Текст книги "Кольцо (Звонок)"

Глава III. ПОРЫВ ВЕТРА

1

12 октября, пятница

– Ты сначала видео покажи! – с улыбкой промяукал Такаяма.

Второй этаж кафе на перекрестке Роппонги, пятница 12 октября, семь двадцать вечера. Скоро сутки с того момента, как Асакава посмотрел пресловутое видео. Он нарочно назначил встречу в расцвеченном золотыми огнями Роппонги, чтобы в окружении веселых голосов и пестро одетых девчонок хоть немного забыть о пережитом ужасе, но это не помогло. Чем больше он рассказывал, тем отчетливее вставало перед глазами вчерашнее событие, а страх только раздувался и не думал уходить. Порой даже казалось, что прямо в его тело забралось нечто и затаилось там еле заметной тенью.

Белая в мелкую полоску рубашка Такаямы была аккуратно застегнута на все пуговицы, туго завязанный галстук он даже не пытался ослабить. Воротник врезался в шею, над ним образовалась двойная складка, и один только вид вызывал удушье. А если с таким квадратным лицом еще и улыбаться – вообще зрелище не из приятных.

Такаяма рукой вытащил из стакана кусок льда и сунул в рот.

– Ты что, не слушал меня, что ли? Говорят же тебе, опасно! – выдавил Асакава.

– А чего ты тогда ты ко мне прибежал? Тебе же помощь нужна, или как?

Все еще улыбаясь до ушей, Такаяма с хрустом разгрыз ледышку.

– Смотреть не обязательно, а способ помочь найдем!

Он опустил веки и покачал головой, продолжая улыбаться уголками рта. Тут Асакава ощутил такой прилив необъяснимого гнева, что истерически заорал.

– Эй, ты что, не веришь мне? Я тут перед ним наизнанку выворачиваюсь!

После истории с видео трудно было воспринять эту ухмылку иначе. Шутка ли – ни думал, ни гадал, открыл шкатулку, а там – бомба. Он в жизни такого ужаса не испытывал. Мало того – все только начинается! Еще шесть дней, и – конец. Страх пеньковой петлей захлестнул шею и медленно, не спеша, стягивает горло… Впереди смерть. А этот тип сидит и заявляет, что сам хочет видео посмотреть.

– А ты не верещи. Тебя так донимает, что мне не страшно? Я ведь тебе говорил, что и концом света бы с удовольствием полюбовался, если бы можно было. И если объявится тот, кто покажет мне суть мироздания, раскроет тайну начала и конца бытия, тайну безгранично большого и безгранично малого, то я из него это знание вытяну – пусть даже в обмен на собственную жизнь. Ты же в свое время сам все обо мне пропечатал. Так что должен помнить…

Асакава помнил. Потому и выкладывал теперь все без утайки. А началось все с его же собственной затеи. Два года назад его, едва разменявшего четвертый десяток, стало чертовски занимать, о чем думают, мечтают и чем живут люди одного с ним возраста. Он замыслил выборочно проинтервьюировать несколько таких же тридцатилетних, работающих в самых разных областях: от министерских чиновников, депутатов столичного парламента, сотрудников ведущих фирм, вплоть до рядовых клерков. Затем, собрав о них всю потенциально интересную для читателя информацию, от самой общей до сугубо индивидуальной, на ограниченном пространстве журнальной страницы ему предстояло поразмыслить над тем, что же это за возраст такой – тридцать лет. Неожиданно среди отобранных десяти с лишним респондентов оказался и его одноклассник Рюдзи Такаяма, ныне преподаватель кафедры философии литературного факультета Университета К. «Вот тебе и на!» – удивился Асакава, ведь насколько он сам помнил, тот подался на медицинский факультет. Интервьюировать поручили Асакаве. Рюдзи попал в список всего лишь как один из представителей разных профессий, но индивидуальность его оказалась настолько яркой и экспрессивной, что назвать его начинающим тридцатилетним школяром язык не поворачивался. В школьные годы он слыл темной лошадкой, но теперь его характер словно отполировался. Уже получив медицинское образование, он поступил в аспирантуру на философский факультет и в тот год как раз защитил диссертацию. Будь место ассистента в то время свободно, его взяли бы без вопросов, но там до него уже окопался кто-то постарше. Пришлось смириться с должностью почасовика и дважды в неделю читать логику в родной «альма-матер». Нынешняя философия, как никогда ранее, близка к точным наукам. Пустая болтовня о смысле жизни ничего общего с философией не имеет. А такая специальность как логика – это своего рода «математика без цифр». Еще в Древней Греции философы по совместительству работали математиками. Вот и Рюдзи так же – преподает на литературном факультете, а голова заточена под реальную науку. Однако, будучи прекрасным специалистом в своей области, Такаяма обладал еще и поистине глубочайшими познаниями в области парапсихологии. Асакава усматривал в этом какое-то противоречие: разве не противоречат научному взгляду на жизнь россказни об экстрасенсорике и оккультизме, чем парапсихология, собственно, и является? Ответ Рюдзи был… с точностью до наоборот. Парапсихология – одно из важнейших ключевых понятий, раскрывающих сущность мироздания. Точь-в-точь как сейчас: одетый в середине лета в полосатую рубашку с длинным рукавом, застегнутый на все пуговицы, с раскрасневшимся лицом, взмокший, Рюдзи вещал, с каким удовольствием встретил бы гибель человечества.

Помнится, во время интервью Асакава задал ему вопрос:

– Расскажи о своей мечте…

На что Рюдзи покойным голосом заявил:

– Любуясь кончиной человечества с высокого холма, проковырять в Матери-Земле ямку и беспрерывно в нее кончать.

– Эй, а если я возьму, да так и напишу? – припугнул Асакава.

Рюдзи ничего не ответил, только кивнул с такой же, как сейчас, улыбочкой.

– Я ж тебе говорю: мне в этом мире ни-че-го не страшно, – сказал он и заговорщически приблизил лицо к Асакаве.

– А вчера… еще одну сделал.

Еще одну, говоришь…?

На памяти Асакавы это была третья жертва. Первая была, когда они учились во втором классе старшей школы. Оба жили в Кавасаки в районе Тама и ходили в одну и ту же префектуральную школу повышенной ступени, только у Асакавы была привычка заявляться в школу за час до занятий и готовить уроки, наслаждаясь свежим утренним воздухом. В школе он оказывался раньше всех, за исключением штата. Рюдзи же славился тем, что хронически опаздывал и никогда не приходил вовремя на первый урок, но однажды, придя в школу утром сразу после летних каникул, Асакава неожиданно застал там Рюдзи, с рассеянным видом сидящего на парте. «Ого, редкое явление!», – поприветствовал его Асакава. «Мм, ну да…», – без особого энтузиазма откликнулся Такаяма и отсутствующим взглядом уставился в окно, выходящее во внутренний двор школы. Глаза у него были красные. На щеках тоже выступал румянец, а изо рта слегка несло перегаром. Они не были невесть какими друзьями, поэтому Асакава продолжать разговор не стал, раскрыл учебник и как всегда принялся за уроки. Но через пару минут Рюдзи сам беззвучно подошел сзади, похлопал по спине и сказал: «Слушай, я тебя попросить хотел…»

Рюдзи, со своей яркой натурой, прекрасно успевал по всем предметам, а по «физо» и вообще не имел себе равных, посему считался одним из самых заметных учеников школы. Ничем особенно не выделявшийся Асакава не почувствовал бы ничего подозрительного, попроси его о чем-нибудь такой одноклассник.

– Тут такое дело… Короче, ты не мог бы сейчас мне домой позвонить? – спросил Рюдзи, панибратски обхватив Асакаву за плечи.

– Могу. А зачем это?

– Ну, просто позвонить надо, и все. Позвонить, и позвать меня.

Асакава нахмурился.

– Тебя? Так ты же здесь…

– Ну что тебе, трудно?

Асакава набрал под диктовку номер, и когда мать Рюдзи подняла трубку, попросил позвать человека, стоящего прямо перед ним:

– Здравствуйте. А Рюдзи можно?

– Он вообще-то уже в школу ушел, – спокойно ответила мать.

– Да? – Асакава повесил трубку. – Что, и это все?

Асакава был недоволен. Он никак не мог взять в толк, ради чего все эти манипуляции.

– Ничего необычного не заметил? – спросил Рюдзи, – Мать не нервничала, когда отвечала?

– Да нет, ничего…

Голос матери Рюдзи Асакава слышал впервые, но был уверен, что никаких особенно нервных ноток в нем не было.

– А в доме шума голосов не расслышал?

– Вроде бы нет. Обычная такая атмосфера: утро, люди завтракают…

– Правда? Ну, тогда все нормально. Благодарю.

– Да что случилось-то? Зачем все это?

Рюдзи, с выражением полного покоя на лице, притянул голову Асакавы к себе, и зашептал ему прямо в ухо.

– Ты, я вижу, не болтун, доверять можно. Тебе, так и быть, расскажу. Я сегодня, часов в пять, того… женщину изнасиловал.

Асакава от удивления дар речи потерял. Оказывается, Рюдзи сегодня в пять утра тайком пробрался в квартиру одинокой студентки, изнасиловал ее и, пригрозив расправой в случае жалобы в полицию, прямо оттуда отправился в школу. Боясь, что домой уже нагрянули полицейские, он попросил Асакаву позвонить и разведать обстановку.

С того дня они стали чаще разговаривать. Разумеется, Асакава никому не рассказывал о проделках Рюдзи, который через год взял бронзу по толканию ядра на всеяпонской школьной спартакиаде, а еще через год поступил прямиком на медицинский факультет университета К. Асакаве же только следующем году ценою пота и слез удалось пробиться на литературный факультет престижного университета.

Асакава прекрасно понимал, чего хочет на самом деле. Ему действительно хотелось, чтобы Рюдзи сам посмотрел это злополучное видео. Все-таки со слов всего не поймешь, и свой опыт и знания ему приложить будет нелегко. Но элементарная этика не позволяла ради собственного спасения подвергать опасности других. Внутренний конфликт был налицо, но положи два решения на весы, и сразу поймешь, какая гиря тяжелее. Ясное дело – чем больше возможность выжить, тем лучше. И все же… В голове снова всплыл вопрос, которым он нередко задавался: как его вообще угораздило оказаться в друзьях у такого типа? Благодаря интервью, за годы работы в газете ему удалось познакомиться с таким количеством людей, что и не сосчитать. Но чтобы вот так запросто сидеть, выпивать и говорить по душам – кроме Рюдзи никого нет. Одноклассников, конечно, сколько угодно. Подумав, что где-то в глубине души у него есть нечто, позволяющее спеться с извращенностью Рюдзи, Асакава засомневался сам в себе.

– Ты это… торопись. Времени-то мало, всего шесть дней, так?

Рюдзи схватил Асакаву за руки и сжал их. Здоровый, однако…

– Видео мне покажи, пока не поздно! А то сам загнешься, а мне тут одному прозябать, врубаешься?

Продолжая ритмично массировать руку Асакавы, Рюдзи, цапнул вилкой нетронутый чизкейк, целиком сунул его в рот и принялся смачно пережевывать. Видимо, он не имел привычки жевать с закрытым ртом, и от вида тающей во рту и смешивающейся со слюной еды Асакаву стало поташнивать. Ну и картина! Здоровенный коренастый детина с квадратной рожей чавкает пирожными, гребет руками лед из стакана, да еще нарочно грызет его с оглушительным хрустом.

Асакава решился. Все! Кроме этого парня положиться не на кого.

Иметь дело приходится с неопознанным зловредным призраком, и обычному человеку тут не справиться. Посмотреть видео и при этом не потерять присутствия духа под силу только таким как Рюдзи. Яд ядом лечат. Иного способа нет. Если Такаяме и выпадет судьба умереть, кому какое дело? Те, кто кичится своим желанием полюбоваться на конец света, все равно долго не живут.

Так, убеждая самого себя, Асакава старался доказать правомерность вовлечения абсолютно стороннего человека…

2

Домой к Асакаве они поехали на такси. От Роппонги до Кита-Синагава, если нет пробок, ехать не больше двадцати минут. В зеркале отражалось только лицо водителя. Положив руку на руль, он молчал как рыба и даже не пытался заговорить. Хотя вообще таксисты известны своей любовью поболтать с седоками. Не поймай тогда Асакава такси, не пришлось бы расхлебывать всю эту мистическую кашу. Он с сожалением вспомнил то, что произошло полмесяца назад. Надо было тогда потерпеть, купить билет, потолкаться на пересадках, но ехать домой на метро.

– У тебя дома кассету переписать можно? – спросил Рюдзи. По профессиональной привычке Асакава на всякий случай держал дома две видеодеки. Одну купил, когда видео еще только входило в моду, и работает она со скрипом, но кассету переписать хватит.

– Можно.

– Да? Тогда первым делом мне перекатай. Хочу дома несколько раз просмотреть – может, чего и нащупаю…

Настырный парень, – подумал Асакава. После всего пережитого, эти слова тут же придали ему смелости.

Они решили вылезти из машины возле Готэнъяма Хиллз, а дальше пройтись пешком. Десять минут десятого. Вполне возможно, что жена и дочка еще не спят. До девяти Сидзука обычно купает дочь, потом ложится баюкать, но чаще всего сама засыпает вместе с ней. А если заснет, то из-под одеяла уже и не вытащишь. Раньше Сидзука, стараясь по возможности выкраивать время на разговоры с мужем, оставляла ему записку «Разбуди меня». Вернувшись с работы, Асакава примерно повиновался, уверенный, что жена сама горит желанием встать, и пытался ее разбудить. Но, куда там, пушкой не разбудишь! А станешь настаивать – еще начнет руками махать, словно муху назойливую отгоняет, лицо кривить и ныть на весь дом. Вроде уже и проснулась наполовину, а сон все равно утягивает, так что хочешь, не хочешь – а приходится отступать. Сначала Асакава перестал обращать внимание на записки, а потом Сидзука и сама перестала их оставлять. Минуло девять часов – как раз то время, когда Сидзука и Ёко погружаются в безмятежный, никем не нарушаемый сон. А в теперешней ситуации это только к лучшему. Такаяму Сидзука терпеть не может. Что ж, ничего удивительного, можно даже причину не спрашивать… «Все что угодно, но чтобы этого человека в доме не было!», – Асакава и сейчас помнит, с каким лицом она это сказала. Но это во-вторых, а главное, чтобы Сидзука и Ёко ни сном, ни духом не прознали о злосчастном видео.

В квартире было тихо, темно, в прихожей чувствовался пар и витал легкий аромат мыла. Похоже, они только что, с полотенцами на головах, залезли под одеяло. Приложив ухо к двери спальни и убедившись, что жена и дочь спят, Асакава проводил Рюдзи в гостиную.

– А девочки что, уже баиньки? – с явным сожалением спросил Рюдзи, но Асакава только зашипел и приложил палец к губам. Сидзуку обычно так просто не разбудишь, но она может почувствовать чужое присутствие и ненароком встать.

Асакава соединил две видеодеки проводом и вставил кассету. Перед тем как нажать на «плей», посмотрел в лицо Рюдзи, молча проверяя его решимость: что, и вправду будешь смотреть?

– Ты чего? Включай давай! – поторопил Рюдзи, не отрывая глаз от экрана. Асакава всучил ему пульт, встал и отошел к окну. Смотреть не хотелось. По-хорошему, конечно, надо бы еще и еще раз просмотреть и спокойно все обдумать, но дальше расследовать – никаких душевных сил не хватит. Нет уж, довольно! Что угодно, только не это. Асакава вышел на балкон, закурил. После рождения дочери он дал жене обещание не курить в доме и до сих пор ни разу не нарушил. Все три года после женитьбы они умудрялись поддерживать нормальные отношения. Да и не мог он игнорировать мнение жены, подарившей ему такого милого и замечательного ребенка.

Через матовое оконное стекло виден только подрагивающий контур экрана. Что ни говори, а в одиночку в бревенчатом коттедже смотреть это куда страшнее, чем на шестом этаже многоквартирного дома в центре большого города, да еще в квартире, где кроме тебя еще трое человек. Хотя этот-то парень наверняка не расквасится и ныть не станет, в каких бы условиях ни пришлось смотреть. Наоборот – хотелось, чтобы Рюдзи поднял его на смех, обругал последними словами, отогнал прочь страх от всего увиденного.

Он докурил сигарету и уже собирался войти в комнату, но тут увидел, что дверь спальни открылась, и в коридоре появилась Сидзука в пижаме. Очертя голову, Асакава влетел в комнату, схватил со стола пульт и нажал на «стоп».

– Не спишь? – с укором спросил Асакава.

– Так слышно же… – сказала Сидзука, поглядела на трещащий и мелькающий экран телевизора и перевела взгляд на Асакаву и Рюдзи. Взгляд был абсолютно недоумевающий.

– Иди спать! – сквозь зубы проговорил Асакава, давая понять, что никаких вопросов и слышать не желает.

– А вместе с нами не желаете посмотреть? Очень даже любопытно! – не вставая с пола, снизу вверх спросил Рюдзи. Асакава хотел уже заорать на него, но только в сердцах долбанул по столу кулаком, вложив в удар все, что хотел сказать. Сидзука вздрогнула от этого звука, схватилась за дверную ручку, прищурив глаза и слегка отведя лицо, процедила: «Приятного времяпрепровождения!», резко повернулась и скрылась за дверью. Два мужика глубокой ночью смотрят видео, которое почему-то резко останавливают… Нетрудно представить, что может подумать женщина. Асакава не мог не заметить презрения на ее лице. Причем, даже не к Рюдзи, а к самой мужской породе. И противнее всего то, что ничего ей не объяснишь.

Как Асакава и надеялся, даже после просмотра кассеты Рюдзи не утратил присутствия духа. Напевая что-то себе под нос, перемотал пленку назад, и еще несколько раз, с паузами, просмотрел все ключевые моменты.

– Ну вот, теперь и я влип. На все про все тебе шесть дней, мне семь, – сказал Рюдзи таким радостным голосом, словно его только что приняли в интересную игру.

– Что думаешь? – поинтересовался Асакава.

– Ребятня прикалывается.

– В смысле?…

– А ты, можно подумать, в детстве этим сам не занимался? Покажешь кому-нибудь картинку страшную или еще что, потом друзей пугаешь – мол, кто видел, тому несчастье будет. Или, еще бывает, письма с проклятиями пишут…

Действительно, что-то подобное Асакава припоминал. Страшилки, которые дети рассказывают друг другу летними вечерами, тоже часто бывают построены по такой же схеме.

– И что?

– Да ничего. Просто мне так кажется.

– И ничего особенного больше не заметил?

– Ну, что еще… В самом-то видео ничего пугающего. Так, смесь реальных и абстрактных картинок. Если бы четверо ребятишек не умерли в точности, как тут сказано, можно вообще всерьез не принимать. Так ведь?

Асакава кивнул. Одно было страшно – осознавать, что все сказанное в видео – не ложь.

– Первым делом надо выяснить, отчего умерли те четыре болвана. Можно предположить две причины. В последних кадрах после фразы «Всякому, кто видел это, суждено умереть ровно через неделю» должно было следовать объяснение заклинания… Точно! Так его и назовем – заклинание. Вот. А они его стерли, вот всех четверых и пришили. Или, может быть, просто потому, что они это заклинание не применили. Даже не так: оно могло быть стерто еще раньше, до них. Значит, нужно точно узнать, кто затер пленку – они или нет. Может, когда они смотрели, уже и заклинания-то никакого не было.

– Легко сказать, узнать! А как ты узнаешь? У покойников спросишь?

Асакава достал из холодильника пиво, налил, поставил стакан перед Рюдзи.

– А вот, посмотри.

Рюдзи перемотал пленку к последней сцене, нажал на паузу как раз там, где кончалась реклама средства от комаров, и стал медленно, по кадру, пролистывать. Не попадая в нужный кадр, он то забегал вперед, то перематывал назад и снова жал на паузу… И вот, буквально на какое-то мгновение, на экране появились три человека, сидящие за столом. Это был отрывок телепрограммы, прерванной рекламной паузой. Стандартное вечернее телешоу, которое идет по всей стране и начинается ровно в одиннадцать часов. Один из троих, крашеный блондин – уже примелькавшийся на экранах культовый писатель, рядом с ним молодая и красивая женщина. Третий – молодой, но уже известный юморист ракугока, выступающий в основном в Кансае[4]4
  Кансай – регион центральной Японии, вокруг городов Осака, Киото и Кобэ.


[Закрыть]. Асакава придвинулся вплотную к экрану.

– Знакомая передачка? – спросил Рюдзи.

– Вечернее шоу по Эн-Би-Эс.

– То-то и оно! Писатель у них ведущий, женщина – ассистент, а юморист, надо полагать – гость программы. Стало быть, если мы узнаем, в какой день этот гость там был, то поймем, стирали они заклинание или нет.

– Верно…

Телешоу транслируют в будни с одиннадцати. Если эту программу показывали 29 августа, то видео стерли наверняка те четверо, когда останавливались в коттедже.

– Эн-Би-Эс и твоя газета, если не ошибаюсь, входят в один концерн. Так что, узнать это тебе проблемы не составит, так?

– Понял, узнаю.

– Уж будь добр. Как-никак, жизнь зависит. Для нас сейчас любая мелочь важна – глядишь, что-нибудь да прояснится. Так ведь, друг мой боевой? – он похлопал Асакаву по плечу. Ну да, в случае чего умирать придется вместе, так что «боевой друг» и есть…

– Тебе что, не страшно?

– Страшно? Напротив, даже интересно, когда срок мой выйдет. Расплата – смерть… Класс! А без опасности для жизни вообще скучно – куража нет.

Рюдзи выглядел даже слишком радостным, казалось, что он просто прячет страх, нарочно нагоняя на себя ложную веселость. Асакава забеспокоился, заглянул ему в глаза, но ни тени боязни там не высмотрел.

– Далее. Надо узнать, кто, когда и с какой целью сделал эту запись. Коттеджи построили примерно с полгода назад, и нужно выяснить, кто из постояльцев Б-4 это видео туда притащил. Можно даже ограничиться концом августа. Скорей всего, это были предыдущие постояльцы.

– И это тоже я должен узнавать?

Рюдзи залпом осушил стакан и на секунду задумался.

– А кто?… Время-то не ждет! У тебя что, друганов надежных нет? Вот пусть и помогут, если есть.

– Ну, один заинтересованный журналист, пожалуй, найдется. Но, чтобы с риском для жизни… не так все просто, – Асакава вспомнил о Ёсино.

– А тебе-то что? Впутывай, и дело с концом. Пусть посмотрит, а когда ему самому задницу подпалит, он и забегает. Еще рад будет!

– Старик, ты по себе-то обо всех не суди.

– А ты скажи, что это порнуха подпольная – он и купится.

Беседовать с Рюдзи о морали бесполезно. Но и показывать кассету всем напропалую, пока не выяснится рецепт противоядия, тоже нельзя. Замкнутый круг получается. Тут нужно серьезное коллективное расследование, но, зная, что это за кассета, привлечь людей будет совсем не легко. Редкий человек согласится, как Рюдзи, с радостью ввязаться в игру со смертью. Непонятно и то, как отреагирует Ёсино. В конце концов, у него тоже семья, и только любопытства ради подвергать жизнь опасности он не станет. Но ведь, чтобы помочь, не обязательно смотреть видео. По крайней мере, рассказать ему все не помешает.

– Ладно, найдем человека.

Рюдзи сел на стол и снова взялся за пульт.

– Да, и еще! Я говорил, что все сцены четко делятся на абстрактные и конкретные, – напомнил он, остановив на сцене извержения вулкана, – Небо, вулкан этот – все настоящее, как ни смотри. Надо узнать, что за вулкан. Теперь, это извержение. Узнаем название – узнаем и день, когда он извергался. Тогда сможем выяснить и то, когда и где эта сцена снята.

Рюдзи снова включил перемотку. Теперь на экране возникла старуха со своей тарабарщиной.

…Нааще, мощи ся, навию, даасень, ёгора – все слова явно диалектные.

– Что за говор? У меня в университете есть знакомый спец по диалектам. Спрошу у него, глядишь, и место рождения этой бабульки разузнаю.

Снова перемотка. Лицо странного мужчины. Со лба течет пот, дыхание тяжелое, тело ритмично двигается. Рюдзи остановил видео прямо перед тем, как появилась рваная рана на плече. Сейчас лицо мужчины было поднято выше всего. Несмотря на редкие волосы, на вид ему около тридцати.

– Раньше его никогда не видел? – спросил Рюдзи.

– Откуда?

– Страшноватый он какой-то…

– О, если ты так говоришь, то он явно мужик крутой. Прямо поклониться хочется.

– Пожалуй, стоит. Лицо на редкость выразительное, в мозг впечатывается. Вот его бы разыскать… Ты ведь у нас газетчик, в таких делах, поди, не промах?

– Смеешься? Будь он преступник какой или, скажем, с телевидения – это одно. А по одному лицу разве вычислишь! Населения-то у нас больше сотни миллионов.

– А если хотя бы преступников прошерстить? Или, например, подпольных порнозвезд?

Вместо ответа Асакава записывал в блокнот. Когда сделать надо много, приходится все фиксировать, иначе немудрено и забыть.

Рюдзи, не церемонничая, достал из холодильника еще бутылку пива, налил обоим.

– Ну, за что бахнем?

Не видя повода для тоста, Асакава не притрагивался к стакану.

– Предчувствие у меня…, – на землистого цвета щеках Рюдзи проступил румянец, – Все что случилось… Злом от него каким-то разит, холодным, беспристрастным. Непонятно почему. Вот и тогда меня дернуло… Помнишь? Та первая женщина, которую я…

– М-м, помню.

– Уж больше десяти лет прошло. У меня тогда тоже в груди странное чувство было. Второй ход хайскул, сентябрь, мне семнадцать. До трех ночи математику зубрил, потом час за немецким отдыхал. Знаешь, лучший способ освежить уставшие мозговые клетки – языки учить. А в четыре, как всегда, пару бутылок пива заглотил и гулять пошел. Заведено у меня было так. И когда выходил, в голове проклюнулось что-то непонятное, не такое как всегда. Ты когда-нибудь ночью по жилому микрорайону гулял? Приятно, между прочим! Собаки – и те спят. Как твои девчонки. Прохожу я, значит, мимо одного дома. Стильный такой, двухэтажный. Я тогда уже знал, что в нем одна аппетитная студенточка живет. Не знал только, в какой квартире. По окнам всех восьми квартир глазами пробежал, так, без задней мысли. Посмотрел, и все. А на одном окне, на втором этаже с краю, задержал глаза, и тут в голове как взорвалось. Чувствую, тьма эта, которая в душе проклюнулась, как будто больше стала, ожила словно. Я снова окна обвожу взглядом, и опять на том же окне чувствую, как тьма внутри разрастается. И самое главное, откуда-то закралась уверенность. Уверенность, что там не заперто. Наверное, просто забыли запереть. И эта самая тьма меня повела – на второй этаж, прямо к двери. Табличка, надпись латинскими буквами: YUKARI MAKITA. Правой рукой хватаюсь за дверную ручку. Подержал немного, попробовал влево повернуть. Не поворачивается. Думаю, что за черт! И в ту же секунду дверь чик – и открылась. Понимаешь, не оттого, что забыли запереть, а именно в этот момент замок сам открылся. Какая-то энергия на него подействовала. Девица возле стола спала, под футоном[5]5
  Футон – обычный матрац, который абсолютное большинство японцев считает специфическим японским изобретением. То же название используется и для пуховых одеял.


[Закрыть]. Я думал, у нее там кровать, все чин-чинарем… Нет, спит на полу, из-под одеяла нога торчит …

Рюдзи прервался. Он словно с любовью и одновременно с какой-то жестокостью вспоминал следующую сцену, достав ее из глубин памяти и быстро прокручивая в мозгу. Асакава даже подумал, что впервые видит у него такое выражение лица.

– А потом, через два дня, я снова проходил мимо по пути домой, смотрю: у подъезда стоит грузовик-двухтонка, а из квартиры в него мебель загружают. Это та самая YUKARI переезжала. Мужик с ней еще какой-то был, отец наверное. Сама она ничего не делала, просто стояла у забора и молча смотрела, как таскают мебель. Отец, само собой, настоящей причины переезда не знал. Так и исчезла моя YUKARI. Может, к родителям переехала, а может, просто адрес сменила и продолжала в тот же университет ходить… Но в том доме больше ни секунды не могла находиться. Эх, жалко девку даже. Страху натерпелась, наверное…

Асакава еле дышал, слушая все это. Его воротило от одной мысли, что он сидит вместе с этим типом и запросто пьет пиво.

– И что, совесть потом не мучила?

– Привык… теперь уже. Подолби каждый день кулаком о бетон – глядишь, и боль ощущать перестанешь.

Значит, поэтому ты и теперь продолжаешь похождения? Асакава мысленно поклялся сам себе, что этого урода больше на порог не пустит. Как минимум к жене и сестре не подпустит, это точно.

– Да не волнуйся, не трону я девочек твоих. Что я…

Рюдзи как будто видел его насквозь, Асакава смутился и сменил тему.

– Кстати, а что за предчувствие?

– Я же говорю: дрянное предчувствие. Если бы не чудовищная злая энергия, то такие шалости вообще никому не под силу.

Рюдзи поднялся с пола. Даже стоя он не намного выше сидящего на стуле Асакавы. Хотя на его сто шестьдесят сантиметров роста мускулатура, конечно, впечатляющая – недаром он по толканию ядра на спартакиаде медаль взял.

– Пойду я, пожалуй. А ты налегай на домашнее задание. Уже рассветет скоро, и времени тебе останется на все про все пять дней.

Рюдзи сделал ручкой.

– Ясно.

– А энергия эта злая уже где-то нарастает. Уж я-то знаю. Знакомый запашок… – предостерегающе произнес Рюдзи, сунул за пазуху переписанную кассету и вышел в прихожую.

– Следующий военный совет проводим у тебя, – тихо, но жестко проговорил Асакава.

– Ладно, ладно. Понял.

В глазах Рюдзи была усмешка.

Едва Рюдзи скрылся за дверью, Асакава первым делом посмотрел на большие напольные часы в столовой – подарок друзей на свадьбу. Медленно покачивается маятник в форме ярко-красной бабочки. Двадцать одна минута одиннадцатого… Сколько раз за этот день он уже смотрел на них? Как ни крути, а время покоя не дает. Прав Рюдзи – ночь пройдет, и останется всего пять дней. Кто знает, удастся ли разгадать, что было там, на кассете? На душе было прескверно: так, наверное, чувствует себя раковый больной в ожидании операции, вероятность успеха которой стремится к нулю. Асакава до сего времени думал, что при обнаружении рака врач должен уведомлять пациента. Но чем все время пребывать в таком состоянии, пожалуй, уж лучше ничего и не знать. Кое-кто, конечно, в ожидании конца сделает все, чтобы с шиком прожечь остаток жизни, но Асакаве такие художества не под силу. Ладно, если сейчас. А что делать, когда останется один день, час, минута? Нет никакой уверенности, что удастся сохранить самообладание. Становится понятным, что, несмотря на отвращение, привлекает его в Рюдзи. У парня редкая, прямо-таки уникальная душевная мощь. Асакава живет втихаря, поглядывая на окружающих, а Рюдзи, в противовес ему – птица свободного полета со своим богом, нет… дьяволом-хранителем в груди. Такого на испуг не возьмешь. Асакава же мог перебороть страх и разбудить в себе волю к жизни только в те минуты, когда вспоминал о жене и дочке, которые останутся одни после его смерти. Вот и сейчас он встрепенулся, забеспокоился и тихонько заглянул в дверь спальни, чтобы убедиться, как они там. Спят себе – сладко, как ни в чем ни бывало. Дрожать от страха было некогда, Асакава позвонил Ёсино, и выложил ему все, что произошло, справедливо полагая, что если отложит дело в долгий ящик – потом сам пожалеет.

3

13 октября, суббота

Всю неделю он мечтал об отгуле, но решив, что чем без толку рассиживаться дома, полезнее будет в полной мере задействовать всю мощь фирменной информационной системы для расшифровки содержимого кассеты, несмотря на формальный выходной, Асакава вышел на работу. Разумнее всего считалось признаться во всем главному редактору и на время получить послабление по работе. Если заручиться помощью главного, остальное – дело техники. Проблема в том, поверит он или нет. Если опять сунуться к нему с этими «случайными» совпадениями – рассмеется в лицо, как пить дать. Даже если предъявить видео как вещественное доказательство, все распишут как подтасовку – мол, сам себя убедил. «И все же игра стоит свеч», – подумал Асакава. На всякий случай он сунул в кейс видеокассету. Интересно, как отреагирует главный, если ему ее показать? Или, даже нет: захочет ли он сам ее посмотреть? Ёсино вчера вечером явно поверил, когда услышал всю историю. В подтверждение этого, видео смотреть отказался наотрез и попросил никогда и ни за что ему его не показывать. Зато взамен предложил любую посильную помощь. Уж у кого, у кого, а у Ёсино есть все основания верить. Еще бы, он раньше всех нюхнул воздуха на месте происшествия, когда на префектуральной дороге Асина лицезрел трупы Ёко Цудзи и Такэхико Номи. Криминалисты тоже чувствовали атмосферу, понимали, что без нечисти не обошлось, но высказать это никто так и не решился. Неизвестно, поверил бы Ёсино, если бы сам не окунулся в это дело.