Текст книги "Российский колокол №5-6 2015"

 
У моря вечером молочный вид,
и чайка, косо задевая воду,
возможность бытия крылом кривит,
предсказывает лучшую погоду.
 
 
Ты говоришь – вот если б Пенелопа
так долго не ткала бы покрывала,
не распускала по ночам узора,
то Одиссей бы не вернулся впору.
 
 
Крушения не выдержав позора,
не отыскал бы остров среди вод.
Ты говоришь, а море повторяет,
а Пенелопа слушает и ждёт.
 
 
Такое ожиданье – труд особый:
Наверное – не знаешь ничего,
и женихи смущают у порога,
заполонив покои гостевые
 
 
весёлым состязаньем голосов.
Они поют себе хвалебный гимн
и уверяют – муж давно за гробом.
А ложе ей пора делить с другим…
 
 
Но тайно Пенелопа у прилива
высматривает: «вдруг осколки лодок…»
И волны узнают её – игриво
колючей пеной трогают лодыжки,
 
 
А солнце нестерпимо бьется в воду,
и, отражаясь множеством лучей,
садится за границами отлива…
 
 
Вот дочь спартанца снова терпеливо
разматывает саван и считает
ряды ушедших за спину ночей.
И темнота проходит,
гладь блистает.
 
 
Он ищет путь, чтобы вернуться к ней.
 

 
Быстро передвигаются
буквы календаря.
Видишь, уже февраль,
доживём и до ноября.
Красная околесица —
распахнутые поля,
вверх по идущей лестнице
раскручивается Земля.
Вечная история —
никуда не уйдешь от глаз:
кто-то всё время смотрит,
кто-то глядит на нас.
Видит и замечает,
не упущено ничего:
странности белых шрамов
у Врубеля на груди,
рыдания Левитана —
неоконченные труды…
 
 
Что мы пред этим можем?
Только дрожать и ждать,
или идти за звоном,
или стоять молчать.
Появляясь внезапным
отблеском поутру,
поперек улицы,
удивления позади.
 

Меркнут знаки Зодиака…

Н. Заболоцкий

 
Злая Луна в улицы метится,
высеклась месяцем над головой.
Песни поёт Большая Медведица,
спит на посту городовой.
 
 
Крылья из бронзы стражей собора
выбелил ночью ветреный снег,
где-то в ремонте крейсер Аврора
видит во сне холод побед.
 
 
Снизу по площади гордые лошади
преданных всадниц катят верхом.
Спят в галереях дубовые рощи,
дремлют ворота с двуглавым орлом.
 
 
Не засыпает лишь мостовая,
помнит еще семнадцатый год,
Чем обернулись огни первомая,
как подломился обманчивый лед.
 
 
Так же Луна торговою вывеской
рекламно торчала на тьме небосвода,
слагались декреты, доносы и выписки,
шел разговор о свободе народа.
 

Спать или не спать – это ты брось.

С. Журавлев.

 
Новость падает ножом со стола,
Постучи три раза – будет беда.
Попыталась удержать – не смогла.
Будто не было нас здесь никогда.
 
 
Кто придет, как почтальон перемен?
Принесет письмо пустое без букв.
У него они висят на ремне.
Письмена, похожие на резьбу,
 
 
На схожденье острое по стволу,
На кудрявый стружечный оборот…
Постучи, пожалуйста, по столу.
Представляешь, если он не придет.
 
 
И удары были страшно легки.
Оборвались, что ли, все провода?
Поотсохли сразу все языки?
Не мычит, качается правота.
 
 
А гостей в тот вечер не позвала,
Немота подвесила на крючок.
Вспоминала – в детстве как я спала,
И за печкой песенку пел сверчок.
 

 
Телефонные кабины – о стекло
стук монеты – ваше время истекло.
 

Ю. Левитанский

 
Были хлеб и вино, не хватало рыбы.
Освежающий ветер нежен в сумерках.
Многолюдье – фрагменты древнейшей глыбы
И обложка книги в пожившем супере.
 
 
А внутри слова идут – «стрелки, цифры»,
О бегущих нас в настоящем будущем
Вспоминалось сразу из Блока – скифы мы!
Оказалось, люди все были пьющими.
 
 
Встречалась девушка – зовут Татьяною
С неспокойной вьющейся головою,
А в ушах все золото иностранное,
Неизвестно, что еще за душою.
 
 
Голос терпкий такой – по низам окрашен.
Так бывает, наверное, не случайно.
«Почему на вы?» – у неё спрашиваю,
А она, счастливая, отвечает:
 
 
«Перестала тыкать прохожим ласковым,
Ни к чему в себя допускать поветрия…»
Да в такое лето, с такими глазками!
Измеряют точно, как геометрия.
 
 
И пошли бульваром, разбежались лица,
Разошлась Татьяна, задвоилась Ольга…
Мне бы вот начать только веселиться,
Мне начать бы вот веселиться только.
 

 
Я помню всё.
Я помню все слова,
Из коих ты не поняла ни слова…
 

А. Передреев.

 
Он помнил всё, одно её лицо
не восстанавливала память напрочь.
А так – до мелочи, до беленьких рубцов.
Чем пахла комната, где оставались на ночь.
 
 
Где встретились впервые. Цвет волос —
пленительную сложность цвета.
И как им хорошо вдвоем спалось,
или они не спали до рассвета.
 
 
И марево, и тени на стене
фасада, осажденного ветвями.
Веселый май, лежащий на спине,
цветение, носимое ветрами.
 
 
Он пережил паденье и полет:
площадка детская, качели, туфли, пояс.
И хоть лица теперь не узнает,
Но точно помнит свой вагон и поезд.
 

 
Благородный король с картона глядит,
а на сердце ложится туз пик.
И кого он сейчас среди нас удивит?
Наступил повсеместный тупик.
 
 
Все сбывается так – даже страшно смотреть,
все сжимается в точный расклад.
Перестань хлопотать и попробуй согреть
сердце пением птичьих рулад.
 
 
Ну, не надо… Зачем предсказания след?
Впереди неизвестный удел.
Возвращайся, король, верхом на осле,
ты совсем уходить не хотел.
 
 
Переступишь порог – сейчас, через час —
шестерки дорог сложились.
Что прикажете делать, разлучаясь,
неужели, как прежде жить?
 

 
Похоронит его невеста,
на глаза медяки положит.
Сядет тихо в пустое кресло.
И понять ничего не сможет.
 
 
Что случилось? Откуда голос?
Это плакальщица, как вьюга.
Точны линии черных полос
на гробах, приходящих с юга.
 
 
Никуда уж от них не деться,
хорошо, если кто-то плачет,
у кого есть жена и дети —
память будет храниться, значит.
 
 
А вот этот – такой красивый,
Приоткрытые губы синие,
Для чего молодые силы —
на съеденье стадам крысиным?..
 
 
Это было тому лет семьдесят.
Это снова случилось с нами.
Снова камни в лугах поселятся
с нанесенными именами.
 
 
Но мы будем всегда невестами,
Милосердными станем сестрами.
Похоронит его известная
в кипарисах на полуострове.
 

 
Криминалисты называют это – почерк —
Последний снимок сделать на диване:
Переложить, оказывая почесть,
Запечатлеть их, чтоб не забывали.
 
 
Как будто бы ни в чем не виноваты,
Опричники сурового столетья
Выносят имя трупа на плакаты
Или теряют в ходе лихолетья.
 
 
Они лежат – такие вроде разные:
один волнистый и с помятым лбом
(об этом уже многое рассказано),
второй застыл неистовым горбом.
 
 
Разрезанных новаторской поэзией,
Их положили, видно, отдохнуть.
Страница за страницей ловким лезвием
Вскрывали растревоженную грудь.
 
 
Не утверждаю, что они убиты,
Но разве я могу не замечать,
Что рты на полуслове приоткрыты,
Как будто не успели закричать…
 

 
Вихрастое сиянье – это холод.
Охваченный ознобом прототип
в такое время вспомнит баркаролу.
 
 
Не зная имени, отшельники в углу
стоят и смотрят сквозь глаза героя.
Слезится ночь, двойной луной играя,
на снег ложась следами ореола…
 
 
Сияние лица и белых строф
из ледяных лесов внизу на окнах.
На рыбой съеденных губах атолла —
слоистые свершения, снега.
 
 
Замерзли руки… – как теперь писать?
Какие-то бродяги в чистых фраках
чернила унесли. Мешая спать,
вчерашние друзья смешали звуки…
 
 
Куда нам жить? И как нам выплывать?
Что подготовил нам идущий день?
(Сияние искусное на стеклах
в лицо смотрящего отбрасывает тень).
 

Und eine Linde ist mein Lieblingsbaum.

Rilke

 
В мастерской на шторах ворожат
ветер, блики, тени от лиан.
И рефлексы волнами дрожат —
осиянный окон океан.
 
 
А за ними раковинный шум:
шины, листья, эхо голосов.
Я тебе два слова напишу,
буду ждать четырнадцать часов.
 
 
Если ты ответишь – хорошо…
Ветер руку мне поцеловал,
А не ты ли – думала – пришел?
Это называется – провал.
 
 
Что ли, запинаясь о повтор,
на июле можно ставить крест?
Молодой бездарный режиссер
снял кино, а в зале мало мест.
 
 
Мало мест, пожалуй, не пойду.
Поздно завершается показ.
Говорит о ветре клен-ведун,
липа млеет, слушая рассказ.
 

 
Санта-цикорий,
дерево-катапульта,
женщина с родинкой в ореоле песчинок —
скованный дух вырывается на свободу,
степи цветут и загораются органзой.
 
 
Слушаю шелест звуков
прежде, чем их напишут.
«Любовь долготерпит».
Небо темнит грозой.
 
 
Женщины, окруженные фронтом,
ворожат, опускаясь к воде,
утопая в иле —
в чашах коровьих следов —
это место скопления мотыльков.
 
 
Закат на холме не повторить никогда.
Небо – розовая вода,
солнце – раскаленный металл,
дом, пахнущий, как сандал.
Мира потаенный альков:
 
 
не достать – глубоко —
не дышать – не легко,
смотрю далеко —
никого, никого.
 

1

 
И здесь – за свистом неизвестных птиц,
в музыке, камне, голоде.
В городе, где улицы изменяются по периметру.
Найдены следы недосказанности,
неопрятность сердечного ритма,
долгие паузы между скоротечным движением крови.
 
 
Приобщение природе искусства —
путем прикосновения,
детального рассмотрения,
опытом слепых и новорожденных.
Вечный союз слона и мухи.
Вечное приближение осени
к нюху человека-собаки.
В дымящемся полузабытьи облаков
неразгаданные звуки,
станции без названия.
 

2

 
Утопия тишины в постели – состояние устрицы.
Через балкон в комнату бесповоротно въезжает утро.
Оживляя хрусталики фигурной вазы,
расторгая договор сна просочиться наружу.
Но изможденные монстры стерегут на выходе.
 
 
Ослепительным глазом, согревая край постели,
солнце призывает проснуться, не помышляя о выгоде.
Чтобы ощутить день, нужно к нему прикоснуться.
Первое впечатление – холодное здоровье из крана,
больше нет времени спать – идти слишком рано.
Разочарование от прерванного восторга
потряхивает непривыкшее к яви тело.
 
 
Шаг к пробуждению сделан.
 

 
В доме покойник – шепчутся по углам.
В доме так тихо, но всё одно бедлам.
На скорую руку завешаны зеркала,
прощаться кому-то мешают дела…
 
 
Да и зачем это нужно,
если в последний рассвет
только глотаешь воздух,
а потом и воздуха нет.
 
 
Только идёшь наружу
весь краткосрочный век,
и всё завершает бордовый
ветром размытый свет.
 
 
Потом уже заупокойный
будет пропет псалом,
но кто же ты был такой, но
зачем приходил в тот дом?
 
 
В таинстве предвкушенья
тоже окоченеть,
будут все слушать пенье,
будут глаза чернеть,
расширяясь от страха,
что некого обвинить…
 
 
Прах относя ко праху,
дай нам уменье жить.
 

 
Вспомни, сестра, – это мы танцевали?
В июле на кухне,
на шелковом покрывале,
на самой верхушке лета,
не замечая будущей катастрофы?
На последней скорости,
так, что бывало плохо.
 
 
…Это мы танцевали?
Память рисует и обрывает.
Образ становится все честнее.
Время становится все быстрее.
 
 
Слышишь, опять появилась песня.
Нежные ноты, шаги за воротами,
не упади, не сорвись, не разбейся,
не разбирайся, выйди – развейся.
 
 
Улица снова готовится к смерти,
осень опять обнажает зубы,
в небе летит астероид Гекуба.
 
 
Мы всё танцуем.
Еще танцуем.
 

 
В парикмахерских теперь поговаривают,
Лиля здорово нагрелась…
Не оспаривай!
По нужде спала с поэтами и офицерами,
а веселый муж подглядывал,
что там делалось!
 
 
Маузер, наган – будешь первая,
одна здесь нога – правая,
рядом – левая.
 
 
Малярия, агония, сумасшествие.
Маршируй до второго пришествия.
Великан, погляди, горлопанит —
Руки за спину – будет памятник.
 
 
Замолчал металл, челюсть выдвинув.
Не боится ни пуль, ни арестов.
И хорошее место – видное.
Выбирайте пути объезда.
 

Всероссийская вольная энциклопедия

Игорь Переверзев

Романист Игорь Переверзев родился в 1984 году. Писательскую карьеру он начинал не с художественной литературы. Его первым опубликованным произведением была электронная книга о копирайтинге «Как превратить буквы в деньги», написанная на основе собственного опыта. Однако уже первая художественная книга Игоря Переверзева – роман «История Андрея Петрова» – сделала его лауреатом Международной Московской литературной премии и была опубликована в элитарной винтажной серии «Современники и Классики».

Кроме того, автор награждён Международной медалью ООН имени Адама Мицкевича. В настоящий момент занимается крупным публицистическим проектом о современной литературе России и является автором журнала «Российский колокол».

За каждое слово я отвечу сам…

К. Ибрагимов

Наше турне по литературной России продолжается знакомством с человеком не самой легкой судьбы и, вне всякого сомнения, удивительным. Главным в этой истории будет не просто писатель, а рассказ о людях большого и загадочного региона, представителем которого и является Канта Ибрагимов. С ним меня, хоть пока и заочно, свела судьба в рамках этого проекта, в который я вкладываю все силы и, похоже, с каждой такой статьей я от своей любимой работы получаю все больше удовольствия. А больше – потому что каждый такой рассказ не просто продолжение большой общей темы о писателях моей страны вообще, всегда разных и пишущих по-своему, а еще и знакомство с их родными местами и проблемами, которые любой из нас, пользуясь возможностями и долгом нашей профессии, решает по-своему. Так что позвольте в связи с этим сделать предисловие к этому материалу немного объемнее, чем обычно. Думаю, в конце статьи вы поймете, зачем и почему я это сделал. Договорились?

У меня стоит вполне конкретная задача и цель, которую мы с моим другом Александром Гриценко сформулировали примерно

так: «Показать современную литературу России на примере писателей из каждого региона России». Мы тогда сошлись во мнении, что каждая отдельно взятая статья уж точно не будет критикой. Критика – это путь в заранее известный пункт назначения: в непонятный населенный пункт, где заранее все плохо и выхода там не особо видно. Да и вообще, шагая по жизни, я давно заметил такую вот закономерность: начинаешь кого-то обсуждать, потом вдруг привыкаешь, а чуть позже идешь за руку с сыном из садика и смотришь, как такие похожие на тебя в прошлом люди уже совсем взрослые и даже пожилые. И вот перед тобой сидят на лавочках по три-четыре бабушки с недовольными лицами да поливают всех кого можно, соревнуясь, кто сделает это красивее, громче и выразительнее. Все это, разумеется, происходит не без удовольствия и в ежедневном режиме. Варят обычно эту кашу из гадостей и домыслов, внося новые штрихи с самым искренним усердием, превращая в итоге все это в то самое, чего вообще быть не может: в совершенно новые истории, в которые чуть позже верят так же, будто так оно все на деле и есть. С частотой повторения такие рассказы берутся на веру и превращаются далее во всем известные стереотипы, а чуть позже это уже догмы и вполне привычные понятия, и в конце концов – все это называется «непоколебимыми убеждениями». Все это происходит от двух простых вещей: безделья и незнания, точнее, нежелания узнавать и разбираться хоть в чем-то. Вряд ли кто-то пойдет уточнять и проверять слова человека, который случайно оказался на вашей должности, вряд ли вы подумаете при этом, что он вовсе не чей-то родственник и выгнали вас с работы, оказывается, просто за то, что вы ни черта там не делали. И мы с вами иногда ведем себя как эти самые бабушки или как уволенные вдруг сотрудники, придумывая иногда такие вещи, за которые нам может быть, мягко говоря, стыдно. В конце статьи вы поймете, зачем я привел этот пример. Я и сам не лучше иногда бываю.

Когда я писал этот материал – это было почти сразу после того, как первый подобный очерк о моем земляке-писателе уже пошел на верстку и в печать, – я вот о чем подумал. Вот у нас есть конкретный писатель, вот – регион, который он представляет. И вот еще что. Не так давно я с интересом узнал, что, оказывается, у нас в стране целых 85 субъектов, и каждый из них может называться край, другие могут быть регионом или автономной областью, например. Есть еще республики и города федерального значения, приравненные к полноценным субъектам, между прочим. И вот сижу я и вспоминаю сейчас, как долго пришлось мне идти по этому долгому пути, от робких предложений в самом начале до подобных статей и написания книг. Думаю о том, что на этой дороге мне пришлось отказаться от многих вещей и даже начать жить совсем другой жизнью, не всегда приятной и легкой, как она другим кажется со стороны, но… Лет, наверное, пять или шесть, я все же набрался терпения и хорошенько поработал. И знаете, похоже, что не зря: к примеру, пишу вот сейчас статью о самом крутом авторе Чеченской республики и совсем скоро отошлю ему на проверку все это, надеясь, что он ее одобрит и это напечатают в хорошем журнале, который и правда читают с удовольствием.

Знаете, иногда сложно привыкнуть к тому, что сегодня ты делаешь то, о чем совсем недавно мечтал и что ты имеешь возможность говорить все что хочешь на темы, которые волнуют тебя и твоих знакомых по-настоящему. И вот когда перед тобой список неосвоенных территорий и писателей, на примере которых можно в том числе рассказать и о текущем положении дел на их малой родине, – я решил немного расширить свои задачи и подумал, что было бы неплохо самому узнать, а что же у нас происходит там-то и там на самом деле, не только по части книг, но вообще. Мне вдруг захотелось не просто узнать, как дела у чеченцев или ингушей, у жителей Якутии или Владивостока, а заодно попытаться решить некоторые проблемы, которые на самом деле являются больше даже не проблемами, а придуманными и неоправданными домыслами, которые, мягко говоря, реальному положению дел ну никак не соответствуют.

Первый регион и соответственно писатель, о которых мы с вами узнали, был, конечно, мой родной край, и грех мне было бы начинать с другого, верно? Просто было интересно узнать, а ест ли на моей родине те, кого бы я сам читал с удовольствием. Так бы сделал любой на моем месте, наверное. Оказалось, что есть, и я был поражен тем, что по части литературы все у нас просто отлично и даже высший класс! На моей малой родине и правда есть люди, пишущие интересно, современным, нормальным и понятным языком, а значит, и везде такие писатели совершенно точно есть.

Естественно, что, сдав первую статью и не откладывая дело в долгий ящик, я начал искать следующую территорию и соответственно автора, но все чаще почему-то понимал, что на душе у меня неспокойно. Странно – думал, смотря на мелькающие на экране компьютера названия городов и республик и все чаще непонятно отчего в голове крутилось слово «война», ну, и все, что с ним связано – конечно, тоже. Не знаю почему, не могу объяснить даже ни себе, ни вам, почему же я думал об этом тогда. То ли я не отошел еще до конца от этих надоевших парадов и всего того, чем с утра до вечера заняты все в телевизоре и вокруг почти всю первую половину мая, то ли понимал, что все равно когда-то доберусь до регионов, где не получится обойти темы сложные и не всегда понятные, то ли еще чего…

В общем, наверное, я просто боялся того, что придется однажды в этом всем разбираться, а книги о войне я не очень-то и люблю, если честно. Да и о наших собственных современных войнах я ни черта не знаю и до знакомства с нашим героем знать особо не хотел. Попахивало большой и не очень-то приятной работой, связанной с попытками разобраться в том, в чем никто из нас разбираться не любит. Радовало одно: впереди маячила перспектива знакомства с новой книгой, а от этого я никогда не отказывался и не откажусь на стогнах по дулом револьвера 45-го калибра. Это обязательное условие моей работы и одно из высших наслаждений на Земле.

В общем, подумал еще немного, посомневался, как водится, и все же решил: Чеченская республика и писатель, которого я непременно найду и неважно каким способом – и будут героями моей следующей статьи, то есть вот этой. Скажу сразу: не знаю, как дальше все сложится, но все, что вы здесь прочитаете, писать было легко, плюс по ходу этой работы я сделал столько открытий, что были бы живы Магеллан и Колумб – совершенно точно мне бы долго завидовали, хотя бы ради приличия!

И почему именно Чечня? – спросил я себя, вспоминая знакомых чеченцев, которых оказалось не так чтобы и много. Может, человек двух-трех я знавал лично, – не больше, но все, что я могу сказать о них, – уж точно совершенно обратно тому что думают о них другие мои соотечественники, называющие себя русскими патриотами, которые до того уже превысили все мыслимые «ПДК патриотизма», что, похоже, забыли напрочь или вообще никогда не знали значения этого слова. Будем говорить прямо: чеченцев у нас называют не самыми приятными словами, но это не имеет и не имело ничего общего с теми, кого я знал лично и с кем общался – тоже. Касаемо моих примеров могу сказать вот что. Это были образованные мужики лет примерно 50, а один из них к тому же свободно говорил по-английски к тому же, что самое приятное, все они не стеснялись шутить абсолютно на любые темы и были людьми уверенными. Ни от кого из них, хотите верьте – хотите нет, я ни разу не слышал матерного слова (хотя нет, один из них в этом амплуа был хорош, но делал это в меру), а также не замечал ни от кого из них знакомого каждому запаха легкого перегара. Такие дела, в общем.

В этой вводной части нашей с вами беседы должен сказать прямо: времена такого уж прямо сильного страха или ненависти ко всем кавказцам в целом все же поутихли, но вряд ли это можно назвать выражением «все устаканилось». Но, если честно, то все, что устаканилось, в нашей любимой стране, России, очень часто означает то, к чему мы привыкли. Привыкли, потому что просто привыкли. Как привыкаем ко всему ни черта не делая, что не всегда может означать, что все хорошо. Если ты привык не замечать проблему, то это не значит, что ее нет, это значит другое: ты просто привык ни черта не делать и ждать, пока кто-то сделает или решит что-то за тебя.

Война, происходившая в Чечне, для всех нас была в основном не больше, чем дурацкие по большей части репортажи по ТВ, свидетелями которых являлись почти все взрослые люди страны. Бушевавшая в ту пору первая и затем вторая кампания то ли в 1999, то ли 2006, то ли все началось еще раньше, меня и всех моих знакомых, мягко говоря, не то чтобы нервировали и уже достали, но уж точно все эти прямые включения и потом идиотские обсуждения причин и следствий вконец запутали и начали тогда откровенно надоедать. Надоедать, как и все наши новости, которые почему-то по большей части обо всем плохом. А время показа таких новостей, похоже, выбирают так: они подглядывают за тобой из-за угла и будто только и ждут, когда ты придвинешь мясо и салат и вот уже начинаешь обедать, чтобы, снова увидев оторванную руку или ногу, превратить в итоге содержимое тарелки в содержимое мусорного бака. Не всегда выражение про хлеб и зрелища работает: как можно есть спокойно и вообще жить, когда рядом убивают людей, детей и вообще творят непонятно что, да еще когда это происходит рядом с тобой и поэтому не может тебя не касаться?!

В общем, все это тогда, конечно, нервировало, сильно надоедало, но и вместе с тем заставляло задуматься. Как может человек быть равнодушным к смерти детей, к примеру? Или рыдающих женщин, или слез, застывших на глазах взрослых и сильных мужиков, от чего и страшно и мерзко одновременно, и даже стыдно почему-то, как можно просто смотреть на это и жрать свою порцию супа, как делали все обычно в то время? Я смотрел на таких и думал: вы что, и правда такие придурки и думаете, что тамошний народ сам себе устроил все это от нечего делать, забавы ради?! И вот я ходил и недоумевал (это эвфемизм для более точного в этом случае слова) и будто сам в этом всем был виноват. Да какого черта все это происходит, они же все обычные люди?! – говорил я себе, но не понимал, почему это я себя виню во всем этом?! Но все же это так, раз уж мои знакомые ведут себя так, значит, и меня по праву можно считать частью этой бездушной своры, – заканчивал я собственные размышления, чтобы потом снова разуверить себя во всем этом, и после – заново ходить и удивляться тем же вещам…

Я не помню точно, что именно в те времена говорили и как, но точно знаю, что слово «террорист» звучало на устах почти у всех, включая даже возрастную группу 20–30 лет, в которой я в те времена имел честь находиться. Сегодня таких куда меньше, конечно, но многие из ныне живущих русских людей ассоциируют это же слово, поганое слово, со словом Чечня и вообще со всем Кавказом, несмотря даже на то, что те же телеканалы показывают уже совсем другие картинки, которые больше теперь напоминают город Агробу из мультика «Алладин», в котором хочется оказаться однажды и посмотреть на все эти необычные строения, а главное – на людей, которые там, наверное, проживают…

Все эти мои знакомые чеченцы, о которыхя немного выше вскользь упомянул и которым было в районе 50 лет, все они рассуждали всегда понятно и логично на нормальном русском языке, были людьми культурными, не особо многословными, и во всех них чувствовалась какая-то непонятная внутренняя сила, что, кончено, немного подкупало и ставило в тупик. Ну, и конечно, пугало. И хоть чувства непонятного страха уже почти и не было, но, буду говорить прямо, все, что мне вдолбили в голову посредством СМИ и разговорами об этом народе, все же не может вылететь из головы в одночасье. Хотя мнение мое уже тогда поменялось почти на обратное, и я теперь просто недоумевал, как это все эти знакомые мне взрослые люди, мои родственники и вообще, похоже, все кому не лень, буквально после нескольких выпусков новостей или похожей белиберды рассуждают о любом народе так, будто они жили среди них всю жизнь и вообще – только что вернулись из очередной командировки из этого «страшного края, чуть лучшего, чем ад», который мы то ли захватываем, то ли освобождаем. В общем, иногда мне за своих родных и друзей было стыдно, хотя оправдывать тогда их или уличать – тем более я не имел права. Все ж таки в то время я сам ни черта не знал толком, что там у них и как, а судить по нескольким знакомым кавказцам – все же не всегда правильно и даже опасно. Хотя, если честно, ни черта не опасно и вообще думать о всех хорошо. Не знаю, как работает этот закон, но при таком подходе тебя все чаще окружают просто хорошие люди почему-то…

И вот прошло столько-то времени, я занимаюсь теперь своей любимой работой о которой я тогда и мечтать не мог (я тогда в принципе мечтать не мог), и вот сегодня я ищу писателя и хорошую книгу, чья история прольет, как я надеюсь, свет на все это. И я нашел ее! Нашел одного чеченского автора, книгу которого когда-то вроде даже читал. И в тот же день связался ним и не скрою: он и книга его удивили меня не меньше, чем однажды сделал это Джек Лондон и его «Мартин Иден» – один из тех примеров, когда после прочтения я что-то встал и сделал сразу, а не просто сказал, что книга крутая, история – супер и все такое прочее и я не помню, чем там вообще…

Есть писатели, которые удивляют и меняют, Ибрагимов оказался как раз из таких. А удивил он тем, что я поверил его рассказу под названием «Аврора» и чуть позже понял, что хоть о войне и всем, что с ней связано, я говорить вообще ненавижу, тем не менее, автор рассказал о ней так интересно и настолько правдиво, что в конце я понял, что книга эта не совсем даже о войне, а вообще о человеке и скорее о Борьбе. О Борьбе внутри нас, которая иногда куда страшнее любой войны… Да и вообще, это первоклассная история и о любви и о работе, о коррупции и о нашей стране в целом, которую не все мы, например, 30-летние, знаем хотя бы настолько, чтобы гордиться своей Родиной и не орать на каждом углу, что мы патриоты в конечном итоге, а просто любить свою Землю и тех, кто живет на ней. «Аврора» – это книга сразу и обо всем, написана она так, что не поймет ее лишь тот, кто по каким-то причинам пока еще не умеет читать.

Мы уже почти начали говорить о нашем сегодняшнем герое и герое в его книге, но пока, позвольте, еще буквально пару слов в качестве, так сказать, затянувшегося аперитива. Мне иногда не по себе бывает. Не по себе от себя же и от нас с вами в целом. Не знаю да и не видел, хотя общался со многими, не знаю ни одной народности в мире, про которую мы, русские, хором бы говорили так: «Вот эти молодцы! Надо бы у них подучиться! А гляньте на этих – золото, а не народ, тоже есть чего ухватить!» Знаете, считать себя лучшими по всем направлениям – это дорога в никуда, и пора бы сменить эту порочную тактику и уже даже практику каждого дня по отношению ко всем, «кто не мы», и пора уже не стесняться менять свои дурацкие и отжившие свое уже очень давно мнения и убеждения, а начинать думать и учиться у тех, кто за это время просто стал лучше нас в тех сферах деятельности и культуры, в которых мы кроме обсуждения былых заслуг за последние лет 100 вообще ничем особо не выделяемся. А культура наша великая, как и любая культура – начинается с общения и отношения между людьми, начиная с лестничной клетки и заканчивая на улицах, в парках и на любых массовых мероприятиях. Кроме войны, разумеется, которая просто невозможна там, где люди живут дружно и пытаются узнать друг о друге побольше, а не придумывать столько же про других.

В чем-то мы были великие, и это и правда так, в чем-то не очень, и даже есть много сфер, где мы вообще были полными нулями, если не сказать больше. Но спорить не будет никто, наверное, если взять за аксиому тот факт, что если мы с вами будем сидеть на печи и рассказывать, какие мы крутые изобретатели и гостеприимный народ, или рассказы про наши высоты по всем направлениям и видам искусства, то совсем скоро это может плохо закончиться. Мы даже себя внутри страны ни черта друг о друге не знаем и, похоже, не очень-то сильно стремимся узнать. Вот как раз это и делает нас бескультурными и слабыми, что всегда заканчивается войной, в которой никогда не выиграть, потому что никто еще не выигрывал войн и сражений там, где люди допускали это больше нескольких раз. Привычка не знать и не хотеть ничего знать превращается в привычку воевать или готовиться к сражениям, которые незнающие люди придумывают себе в качестве развлечения. Похоже на шутку, верно? Однако это давно уже не шутки, и по мне, так лучше жить без войн и парадов, намного лучше!

Мне, как и вам, многое в себе приходится менять, и не так-то легко принимать любые решения в этом направлении. Всем ведь известно, что куда проще их вообще не принимать, находясь даже в моем не таком уж и опасном пока еще возрасте. Мне 31 год и многие иногда говорят, что я слишком часто говорю то, о чем лучше помалкивать. Обычно я отвечаю что-то вроде – «Да ну?! Какого черта я должен молчать, зная, что все, о чем я говорю – это правда, и она делает всем лучше!» Да и вообще, о чем мне тогда вообще говорить, если все это меня волнует каждый день, и вы же читаете сейчас этот текст, значит, и вас тоже. Частенько я, получая письма, в которых многие разные и незнакомые мне люди соглашаются и думают ровно так же. Просто делаю свою любимую работу, и каждая статья для меня – это не повод дожидаться того светлого денька, когда, возможно, я получу за все это какую-нибудь очередную премию или грант, хоть это, конечно, очень важно и было бы здорово, но это уж точно не то, ради чего я тратил годы на то, чтобы заниматься публицистикой и писательством, ради чего-то, кроме этой возможности говорить на темы со стольким количеством людей. И уж если мне не оторвали язык, и руки мои могут нажимать еще кнопки клавиатуры, и сейчас я рассказываю о чеченском писателе с искренним восторгом, и книга его и правда – класс, так чего ж мне переживать теперь, когда моей задачей сейчас является одно простое правило: рассказать вам то, что я знаю, а чего не знаю – спросить. Довольно тонкий намек, верно? Для тех, кто не понял, говорю прямо – вы пишите мне смело, быть может, я не всегда прав, ладно?