.

А зачем, подумал он, Гарриет Квимби мог понадобиться путь к отступлению?

Она осторожно вела машину по пересохшему руслу, прижимаясь к скале, которая каменной стеной уходила ввысь, в темноту. Из кустов испуганно разлетались птицы, трещали ветви, царапая автомобиль.

Фары осветили крутой поворот, как бы зажатый с одной стороны каменной стеной, а с другой – огромным, размером с сарай, валуном. Машина втиснула капот в пространство между скалой и валуном, развернула задние колеса и медленно, почти ползком, преодолела проход.

Гарриет убрала реактивную тягу, и машина со скрежетом опустилась на гравий. Двигатель замолчал, и над ними сомкнулась тишина.

– Отсюда пойдем пешком? – спросил Блэйн.

– Нет, немного переждем. Они ведь начнут охоту за нами и подъедут сюда. И по шуму двигателя поймут, в какой стороне мы скрылись.

– Мы поедем прямо на вершину?

– Прямо на вершину, – подтвердила она.

– Ты уже здесь ездила? – поинтересовался Блэйн.

– Много раз. Я знала, что если когда-нибудь понадобится воспользоваться этой дорогой, то делать это придется быстро. Не останется времени раздумывать или возвращаться назад.

– Но объясни мне, ради бога…

– Послушай, Шеп. Ты попал в переплет. Я тебе помогаю выпутаться. Может быть, этого достаточно?

– Конечно, если ты так хочешь. Но ты рискуешь собственной головой. А это не обязательно.

– Мне уже приходилось рисковать ею. Хороший журналист должен быть готов рискнуть головой, когда надо.

Может быть, подумал он, но не до такой степени. В «Фишхуке» полно газетчиков, и почти с каждым из них ему доводилось выпивать. Очень немногих он мог бы считать своими приятелями. И никто… никто, кроме Гарриет, не стал бы делать для него того, что делает она.

Чисто журналистским интересом это не объяснишь. И одной дружбой тоже. Тут что-то большее, чем и то и другое вместе.

А если Гарриет не только журналистка? Она не может быть только репортером. Ее поступками движет что-то другое. Очень любопытно, что?

– В прошлый раз, когда ты рисковала головой, ты рисковала ею для Стоуна?

– Нет, – ответила она. – О нем я знаю только понаслышке.

Далеко, на дне каньона, послышался слабый гул двигателей. Они сели в машину и прислушались. Гул быстро приближался, и Блэйн попытался сосчитать по звуку мчащиеся по дороге автомобили. Ему показалось, что их было три, хотя он не был уверен полностью.

Машины подъехали к повороту и остановились. Послышались треск кустов, мужские голоса.

Гарриет взяла Блэйна за руку и крепко сжала ее.

– Шеп, что ты сделал с Фредди? (Изображение ухмыляющегося черепа.)

– Нет, всего лишь нокаут.

– У него был револьвер?

– Теперь револьвер у меня.

(Фредди в гробу, на нарумяненном лице застывшая улыбка, в сложенных на груди руках – громадная лилия.)

– Нет, не так. (Фредди с разбитым носом и крестами пластыря на самодовольном прыщавом лице.)

Они тихо сидели, прислушиваясь к каждому звуку.

Смолкли голоса, и машины двинулись обратно, вниз по дороге.

– Всё?

– Погоди, – остановила его Гарриет. – Они приехали на трех машинах. Уехали только две. Одна еще ждет. (Множество вытянувшихся от напряжения, подслушивающих ушей.) Они знают, что мы поднялись по дороге. Они не знают, где мы спрятались. (Яма-ловушка, усеянная рядами острых зубов.) Они ждут, когда мы поверим, что они уехали, и обнаружим себя.

Они подождали еще. Где-то в лесу закричал енот, разбуженная каким-то лесным бродягой, сонно запротестовала птица.

– Есть одно место, – сказала Гарриет. – Там ты будешь в безопасности. Если захочешь туда поехать.

– Куда угодно. У меня нет выбора.

– А ты представляешь, что там делается?

– Слышал.

– В некоторых городах вывешивают предупредительные знаки. (Дорожный столб, на нем доска с надписью: «Тут солнце светит не для парапсихов».) Они полны предвзятости и нетерпимости, среди них есть старинного обличия бородатые проповедники, яростно барабанящие кулаком по кафедре; люди в ночных рубашках и колпаках с кнутами и веревками; испуганные, растерянные люди, пытающиеся укрыться в редких зарослях ежевики. До отвратительного грязно и стыдно, – уже не мысленно, а голосом прошептала она.

С шоссе тронулась оставшаяся машина. Они выждали, пока она отъедет.

– Уехали наконец, – сказала Гарриет. – Они, правда, могли на всякий случай кого– нибудь высадить, но придется рискнуть.

Она включила мотор, повернула реактивные сопла, и с зажженными фарами автомобиль рванулся вверх по сужающемуся руслу.

Дорога становилась все круче.

Лавируя между кустов, они продолжали взбираться по лезвию хребта. Гора белой стеной уходила вверх, а внизу зияла черная пустота. Потом целую вечность они снова карабкались по круче, подстегиваемые ветром, который становился все более холодным и пронизывающим, и наконец оказались на ровной площадке, залитой светом склонившейся к западу луны.

Гарриет остановила машину, откинулась на спинку сиденья.

– Дальше граница, – сказала она. – Садись за руль. Осталось миль пятьдесят.

Глава 7

Толпа собралась на улице напротив ресторана и, обступив машину Гарриет, пристально наблюдала за ними со зловещим молчанием. Толпа зловещая, но не шумная. Злобная и, быть может, чуть-чуть испуганная. Или, скорее, злобная потому, что испуганная.

Блэйн прислонился спиной к стене, за которой они только что завтракали. Ничего особенного за едой не заметили. Все шло нормально. Никто на них не глазел. Все шло самым обыкновенным и повседневным образом.

– Как они догадались? – спросил Блэйн.

– Не знаю, – ответила Гарриет.

– Они сняли вывеску.

– А может, она сама упала. Или ее вообще никогда не вешали. Такое бывает. Объявления вывешивают только самые воинственные.

– У этих ребят вид вполне воинственный.

– Может быть, это к нам не относится?

– Может, и нет, – согласился он. Но поблизости, кроме них, не было никого и ничего, что могло бы собрать эту толпу.

– Слушай внимательно, Шеп. Если что-то случится, если мы потеряемся. Отправляйся в Южную Дакоту. Пьер в Южной Дакоте. (Карта Соединенных Штатов, где Пьер обозначен звездочкой, под которой большими красными буквами подписано его название, а пурпурная дорога ведет от этого крохотного пограничного городка к большому городу на Миссури.)

– Я знаю, где это, – сказал Блэйн.

– Где меня найти, тебе скажут в этом ресторанчике. (Каменный фасад здания; большие зеркальные окна, в одном из окон висит красивое, отделанное серебром седло; над дверью – роскошные лосиные рога.) Он стоит над рекой на холме. Там меня почти все знают. Они тебе подскажут, где я.

– Мы не потеряемся.

– На всякий случай имей это все-таки в виду.

– Обязательно, – ответил Блэйн. – Ты меня вытащила достаточно далеко, чтобы доверять тебе и дальше.

Толпа начала закипать – не кипеть еще, а шевелиться, становиться все более неспокойной, как будто потихоньку вспениваясь. Из толпы донесся ропот – глухое, бессловесное ворчание.

Протиснувшись сквозь толпу, на улицу, еле ковыляя, выбралась древняя старуха. Вся она – лицо, руки, грязные босые ноги, – казалось, была сделана из морщин. Растрепанные волосы свисали с головы грязными седыми космами.

Она с трудом подняла руку в отвратительных складках дряблой плоти и прицелилась скрюченным, костлявым, трясущимся пальцем прямо в Блэйна.

– Вот он! – завизжала она. – Тот, кого я засекла! Он какой-то не такой! Я не могу попасть к нему в мозг. Там как будто сверкающее зеркало. Там…

Ее слова потонули в криках толпы, которая двинулась вперед, медленно, шаг за шагом приближаясь к мужчине и женщине у стены. Казалось, толпа движется как бы нехотя и со страхом, превозмогая свой ужас только сознанием важности гражданского долга, который им предстоит исполнить.

Блэйн опустил руку в карман пиджака, и его пальцы сомкнулись вокруг рукоятки револьвера, добытого в кухне Шарлин. Нет, револьвер не поможет, решил он, а только все усложнит. Он вынул руку из кармана и расслабленно опустил ее вдоль тела.

На лицах этой человеческой массы, которая переползала улицу, были написаны ярость и отвращение. Толпа не травила жертву под покровом ночи, а, как стая волков, окружала ее неторопливо, при свете дня. Впереди, на гребне волны человеческой ненависти, шла сморщенная ведьма, спустившая стаю движением пальца.

– Стой спокойно, – сказал Блэйн Гарриет. – Это наш единственный шанс.

Он понимал, что в любой момент ситуация может достичь критической точки. Толпа или не выдержит и отступит, или какое-то ничтожное происшествие, малейшее движение, слово, произнесенное вслух, заставят ее хлынуть вперед.

А если это случится, он будет стрелять. Не потому, что хочет, а потому, что у него не будет выбора.

А пока, перед тем как начать расправу, городок замер – сонный маленький городок с давно не крашенными, облупленными зданиями на залитой солнцем улице, где как попало росли чахлые деревья. В окнах верхних этажей виднелись лица, с удивлением глазеющие на дичь, забредшую к ним на улицу.

Толпа подошла еще ближе и окружила их, по-прежнему без слов и сохраняя осторожность; гул голосов стих, лица были неподвижны, как маски ненависти в древнем театре.

По тротуару звонко ударил чей-то каблук, потом еще и еще – ровный, бесстрастный звук уверенных шагов.

Шаги приблизились, и Блэйн краем глаза заметил высокого, костлявого, как скелет, мужчину, который вышагивал с таким видом, будто был на утренней прогулке.

Мужчина подошел к Блэйну, встал рядом с ним и повернулся лицом к толпе. Он не произнес ни слова, но толпа остановилась, замерев посреди улицы в жуткой тишине.

Из толпы вышел человек.

– Доброе утро, шериф.

Шериф не шевельнулся, не произнес ни слова в ответ.

– Они парапсихи, – сказал человек.

– Откуда известно? – спросил шериф.

– Старая Сара сказала.

Шериф посмотрел на каргу:

– Это так, Сара?

– Том сказал правду, – проскрипела старуха. – Вон тот парень, у него странный мозг. Он отражает.

– А женщина? – спросил шериф.

– А разве она не с ним?

– Мне стыдно за вас, – сказал шериф, как будто читая нотацию напроказившим детям. – Придется вас посадить, всех до одного.

– Но это же парапсихи! – раздался возмущенный крик. – Мы не пускаем сюда парапсихов, ты ведь знаешь.

– А теперь послушайте меня, – объявил шериф. – Расходитесь и займитесь каждый своим делом. А ими займусь я.

– Обоими? – спросил кто-то.

– Даже не знаю, – ответил шериф. – Похоже, что леди здесь ни при чем. Думаю, мы отправим ее из города, и этого будет достаточно. Вы вместе с этим парнем? – спросил он Гарриет.

– И я останусь с ним!

– Нет, – сказал Блэйн. (Знак молчания – палец, прижатый к губам.) Сказал быстро, надеясь, что никто не подслушает, потому что в этом городе даже простому телепату не дали бы пощады. Но предупредить надо.

– Это ваша машина на той стороне? – спросил шериф.

Гарриет вопросительно взглянула на Блэйна.

– Да, моя, – ответила она.

– Тогда послушайте меня, мисс. Идите к своей машине и выбирайтесь из этой заварухи. Ребята вас пропустят.

– Но я не собираюсь…

– Лучше не спорь, Гарриет, – сказал Блэйн.

Гарриет стояла в нерешительности, не зная, что делать.

– Езжай, – повторил Блэйн.

Она медленно сошла с тротуара, затем обернулась.

– До встречи, – сказала она Блэйну.

Она с презрением оглядела шерифа.

– Казак! – бросила она.

Шериф не возражал. Слово это ему было незнакомо.

– Давайте, леди, езжайте, – сказал он, и в голосе его звучала чуть ли не доброта.

Толпа яростно загудела, но все же расступилась, чтобы пропустить ее. Дойдя до машины, она повернулась и помахала Блэйну рукой. Затем села за руль, включила зажигание. Заревев двигателем, автомобиль рванулся сквозь толпу. Ничего не видя от пыли, поднятой выхлопом сопел, спотыкаясь друг о друга, люди с воплями бросились в разные стороны, спеша освободить дорогу.

С невозмутимым спокойствием шериф наблюдал, как машина помчалась вниз по улице.

– Ты видел, шериф? – в ярости заорал один из пострадавших. – Почему ты ее не арестуешь?

– Это вам по заслугам, – сообщил шериф. – Сами все заварили. Только собрался провести день спокойно, как вы заставляете меня волноваться.

Незаметно было, что он волнуется.

Возбужденно споря и протестуя, толпа придвинулась к тротуару.

Как будто отгоняя цыплят, шериф замахал руками:

– Давайте-давайте отсюда! Порезвились, и хватит. А мне теперь пора работать. Пойду посажу этого парня за решетку.

Он повернулся к Блэйну:

– Идем со мной.

Они пошли вместе вниз по улице, к зданию суда.

– Ты что, не знал, куда едешь? – спросил шериф. – Этот город – сущий ад для парапсихов.

– Откуда я мог знать? – ответил Блэйн. – Объявления не было.

– Его сдуло два года назад, – пояснил шериф. – И ни у кого не хватило ума повесить обратно. Или сделать новое. Старое совсем обветшало. Буквы едва можно разобрать. Песчаные бури обивают краску.

– Что ты собираешься со мной делать?

– Думаю, ничего особенного, – ответил шериф. – Подержу немного, пока народ не поостынет. Для твоего же блага. А станет безопасней, выпущу.

Он минуту помолчал, обдумывая сложившуюся ситуацию.

– Нет, сейчас отпустить не могу, – объявил он. – Ребята пока еще начеку.

Подошли к зданию суда и поднялись по лестнице. Шериф отворил дверь.

– Вперед, – сказал он.

Они вошли в кабинет, и шериф закрыл дверь.

– А знаешь, – сказал Блэйн, – я не верю, что есть основания меня задерживать. Что, если я возьму и попробую просто выйти отсюда?

– Ничего не произойдет. Сразу, по крайней мере. Останавливать тебя я, конечно, не буду, хотя, может, и поспорю немного. Но из города ты не выйдешь. Не пройдет и пяти минут, как сцапают.

– Но я мог уехать на машине.

Шериф покачал головой:

– Я знаю этих людей, сынок. Я с ними вырос. Сам один из них. И знаю, как далеко могу с ними зайти и когда пора остановиться. Я мог отправить леди, но не обоих. Приходилось когда-нибудь видеть толпу в действии?

Блэйн отрицательно покачал головой.

– Это не самое приятное зрелище.

– А как же Сара? Она ведь тоже парапсих.

– Это другое дело, приятель. Она из хорошего рода. Сейчас плохие времена, но ее семейство живет здесь больше сотни лет. Город с ней просто смирился.

– И потом, удобно иметь собственного наводчика.

Шериф добродушно хмыкнул.

– От нашей Сары, – с провинциальной гордостью сообщил он, – мало что может укрыться. И дел у нее хватает: ей приходится следить за всеми, кто заезжает к нам в городок.

– И много вам попадается парапсихов?

– Средне, – ответил шериф. – Время от времени. Да, пожалуй, средне.

Шериф указал на письменный стол.

– Пойди выверни свои карманы. Так положено по закону. Я тебе напишу расписку.

Блэйн начал рыться в карманах. Бумажник, колода карт, платок, связка ключей, спички и, наконец, револьвер.

Он осторожно вынул его и положил вместе с остальными вещами.

– Он у тебя все время был с собой? – поинтересовался шериф.

Блэйн кивнул.

– И ты ни разу не потянулся за ним?

– Я был слишком напуган, чтобы за ним тянуться. Это было пострашнее, чем путешествовать к звездам…

Он понял, что проговорился.

– Почему ты не сказал мне, что ты из «Фишхука»?

– А какая разница? – Блэйн пожал плечами.

Шериф слегка присвистнул сквозь зубы.

Взяв револьвер, он переломил ствол. Медным блеском засверкали головки гильз.

Шериф открыл ящик стола и бросил туда оружие.

– Теперь, – с видимым облегчением произнес он, – у меня есть законный повод задержать тебя.

Он взял спичечный коробок и передал Блэйну.

– Если нужны сигареты, я принесу, – предложил шериф.

– Не стоит, – отказался Блэйн. – Иногда я ношу их с собой, но обычно я не курю. Они у меня кончаются раньше, чем сам соберусь закурить.

Шериф снял с гвоздя кольцо с ключами.

– Пошли, – сказал он.

Блэйн вышел за ним в коридор, который тянулся вдоль ряда тюремных камер.

Шериф открыл крайнюю, возле самого входа.

– Тебе на одного, – сказал он. – Последнего выпустил вчера вечером. Черномазый перешел границу и угодил за решетку. Вообразил, что он не хуже белых.

Блэйн вошел в камеру, шериф захлопнул дверь и запер на ключ.

– Если что-нибудь понадобится, – сказал шериф, демонстрируя искреннее гостеприимство, – крикни меня. Я тебе это достану.