Текст книги "Скайрим. Таинства"

«Что было дальше?» – заныл Вонгулдак.

«Сначала скажите мне, кто же такой был Фейфолкен, а потом я продолжу рассказ».

«Вы сказали, что он был даэдра, – сказал Таксим. – И это должно иметь отношение к искусству. Может быть он был приближенным Азуры?»

«Возможно, писец просто вообразил все это, – сказал Вонгулдак. – Может быть, Фейфолкен был прислужником Шеогората, и он обезумел. А может быть то, что написано этим пером, сводило с ума всех, кто это читал, например всю паству храма Аури-Эля».

«Хермеус Мора даэдра знаний… а Хирсин даэдра дикой… а даэдра мщения Боэтия, – размышлял Таксим. Потом он улыбнулся. – Фейфолкен – слуга Клавикуса Вайла, верно?»

«Очень хорошо, – сказал великий маг. – Как ты догадался?»

«Это его стиль, – ответил Таксим. – Прикидываться, что сила пера ему не нужна, когда она у него есть. Что было дальше?»

«Я поведаю вам», – сказал великий маг и продолжил свою историю.

Книга третья

Торбад наконец-то осознал, в чем сила пера, – сказал великий маг, продолжая свое повествование. – Зачарованное даэдра Фейфолкеном, прислужником Клавикуса Вайла, оно принесло ему богатство и славу в качестве писца еженедельного бюллетеня храма Аури-Эля. Но он понимал, что художником является перо, а он лишь свидетель его магии. Он был вне себя от ярости и ревности. С рыданием, он разломал перо пополам.

Потом он допил свой мед. Когда он повернулся, перо снова было целым.

У него было только зачарованное перо, так что он обмакнул палец в чернильницу и написал Горгосу записку большими неуклюжими буквами. Когда Горгос вернулся с новой кипой поздравительных писем из Храма, прославляющих его последний бюллетень, он передал записку и перо посыльному. Записка гласила: «Отнеси перо назад в Гильдию магов и продай его. Купи мне другое, не зачарованное перо».

Горгос ничего не понял, но сделал, как ему было сказано. Он вернулся через несколько часов.

«Они ничего за него не дали, – сказал Горгос. – Они сказали, что оно вовсе не зачаровано. Тут я им сказал: „Что это вы говорите, вы же сами его зачаровали камнем с душой Фейфолкена“, а они отвечают: „Ну а теперь в нем нет никакой души. Наверное, вы что-то сделали с пером, и душа освободилась“».

Горгос помолчал и посмотрел на своего хозяина. Торбад, разумеется не мог говорить, но выглядел еще более чем всегда лишенным дара речи.

«Но я все равно выбросил перо и купил другое, как вы и сказали».

Торбад рассмотрел новое перо. Оно было белым, тогда как предыдущее перо было серым. Его приятно было держать в руке. Он с облегчением вздохнул и отпустил посыльного. Ему нужно было написать бюллетень, и на этот раз безо всякой магии.

Через два дня он почти вернулся к прежнему распорядку. Бюллетень выглядел очень просто, но принадлежал только ему. Торбад почувствовал, что снова обретает уверенность, когда заметил на странице несколько незначительных ошибок. Давным-давно ему не попадались ошибки в его бюллетенях. Торбад с восторгом думал о том, что, возможно, в документе есть и другие ошибки, которых он просто не замечает.

Он заканчивал последний завиток простых украшений на полях, когда прибыл Горгос с посланиями из Храма. Торбад проглядел их все, но одно привлекло его внимание. На восковой печати стояло «Фейфолкен». В полном замешательстве, он открыл конверт.

«Я думаю, тебе лучше покончить с собой» – вычурным почерком написано было в письме.

Он бросил письмо на пол и увидел внезапное движение на страницах бюллетеня. Письмена Фейфолкена вытекли из письма и обрушились на свиток, превращая простую работу Торбада в труд изумительной красоты. Торбад больше не стеснялся своего скрипучего голоса. Он кричал долго. А потом напился. Сильно.

Горгос принес Торбаду письмо от Вандертил, секретаря храма, ранним утром во фредас, но писцу пришлось до середины дня набираться смелости, чтобы открыть его. «Доброе утро, я насчет бюллетеня. Обычно вы присылаете его в ночь с турдаса на фредас. Я сгораю от любопытства. Вы запланировали что-то особенное? – Вандертил».

Торбад ответил: «Вандертил, простите меня. Я болен. На этот раз бюллетеня не будет». Он передал записку Горгосу, после чего ушел принимать ванну. Часом позже из Храма вернулся улыбающийся Горгос.

«Вандертил и настоятель чуть с ума не сошли, – сказал он. – Сказали, лучше вы еще не делали».

Торбад непонимающе взглянул на Горгоса. Потом он увидел, что бюллетеня нет. Вздрогнув, он обмакнул палец в чернильницу и написал: «Что было сказано в записке, которую я тебе отдал?»

«Вы не помните?» – спросил Горгос, пряча улыбку. Он знал, что в последнее время его хозяин слишком много пьет: «Точных слов не скажу, но там было что-то вроде, „Вандертил, вот он. Простите за задержку. У меня были головные боли. – Торбад“. Поскольку вы написали „вот он“, я решил, что бюллетень тоже надо отнести. Так я и сделал. И им он здорово понравился. Держу пари, в этот сандас писем будет в три раза больше».

Торбад кивнул головой, улыбнулся и отослал посыльного. Горгос вернулся в Храм, а его хозяин сел за письменную доску и взял чистый лист пергамента.

Он написал: «Чего ты хочешь, Фейфолкен?»

На пергаменте получилось: «Прощайте. Я ненавижу свою жизнь. Я перерезал себе жилы.

Торбад попробовал еще раз: „Я схожу с ума?“

Вышли слова: „Прощайте. Я принял яд. Я ненавижу свою жизнь“.

„Почему ты так поступил со мной?“

„Я, Торбад Хулзик, не могу больше мириться с собой и собственной неблагодарностью. Вот почему я решил повеситься“.

Торбад взял свежий пергамент, обмакнул палец в чернильницу и решил переписать бюллетень. Хотя его первоначальный набросок был простым и несовершенным, пока Фейфолкен не изменил его, новая копия оказалась просто ужасной. Не хватало апострофов, Г были похожи на Т, предложения заползали на поля и извивались, словно змеи. Чернила с первой страницы просочились на вторую страницу. Когда он вырывал страницы из тетради, третья страница чуть не разорвалась пополам. Однако окончательный результат все же был на что-то похож. По крайней мере, Торбад на это надеялся. Он написал еще одну записку, „Используйте этот бюллетень вместо того безобразия, которое я вам отправил“.

Когда Горгос вернулся с новыми письмами, Торбад отдал ему конверт. В новых письмах было все то же самое, за исключением письма от его лекаря, Телемихиэля: „Торбад, как можно скорее приезжайте к нам. Мы получили сообщения из Чернотопья о вспышке красной чумы, очень похожей на то, что было с вами, и нам необходимо снова осмотреть вас. Пока что ничего не ясно, но мы хотим знать, каковы наши возможности“.

Чтобы придти в себя, Торбаду понадобился весь остаток дня и пятнадцать порций крепчайшего меда. Большую часть следующего утра он приходил в себя от вчерашнего. Он начал писать Вандертил пером: „Что вы думаете о новом бюллетене?“. Фейфолкен вывел „Я решил сжечь себя, потому что совершенно бездарен“.

Торбад переписал записку, макая палец в чернила. Когда появился Горгос, он отдал ему записку. Горгос принес письмо от Вандертил.

Оно гласило: „Торбад, вы не только божественно одарены, но у вас еще прекрасное чувство юмора. Предложить использовать эти каракули вместо настоящего бюллетеня! Настоятель очень смеялся. Дождаться не могу, чем вы порадуете нас на следующей неделе. Ваша Вандертил“.

Неделей позже на погребальную службу собралось гораздо больше друзей и поклонников Торбада Хулзика, чем вы можете себе представить. Гроб, разумеется, пришлось оставить закрытым, но это не удержало скорбящих от попыток прикоснуться к его гладкой дубовой поверхности, как будто это была плоть самого художника. Настоятель собрался с силами и произнес прекрасную хвалебную речь. Вечный враг Торбада, прежний секретарь, Алфиерса, приехала из Клаудреста, рыдая. Она рассказывала всем, кто согласен был слушать, что советы Торбада изменили всю ее жизнь. Когда она услышала, что Торбад завещал ей свое перо, то упала на землю, захлебываясь от слез. Вандертил была еще более безутешна, пока не столкнулась с красивым и восхитительно одиноким молодым человеком.

„Не могу поверить, что его не стало, а я его даже не видела и ни разу не разговаривала с ним лицом к лицу, – сказала она. – Я видела тело, но оно так обгорело, что я даже не знала, он это, или нет“.

„Хотелось бы мне сказать, что произошла ошибка, но к несчастью, есть множество медицинских доказательств, – сказал Телемихиэль. – Некоторые из них я дал сам. Он был моим пациентом, видите ли“.

„О, – сказала Вандертил. – А разве он болел?“

„У него была красная чума много лет назад, она сожгла ему гортань, но казалось, что его ожидает полное выздоровление. Я написал ему об этом за день до того, как он покончил с собой“.

„Вы целитель?“ – воскликнула Вандертил. – „Посыльный Торбада Горгос сказал, что доставил письмо от вас, когда я отсылала ему свое, с комплиментами относительно нового, примитивистского стиля бюллетеня. Это была поразительная работа. Я не успела сказать ему об этом, но мне стало казаться, что он слишком привержен старомодной манере письма. Получилось так, что он сделал последнюю гениальную работу и ушел в лучах славы. Выражаясь фигурально. И буквально“.

Вандертил показала целителю последний бюллетень Торбада, и Телемихиэль согласился с тем, что его яростный, почти неразборчивый почерк прославляет силу и могущества бога Аури-Эля».

«Я совсем запутался», – сказал Вонгулдак.

«В чем? – спросил великий маг. – Мне казалось, что эта история очень простая».

«Фейфолкен сделал все бюллетени красивыми, кроме последнего, того, который Торбад сделал для себя, – сказал Таксим задумчиво. – Но почему он неправильно прочитал письма от Вандертил и целителя? Фейфолкен изменил слова?»

«Возможно», – улыбнулся великий маг.

«Или Фейфолкен изменил восприятие Торбадом этих слов? – спросил Вонгулдак. – Фейфолкен свел его с ума в конце концов?»

«Похоже на то», сказал великий маг.

«Но это значит, что Фейфолкен был слугой Шеогората, – сказал Вонгулдак. – А вы говорили, что он служил Клавикусу Вайлу. Что же он внушал, озорство или безумие?»

«Фейфолкен определенно изменял волю, – сказал Таксим. – А именно это сделал бы прислужник Клавикуса Вайла, чтобы сохранить проклятие».

«Достойный конец истории про писца и зачарованное перо, – улыбнулся Великий маг. – Понимайте, как хотите».

Пирог и бриллиант

Атин Муэндил

Я сидел в «Крысе в котелке», клубе для чужеземцев в Альд’руне, болтая с приятелями, и тут увидел эту женщину. В общем-то, бретонки в «Крысе» не такая уж и редкость. Склонность упорхнуть подальше от своих насестов в Хай Роке у них, видимо, в крови. Впрочем, с возрастом они становятся тяжелее на подъем, поэтому я и обратил внимание на эту тощую старую кошелку, которая бродила по залу и заговаривала со всеми посетителями.

Нимлот и Оэдиад сидели там же, где и всегда, и пили то же, что и всегда. Оэдиад хвастался своей добычей, заполученной им неким противозаконным образом – огромным бриллиантом величиной с детский кулачок, чистым, как родниковая вода. Я любовался на камень, когда услышал позади себя скрип старых костей.

– День добрый, друзья мои, – сказала старуха. – Меня зовут Абелле Хридитте, и мне нужны деньги, чтобы добраться до Альд Редайнии.

– За милостыней иди в храм, – отрезал Нимлот.

– Меня не интересует милостыня, – ответила Абелле. – Я хотела предложить вам свои услуги.

– Бабуля, остановись, пока меня не стошнило, – рассмеялся Оэдиад.

– Ты сказала, что тебя зовут Абелле Хридитте? – спросил я. – Ты часом не родственница Абелле Хридитте, алхимику из Хай Рока?

– Весьма близкая, – со смешком ответила та. – Мы один и тот же человек. Если угодно, я могла бы приготовить для вас зелье в обмен на золото. Я заметила, что у вас тут отменный бриллиант. Магические качества бриллиантов безграничны.

– Извини, бабуля, но тратить его на магию я не собираюсь. Мне и так немалого стоило его украсть, – сказал Оэдиад. – Я знаю скупщика, который заплатит за него звонкой монетой.

– Однако скупщик оставит себе определенный процент, не так ли? Как насчет зелья невидимости в обмен на бриллиант? Утратив этот камень, вы получите возможность украсть гораздо больше. Думаю, это весьма выгодный обмен.

– Пожалуй, но у меня нет золота, чтобы заплатить тебе, – сказал Оэдиад.

– Я возьму себе то, что останется от бриллианта после приготовления зелья, – сказала Абелле. – Если б вы понесли его в Гильдию магов, вам пришлось бы предоставить также и остальные ингредиенты, и к тому же заплатить за работу. Я же научилась своему ремеслу там, где для изготовления зелий нет никаких машин, измельчающих камни в пыль. Необходимость делать все руками, без изысков, вознаграждает тебя ценными остатками, которые в этих дурацких гильдейских машинах для зелий попросту пропадают.

– Звучит замечательно, конечно, – сказал Нимлот. – Но откуда нам знать, что твое зелье подействует? Если ты сделаешь одно зелье, заберешь остатки бриллианта Оэдиада и уйдешь, то к тому времени, как мы испробуем снадобье на деле, тебя и след простынет.

– Ах, доверие нынче не в ходу, – вздохнула Абелле. – Пожалуй, я могла бы сделать для вас два зелья, и мне при этом осталась бы еще пара крох бриллианта. Не особо что, но, надеюсь, хватит на дорогу до Альд Редайнии. Тогда одно из зелий вы могли бы испытать сразу при мне и узнать, действует оно или нет.

– Но, – вмешался я, – ты можешь сделать одно зелье действующим, а другое – нет, и оставить себе осколок побольше. Да, она же может дать тебе медленно действующий яд, и к тому времени, как она доберется до Альд Редайнии, ты уже будешь покойником.

– Раздери Кинарет вас, данмеров, с вашей подозрительностью! Хоть мне едва ли останется что-нибудь от бриллианта, я могла бы приготовить для вас по две порции двух зелий, чтоб вы воочию убедились, что зелье действует и не имеет негативных последствий. Если вы по-прежнему мне не доверяете, идите к моему столику и проследите за моей работой.

Мы решили, что я пройду с Абелле к ее столику, где она оставила дорожные сумки с травами и минералами, и прослежу, чтобы она приготовила одинаковые зелья. На манипуляции ушло порядка часа, к счастью, ожидание было скрашено половиной фляги вина, допить которое любезно предложила мне Абелле. Уйма времени ушла на измельчение бриллианта – напевая старинные заклинания, старуха вновь и вновь проводила над камнем руками и раскалывала его на все более мелкие кусочки. Также она приготовила пасты из измельченного горьколистника, давленных красных луковиц делл’арко и капель масла цицилиани. Я допил вино.

– Старуха, – я не выдержал, – сколько это еще займет времени? Я уже утомился за тобой приглядывать.

– Гильдия магов дурит народ, утверждая, что алхимия – это наука, – сказала та. – Но если ты устал, можешь закрыть глаза.

Мои глаза закрылись будто сами собой. Что-то было в этом вине. Что-то, заставившее меня следовать ее указке.

– Пожалуй, я приготовлю снадобье в форме пирогов. В таком виде оно будет куда эффективнее. А теперь, юноша, расскажи-ка мне, что сделают твои приятели после того, как я отдам им зелье?

– Подстерегут тебя на улице и отберут остатки бриллианта, – просто ответил я. Я не хотел говорить правду, но она вышла сама собой.

– Я так и думала, просто решила убедиться. Теперь можешь открыть глаза.

Я открыл глаза. Абелле выложила на деревянном блюде небольшую композицию: два маленьких пирога и серебряный ножик.

– Бери пироги и неси к своему столику, – сказала Абелле. – И не раскрывай рта, разве что для того, чтобы соглашаться с моими словами.

Я повиновался. Это было довольно любопытным ощущением. Я был вовсе не против, чтобы она играла мною, как куклой. Конечно, когда я это вспоминаю, меня охватывает отвращение, но тогда казалось совершенно естественным безропотно ей подчиняться. Абелле вручила пироги Оэдиаду, и я послушно подтвердил, что они оба были приготовлены одинаково. Она предложила разделить один из пирогов пополам, так чтобы одну половинку съела она, а другую – он. Таким образом он сможет убедиться, что они подействуют и не окажутся отравленными. Оэдиад решил, что это хорошая мысль, и разрезал пирог ножом Абелле. Абелле взяла левую половинку и сразу закинула себе в рот. Оэдиад взял правую половинку и проглотил с некоторой опаской.

Абелле со всеми ее сумками испарилась практически моментально. Оэдиад остался, как и был.

– Почему для ведьмы оно сработало, а для меня – нет? – вскричал Оэдиад.

– Потому что бриллиантовая пыль была только на левой стороне лезвия, – ответила старуха-алхимик моими устами. Я ощущал, как ее контроль надо мной ослабевает по мере того, как она спешила прочь от «Крысы в котелке» по темным улицам Альд’руна.

Мы так никогда и не нашли ни Абелле Хридитте, ни тот бриллиант. Увенчалось ли успехом ее странствие к Альд Редайнии, тоже никому не ведомо. Никакого эффекта пироги не дали, не считая того, что Оэдиад после этого неделю маялся животом.

Фрагмент: Об Артейуме

Торс иль-Ансельма

Остров Артейум (ар-ТЕЙ-ум) – третий по размеру в архипелаге Саммерсет. Он расположен на юг от Моридунона в Потансе и на запад от Рунсибея. Остров знаменит тем, что на нем базируется Псиджикский орден, возможно, самый древний монашеский орден в Тамриэле.

Первое упоминание о псиджиках восходит к 20-му году Первой эры. В тех записях рассказывается о путешествии знаменитого бретонского мага Веурнета на остров Артейум для встречи с Яхезисом, мастером обрядов псиджиков.

Уже тогда псиджики были советниками королей и последователями «Пути древних», о котором им рассказали представители древней расы, жившей в Тамриэле. Путь древних – это философия самопознания и медитации, с помощью нее можно подчинить своей воле силы природы. Она сильно отличается от магии, но эффект от нее примерно тот же.

Говорят, что это было не простое совпадение, когда остров Артейум в буквальном смысле слова исчез в начале Второй эры в момент основания Гильдии магов в Тамриэле. Историки по-разному трактуют это событие, но, похоже, правду мог бы рассказать только Яхезис.

Через пятьсот лет Артейум вернулся на свое место. Псиджики на острове оказались теми же персонами, что исчезли во Вторую эру, в основном, то были эльфы. Всех их считали умершими. Они не дали – не могли или не захотели – никаких объяснений по поводу исчезновения острова, судьбы Яхезиса и всего совета Артейума.

В данный момент псиджиков возглавляет Селарус, который председательствует в совете Артейума вот уже двести пятьдесят лет. Совет периодически вмешивается в политику Тамриэля. Короли Саммерсета, особенно из Моридунона, очень часто спрашивают совета псиджиков. Император Уриэль V в начальные годы своего правления находился под большим влиянием Совета, во времена, предшествовавшие его нападению на Акавир. Предполагалось, что флот короля Оргама из Пиандонеи был уничтожен совместными усилиями императора Антиохуса и ордена Псиджиков. Последние четыре императора, Уриэль VI, Мориата, Пелагиус IV и Уриэль VII с подозрением относились к псиджикам и отказывались принимать послов с острова Артейум в столице.

Очень сложно указать географическое местоположение острова Артейум. Он постоянно перемещается то ли случайным образом, то ли по решению Совета. На остров так редко кто-нибудь приезжает, что о визитах практически ничего не известно. Любой, кто хочет найти псиджиков, может обратиться к ним в Потансе и Рунсибее, а также во многих других королевствах Саммерсета.

Если бы такая возможность существовала, Артейум мог стать одним из наиболее привлекательных для посещения мест. Я сам однажды был на острове и все еще с умилением вспоминаю его прекрасные фруктовые сады и просторные пастбища, его спокойные бухты, его туманные леса и великолепные архитектурные ансамбли псиджиков, которые очень гармонично вписываются в окружающий пейзаж. Башню Сепора я бы с удовольствием изучил, это сооружение осталось еще от цивилизации, которая существовала за несколько столетий до появления высоких эльфов. Псиджики используют башню в своих обрядах. Может быть, когда-нибудь, я вернусь туда.

Примечание: Автор в данный момент находится на острове Артейум по приглашению мастера Саргениуса из Совета острова.

Старый путь

Селарус Многомудрый

Нам, знающим Старый путь, хорошо известно о существовании духовного мира, недоступного непросветленным. Подобно тому, как простой житель королевства, не ведающий о тайных политических интригах, может видеть в новом налоге или военных приготовлениях лишь каприз судьбы, многие взирают на наводнение, голод или безумие с беспомощным непониманием. Сие прискорбно. Как сетовал великий Квилиан Дарнижан, «сила невежества может расколоть эбонит, как простое стекло».

Так откуда же происходят эти духовные силы, приводящие в движение невидимые струны Мундуса? Любой неофит из Артейума знает, что эти духи суть наши предки и что их при жизни тоже тревожили духи их предков, и так далее, вплоть до изначальной Ахарьи. Даэдра и боги, которым поклоняются простые люди, есть не что иное, как духи высших мужчин и женщин, чья сила и страсть даровали им великое могущество в мире ином.

В этом наша истина и наша религия. Но как это знание помогает нам в выполнении священного долга селлифрнсае, или «веских и праведных» назиданий, даваемых простым людям?

Во-первых, несложно понять необходимость как наделения праведного человека большой силой, так и превращения могущественного человека в праведника. Мы осознаем многие опасности, которые представляет собой сильный тиран – он плодит жестокость, которая питает даэдра Боэтию, и ненависть, питающую даэдра Верниму; если он умрет, совершив особо страшное злодеяние, он сможет после править в Обливионе; а хуже всего то, что он вдохновляет других злодеев искать власти, а правителей – приветствовать зло. Зная об этом, мы исповедуем терпение, когда имеем дело с подобными деспотами. Их следует делать ущербными, жалкими, униженными, лишать свободы. Иные советники предлагают убийство или войну, а это, помимо отсутствия духовного значения, весьма дорого и может принести, по меньшей мере, столько же боли невинным, как правление самого свирепого диктатора. Нет, мы собиратели сведений, благородные дипломаты, но не революционеры.

А что означает «праведность» наших советников? Мы верны лишь Старому пути – важно всегда помнить о духовном мире, смотря открытыми глазами на мир физический. Совершение обрядов, Моавита 2-го месяца Огня очага и Вигильд 1-го месяца Второго зерна, – вот средство укрепить спасительных духов и истощить нечистых. Как же тогда мы храним верность и тем, при ком служим советниками, и острову Артейум? Возможно, лучше всего это объяснил мудрец Тахеритэ: «В Мундусе борьба и неравенство суть то, что приносит перемены, а изменчивость есть самая сакральная из Одиннадцати Сил. Изменчивость – это сила, не имеющая цели и истоков. И долг прилежного псиджика [„просветленного“] умалять изменчивость, когда она приносит алчность, чревоугодие, праздность, невежество, суеверие, жестокость… [здесь Тахеритэ перечисляет остальные 111 Растрат духа], и поощрять изменчивость там, где она приносит искусство, красоту, счастье и просветление. Для этого у человека есть один советник: Его разум. Если человек, которого наставляет псиджик, действует во зло и несет оэгнитр [„плохие перемены“], и его не вразумить иным способом, то долг псиджика уравновесить оэгнитр любыми необходимыми мерами [выделено мной]».

Последователь Старого пути действительно может стать союзником светского правителя, но это опасные отношения. И тут недостаточно верного выбора личности. Если лорд отвергнет мудрый совет и прикажет псиджику (используя термин Тахеритэ, ныне вышедший из употребления) совершить нечто, противное учению Старого пути, то выбор будет невелик. Псиджик может подчиниться, хотя бы и неохотно, и станет добычей темных сил, борьбе с которыми посвятил свою жизнь. Псиджик может покинуть своего повелителя, навлекая тем самым позор и на себя и на остров Артейум, и едва ли ему позволят вернуться домой. Или же псиджик может просто убить себя.