Электронная библиотека » Колин Оукли » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Когда я уйду"


  • Текст добавлен: 6 января 2017, 14:30


Автор книги: Колин Оукли


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

И тут меня словно громом ударило. Поверить не могу, что забыла, пусть даже на секунду.

Мой рак вернулся.

Глава 2

Меня никак не назовешь нерешительной. Если кто-то попросит Джека выбрать четыре прилагательных, которыми можно меня охарактеризовать, этого в списке не будет. Упрямая? Да. Организованная? До безобразия. Независимая? Конечно. Нерешительная? Абсолютно нет. Именно поэтому очень раздражает, что я еще так и не решила, какова будет тема магистерской диссертации. Я виню в этом своего руководителя.

– Выберите то, что вас интересует, – посоветовала она, когда я пыталась решить, стоит ли говорить, что ее желтые от кофе зубы вымазаны губной помадой. – Весь следующий год вы будете жить, дышать и спать с этой темой.

Вместо того чтобы помочь, совет меня парализовал. Меня многое интересует, но достаточно ли этого, чтобы завладеть моим вниманием на весь последующий год? Как мне выбрать?

Вечером я размышляю над этим, похоже, уже в тысячный раз и одновременно уныло жую жареные корнеплоды, сидя на диване, когда узнаю из выпуска новостей «Пи-би-эс», что увешанный наградами солдат, вернувшийся домой в Висконсин из Афганистана с одной ногой (он бросился на мину и тем самым спас жизни двух афганских детей и их собаки), попал в тюрьму за убийство жены и ее сестры, в головы которых пустил по три пули. Я слушаю Джуди Вудрифф, расспрашивающую психиатра о последствиях посттравматического стрессового расстройства, забывая о необходимости жевать. Интересная тема для диссертации. ПТСР и… солдаты? Нет, не особенно интересуюсь военной темой. Но ПТСР и… его влияние на когнитивное развитие детей? Может быть. Я люблю детей.

Знакомый скрип открывающейся задней двери врывается в мои мысли, Бенни, пригревшийся у моего бедра, радостно тявкает, но тут же снова кладет голову на лапы. Он слишком уютно устроился, чтобы приветствовать гостя.

– Джек?

Он редко приходит домой во время новостей, и мое сердце подпрыгивает, как у школьницы: неужели сегодня я увижу его пораньше?

– Нет, всего лишь я, – успеваю услышать, прежде чем в дверях показываются сгорбленные плечи и буйные завитки волос. Кейли редко стучит, хотя я много раз говорила, что когда-нибудь она об этом пожалеет.

– Почему? – спрашивает она. – Могу наткнуться на тебя и Джека, вытирающих кухонный пол своими голыми телами?

– Может быть, – отвечаю я. Собственно говоря, мы действительно занимались сексом на кухне, сразу после того, как переехали. Я кипятила воду на чай, а Джек искал что-нибудь перекусить. Он еще шутил, что мы, как хозяева, обязаны освятить каждую комнату дома.

«Хочешь сказать, выполнить супружеский долг?» – спросила я. Он улыбнулся и сунул руку за пояс моих джинсов. И я ему позволила, не беспокоясь уже о точности выражений или о чайнике, вопившем на нас с плиты.

– Фу! – нахмурилась она, словно прочитав мои воспоминания. – Когда его машина здесь, буду стучать.

Но его машина так редко стояла у дома: занятия, клиника, волонтерская работа.

– О! – восклицаю я, швырнув тарелку на журнальный столик. – Привет.

– И я рада тебя видеть.

Она плюхается на диван рядом со мной и пристраивает тощие щиколотки прямо у моей грязной тарелки.

Вся Кейли – сплошная геометрия: от цилиндрических завитков до локтей, торчащих под прямым углом, и параллельных, худых, как палки, ног. В средней школе, когда изгибы появлялись на моем теле, как нежеланные грибовидные наросты, я завидовала ее все еще плоской груди и острым бедренным костям.

Мы сидим в дружеском молчании, которое могут делить только люди, знавшие друг друга почти всю жизнь, пока ведущая новостей не переходит к истории о вакцинах.

– У тебя есть попкорн для микроволновки? – спрашивает Кейли в перерыве на рекламу.

– Ты это серьезно? Знаешь, как вредна для тебя эта штука?

– О господи, опять началось!

Она закатывает глаза.

– Он содержит этот химикат, диацетил, который вызывает повреждения легких. Фабричные рабочие, которые делают попкорн, поражены болезнью, которая называется попкорновое легкое, потому что целыми днями вдыхают пары.

– Я не собираюсь его нюхать, – заверяет она, качая головой. – Ты слишком часто смотришь новости.

Она берет пульт и выключает телевизор.

– Ты в жизни не поверишь, что устроила сегодня Памела.

– Сбросила одежду и бегала из класса в класс с воплем «Британцы идут»?

– Нет.

– Тогда ты права. Я действительно не представляю.

– У тебя есть виски?

Я киваю на угол комнаты.

– Бери сама.

Она встает и шлепает к шкафчику со спиртным. После чего начинает описывать последнюю выходку своей коллеги.

– Она нашла в Канзасе какую-то конференцию по методике преподавания, которой одержима. Реджиус? Реджо? Не помню. И предложила Вудсу, чтобы туда поехали все учителя начальной школы. В Канзас. Какого хрена мне приспичит мчаться в Канзас? Почему эта конференция не может проходить в более приличном месте?

Она задумчиво прихлебывает виски.

– Вроде Вегаса. Я бы просто полетела в Вегас!

Пока она говорит, я сажусь в то, что Джей называет моей позой психотерапевта, и гадаю, не олицетворяет ли Кейли теорию Фрейда относительно отрицания негативных качеств своей личности с переносом их на других. Но личные качества Памелы кажутся не настолько уж негативными. Она нечто вроде предприимчивого дельца. Может, есть в ней что-то от подлизы. Но она – человек страстный и, очевидно, любит свою работу. Конечно, я никогда не скажу этого Кейли, потому что Кейли ненавидит ее. А это означает, что я тоже обязана ненавидеть ее. Из солидарности.

Вот чем хороша Кейли. Не ненавистью. Преданностью. Во втором классе, когда у меня была ветрянка, она пришла и смотрела вместе со мной «Каратэ-пацан», снова и снова, пока не позвонила ее мать и не заставила идти домой. Было лето, и это означало, что она могла бы кататься на велосипеде или лежать на заднем дворе, пытаясь немного подкрасить солнцем мертвенно бледную кожу, медленно превращавшуюся сначала в розовую, потом в красную (она никогда не загорает), но она сидела взаперти со мной и Ральфом Мачио. А когда у меня обнаружили рак, она снова была со мной. В то время, как большинство моих друзей растворились в пространстве во время лечения (да, книги и блоги о раке предупреждали об этом), она появлялась чаще обычного, вооруженная гламурными журналами и подробностями ее последних бурных романов. Лишь бы отвлечь меня от боли.

Черт.

Рак.

– Кейли, – говорю я.

– Знаю-знаю, могло быть хуже. Я могла бы потерять работу, трава всегда зеленее, бла-бла-бла…

– Мои опухолевые маркеры повысились, – говорю я и усмехаюсь, словно играю в лотерею Пирамида с выигрышем двадцать пять тысяч долларов, и вопрос звучит так: «Сколько существует способов сказать людям, что у вас рак?»

Она резко поворачивает голову.

– Что?

Слово вылетает из ее рта, как дротик.

– Врачи считают, что он вернулся.

– Серьезно?

– Да.

– Погоди, они считают? Значит, это не обязательно так?

– Ну… полагаю, они знают. Только не знают… насколько все далеко зашло. Завтра придется сдавать еще анализы.

– Господи…

– Да.

– Чем я могу помочь?

– Собственно, ничем, – отвечаю я и, поскольку никто из нас никогда не умел бурно выражать эмоции, беру пульт.

– Могу я посмотреть свое шоу?

– Да, конечно, – кивает она, наливая в пустой стакан еще виски. Этот жест успокаивает меня, поскольку означает, что она, как всегда, пришла, чтобы остаться.

– О боже, – говорит Джек, входя в нашу спальню и вытягивая длинные руки над головой. – Как же я устал.

– Бьюсь об заклад.

Я смотрю на часы на тумбочке.

– Уже полночь.

Кейли ушла около часа назад, а я ложусь в постель, чтобы почитать и подождать возвращения Джека.

Я сую закладку между страницами и кладу книгу рядом с собой, на одеяло. Джек принимает жест, как приглашение забраться в постель и лечь прямо на меня, придавив тяжестью всего тела.

– Ты меня раздавишь, – говорю я в его небритую щеку. Вдыхаю вечерний запах Джека, смешанный с древесным оттенком антиперспиранта: резкий контраст с утренним запахом, мыльным и свежим, щекочущим нос. Вечернего Джека я люблю больше. Даже в те дни, когда у него операции и от него слегка пахнет антисептиком.

– Вот и хорошо, – отвечает он. Выходит приглушенно, и его дыхание жаром обдает шею.

– М-м-м… голодный.

– Ты обедал?

Джек молчит, и я понимаю, что он пытается вспомнить.

– Серьезно, Джек. Не понимаю, как это ты забываешь поесть. В желудке не урчит?

Я надавливаю на его бедра, тяжело лежащие на моих. Не сдвинешь.

– Слезай. Пойду, что-нибудь разогрею.

– Не стоит, – отмахивается он, откатываясь от меня. – Слишком устал, чтобы есть.

Он садится и начинает ежевечерний ритуал стягивания носков по одному, прежде чем сунуть ноги под одеяло и завернуться в простыни туго, как блинчик буррито.

– Когда тебе завтра к врачу?

– В десять, – отвечаю я и, прежде чем он предложит, добавляю: – Тебе не обязательно ехать со мной.

Хотя… не уверена, что он бы предложил. На этой неделе Джек изучает ортопедические операции, а завтра наблюдает за заменой бедренного сустава у немецкой овчарки. Вернее, когда он говорил об этом в понедельник, это, скорее, звучало как: «И мне разрешили понаблюдать замену бедренного сустава у немецкой овчарки!»

– Если хочешь, я могу, – отвечает он.

– Нет. У тебя эта история с бедренным суставом.

– У собаки. Я смогу посмотреть на это в любое время.

– Не преуменьшай! Я знаю, как ты взволнован. Кроме того, придется долго сидеть и ждать между анализами, а я даже не получу результатов. Поверь, это невыносимо скучно.

– Зато я могу прийти и развлечь тебя своим непревзойденным остроумием и интеллектом, – улыбается он.

Я поднимаю глаза к небу, но не могу не ответить улыбкой.

– Подумаешь, ничего особенного, – говорю то, что твердила себе с той минуты, когда положила трубку после разговора с доктором Сандерсом.

Он смотрит на меня, и глаза становятся серьезными. Я знаю, он пытается решить, не попробовать ли надавить еще раз. И отступает.

– Ок, – говорит он, наклоняясь и прихватывая губами кожу под ухом. Я слышу, как он втягивает носом запах моей кожи, и гадаю, пахну ли тоже по-разному утром и вечером и какую меня он любит больше.

– Если передумаешь, я брошу все и тут же приеду.

– Не бросай все. Что, если ты в этот момент будешь держать собаку?

– Ха-ха, – говорит он, отодвигаясь, чтобы выключить лампу на тумбочке. А потом, словно передумав, поворачивает ко мне голову и морщит лоб.

– Ты звонила своей маме?

Я напрягаюсь. Я хотела. Нет, это ложь. На самом деле я делала все, чтобы избежать этого.

– Дейзи! – упрекает Джек.

– Знаю-знаю. Я позвоню.

Щелчок.

Он выключает свет, а я кладу голову на подушку и пытаюсь не думать о матери или вернувшемся раке.

И терплю неудачу в обоих случаях.


Ровно семь стыков разделяют большие квадратные цементные блоки дорожки, ведущей к автоматическим стеклянным дверям афинской региональной больницы. За четыре года я ни разу не наступила ни на один. Сегодня – не исключение. Проскальзываю в тихо открывшиеся двери и поворачиваю налево, к онкологическому крылу. И едва не натыкаюсь на сморщенную женщину, осторожно ведущую по коридору пожилого человека.

– Простите, – говорю я, огибая их.

Она отвечает добрым взглядом и снова поворачивает голову к едва шаркающему мужу. Это любовь, думаю я. И на какую-то долю секунды жалею, что Джек не пошел со мной.

Новая медсестра на ресепшн приветствует меня. Я киваю ей и записываюсь на прием.

– Марта в отпуске?

– Ушла на пенсию, – объясняет она – Купила мотоцикл и вместе с бойфрендом путешествует по стране.

– Рада за нее.

Я пытаюсь представить мягкую, седоволосую, ласковую женщину, долгое время улаживавшую всю возню с бумагами, вопросы насчет страховки и визитов к врачу, – за рулем «харлея».

Я беру стул в комнате ожидания и сажусь, избегая встречаться глазами с другими пациентами. Как с самого первого визита, когда я случайно встретила взгляд мужчины и он сорок пять минут излагал мне историю своего «ракового путешествия». И закончил приглашением в еженедельную группу поддержки. Всю свою жизнь я где-то состояла. В школе – в обществе чести, драматическом клубе, обществе «Школьники против наркотиков», в группе чирлидеров. В колледже – академическое братство «Фи Каппа Фи», общество «Студенты за освобождение Тибета», американский футбол и ЛидерШейп. Но это… скопление раковых больных – клуб, в который я вступать не хотела.

Пристенные столики завалены журналами, но я смотрю прямо перед собой, на часы, подгоняя время. Хочу быстрее переместиться в завтра, на мой романтический уик-энд с Джеком, где в последний раз можно сделать вид, что у меня нет рака. Прежде чем в понедельник мне вынесут приговор.

Пока я думаю о будущем, пальцы левой руки ощупывают прошлое: неровный шрам, идущий от правого локтя к середине бицепса. Рана давно зажила, но ощущается так, словно кожа была зашита слишком туго. Шрам часто чешется, и в самое неподходящее время, как, например, когда я провожу презентацию в классе или жду по ночам, пока сон меня одолеет.

Зато шрам – прекрасная тема для начала разговора на вечеринке.

– Ох, это! Шестидюймовый порез, спасший мне жизнь.

Остается дождаться непременных охов и ахов от собеседника, а потом и вопроса:

– Как?

– Я рада, что вы спросили. Была последняя неделя моего выпускного года, и целая компания собралась в моей квартире, чтобы подготовиться к экзамену. Просто наш профессор был известен любовью к вопросам об абсурдно мелких деталях биографий теоретиков когнитивного развития.

Я собиралась приготовить домашние энчиладас[1]1
  Традиционное блюдо мексиканской кухни. Тонкая лепешка из кукурузной муки с начинкой.


[Закрыть]
с курицей – истинное утешение для студентов – и потянулась к верхней полке открытого кухонного шкафа, где держала стеклянные контейнеры для запеканки – и БАМ! Прозрачная лавина валится мне на голову. Должно быть, какое-то блюдо раскололось в воздухе и, ударившись о мою протянутую руку, располосовало ее, как рыбак свежующий форель.

В приемном покое, когда доктор рассматривал рентгеновский снимок, чтобы убедиться, что в ране не осталось осколков, он кое-что заметил, но не на руке, а в груди, которая попала на край снимка.

– Видите эту небольшую массу? – спросил он, показывая на пленку, свисавшую со светового короба. – Возможно, это ничего не значит, но на всякий случай нужно сделать биопсию.

Оказалось, что эта масса значила, и очень много. Потому что оказалась раком. Во время операции, когда удаляли опухоль, оказалось, что метастазы уже поразили лимфоузлы. К счастью, небольшая химиотерапия и облучение помогли. Но если бы разбитое блюдо не порезало мне руку, не возникла бы необходимость в снимке, скорее всего, опухоль так бы и не обнаружили вовремя.

Но пересказывая свою историю, я не упоминаю о трех панических атаках, которые перенесла, пока ждала результаты биопсии. Не упоминаю о двух операциях, которые пришлось перенести «благодаря» позитивному допустимому пределу (звучит безобидно, но на самом деле он вовсе таким не является) и высокому количеству канцерогенных клеток в лимфоузлах, после первого удаления опухоли. Я уже не упоминаю о том, что единственным лечением были химиотерапия и облучение из-за трижды негативного рака груди. То есть результат оказался негативным для всех трех рецепторов, реагирующих на хорошо известные и высокоэффективные методы гормонотерапии, вроде тамоксифена и герсепина. Когда речь идет о раке, люди любят хэппи-энды. Неутомительные подробности.

Когда я заканчиваю свою историю, реакция собеседников варьируется.

«Поразительно». «Бог милостив». «Вот и говори о судьбе». «Так это счастливый шрам».

Я не знаю, кто прав: судьба это, удача или божественный промысел. Но я рада знаете, чему? Когда мама помогала мне расставлять посуду в новой квартире, я проигнорировала совет поставить посуду для запеканки в нижний шкаф, а не в верхний.

– Они слишком тяжелые, – сказала она. – Опасно ставить их высоко. Что, если они упадут?

– Дейзи Ричмонд.

Огромная черная женщина с планшетом-зажимом для бумаг называет мое имя.

Она ведет меня в смотровую, и я колеблюсь у двери. Та же самая комната, где доктор Сандерс четыре года назад сообщил мне плохие новости. Тогда он писал сухим стираемым красным маркером на белой доске, чтобы показать положение опухоли в груди. Объяснил, что удалять ее будет хирург-онколог, рассказал о допустимых пределах, а потом о том, как действует облучение. К тому времени, как он закончил лекцию, доска кровоточила от рисунков, диаграмм и плохого почерка.

Это дурной знак? Может, лучше потребовать другую смотровую?

Я сажусь на тот же неудобный голубой стул около двери и смотрю на чистую белую доску, висящую напротив.

Мобильник вибрирует во внешнем карманчике сумки. Новое сообщение.

Я вытаскиваю телефон.


Кейли: «Уверена, что не хочешь, чтобы я пришла после школы?»


Мне хочется кричать: «Я в порядке. Это всего несколько анализов! Ничего особенного!»

Но я знаю, что Кейли – хорошая подруга. Знаю, что это крошечное проявление сочувствия – ничто по сравнению с тем, что вытворяла бы на ее месте моя мать. Хотя Джек прав, и мне следовало позвонить ей, я рада, что не позвонила. Потому что сколько бы ни повторяла: «Ма, это вся информация, которая у меня есть прямо сейчас», – она бомбардировала бы меня вопросами, на которые у меня не было ответа. А потому впала бы в драматизм и стала рыдать, и немедленно проехала бы полтора часа от Атланты до Афин, чтобы тревожиться рядом со мной целый день, и спрашивала бы каждые пять минут, как я себя чувствую. Иногда приятнее быть одной.

«Уверена», – отправляю я ответное сообщение. И едва нажимаю «отправить», как дверь в смотровую открывается и вплывает доктор Сандерс.

– Дейзи! – тепло восклицает он, и мне мгновенно становится легче. Если бы для докторов тоже существовала бы оценка Загата[2]2
  Американская система ресторанного рейтинга сродни европейским звездам Мишлен.


[Закрыть]
, доктор Сандерс получил бы пять звезд за отношение к больным. Хотя он звонил мне с результатом каждого анализа, я не видела его с тех пор, как закончила облучение три года назад. Это медсестры брали кровь и зажимали мою грудь между холодными металлическими пластинами. И как ни странно, я поняла, что скучала по нему. Пока он обхватывает мою руку уютной медвежьей лапой, я быстро оцениваю несоответствия между моим воспоминанием о нем и им самим во плоти. Немного меньше волос на макушке. Немного больше жира на талии. Но брови совершенно такие, как я помню: густые и лохматые, как два черно-белых меховых червяка, лежащих над бифокальными очками в проволочной оправе.

– Не могли держаться подальше от этого места?

Он кладет папку на стойку рядом с моим стулом и начинает ее листать.

– В последний раз я так здорово повеселилась, что захотела все повторить.

Он хмыкает, смотрит на мою карточку и складывает ладони вместе.

– Хорошо, как я сказал вам по телефону, биопсия маленькой опухоли, которую нашли на маммограмме, оказалась положительной. Но ваши опухолевые маркеры и печеночные энзимы повышены немного более, чем я хотел бы видеть для такой маленькой массы, так что давайте сделаем позитронно-эмиссионную компьютерную томографию и МРТ, чтобы убедиться, что опухоль не дала метастазов. Вы сегодня ничего не ели и не пили, верно?

Я подтверждаю, что следовала полученным инструкциям, и поскольку никогда не умела ждать, спрашиваю:

– Мне придется снова делать химию?

Он кладет руку мне на плечо.

– Давайте сначала поймем, с чем имеем дело, прежде чем обсуждать лечение.

– О, я видела сюжет о том, что делают в Канаде. Новый метод, проводят облучение не за полгода, а за месяц, разве я не хороший кандидат на что-то подобное?

– Все еще бродите по Интернету в поисках медицинских советов? Понимаю.

Он кривит губы. Рука его по-прежнему лежит на моем плече, и он ободряюще похлопывает меня.

– Не будем торопиться, Дейзи. Не стоит спешить. Есть еще вопросы?

Всего-навсего миллион. Я кусаю губы и мотаю головой.

– Прекрасно, – кивает он. – Рейчел и Лативия о вас позаботятся.

Он последний раз касается моего плеча.

– Увидимся в понедельник.

Больше всего я боюсь МРТ, поэтому рада, что первой делаем именно ее. Все сорок пять минут, которые я лежу в капсуле и пытаюсь притвориться, что могу сесть и уйти в любое время, когда захочу, я не открываю глаз. Когда магниты звякают над головой, я пытаюсь отсечь звуки, перебирая в голове списки с неотложными делами.

Цена ремонта пола.

ЗВЯК!

Вынуть лосося из морозилки к воскресному обеду.

ЗВЯК!

Постирать простыни и полотенца.

ЗВЯК!

Купить герметик.

ЗВЯК! ЗВЯК! ЗВЯК!

Я стискиваю зубы. Вчера я не успела купить герметик. Когда позвонила на фермерский рынок насчет капусты, мне сказали, что есть несколько головок и что мне не придется ждать до субботы, чтобы их купить. Так что после последней лекции я поехала в Монро и к тому времени, когда вернулась в Афины, пришлось сразу ехать домой выпустить Бенни погулять и приготовить обед.

После МРТ крохотная смотровая кажется огромной пещерой, и я не возражаю против двухчасового ожидания между анализами. Я использую это время, чтобы просмотреть мои карточки по гендерным исследованиям.

Наконец в комнате появляется медсестра со шприцем и просит меня закатать рукав свитера.

– Это сахарный раствор для позитронно-эмиссионной компьютерной томографии, – объясняет она. Я киваю. Потому что помню по прошлому разу.

– Это поможет увидеть, где могут находиться раковые клетки.

Я иду за ней в еще одну комнату и второй раз за день ложусь в аппарат, который открыт гораздо больше и поэтому пугает куда меньше, чем первый.

Наступает конец долгого дня, и я свободна. У стойки в приемной я договариваюсь о посещении в понедельник.

– Четыре тридцать дня подойдет? До этого у него ни единого окна.

Я выхожу на свежий воздух. Солнце садится за сосны, окружающие парковку и отбрасывающие на тротуар длинные тени. Я позволяю глазам привыкнуть к сумеркам, прежде чем идти к машине. Чтобы случайно не наступить на стык.

Когда я тем же вечером вхожу в спальню после выпуска новостей и задолго до возвращения Джека, чемодан, ждущий нашей однодневной поездки, все еще стоит на полу около комода. Половина Джека по-прежнему пуста. Я подавляю порыв заполнить ее и ложусь в постель. Устала.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации