Текст книги "Книга Сказок"

Ева Ермакова
Солнечный кот

Однажды у кошки родился котёнок. Он был не похож на своих старших братьев – все они были серыми, чёрными, белыми, в полоску или в пятнышках, а шкурка у этого малыша была ровного рыжего цвета. Котёнок был похож на маленький апельсин, только с хвостом и усами. А ещё он не любил, как его старшие братишки, играть в догонялки и охотиться за забытыми хозяйкой карандашами. Чаще всего он лежал на окне и как будто о чём-то мечтал, только никому не рассказывал, о чём.

– Какой скучный котёнок, – говорили его братья, – он совсем не умеет веселиться и играть. Мы не хотим с ним дружить.

– Какой ленивый котёнок, – хмурилась мама-кошка, – он совсем не хочет учиться охотиться. Так он никогда не поймает ни одной мыши.

А котёнок всё лежал на подоконнике и не обращал на них внимания. Он и сам не знал, почему здесь лежит, но ему казалось, что он ждёт чего-то, что скоро появится или произойдёт.

– Ну и что ты здесь всё лежишь? – наконец не вытерпела мама-кошка.

– Я не знаю, – честно ответил котёнок. – Мне просто очень хочется быть именно здесь.

– Какой ты глупый котёнок, – проворчала кошка, – если не научишься охотиться, никогда не вырастешь в настоящего кота.

Но котёнок не слышал, что говорила взрослая кошка, он лежал и мечтал о том, чего никогда не знал.

Так прошло немного времени. Котёнок родился зимой, когда небо было затянуто большими серыми тучами, а сейчас наступила весна, и солнце заглянуло в окно.

– Ой, что это такое? – удивился рыжий котёнок.

– Это солнышко, – отвечала ему мама-кошка. – Теперь иди поиграй со своими братьями на улице, там так тепло.

– Нет, я лучше снова останусь здесь, чтобы солнышко светило на меня, – сказал котёнок.

– Какой же ты всё-таки глупый и ленивый! – рассердилась кошка. – Не выйдет из тебя путного кота!

– Глупый, глупый, непутёвый! – рассмеялись братья-котята и выбежали во двор.

Но котёнок не слушал их. Он был рад: теперь он знал, чего ждал всё это время. И был ещё больше рад, что дождался. Он был рад тёплому, ласковому, доброму солнышку и его мягким лучикам, которые гладили его по рыжей шёрстке. И котёнок так и продолжал лежать на своём окошке.

Шло время, и мама-кошка стала замечать, что, несмотря на то, что рыжий котёнок не играл с другими котятами, не охотился на мышей и подолгу не подходил к блюдцу с молоком, оставленным хозяйкой, он всё равно рос, и рос даже быстрее, чем положено порядочному коту. Вот он поравнялся со своими братьями, вот он обогнал их, а вот уже через несколько дней он стал больше самой кошки и занимал собой уже весь подоконник!

– Как ты так быстро растёшь? – ахнула старая кошка. – Ты же почти ничего не ешь!

– А меня солнышко кормит, – отвечал рыжий котёнок, – греет и кормит, кормит и греет. У него ведь такие добрые и вкусные лучики!

Братья-котята, услышав это, рассмеялись и убежали на улицу, а мама-кошка молча покачала головой, не сказав в этот раз, что он глупый котёнок.

А на следующий день котёнок стал совсем большим, больше апельсина, больше дыни или тыквы, больше своего же окна, и створки не выдержали. Они распахнулись, и котёнок вывалился наружу! Но не упал – он был таким лёгким, что озорной ветерок подхватил его и понёс к белоснежным облакам.

– Куда ты? – вскричала мама-кошка. – Вернись, мой непутёвый котёнок! – И его братья-котята бежали за ним вслед.

Но рыжий котёнок летел и летел навстречу своему любимому солнышку. Теперь он был не таким рыжим, как раньше, а скорее золотистым. Теперь он мог играть и летать со своими друзьями-лучиками, заглядывать в другие окна и гладить и греть других котиков, которые тоже, как и он, любили солнышко. Он грел и своих братьев, серых, белых, чёрных, в полоску и в пятнышках, и свою старую маму-кошку, которая не переставала качать головой:

– Каким же ты всё-таки вырос удивительным котом…

Наталья Кулыгина
Неуклюжая бегемоточка

Далеко-далеко, в большой-пребольшой и грязной-прегрязной луже, жила была маленькая бегемоточка. На самом деле она ничем не отличалась от своих братиков и сестричек. И даже от больших бегемотов, которые точно так же бултыхались в коричневой, как шоколад, густой грязи.

Ночью маленькие бегемотики вместе со своими дядями и тётями, дедушками и бабушками, мамами и папами отправлялись на прогулку. Они топотали своими коротенькими ножками, и маленькая бегемоточка вместе с ними. Но в отличие от братиков и сестричек, кузенов и кузин и даже больших бегемотов, она чувствовала себя ужасно неуклюжей.

Чем больше бегемоточка об этом думала, тем больше убеждалась, что создана для чего-то большего, чем просто топотать при лунном свете, а днем бултыхаться в густой влажной грязи, фыркая и шевеля маленькими кругленькими ушками.

И вот, вышагивая вслед за мамой, она думала: что же ей предпринять? От усердия она даже начала вертеть круглой попкой и дрыгать маленьким хвостиком, совершенно забыв о том, что бегемотам полагается топотать. Неудивительно, что тетушка, шедшая рядом, не услышала её и нечаянно пихнула попой, устремившись в заросли сочной травы.

После такого не всякое дерево устоит, не говоря о маленькой неуклюжей бегемоточке. Обиженно пискнув, она покатилась по земле, дрыгая в воздухе коротенькими ножками. Когда небо и луна на нём перестали крутиться вокруг неё, малышка шмыгнула носом и пошевелила ушками, проверяя, на месте ли они. Ещё некоторое время ушло на то, чтобы пересчитать свои ножки – это может оказаться очень трудной задачей, когда не умеешь считать до четырёх.

Ни ушки, ни ножки, ни даже хвостик никуда не убежали, зато другие бегемоты так далеко забрались в заросли сочной травы, что их топота и чавканья уже не было слышно. Стоило на миг замечтаться, и случилось страшное – она потерялась! А всем известно, что примерные бегемотики не теряются.

Малышка всегда вела себя хорошо и потому даже не знала, что за это бывает.

Пока что ночь была точно такой же, как минуту назад, когда она ещё не успела потеряться, и малышка рассудила, что бояться ей рано. Оглядевшись, она потопала в ту сторону, откуда, как ей казалось, она прикатилась сюда.

– И где это – здесь? – вслух подумала она, рассматривая берег грязной-прегрязной лужи.

Впереди неё, как впрочем и позади, медленно таяла в темноте трава. Луна как всегда снисходительно глядела с неба, а ветер шептал о чём-то в маленькие круглые бегемоточкины ушки. Бегемоточка знала, что ей не полагается его слушать, но дяди и тёти никогда не запрещали к нему принюхиваться.

Ветерок послушно пощекотал ей нос, заставив звучно чихнуть, как будто она только что вынырнула из густой грязи, в которую окунулась целиком. Ветерок принёс запах воды, как бывает перед дождём. Бегемоточка посмотрела на небо, но не нашла там ни одной тучки, только пухленькая небесная овечка заигралась с луной. Хотя обычно они тоже побаивались отделяться от отары.

И всё-таки откуда-то пахнуло свежестью и влагой. Ища источник запаха, малышка потопала прямиком к колючим-колючим кустам, через которые её дяди и тёти никогда не ходили. Но дяди и тёти были большими бегемотами, а она была маленькой и могла преспокойно пройти прямо под колючками на другую сторону, ни разу не пригнувшись.

Мама говорила, что там за колючими кустами ничего нет, но когда бегемоточка споткнулась и кувырком выкатилась из-под шипастого навеса, это самое ничего хорошенько щёлкнуло её по носу её же хвостиком. Перекатившись на бок, неуклюжая малышка увидела точно такой же берег, как и с той стороны. Разве что грязь в большой-пребольшой и грязной-прегрязной луже была ну совсем уж непролазной.

