Текст книги "Петля"

Козди Судзуки
Петля

Прежде чем кончится ночь

1

Через открытую раздвижную дверь в комнату проникал запах морской воды. Ветра почти не было, но пропитанный влагой ночной воздух все поднимался с иссиня-черной поверхности залива и плыл к лежащему в ванне человеку. Каору приятна была близость моря, его затхлость не казалась отталкивающей.

После ужина, выходя на балкон, он наблюдал за движением звезд и сменой лунных фаз. Облик луны изменялся очень медленно, и уже само это зрелище наполняло душу ощущением чего-то таинственного. Это давало Каору огромное вдохновение.

Созерцание ночного неба было для него как ежедневное домашнее задание. Раздвинув дверные створки, Каору пошарил ногами по залитому мраком полу и сунул их в шлепанцы. Нацелившийся в ночное небо балкон, девятнадцатый этаж многоквартирного дома. У Каору это самое любимое место, место, наиболее созвучное его душе.

Половина сентября уже прошла, последние жаркие дни были очень величественны. Тропические ночи продолжались еще с июня, и, несмотря на наступившую осень, палящая жара не спадала.

Видно, с какого-то момента сезон, который называют летом, стал гораздо длиннее. Каору каждый вечер, так же как и сейчас, выходил на балкон, но желанной прохлады не было, он чувствовал только обжигающую жару. Звездное небо, близкое настолько, что, кажется, можно дотянуться рукой, пододвигалось к Каору, и, глядя на него, он полностью забывал про жару.

В спальном районе, выходившем на Токийский залив, стояло очень много многоквартирных домов. Но вот жильцов в них было много, и редко в каком окне горел свет. Поэтому звезды в ночном небе сияли так красиво.

Временами дул мягкий ветерок. И тогда морские запахи исчезали, и слипшиеся, только что вымытые под душем волосы начинали высыхать.

– Каору-кун, простудишься, закрой окно, – донесся из кухни голос матери.

Похоже, она почувствовала движение воздуха и поняла, что окно было открыто. С того места, где она находилась, балкон не просматривался, и мать не могла знать, что Каору стоит под ночным небом.

Каору раздражало беспокойство матери. В такую жару замерзнуть и простудиться было невозможно. Но если она узнает, что он на балконе, точно затащит в комнату. Каору закрыл окно снаружи, чтобы не слышать мать.

Он в одиночестве стоял на этой небольшой площадке, врезавшейся в небо на высоте ста метров от земли. Он обернулся и сквозь стекло посмотрел в комнату. Фигуру матери отсюда было не увидеть, но в гостиную проникала яркая молочно-белая полоса света от флуоресцентной лампы. И в этом белом свечении Каору мог прочесть присутствие матери. Ее движения, когда она, стоя перед раковиной, мыла посуду после обеда, едва заметно колебали луч света, просачивающийся из дверного проема.

Обернувшись назад к уличной темноте, Каору вернулся к своим постоянным размышлениям. Он мечтал каким-нибудь образом объяснить устройство мира, в котором существовал. Но это не было просто желание разгадать самую главную тайну из какой-нибудь одной области. Ему хотелось создать единую теорию, которая объяснила бы различные аспекты мироздания. Мечты Каору очень походили на мечты его отца, исследователя в области компьютерных технологий, и, оказываясь вместе, эти двое разговаривали только на естественнонаучные темы.

Вернее, Каору швырял в отца множеством вопросов, а тот брался на них отвечать. Отец, Хидэюки, раньше работал в проекте по созданию искусственной жизни, защитил диссертацию и перебрался в исследовательскую лабораторию университета. Не отягощенные здравым смыслом смелые идеи сына, которому в этом году исполнилось только десять лет, давали ему подсказки для исследований.

Матико, мать Каору, с удовольствием наблюдала, как иногда после субботнего обеда ее муж и сын устраивали горячие споры. В отличие от Хидэюки, в пылу спора забывавшего о том, что творится вокруг, Каору оставался предупредительным по отношению к матери, которая не могла принять участие в споре и часто оставалась вне беседы. Он тщательно разжевывал для матери предмет обсуждения и преподносил ей так, чтобы она могла поучаствовать в разговоре. Такое необычное внимание было для Хидэюки сложным трюком, который он никак не мог повторить.

Радовало ли мать сочувствие, или она гордилась сыном, который говорил о естественных науках, уже в десять лет понимая больше ее, но всегда, когда она смотрела на него, лицо Матико сияло радостью.

Далеко внизу, по мосту Рэйнбоу-бридж, плыл поток фар. Каору ждал, ему хотелось, чтобы в полосе этого света был и папин мотоцикл. Каору всегда подолгу дожидался отца.

Прошло уже десять лет с того дня, как они переехали в этот жилой район из пригорода Токио, приурочив переезд к переводу Хидэюки с должности исследователя в проекте по созданию искусственной жизни на должность в университете. Жилой район у берега залива, где находился их многоквартирный дом, соответствовал вкусам всей семьи. Каору недостаточно было пейзажа далеко внизу, по ночам он тренировал свое воображение, представляя тот мир, в котором он придвигает к себе звезды, но все же не может их схватить.

Жилое пространство, выраставшее из земли поодаль, по-видимому, радовало птичий взор. Птицы произошли от пресмыкающихся. Дома людей тоже начали устремляться в небо. Как же это повлияет на эволюцию человечества? Каору внезапно подумал об этом. Между прочим, Каору уже месяц как не спускался вниз.

Держась руками за ограду балкона, чья высота совпадала с его ростом, и подтянувшись, Каору почувствовал... Он чувствовал это и раньше. С какого-то момента, с момента обретения плоти и духа, к нему нередко приходило это ощущение. Только вот удивительно: когда он был вместе с семьей, оно на него не нападало.

Он уже привык к ощущению, что кто-то смотрит ему в спину, но Каору и не пытался обернуться. Даже если бы он повернулся, это понял бы тот, кто стоял у него за спиной. Гостиная, в которой все оставалось на своих местах, комната со столом, рядом кухня. На кухне его мать, Матико, как всегда, моет посуду.

Каору качнул головой, чтобы прогнать наваждение. И тогда ему показалось, что оно, быстро распрощавшись с ним, смешалось с ночной тьмой и растворилось в небе.

Убедившись, что оно ушло, Каору обернулся и прижался спиной к балконной ограде. Все было по-прежнему.

В полосе света, падающей из кухни, подрагивала мамина тень. Куда же делись находившиеся за спиной бесчисленные глаза? Да, Каору точно чувствовал на себе взгляд бесчисленных глаз. Они наблюдали за ним.

Он стал вглядываться внутрь комнаты и в этот момент, как и следовало ожидать, снова почувствовал у себя на спине взгляд иссиня-черных глаз, но, как только он это почувствовал, глаза смешались с темнотой и исчезли.

Что же это, в конце концов, такое, что смотрит на меня?

Каору не кидался к отцу с подобными вопросами. Отец, при всем желании, не смог бы ответить.

Несмотря на жару, Каору вдруг замерз. К тому же ему больше не хотелось оставаться на балконе.

Он вернулся в гостиную, украдкой заглянул на кухню к матери. Закончив мыть посуду, она, стоя к нему спиной, вытирала края раковины полотенцем и тихо напевала. Желая обратить на себя внимание, он пристально глядел на ее хрупкие плечи. Но Матико не двигалась и продолжала мурлыкать песню.

Он украдкой подкрался к ней сзади и произнес:

– Эй, мама! Папа когда примерно вернется?

Каору не хотел напугать ее. Однако он слишком громко произнес свои слова, при том что подошел беззвучно. Матико, словно ее толкнули, резко двинула руками и уронила лежавшее с краю раковины блюдце.

– Вот так всегда, – вздохнула она и, скрестив руки на груди, повернулась к Каору.

– Прости. – Вид у него был виноватым. Каору не хотел, чтобы так вышло, но он часто пугал мать, неожиданно набрасываясь сзади.

– И как долго, Каору-кун, ты здесь стоишь?

– Только сейчас пришел.

– Мама у тебя трусиха, не надо ее пугать, – сказала с укором в голосе Матико.

– Прости, я же не хотел напугать тебя.

– Да? Но мама-то испугалась.

– А ты разве не заметила? Я хоть и недолго, но смотрел тебе в спину.

– Ты что, глупый. Не смотри мне в спину.

– А... Но... Я... – Начав говорить, Каору замолчал.

Даже не оглядываясь, он чувствовал стекавший по его спине взгляд.

Сказать об этом – означало понапрасну напугать боязливую мать.

– Это... Когда папа вернется?

Вернувшись к началу разговора, Каору не переспрашивал мать, когда вернется отец, вопрос был задан просто так.

– Не знаю, он все время опаздывает. Сегодня, наверное, тоже.

Как он и ожидал, мать ответила неопределенно. Каору покосился на часы в гостиной.

– Уже поздно, – сказал он со скукой в голосе.

– Сейчас у папы очень много работы. Видишь ли, он начинает исследования по новой теме, – объясняла Матико. Она, однако, не хотела показывать свое недовольство каждодневными задержками мужа.

– Похоже, мне придется не ложиться, ожидая его. Закончив расставлять посуду, Матико подошла к Каору и вытерла полотенцем руки.

– Что? Ты хочешь спросить отца о чем-то?

– Ну-у, в общем...

– О работе?

– Нет, не о работе.

– Может, у мамы спросишь?

Матико заявила, что берет на себя труд быть спрошенной.

– Д-да? – нерешительно, с паникой в голосе произнес Каору и засмеялся.

– Ой, ну мама ведь смеяться не будет. Все же аспирантуру закончила.

– Да, конечно, но по курсу английской литературы.

Матико изучала в университете не английскую литературу, а культуру Америки. Особенно хорошо она разбиралась в обычаях коренных американцев. И до сих пор в целях самообразования продолжала читать книги.

– Давай спрашивай, маме охота тебя послушать.

Не выпуская из рук полотенце, она торопливо повела сына в гостиную. Каору показался странным сегодняшний интерес матери. Ему казалось, что обычно она реагирует иначе.

– Подожди немного.

Каору быстро ушел в свою комнату и, вернувшись оттуда с двумя распечатками, сел на диван рядом с матерью.

– Что, что это такое? Одни сплошные цифры, – сказала она, глядя на зажатые в его руке страницы. Если разговор заходил о чистой математике, Матико оставалось только разводить руками.

– Нет, это не сложно.

Каору протянул матери два листа, лицевой стороной вверх, и она поочередно взяла их. На обоих листах было напечатано что-то вроде карты мира.

Поняв, что с цифрами это не связано, Матико провела рукой вниз по груди, как будто с души у нее свалился камень.

– Тут ничего необычного. Помнишь уроки географии?

В географии разбиралась даже Матико. Особенно хорошо она разбиралась в географии Североамериканского континента и была уверена, что наверняка знает по этой теме больше, чем сын.

– Да нет! Магнитные аномалии!

– Что...

Похоже, что это не было в компетенции Матико. В ее глазах появился еле заметный блеск отчаянья.

Каору взялся за дело и начал объяснять карту, схема магнитных аномалий на которой была понятна ему с первого взгляда.

– Так вот. Между усредненным показателем уровня гравитации и скорости увеличения гравитации на геологической поверхности есть небольшая разница, но дело в том, что эта разница вписана в карту числами с плюсом и минусом.

Листы, помеченные цифрами "1" и "2", содержали огромное количество данных. Так, карта номер один была испещрена бесчисленными линиями, указывающими направления магнитных аномалий. На всех линиях были проставлены числа со знаками «плюс» или «минус». Они сильно напоминали кривые из обычного атласа. Увеличивалось число с плюсом – линия шла вверх, увеличивалось число с минусом – линия ползла вниз.

В случае с картой, показывающей распределение магнитных аномалий, с увеличением положительного числа увеличивалась сила притяжения, увеличение же отрицательного числа означало, что в этом месте притяжение становится слабее. Единицей измерения служил «MGAL». Система была простой и понятной с первого взгляда, линии различались по интенсивности цвета, белые означали сильное притяжение, темные – слабое.

Матико не торопясь рассмотрела карту распределения магнит" ных аномалий и подняла голову:

– Кстати, а что такое магнитная аномалия?

Она уже больше не качала головой с видом знатока.

– Мама, ты ведь не думаешь, что земное притяжение везде одинаково?

– Да я и не задумывалась об этом никогда!

– Понимаешь ли, на самом деле сила притяжения на земном шаре в разных местах не одинаковая.

– Иначе говоря, там, где на этой карте увеличиваются числа с плюсом, притяжение становится сильнее, а там, где увеличиваются числа с минусом, притяжение уменьшается?

– Да, именно так. Дело в том, что масса вещества, из которого состоят недра Земли, не везде одинакова. Где показатель магнитной аномалии отрицательный, там, скорее всего, подземные геологические породы по массе не велики. Обычно чем больше широта, тем больше и сила притяжения.

– Так, а на этой карте?

Матико показала на второй лист. Это также была карта мира, но без сложных кривых, вместо этого на нее были нанесены только десятки черных точек.

– Места на земле, где находятся поселки долгожителей.

– Поселки долгожителей?

После карты распределения магнитных аномалий шла карта с данными о расположении поселков долгожителей. Несмотря на то что она все никак не могла вникнуть в суть вопроса, Матико была поражена.

– Итак, если сравнить эти места с другими регионами земли, станет видно, что долгожители есть только там.

Каору указывал на черные точки. Также на карте было четыре места, обозначенные по-особому, двойными кружками. Кавказское побережье Черного моря, японский архипелаг Самэдзима, подножие Каракорумских гор в Кашмире, Юг Эквадора в Южной Америке. Кружки отмечали известные на весь мир поселения долгожителей.

Видимо, сложных объяснений касательно второй карты не требовалось. Матико лишь бегло пробежалась глазами по карте с поселками долгожителей, которую видела впервые.

– Ну, и?.. – нетерпеливо сказала она.

Разумеется, проблема заключалась в том, как связать обе части.

– Попробуй их сложить, обе.

Матико послушно сложила обе карты.

– Поднеси к свету и посмотри. – Каору показал на люстру в гостиной.

Матико, прижимая листы один к другому, осторожно подняла их. Между бесчисленными кривыми начали проглядывать черные точки.

– А, поняла. – Говоря это, Матико, по-видимому, еще ничего не понимала. – Ну, объясняй, только не зазнавайся.

– Смотри, поселки долгожителей расположены как раз в зоне отрицательной магнитной аномалии.

Матико встала и поднесла листы ближе к свету, чтобы еще раз убедиться в этом. Черные точки, отмечавшие места поселений долгожителей, все так же наслаивались только на те места на первой карте, где было особенно много минусовых линий. Более того, эти отрицательные показатели были предельно большими.

– Да, действительно!

Матико не могла скрыть свою радость. Но все же, не удовлетворившись чудесным совпадением, не переставала качать головой. Видимо, все не могла полностью понять, что же означает увиденное.

– Вероятно, что-то связывает продолжительность жизни и силу притяжения.

– Об этом тебе надо бы спросить у отца.

– Да. А кстати, мама... Как ты думаешь, какова вероятность того, что жизнь возникла сама собой на поверхности Земли?

– Наверное, такая же, как в лотерее с огромным призом. Услышав мамин ответ, Каору глубоко вздохнул:

– Что ты говоришь! Несравненно меньшая. Возможно, жизнь возникла чудом.

– Считается, что всегда есть человек, который выигрывает.

– Мама, ты говоришь о ситуации, когда сто билетов, один из которых – выигрышный, покупают сто человек. Я говорю о другом. Что бы ты подумала, если бы сто раз бросили игральную кость и каждый раз выпадала бы шестерка.

– Ну, что это жульничество.

– ...Жульничество?

– Считается, что если кость кидают сто раз и она всегда выпадает одной стороной, то, значит, в ней что-то смухлевано.

Продолжая говорить, Матико легонько ткнула Каору пальцем в лоб.

– ...Смухлевано? – Каору некоторое время с открытым ртом обдумывал это. – Вот оно как. Смухлевано. Есть какой-то замысел. А иначе было бы странно. Вероятно, люди еще не поняли этот замысел. Мама, а если все-таки без всякого мухлевания кость выпадала по сто раз одной стороной, что тогда?

– Вот как... А разве тогда это не воля Божья?

Каору не понимал, серьезно ли сказала это Матико.

– Ну, если так... Помнишь, вчера сериал показывали? – стал развивать тему Каору.

«Сериалом» он называл телевизионную мелодраму. Каору любил мыльные оперы, он так засматривался ими, что даже записывал на видео.

– Да, я просмотрела.

– Так вот, слушай, там ведь Саюри-сан и Дайдзо-сан снова встретились на мысе воспоминаний.

Каору кратко изложил содержание полуденного сериала. А содержание было следующим.

Поженившиеся год назад Саюри и Дайдзо из-за многочисленных недоразумений были на грани развода.

Они все еще любили друг друга, но мелкие неприятности накапливались, молодые люди запутались в отношениях с окружающими и уже не могли вылезти из трясины, в которой увязли.

После того как они разошлись, оба случайно снова встретились на мысе в Японском море. Там они когда-то встретились впервые. Оба вспомнили то милое время, когда жили вместе, и, пока оживали их воспоминания, противоречия разрешались одно за другим, и герои снова признались друг другу в любви.

Но в этой избитой, отдаленно похожей на правду милой истории конец был заранее подготовлен. Парочка только думала, что случайно встретилась на мысе воспоминаний, на самом деле все было иначе. Друзья, желавшие, чтобы Саюри и Дайдзо вновь вернулись к тому, с чего начинали, вместе составили план. Пусть даже это будет вмешательством, но надо сделать так, чтобы они встретились на этом месте. Все было заранее задумано.

– Ну, и как теперь, мама? Какова, по-твоему, вероятность того, что на мысе в Японском море в один и тот же день, в один и тот же час встретится разведенная пара? Разумеется, не нулевая. Возможность случайной встречи существует, но это будет лишь маленькая случайность. Если такое происходит в реальности, то, скорее всего, стоит предположить, что в тени притаился дергающий за ниточки человек. В этом случае подмухлевывали друзья Саюри-сан и Дайдзо-сан, сующие нос в чужие дела.

– Ты хочешь сказать... Если мы переходим вероятность, близкую к нулю, возникает жизнь, и мы, таким образом, обретаем существование, тогда получается, существует кто-то, кто дергает за ниточки... Похоже, Каору-кун, ты это хотел сказать.

Каору, как всегда, снова почувствовал это. Страшное подозрение, что за ним наблюдают, им управляют, терзало его мозг. Он не мог понять, происходит ли такое только с ним одним, или это касается всех.

От внезапного озноба Каору передернуло. Посмотрев, он увидел, что окно оставалось немного приоткрытым. Не вставая с дивана, он повернулся и закрыл окно.

Каору никак не мог уснуть, он отчаялся дождаться отца и уже минут тридцать лежал, завернувшись в футон.

2

В семье Футами стало традицией, что родители и сын вместе спят в одной комнате.

При планировке типа 4LDK: с тремя комнатами западного типа и одной японской – для семьи из трех человек места было предостаточно, каждому предназначалась своя комната, но когда наступало время ложиться спать, все почему-то собирались в японской комнате и ложились на бок иероглифом «река». Все трое стелили футон, в середине оказывалась Матико, по обеим сторонам Хидэюки и Каору. Эта традиция сохранялась еще с рождения Каору.

Каору, глядя в потолок, тихо окликнул лежавшую рядом мать.

Ответа не было. Матико всегда засыпала, стоило ей только завернуться в футон. Не то чтобы Каору распирало от желания поговорить, но что-то неясное копошилось у него в груди. Карты магнитных аномалий, карты расположения селений с долгожителями. Каору неожиданно усмотрел в них интересную особенность. Получалось, что между продолжительностью жизни землян и силой притяжения есть какая-то связь.

Открытие пришло внезапно. Когда по телевизору показывали передачу о поселках долгожителей, на экране компьютера, которым часто пользовался Каору, появилось изображение карты магнитных аномалий. В последнее время Каору много играл на компьютере, и на него, непонятно отчего, постоянно обрушивался поток информации о магнитных аномалиях. Он заинтересовался этим явлением.

Экран телевизора, дисплей компьютера... Что-то подсказало Каору наложить карту магнитных аномалий на карту поселков долгожителей. Интуиция свойственна только людям.

Несмотря на способность быстрой обработки информации и высокую скорость вычисления, способность к вдохновению у компьютера отсутствует. Прибор не может сопоставить два явления, которые кажутся совершенно не связанными. Если такая способность появится, то, возможно, оттого, что в процессор сумеют вживить клетки человеческого мозга.

...Гибрид человека и компьютера. Если хорошенько подумать, это интересно, размышлял Каору. Но трудно представить, что за форма жизни в результате появится на Земле.

Мечтавший познать мироздание Каору жаждал докопаться до сути, но самым главным для него оставался вопрос о происхождении жизни.

Каким образом зародилась жизнь? Иначе говоря: почему я здесь?

Не в том дело, что Каору отчасти верил в тот вариант теории коацерватов, по которому из неорганического мира постепенно возникли рибонуклеиновые кислоты, а потом появилась ДНК. Просто, постоянно размышляя о возникновении жизни, он всерьез задумался о ее «самовозникновении». Управляла этим процессом ДНК, воедино складывались химические элементы, из которых состоит жизнь. Элементы, двадцать видов аминокислот, выстраивались в сотни комбинаций. Запрятанный в ДНК шифр в случае надобности явился бы указанием для их построения.

Аминокислоты, пока они не выстроились в каком-то определенном порядке, не были значимыми для жизни элементами. Они были как густой суп, который, видимо, наполнял первобытный океан в момент зарождения жизни. Чему же равна вероятность того, что какая-то сила размешала это месиво и элементы внезапно выстроились в осмысленной последовательности?

Для ясности Каору начал оперировать небольшими, гораздо меньшими, чем в реальности, числами. Предположим, что двадцать видов аминокислот могут выстроиться в сто комбинаций и из них одна даст элемент, конструирующий жизнь. Тогда вероятность один к двадцати в сотой степени, а это число гораздо больше, чем количество атомов во всей Вселенной. Вероятность такая же, как если вытягивать по несколько раз билеты в лотерее, в которой выигрышный билет соответствует одному атому водорода на все космическое пространство, и каждый раз выигрывать.

Как ни крути, это невозможно. Но жизнь все-таки возникла. Не иначе как был какой-то замысел. Каору хотел узнать, каким образом была преодолена стена вероятности. Ему хотелось выяснить, в чем состояло жульничество, не прибегая к понятию «бога».

С другой стороны, в нем также начинало бурлить сомнение, а не является ли все иллюзией. Он не мог убедиться в действительном существовании плоти как плоти. Если в «бытие» можно поверить, полагаясь только на эмпирические способности, то существует вероятность того, что реальность – это пустота.

В полутемной, освещаемой лишь маленькой лампочкой японской комнате было так тихо, что отчетливо слышалось биение сердца. Какие сомнения в своем существовании могли сейчас возникнуть? Каору хотелось верить в биение собственного сердца.

Шум мотоциклетного двигателя коснулся ушей Каору. Едва различимый, почти неслышный звук.

«Эй! Папа приехал!»

Каору представил себе фигуру отца. Вот он ловко заводит свой мотоцикл-внедорожник в подземный гараж ста метрами ниже. Новый мотоцикл, куплен меньше двух месяцев назад. Отец слез и с довольным видом разглядывает свое приобретение. Мотоцикл нужен был Хидэюки для поездок на работу. Его не надо было долго заводить. Сейчас отец, закончив работу, вернулся домой. Каору точно знал это, ошибки быть не могло. Несмотря на расстояние, он шестым чувством мог улавливать движения отца.

Каору представлял каждый его шаг, каждое движение. Он следовал за ним в своем воображении. Хидэюки вынул ключ зажигания и теперь, держа шлем под мышкой, зашел в кабину лифта. Вот он следит за огоньком на панели этажей.

Каору вычислял время подъема на девятнадцатый этаж, считая этажи: два, один... Дверь лифта открылась, и отец быстро зашагал по устланному ковром коридору. И прямо сейчас он встал перед дверью с номером 2916. Порывшись в карманах, вынул карточку для электронного замка, вставил...

Движения и звуки в воображении Каору слились с настоящими движениями и звуками в тот момент, когда раздалось поскрипывание открывающейся двери в гостиную. И достигнув этого опасного момента слияния реальности и мысли, Каору внутренне возликовал.

«...Разумеется, это папа».

Вскочив, Каору хотел уже побежать навстречу отцу, но невероятным усилием сдержал порыв. Он хотел подождать, посмотреть, что еще будет делать Хидэюки.

Тот шел по коридору так, словно забыл про спящих. Он шумел, ударил шлемом по стенке коридора, как обычно, громко напевал под нос. Движения Хидэюки почему-то всегда сопровождались громкими звуками. Возможно, его тело излучало много энергии.

С этого момента Каору внезапно перестал следить за действиями отца. Всякие звуки исчезли, и он не мог угадать, где отец сейчас находится. Когда Каору подумал, что в голове у него самого разверзлась дыра в пустоту, резко распахнулись фусума японской комнаты. Туда тут же ворвался свет из коридора. Свет был не очень ярким, но Каору зажмурил глаза от неожиданности. Хидэюки, пройдясь по татами, встал у футона, в котором спал Каору, присел, согнулся над ним и сказал:

– Бонза, вставай.

Отец иногда называл Каору Бонзой. Каору присел, будто только что проснулся, и спросил:

– А, папа... Сколько сейчас времени?

– Час ночи.

– Да?

– Быстрее вставай.

Каору часто приходилось вот так подниматься посреди ночи и до рассвета поддерживать разговор. На следующее утро он прогуливал школу и дрыхнул до полудня.

И на прошлой неделе ему пришлось пережить отцовское опоздание. Впрочем, Хидэюки считал учебу в начальной школе бессмысленной. Каору часто злило отсутствие здравого смысла у отца. Школа не была местом для учебы, она была местом детского времяпрепровождения, но отец, казалось, совершенно этого не понимал.

– Вообще-то завтра я хочу пойти в школу.

Каору говорил тихо, чтобы не разбудить посапывающую рядом мать.

Раз он проснулся, то мог и поболтать, он уже отчаялся пойти в школу, но все еще намеревался колоть себя гвоздем, чтобы утром не проспать.

– У тебя логика как у голодного духа. С чего вдруг? В кого это ты такой?!

Опешив от наглой реплики, сведшей на нет его старания говорить тихо, Каору подскочил. Если они не уйдут из комнаты, мать обязательно проснется.

Действительно, в кого же он такой уродился? У Каору с отцом были абсолютно разные лица. Что касается характера, то, в противоположность хаму отцу, Каору был очень чувствителен. И хотя это вряд ли могло показаться важным ребенку, Каору считал такую разницу между отцом и ним необычной.

Толкая Хидэюки в спину, мальчик вышел из японской комнаты. Он все продолжал пихать отцовское тело, и так они вошли в гостиную.

– Уф, тяжело, – вздохнул Каору и остановился.

Опершись на толкавшего его сына, Хидэюки нарочно поднапрягся и попытался пустить ветры. Он противно смеялся, издеваясь над жалкими попытками сына сопротивляться, но Каору остановился у кухонной плиты, и тут Хидэюки, будто внезапно что-то вспомнив, отстал и полез в холодильник.

Достав пиво и налив его в стакан, он посмотрел на захлебывающегося от смеха Каору.

– А не выпить ли тебе?

Проблема заключалась не в том, что Хидэюки перебрал лишнего, а в абсолютной трезвости Каору. Сегодня впервые ему предложили выпить.

– Не буду. Если я скажу, мама рассердится.

– Не неси херню.

Хидэюки, бравируя, залпом выпил пиво и вытер рот.

– С таким отцом, как я, ребенок превратится в размазню, – пропел он и, подумав, а не выпить ли ему еще, тут же открыл новую банку. – Вот, лучше всего пить пиво, глядя на Бонзу.

Каору не было противно слушать пьяную отцовскую болтовню. Он понимал, что отец радовался, даже просто глядя на него. Хидэюки пил с удовольствием, отдыхал от работы, успокаивал нервы. А когда успокаивался отец, успокаивался и Каору.

Растроганный Каору достал из холодильника еще одну банку и вылил ее содержимое отцу в стакан.

Однако Хидэюки не поблагодарил сына, а потребовал:

– Так, Бонза, разбуди Мати!

Мати он называл мать Каору, Матико.

– Нельзя, мама устала и спит.

– На ее месте я бы и усталым встал.

– То есть тебе все можно, потому что ты ее любишь и с ней спишь?

– Ну, разбуди.

– Что тебе от мамы надо?

– Да так, ничего. Пусть пива попьет.

– А мама, может, не хочет пить.

– Да ну тебя, вот я ее позову, она мигом прибежит.

– Ну хорошо. Да, кстати, только между нами, я хочу кое о чем спросить.

– А-а, пожалуйста, только не говори ни о чем серьезном. И не надо меня, как Мати, опускать. В конце концов, так ведь всегда и случается.

Каору нехотя побрел в спальню. С чего это будить спящую мать должен он, а не отец? За столько лет можно было бы понять, что мать не расположена к тому, чтобы ее будили посреди ночи.

В последнее время семье Футами постоянно приходилось мириться с отцовскими капризами. И не потому, что Хидэюки обнаруживал свои отцовские достоинства, напротив, потому, что из всех троих он более других сохранял свою инфантильность.

Каору уважал талант отца как ученого. Но он также догадывался, что для взросления отцу чего-то не хватает. У него была душа ребенка. В процессе взросления, возмужания его инфантильность проявлялась все сильнее. Вот бы поменять ее на здравый смысл. Но его ли не хватает вокруг?