Не желая нечаянно увязнуть, бегемоточка отошла подальше от края и потопала вдоль берега. Лужа оказалась не только большой-пребольшой, но и длинной-предлинной. Бегемоточка топала и топала, а она всё не кончалась и не кончалась. Но вскоре после того как малышка попрощалась с луной, она увидела впереди большое, почти что с папу (а папа бегемоточки был большим-пребольшим бегемотом) поваленное бревно. Из-под него тонкой струйкой текла вода, но ручеёк почти сразу терялся в грязи. А за этим бревном…

За этим бревном была она – синяя-синяя широкая-широкая река. Бегемоточка никогда такого не видела, поэтому она подошла поближе, а потом ещё поближе, к самой воде и, конечно же, свалилась вниз. Она ведь была такой неуклюжей!

Но вместо того, чтобы забарахтаться, подняв тучу брызг она… нырнула. Это было нечто совершенно новое, не то что утопать в густой грязи. Под водой был скрыт целый новый мир, который ей так захотелось хорошенько рассмотреть! И тогда бегемоточка… поплыла. Она сама не знала, что так хорошо умеет плавать! Даже рыбы почтительно расступались перед ней и провожали завистливыми взглядами – до того грациозно она выглядела в этот момент.

– Вот оно! – ликующе воскликнула бегемоточка, но вместо звука получилась стайка пузырей. – Вот что я умею лучше всех на свете!

Конечно, после этого бегемоточке понадобилось вынырнуть на поверхность. Она фыркнула, тряхнула ушками и, поморгав, отчаянно заработала ножками, потому что коварное течение несло её прямо к бревну, о которое она пребольно ударилась попой. Кора от удара треснула – ствол в этом месте как назло был пустотелым.

Не на шутку перепугавшаяся бегемоточка попыталась вскарабкаться на него сверху, но надежная с виду опора ломалась и трескалась под её неуклюжими ножками. Малышка и пискнуть не успела, когда в образовавшийся пролом хлынула вода, мигом подхватившая и её, и переломившееся пополам бревно.

Бурный поток мигом унёс бегемоточку за колючие кусты, и если бы не тётушка, невольно ставшая причиной этого маленького приключения… Точнее, если бы не её непомерная попа – малышку унесло бы далеко-далеко. К счастью, столкнувшись, обе бегемотихи остались на месте, вот только на каком месте? Их большую-пребольшую, грязную-прегрязную лужу было не узнать. Побуревшая от грязи вода постепенно становилась такой же синей-синей, как в той большой прекрасной реке, и так же неспешно текла там, где недавно чавкала грязь. А ещё…

– Что это с вами со всеми? – удивилась маленькая неуклюжая бегемоточка и проплыла вокруг тётушки, с которой бурный поток смыл всю грязь.

Тётушка оказалась нежно-лиловой, а папа – зелёным в серых яблоках, братики хвастались друг перед другом разноцветными полосками, которых раньше просто не было видно под толстым-толстым слоем грязи. Изящно перекувыркнувшись в воде, бегемоточка завиляла маленьким белым хвостиком: «Смотри, тётушка! Я теперь белая-белая, почти как небесная овечка!»

Ита Куралесина
Маленький Страх

Ночью под кроватью завёлся Страх. Страх глядел из пыльной темноты круглыми жёлто-зелёными глазищами и, кажется, боялся сам. Но Девочке всё равно было страшно – это же Страх, как может быть иначе. Папа и Мама, разбуженные в четвёртом часу утра, честно посмотрели по очереди под кровать. И, несмотря на отчаянную зевоту, оба старательно пытались разглядеть, есть там кто или нет. Не то чтобы они и в самом деле думали, что там кто-то есть, просто Девочка очень просила проверить каждый уголок. Они сказали, что никого не нашли, уложили дочь обратно под тёплое одеяло, поцеловали ещё по разу и ушли к себе. А Страх – не ушёл.

Как только за Папой и Мамой закрылась дверь, Девочка немедленно сползла с постели и заглянула под неё. Два ярких глаза никуда не делись. Теперь ей стало понятно, что Страх, наверное, просто не хочет показываться взрослым. Это ведь её Страх. Личный.

Девочке внезапно стало больше любопытно, чем страшно – у неё ведь раньше не было ничего своего, только подарки от родителей. А тут вдруг что-то совершенно своё. Пусть даже и Страх. Некоторое время они со Страхом просто смотрели друг на друга. Девочка молчала, потому что не знала, что сказать (это ведь был её первый Страх!). Страх молчал… ну, может быть, он вовсе не умел говорить. А может быть, тоже не знал, о чём говорить с маленькими Девочками. Может, он раньше не пугал Девочек, и ему тоже было немного боязно.

– Привет, – наконец нашлась Девочка. Мама объясняла ей, что если хочешь с кем-то познакомиться, начни с этого простого шага, а дальше слова сами найдутся.

Под кроватью застенчиво заморгало. Страху стало немножко не по себе – его не предупреждали, что пугаемые будут здороваться. Но Страх был хорошо воспитан (как и Девочка), а потому он застенчиво помолчал и, наконец, ответил:

– Привет.

И замолчал.

– Ты кто? – немедленно спросила Девочка. Она, в общем-то, ни капельки не удивилась, что существо из-под кровати – говорящее. Она ведь с ним поздоровалась, а промолчать – невежливо. А допустить, что её личный Страх невоспитан, она не могла. Это ведь её Страх!

Страх задумался на минутку, но потом ответил просто:

– Я Страх, – и зачем-то добавил: – Твой.

Девочка серьёзно задумалась, а потом честно призналась:

– Кажется, я тебя не очень боюсь.

Теперь настала очередь Страха призадуматься, вспоминая все инструкции, которые ему давали старшие и опытные Страхи. Но к несчастью, инструкций было так много, что маленький Страх совсем в них запутался.

– Я, честно говоря, не знаю, как должно быть, – тихо и неуверенно сказал он Девочке. – Я ещё никого не пугал.

– Правда? – обрадовалась девочка. – Я тоже никого никогда не боялась раньше! Давай бояться вместе!

– Давай! – обрадовался Страх. От того, что ему больше не надо в одиночку соображать, что делать, сидя в жутковатой пыльной темноте под кроватью, он так воодушевился, что отважно выполз на середину комнаты, к Девочке. Страх оказался очень пушистым, глазастым – и совсем не страшным. Оказалось, что вместе бояться темноты и чудищ куда интереснее, и иногда можно даже пугать друг друга, чтобы было веселее. Так началась долгая дружба Девочки и её Страха.

* * *

Страх оказался очень полезным другом. По ночам, пока Девочка спала, он сидел у её постели и отгонял Ночных Кошмаров – странных скользких существ, которые не хотели знакомиться и боялись встретиться с Девочкой лицом к лицу, нападая во сне. Благородный Страх презирал их за это и старательно гнал прочь. Ей нужно было хорошо спать. Но у Девочки и Страха было много приключений. Как-то раз Страх отогнал жуткую старуху-Грозу, которая стучала палкой в стекло и завывала. Девочка, обняв пушистый тёплый бок Страха, с любопытством сидела на окне и водила пальцем по сбегающим по стеклу каплям дождя. С таким другом никакая Гроза не была страшна.

Но Девочка росла, и росли её маленькие беды. Теперь уже Мама и Папа не могли приглядывать за ней круглыми днями, и эта обязанность целиком легла на Страх. Подбодрить перед страшной контрольной, шепнуть на ушко ехидный ответ школьным задавакам, пробежать стометровку быстрее всех – везде с ней был верный Страх, радующийся маленьким победам Девочки как своим. А однажды он даже спас ей жизнь. Во всяком случае, так говорила Девочка. Страх же смущался и начинал отнекиваться.

Дело было так. Девочка шла себе из школы, радовалась тёплому осеннему деньку. Занятия начались совсем недавно, и весёлое летнее настроение ещё не покинуло воздух городка. И вдруг откуда-то с пустыря прибежала стая собак. Псы были не из местных – злые и жуткие, они бросались на всех, кого видели, просто ради забавы. Маленькая Девочка была для них просто лакомым кусочком. Увидев бегущую к ней во весь опор свору, Девочка замерла на месте, испуганно дыша, но тут вперёд выскочил Страх – большой и сильный пёс чёрного цвета с яркими зелёно-жёлтыми глазами. С глухим рычанием он бросился на врага, и Девочка, боясь уже не за себя, а за друга, подобрала палку и побежала вслед, отважно отмахиваясь от собак.

Взрослые потом говорили, что это было очень смело – разогнать в одиночку такую опасную стаю. Но Девочка-то знала, что была не одна.

Шли годы. Менялась Девочка, становясь красивой, высокой и стройной Девушкой, менялся и её Страх. Не менялась только их дружба. Это он вёл её за руку на первое свидание в её жизни, расцвечивая очаровательным румянцем нежные щёчки, и он же прогонял прочь наглецов. Но так вышло, что Девушка, увлечённая новыми заботами – учеба, работа, дела, – всё чаще по рассеянности забывала поговорить со своим старым другом или хотя бы посмотреть на него. А когда вспомнила о нём, перебирая детские фотографии, и оглянулась вокруг, Страха нигде не было. Девушка была очень смелой и больше не знала Страха.

* * *

– Мама, мама! – раздался испуганный детский крик из комнаты малышки. Девушка – а теперь красивая сильная Женщина – поспешила к дочке.

– Мама, под моей кроваткой кто-то сидит!

Поцеловав испуганную Девочку, Мама наклонилась, чтобы заглянуть под кровать. Из пыльной темноты на неё смотрели два круглых глаза то ли зелёного, то ли жёлтого цвета. Похожи на кошачьи – только вот кошки дома не было.

«Привет», – безмолвно улыбнулась Мама, выпрямилась, погладила Девочку по голове и, конечно, сказала, как говорят все родители:

– Там никого нет, солнышко, можешь спокойно спать.

В конце концов, каждый сам должен узнать свой Страх.

Милада Леонова
Белый горностай

Историю эту ещё моей бабке её бабка рассказывала. Знаете лес за озером, на холме? Где на склоне руины старого поместья? Сейчас-то времена тихие, а прежде шла про тот лес дурная слава. Люди там частенько без вести пропадали. Пойдёт человек по грибы ли, на охоту – и оп! – поминай, как звали. Расскажу я вам сейчас, с чего всё началось давным-давно.

Аккурат под тем холмом лежали когда-то пространные барские угодья. Повыше, на склоне, стояла богатая усадьба, пониже, у самого подножия, раскинулась деревенька. Жил там люд, как водится, простой, рабочий, мастеровой, и среди них – видный мастер-краснодеревщик с женой да дочкой. Мастер этот на всю округу славился, не только с барского двора, а аж из самой столицы ему, бывало, заказывали – то стол резной, дубовый, то сервант с вензелями, а то просто какую красивую диковину. Знамо дело, с такими руками золотыми завсегда дело найдётся, и жилось при этаком кормильце жене его с дочкой как у Христа за пазухой.

Дочка, к слову, была дивная красавица. Во всём уезде вторую такую попробуй сыщи! Добрая к тому ж да веселая, день-деньской порхает тут и там, ровно птичка-невеличка, семье на радость, соседям на зависть. Аленькой её звали. Ещё в пору не вошла, как женихи к дому потянулись со всей округи, давай пороги обивать, под окнами крутиться – лишь бы поглазеть на девицу-красавицу. Только ей всё это было без надобности. Больше любила она бродить вдоль озера, да по лесу на холме гулять, грибы-ягоды собирать. Наденет платье попроще, повяжет платок повыше – и пошла.

Вот раз собралась она за опятами. Ходит по лесу, бродит, высматривает, значит, где грибная семейка на пеньке приютилась. Набрела вот так на одну, присела и стала себе корзинку набирать, улыбается, песенку тихонько напевает. Только вдруг, откуда ни возьмись, слышит в лесу голоса, совсем близко, лай, смех, крики да тявканье жалобное. Притаилась Аленька, оставила корзинку да тихонько из кустов выглянула на прогалинку. Видит – стоят мальчишки кучей, силки да ружья при них и пара собак борзых. Откуда такие взялись? Присмотрелась – да ведь это барский сын с усадьбы со своими мальчишками дворовыми! Частенько они в том лесу охотились. Только что ж они такое делают, злодеи: поймали лисицу и мучают, живьем шкуру снимают! Лисица в руках бьётся, кусается, только им дела нет, ещё пуще измываются над бедной животиной. Не стерпела Аленька, поднялась из кустов и кричит:

– Что ж вы творите, изверги! Отпустите али убейте сразу, но не мучайте!

Обернулись мальчишки на голос – кто ж такой им тут указывать-то вздумал! – и видят девчонку в платьишке залатанном, в платке простом. Вот дела: девка амбарная, но глянь какая смелая! Бросили свою забаву мучители, к Аленьке направились. Вышел барский сын вперёд, нос задрал, брови сдвинул, спрашивает с важным видом:

– А ты кто такая, чтоб мне, барину, указывать?

– Аленька меня зовут! И я тебя не боюсь нисколько!

– Аленька-Аленька, не больша – не маленька! А ну-ка, паря, гони её!

Тотчас сорвались с места собаки, вслед за ними всей гурьбой бросились мальчишки. Спохватилась Аленька, кинулась бежать от них со всех ног, благо, лес она как свои пять пальцев знала. Но уйдёшь ли от такой погони? Парни сильные, ловкие, с ними гончие быстрые, охотой закалённые, как ни старается Аленька, не оторваться ей, настигают, вот-вот нагонят. Подвернула ногу на бегу да свалилась в какую-то канаву. Всё, думает, вот и смерть моя пришла. И вдруг – что за чудо! – аккурат перед собой видит на пеньке зверюшку пушистую, горностая белого, как первый снег. Подивиться ещё успела: лето на дворе, июль месяц, а он белёхонек! А горностай ей и говорит человечьим голосом:

– Куда спешишь, девица?

Смекнула тут Аленька, что перед ней не зверь простой, а дух лесной, и взмолилась:

– Горностаюшка, миленький, спрячь меня, схорони от погони, заклинаю!

– Что ж, будь по-твоему! – отозвался зверёк, взмахнул хвостом пушистым да и пропал. Тотчас с лаем, с гиком, с посвистом пронеслась погоня прямо у Аленьки над головой, над канавой, где притаилась девочка, и никто её не нашёл, не приметил, ровно не было. Выждала она немного, потом встала, отряхнулась, да и пошла себе восвояси, добралась домой без приключений.

* * *

Долго ли, коротко ли – подросла Аленька, стала девушка на выданье, всем на загляденье. Только о ту пору приключилась в её доме большая беда: тяжело заболела мать да вскоре и преставилась. Безутешно горевал отец: и дом постыл, и работа не к душе. За что ни возьмётся, все из рук валится. Любимое ремесло поперёк горла стало. Да и хозяйство большое, за ним глаз да глаз нужен, без женской руки никак. Прежде жена управлялась, а теперь кому? На дочку же не свалишь.

Тут и присоветовали люди добрые поскорее сызнова жениться. Сказано – сделано, сошёлся мастер с вдовушкой одной, у которой от первого мужа тоже дочка осталась, Аленьки помладше. Новая жена оказалась баба властная да сметливая, мигом к рукам прибрала всё хозяйство. Быстро навела везде свои порядки: муж ей слова поперёк сказать не решался, да и Аленьку в оборот взяла: день-деньской понукает почем зря и нагружает самой разной работой. А до Аленькиных забот никому дела нет, осталась девушка наедине со своим горем.

* * *

От зари до зари трудится Аленька, отдыха не знает. Чуть свет забрезжит – подымет мачеха падчерицу и гонит завтрак варить, коров доить, в горнице прибрать, в саду-огороде тоже работы непочатый край. Ни минуты покоя нет девушке, только присядет – а мачеха уже тут как тут с новым заданием.

Вот как-то раз посылает она падчерицу на гору высокую, на речку быструю – бельё постирать. Тяжёлую корзину нагрузила, поднять её Аленьке едва по силам. Еле добралась девушка до реки, корзину поставила, разложила бельё на помосте и давай вальком околачивать. Била-выбивала до седьмого поту, аж в глазах помутилось. А солнце с неба палит, от земли жар валит, манят-дурманят к себе холодная вода да тенистый лес. Дай, думает Аленька, передохну, дух переведу, окунусь в речку, посижу в тенёчке. Аккурат за помостом, у извива речушки, у леса на опушке заводь блестит чистая, что твоя слеза. Разделась Аленька, забралась в воду и давай плескаться, плавать, ровно быстрая рыбка. Всласть наплавалась, накупалась, вылезла, обсохла на солнышке, тут видит – на опушке в траве земляника краснеет, сладкий аромат над землёй так и льётся. Вот удача, думает Аленька, наберу сейчас в котомку, дома отца угощу да сестрицу с мачехой, чай, сменит она гнев на милость, не будет меня бранить. Взялась ягоду рвать, одну в рот кладёт, две про запас оставляет. А солнышко золотое, око господне, над лесом дремучим ярым огнём горит, облака плывут за край ладьями белокрылыми, в звонкой вышине птицы поют на все лады, в душистых травах пчелы гудят – труженицы неутомимые, и так-то хорошо, так привольно – забыла Аленька про работу, про дом родной, про всё на свете. Опомнилась – солнце уж к закату поползло. Бросилась девушка на ручей со всех ног, да вот беда: шла кобыла на водопой, корзину перевернула, бельё река унесла, по запрудам да затонам теперь портки да рубахи собирай-лови. Огорчилась Аленька, закручинилась, не знает, как теперь быть, как суровой мачехе на глаза показаться. Хоть вовсе домой не приходи. Подобрала она котомку да побрела, понурая, куда глаза глядят.

А ноги сами в лес ведут, по вольным травам да по мхам сырым. Забрела Аленька в чащу, к белой берёзоньке спиной прислонилась, голову повесила, слёзы роняет.

И вдруг бежит ей навстречу тот же горностай, что когда-то от мальчишек спас. Сверкают чёрные глазки-бусинки, шкурка так серебром и искрится.

– Здравствуй, красавица, куда путь держишь, о чём слёзы льёшь?

– Как мне слёз не лить, горностаюшка? Послала меня мачеха бельё стирать, да шла мимо кобыла, корзину столкнула в воду, подхватила речка быстрая, унесла волна высокая всю мою работу, ищи-свищи по запрудам, по затонам! А как мне теперь на глаза мачехе показаться? Верно, лучше и вовсе домой не приходить, в глухой глуши без вести сгинуть.

– Ох, девица-красавица, – говорит горностай, – погоди слёзы лить! Горю твоему легко помочь. Ступай себе на ручей и ни о чём не тревожься.

Послушалась Аленька, вернулась к ручью. Глядь – вот она, корзина её, стоит на помосте, как ни в чем не бывало. А в корзине – вот чудеса! – всё бельё пропавшее, выстирано, вычищено, ровно уложено. Обрадовалась Аленька, хотела отблагодарить своего помощника, слово доброе сказать – да где там! Исчез уж, как не бывало.

С закатом девушка домой вернулась, отдаёт корзину мачехе. Та работу забрала, слова доброго не сказала. Отправилась Аленька спать-почивать, а мачеха начала бельё разбирать, да чует: какой-то дурной от корзины дух-то идёт! Разворошила рубахи – а на дне тина болотная да рыбьи кишки.

* * *

На другой день посылает мачеха Аленьку на весь день овец пасти, а чтоб девушка и там не сидела сложа руки, даёт в дорогу пряжи пять мотков и велит за день из них связать пять пар носков. Сунула девушке в руки вчерашнюю лепёшку, чёрствого сыра ломоть да с тем и выставила за порог. Делать нечего, сложила Аленька пряжу в котомку, взяла посох пастуший и погнала овец в гору.

Весь день без устали трудится девушка, вяжет-вяжет, все пальцы в кровь исколола. А с неба солнце палит, от земли жар валит, кружат над полем птицы, в вольных травах звенят кузнецы. Истомилась Аленька, извелась, вот и сморил её крепкий сон. Проснулась уже на закате – глядь, а овцы все и разбрелись кто куда. Ай, несчастье! Побрела девушка овец искать, да где там! Уже и след простыл. Как теперь домой идти, как мачехе на глаза показаться? Закручинилась несчастная, пошла, куда глаза глядят, сама не заметила, как в лес забрела, села на пенёк и горько заплакала.

Вдруг, откуда ни возьмись, опять белый горностай бежит, ровно над землей летит. Хвост белым инеем пушится, шкурка серебром горит.

– Здравствуй, девица-красавица, – спрашивает, – о чём горюешь?

– Как не горевать мне, горностаюшка? Не уследила я, растеряла овец, теперь хоть вовсе домой не приходи – мачеха меня убьёт.

Выслушал зверёк Аленьку, глазками сверкнул, снежным хвостом обмахнулся и говорит:

– Не плачь, девица, слёзы горькие не лей, горю твоему легко помочь!

Тотчас завыло-закрутило по верхам, по ветвям, закачались древесные кроны. Аленька глядь – а вот они и овцы, прямо к ней бегут. Пересчитала – все тут, до последней. Поднимает котомку, а там пять пар носков, один к одному лежат. Глазам своим девушка не верит, смеётся от счастья. На радостях подхватила она горностая на руки да поцеловала в белую мордочку, в чёрный нос. Зверек голову поднял, спинку выгнул, смотрит на девушку пристально, чёрные глазки блестят, как ягодки. Аленька улыбнулась, его по шёрстке погладила, потом посадила на пенёк, посох пастуший подняла и погнала овец вон из лесу. У выхода на опушку оглянулась было – не мелькнёт ли ещё в сумерках лесных белый хвост пушистый – да где там! Горностая уж и след простыл.

Дома мачеха встретила падчерицу с бранью – где, мол, до ночи бродила? А Аленька слова обидные мимо ушей пропускает, знай дело своё делает: овец в сарай загнала, мачехе котомку с носками готовыми отдаёт. Та работу забрала, слова доброго не сказала. Отправилась Аленька спать-почивать, а мачеха как начала носки вязаные доставать, так и об пол швырнула: шерсть так молью изъедена, что в пыль рассыпается. И пыли этой – полная котомка, ни единого целого носочка нет.

* * *

Долго ль, коротко ль – подросла мачехина дочка, пришло время ей жениха подыскивать. Мачеха хлопочет, видных парней высматривает. Только попусту всё – не возьмут ведь младшую прежде старшей. Надобно сперва Аленьку со двора свести, а ей до парней как не было дела, так и нет. Всё бы по лесам гулять, песни распевать, одним словом, как была ветер в поле, так и осталась.

Тут, однако, жених сам сыскался, да не абы какой, а всем на зависть. Заявляется к мастеру, отцу-то Аленькиному, с запросом сам барский сын. Сказывает: заказал барин зеркало дорогое аж из самого Китая. Теперь надобно такую фигурную оправу изготовить, чтоб на ней всякой твари было, птиц да зверей, которые в наших лесах водятся. Зеркало это барин в кабинете у себя повесит, а как сын его женится, ему оно по наследству достанется.

Покуда судят да рядят мужчины, что да как лучше сделать, Аленька у стола прислуживает, мёду подносит отцу да гостю дорогому. Присмотрелась – батюшки-матушки, да ведь это тот самый злодей, что тогда лисицу мучил, а потом погнал Аленьку диким зверем через тёмный лес, навстречу верной гибели. Побледнела девушка, отвела глаза, слова не может молвить, да барский сын уж тоже её заприметил, ухмыляется хитро, рыжий ус крутит…

На другой день посватался.

Тотчас закипели в доме краснодеревщика приготовления к свадьбе. Мачеха ни минуты на месте не сидит, всем заправляет. Отец тоже бодрый, радостный: слыханное ли дело, молодой барин на незнатной женится! Лучшей судьбы для дочки и представить нельзя. Только Аленька мрачнее тучи ходит, горько ей и боязно. Улучила минутку да сбежала от родных в тёмный лес, где всегда находила успокоение.

Только в этот раз не удалось ей мачеху перехитрить. Приметила та, когда Аленька за ворота подалась, да наказывает своей дочке проследить за ней тихонько, выяснить, зачем та раз от разу в лес сбегает, где целыми днями пропадает.

А Аленька идёт и ничего вокруг себя не видит, невдомёк ей, что за ней по следу мачехина дочка крадётся. Пришла девушка в лес, села в чаще под деревом, горькую думу думает, слёзы утирает. Тут, откуда ни возьмись, опять горностай объявился. Сел перед Аленькой, снежным хвостом обмахнулся и человечьим голосом спрашивает: