Текст книги "Дискурсивные практики современной институциональной коммуникации"

Чтобы получить значение знака, редуцировать его полисемию, его необходимо расположить относительно других знаков. Это происходит посредством артикуляции. Э Лакло и Ш. Муфф определяют артикуляцию как «любую практику, которая устанавливает отношение между элементами таким образом, что идентичность элементов меняется» (Йоргенсен, Филлипс, 2008: 59). Слово «забота» само по себе полисемично. Его идентичность определяется в процессе артикуляции посредством отношений к другим словам.

Толковый словарь русского языка С.И. Ожегова (2011) дает следующие определения слова «забота»:

1) беспокойство, беспокойное, обременительное дело. Жить без забот. Много забот у кого-н. Заботы по хозяйству;

2) мысль или деятельность, направленная к благополучию кого-чего-н. 3. о человеке;

3) внимание, попечение, уход. Окружить кого-н. заботой.

Патерналистская коммуникации как часть дискурса актуализирует второе значение знака «забота», а именно «мысль или деятельность, направленная к благополучию кого-чего-н.».

Дискурс организуется вокруг привилегированных знаков – узловых точек. Однако эти знаки сами по себе пусты. Они получают точное значение, только оказавшись вписанными в дискурс посредством артикуляционных практик. Отдельные знаки могут быть предметом «борьбы» нескольких дискурсов. Такие знаки Э. Лакло и Ш. Муфф называют изменчивыми знаками: «Изменчивые знаки – это знаки, за которые «борются» различные дискурсы, чтобы наделить их значением своим особым способом» (Йоргенсен, Филлипс, 2008: 60). Если термин «узловая точка» относится к кристаллизации внутри дискурса, то термин «изменчивый знак» относится к конкуренции между различными дискурсами за фиксацию значения наиболее важных знаков. Например, понятие «забота» – это узловая точка в дискурсе патерналистских отношений и изменчивый знак в борьбе между дискурсом патерналистских отношений и либеральными дискурсами (см. таблицу 1).

Проиллюстрируем семиотическую организацию дискурса патерналистских отношений на примере следующего новостного сообщения, размещенного в социальной сети «Вконтакте» и получившего широкий отклик пользователей.

Пример 19. Закон о комендантском часе

(текст: http://vk.com/topic-63575_20115131)

Дума приняла закон о «комендантском часе» для детей

Государственная дума в среду единогласно приняла в третьем, окончательном, чтении поправки в закон «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ». Речь идет об ограничении пребывания несовершеннолетних в общественных местах поздно вечером и ночью.

Нормы, внесенные в палату президентом РФ Дмитрием Медведевым, предоставляют субъектам РФ право определять перечень таких мест, где детям ночью запрещается быть без сопровождения родителей либо лиц, их заменяющих. К таким местам относятся игорные заведения, рестораны, кафе, бары, клубы, кинотеатры, иные помещения, используемые в сфере развлечений, а также улицы, парки, скверы, стадионы, общественный транспорт.

Поправками ко второму чтению регионам предоставлена возможность распространять эти ограничения на детей до 18 лет, а не до 14 лет, как предусматривалось концепцией законопроекта, и считать «недетским» временем промежуток между 22:00 вечера и 6:00 утра по местному времени.

При этом субъекты РФ получают право «снижать возраст, до достижения которого не допускается нахождение детей в ночное время в установленных местах (но не более чем на 2 года), и сокращать период ночного времени с учетом сезона года и климатических условий». Они также будут определять порядок уведомления родителей или органов внутренних дел об обнаруженном в неположенное время в неположенном месте ребенке и порядок возвращения его либо домой, либо в приют, если ребенок – сирота, сообщает ИТАР-ТАСС.

Согласно закону, для оценки предложений по определению мест, нахождение в которых может нанести вред физическому, духовному и нравственному развитию подростков, будут создаваться специальные экспертные комиссии. За попустительство нахождению несовершеннолетних в указанных местах предусматривается ответственность.

Как пояснила глава профильного думского комитета по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина, «главная задача новых норм – оградить ребенка от насилия и не допустить втягивания детей в различные преступления».

В качестве эксперимента «комендантские часы» действовали в 15 регионах страны. По данным главы МВД Рашида Нургалиева, по итогам 11 месяцев 2008 года в Липецкой области количество преступлений, совершенных несовершеннолетними или при их соучастии, сократилось на 11,6%, а в ночное время – на 4,5%. На 59,4% снизилось число преступлений, совершенных в отношении несовершеннолетних.

В данном тексте мы можем наблюдать, как минимум, два способа артикуляции статьи 14.1. закона «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ». Данный закон относится к т.н. патерналистским правовым нормам, под которыми А. ван Аакен понимает нормы, посредством которых государство вправе вторгаться в автономию граждан с целью обеспечения их благ или ограничения граждан от опасности (van Aaken, 2006: 134). Первый способ артикуляции воспроизводит данную патерналистскую модель регулирования социальных отношений, второй отражает критическое отношение к ней автора текста и некоторых прокомментировавших его пользователей. Иными словами, приведенное новостное сообщение и в особенности комментарии к нему являются ареной борьбы дискурсов – патерналистского и, скажем, делиберативного (по аналогии с моделями медицинской коммуникации) за наделение смыслом ряда изменчивых знаков. Данный процесс условно представлен в таблице 2.

Таблица 2

Дискурсивные элементы текста «Закон о комендантском часе»

Анализ процесса борьбы дискурсов целесообразно вести с опорой на первоисточник – закон «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ», который в силу его громоздкости мы не приводим, но читатель может легко найти его в любой юридической базе данных. В левой колонке таблицы приведены выдержки из данного закона, подвергшиеся реартикуляции в тексте новостного сообщения, продукт реартикуляции представлен в средней колонке. В правой колонке на основе сопоставления двух первых реконструированы соответствующие изменчивые знаки – те концепты, за которые ведут борьбу названные дискурсы. При этом узловыми точками, т.е. знаками, вокруг которых концентрируется смысл, следует признать цель и адресанта законодательной инициативы, поскольку все сказанное приобретает смысл в связи с ними. В дискурсе патерналистских отношений целью является забота («предупреждение причинения вреда»), которая, однако, оспаривается делиберативным дискурсом, сфокусированном на запрете, маскирующемся под заботу («запретить очень легко»). Данная цель обусловлена спецификой адресанта, под которым в дискурсе патерналистских отношений понимаются несовершеннолетние, а в оспаривающем его делиберативном дискурсе – дети. Следует отметить, что в философско-правовой концепции патернализма легитимными, т.е. оправданными с точки зрения закона, признаются патерналистские правовые нормы относительно несовершеннолетних и душевнобольных, поскольку ни те, ни другие не обладают самостоятельностью. Понятие «дети», в свою очередь, апеллирует к более эмоциональному восприятию событий, заставляя читателя представить на месте адресатов данной законодательной инициативы собственных или знакомых ему детей. Остальные знаки при рассмотрении их внутри соответствующего дискурса (чтение таблицы по вертикали) следует признать моментами, т.к. их соположение друг относительно друга создает временную закрытость значений. При сопоставлении знаков в двух текстах (чтение таблицы по горизонтали) они предстают элементами, т.к. оказываются вовлеченными в борьбу дискурсов и наделяются новыми значениями. Так, суть законодательной инициативы, мигрируя из дискурса патерналистских отношений в делиберативный дискурс, из мер предосторожности превращается в ограничение свободы, время действия из четкого временного промежутка (22:00 – 06:00) в размытое время суток «вечер / ночь», когда возможна любая привычная «легитимная» активность, которую закон запрещает, эффективность законодательной инициативы подвергается сомнению («количество преступлений сократилось на 11,6%» vs. «это даже не сокращение вдвое»).

Наблюдая за борьбой дискурсов в новостном сообщении и комментариях к нему, мы можем идентифицировать как минимум две разные практики артикуляции событий – реартикуляцию патерналистского порядка и артикуляцию нового, делиберативного, порядка. Так, реартикуляция происходит путем дословного цитирования положений закона, прямой речи одного из инициаторов названных поправок к нему и приведения статистики, размещенной в тексте без критического анализа. Новая артикуляция происходит путем размещения в названии текста одной из узловых точек нового дискурса («комендантский час»), синонимической замене в рамках косвенных цитат из закона («меры по недопущению» vs. «ограничение пребывания»), изменения актуального членения предложения (ср. перечисление сфер действия, где в первой колонке привычные, неопасные общественные места перечисляются в начале фразы, в то время как во второй колонке они закрывают перечисление, создавая ощущение абсурдности запрета).

Наблюдение за текстовым материалом позволило нам выдвинуть предположение о том, каким способом узловые точки и моменты дискурса патерналистских отношений оспариваются в делиберативном дискурсе, однако вопрос о том, как они замыкаются внутри дискурса, остался открытым. Решить его, пользуясь инструментарием, разработанным для анализа борьбы дискурсов, невозможно. В связи с этим целесообразно обратиться к понятию дискурсивных практик, под которыми Н. Фэарклоф понимает методы производства и интерпретации текста (устного или письменного) (Fairclough, 1993: 136). Однако, учитывая данную им выше в цитируемой работе трактовку дискурса как способа задания идеологических координат понимания текста (ways of signifying areas of experience from a particular perspective), мы здесь определяем дискурсивную практику как метод производства и интерпретации текстов и устных высказываний, который манифестирует определенный порядок социального взаимодействия.

Автор предлагает анализировать дискурсивные процессы с помощью трехмерной модели, включающей в себя текст / высказывание, дискурсивную практику создания и интерпретации этого текста / высказывания и социальную практику, частью которой является практика дискурсивная. При этом под социальной практикой в критическом дискурс-анализе так или иначе понимаются процессы распределения власти. Все компоненты модели связаны друг с другом: текст и социальная практика соотносятся посредством дискурсивной практики, которая при этом детерминирована природой социальной практики и определяет правила построения текста / высказывания, которые, в свою очередь, определяют пути своей интерпретации. Наложение трех этих перспектив позволяет рассматривать конкретные коммуникативные эпизоды как дискурсивные события – акты коммуникации, в которых одновременно актуализируются два и более типов дискурса (например, ТВ-шоу выступает одновременно и беседой, и щоу) и в которых с помощью коммуникативно-языковых средств коммуниканты не только общаются, но и манифестируют тот или иной социальный порядок.

Именно с точки зрения обнаружения этой надкоммуникативной патерналистской надстройки в исследовании (Белецкий, Куликова, 2011) нами был проанализирован корпус различного по своей природе языкового материала, включающий транскрипты собеседований при приеме на работу на немецком языке, эпизоды реалити-шоу, художественных фильмов, телеспектаклей, текстовый материал повседневного городского дискурса (объявления в общественных местах, общественные указатели, упаковки табачной и алкогольной продукции и т.п.), а также отдельные коммуникативные эпизоды из исследований медицинской и педагогической коммуникации. В результате анализа мы реконструировали ряд дискурсивных практик, конституирующих патерналистский порядок социального взаимодействия во всех рассмотренных сферах коммуникации. Эти практики мы назвали макродискурсивными. Они абстракты по своей сути и призваны обозначить вектор коммуникативного взаимодействия на том или ином этапе его развертывания в плоскости идеологического диалога, который коммуниканты ведут незаметно для себя.

В моделировании макродискурсивной сферы патерналистского общения мы исходим из синтеза двух концепций патернализма – из понимания его сути как патрон-клиентного взаимодействия (Eisenstadt, Roniger, 1984; Радаев, Шкаратан, 1995; Афанасьев, 2000) и как ограничения свободны личности во имя ее благополучия, которое выражается во вторжении в ее автономию, т.е. ее способность действовать и принимать решения самостоятельно (Dworkin, 2005; Zude, 2006; van Aaken, 2006). Патрон-клиентное взаимодействие характеризуется обменом благ, которыми владеет патрон, на лояльность клиента: лояльность выменивается на блага, а блага, в свою очередь, на лояльность. С нашей точки зрения, лояльность как пресуппозиция коммуникации обусловливает возможность вторжения патрона в автономию клиента без особых на то причин. Однако, с точки зрения этики права, такое вторжение может быть признано легитимным, только если оно происходит с целью избавления личности от опасности, которую она сама для себя представляет в силу своей иррациональности, т.е. «неверного, искаженного, неполного, иными словами, иррационального восприятия действительности» (БСЭ, 1972: 1333). При этом иррациональность, если рассматривать ее в плоскости межличностной коммуникации, предстает коммуникативным конструктом, субъективной категорий (то, что одну коммуниканту кажется иррациональным, другому может казаться вполне рациональным). Мы видим особенность патерналистской картины мира именно в представлении об иррациональности как об объективной категории, поскольку в альтернативных системах координат, в тех, например, что представлены в таблице 1, отношение к иррациональности другое, не влекущее непосредственного вторжения. И благом – также объективным – в патерналистском понимании следует признать собственную картину миру, лишенную того момента иррациональности, который приковал к себе внимание патрона, готового незамедлительно поделиться с клиентом собственной «правильной» перспективой восприятия действительности – дать совет, распоряжение, поделиться ценным опытом, предостеречь, пригрозить, запретить и в итоге, если слова не помогают, совершить за другого «правильное» действие, не оставив места «неправильному» поступку. Лояльность же клиента состоит в принципиальной готовности принять заботу – просить советов, распоряжений, интересоваться чужим опытом, позволять делать себе предостережения, угрозы, запреты или благодарить другого за совершенное от его имени действие.

Итак, описанные выше фреймы складывают в одно целое посредством следующих макродискурсивных практик:

• актуализация симптома иррациональности;

• атрибуция иррациональности другому;

• обработка иррациональности;

• конструирование статуса дискурса патерналистских отношений как состоявшегося или опровергнутого.

Непосредственное вторжение в автономию другого мы рассматриваем в качестве момента не дискурсивной, а социальной практики, пусть даже он реализован вербально (например, практика исправления ударения). При этом вторжение как практика вплетается в дискурсивную обработку иррациональности, которая, в свою очередь, встраивается в атрибуцию иррациональности, а последняя интегрируется с актуализацией симптома иррациональности. Иными словами, данные дискурсивные практики вложены друг в друга (вертикальные практики). Они могут реализовываться последовательно от актуализации симптома иррациональности до вторжения, а могут быть задействованы все разом, пересекаясь в одной точке. Их аналитическое расчленение возможно путем изучения микродискурсивных практик – коммуникативно-языковых средств, манифестирующих отдельную макродискурсивную практику. Они, в отличие от макродискурсивных практик, осознаются коммуникантами как отдельные коммуникативные действия, ратификацией или отвержением которых разговор продолжается, а дискурс патерналистских отношений подтверждается или опровергается. Интерактивные механизмы общения используются дискурсом как отдельная дискурсивная практика (горизонтальная), вплетающаяся в «тела» остальных практик.

На уровне конкретной коммуникативно-языковой организации общения микродискурсивные практики предстают последовательностями коммуникативных действий (sequences of action), которые, согласно теории конверсационного анализа, служат материальным субстратом какой-либо деятельности (activity). Для такой деятельности, равно как и для серий коммуникативных действий ее составляющих, не всегда есть готовое название в языке (Schegloff, 2007: 8). Так, например, актуализация симптома иррациональности происходит, среди прочего, путем повторения части коммуникативного вклада собеседника, которое, однако, является не согласием с его точкой зрения, как обычно бывает при повторах, а сигналом несогласия. Для данного коммуникативного действия нет специального обозначения, в то время как для повтора в качестве сигнала согласия специальное слово есть – «поддакивание». В связи с этой особенностью аналитического подхода мы дали собственные названия некоторым из микродискурсивных практик. Другие же практики по своему стратегическому характеру удалось сопоставить с привычными коммуникативными действиями (например, запрет, объяснение), но не следует отождествлять их с одноименными речевыми актами. В нашем случае это явления интерактивного характера, порой включающие в себя не одну мену коммуникативных ролей, сопровождающиеся вставочными смежными парами, риторическими приемами и т.п. феноменами. Поэтому когда мы говорим, например, о запрете, мы говорим обо всем комплексе коммуникативных действий, к которыми прибегли коммуниканты, чтобы договорится о том, что один из них другому что-то запретил.

Проанализированный материал позволил выделить следующие микродскурсивные практики в рамках макродискурсивных:

• переосмысление источника коммуникативной проблемы как симптома иррациональности путем а) повторения части источника проблемы; б) перефразирования источника проблемы; в) резюмирования фрагмента коммуникации, содержащего источник проблемы; г) непосредственного введения проблемного компонента;

• атрибуция иррациональности путем а) упоминания; б) подчеркивания; в) разъяснения;

• обработка иррациональности путем: а) объяснения; б) раскрытия значений; в) трансфера знаний; г) запроса на разъяснение; д) предоставления вариантов понимания; е) запрета; ж) рефлексии; з) помещения проблемного компонента коммуникации за границы рационального;

• конструирование статуса дискурса патерналистских отношений путем а) ратификации его как состоявшегося; б) оспаривания значений его узловых точек другими дискурсами.

Следует заметить, что дискурсивный характер названные виды коммуникативной деятельности приобретают от соположения друг с другом по мере создания дискурсом своей закрытости и наделения значениями узловых точек коммуникации. Так, например, трансфер знаний, не сопровождаемый атрибуцией иррациональности, нельзя признать микродискурсивной практикой патернализма. Однако, если другого при этом «тычут носом» в незнание, то, вполне вероятно, тем самым задаются патерналистские рамки общения.

Обратимся к примерам.

Пример 20. Аlso PSYchosomatisch

(транскрипт: http://www.gespraechsforschung-ozs.de/fileadmin/dateien/heft2006/ga-birkner.pdf, S. 154)22
  Здесь и далее данные представлены в соответствии со стандартами немецкой системы трансрипции устной речи (Selting, 1998). Транскрипционные знаки см. в приложении.


[Закрыть]

01 Z: SO. (–) wie hÄufig kommt=s VOR,

02 diese diese diese SCHMERzen;

03 f: (.) also wenn sie jetzt’ SAG=n mer mal so;

04 wieviel <<rhyth> tAge im schnItt in der wOche>

05 sind sie schmErzFREI. (1.18)

06 BL: ganz EHRlich;

07 =ich dEnk (au) dass es so bisschen

08 PSYchosomatisch isch mit der knirscherEI,

0 9 und (wenn) ich besonders (.) ARG (.) KNIRSCH? (.)

10 Z: hm=hm,

1 1 BL: dann hab ich=s TÄGlich.

12 (h)hh (0.79)

13 un: da ich momentan (.) ziemlich im STRESS bin,

1 4 hab ich des also seit zwei wochen kontinuIERlich.

15 des kann ich [SAgn.]

1 6 Z: [gut. ]

17 (0.97)

18 also PSYchosomatisch, 1 9 das hieße aber’ das is was ANderes;

20 das hieße dass sie psychische proBLEme haben; (-)

21 die [dann ]

22 BL: [psychisch] STRESS momentan.

23 Z: JA:; aber PSYchosomatisch is dann eher’

24 (und) nich nur STRESS, das wär dann was ANderes.

25 das wär dann richtig psychische erKRANkungen, (.)

26 die sich dann aber manifesTIEren in der k’ im körper.

В данном коммуникативном эпизоде, заимствованном нами из исследования субъективных описаний болезней (Birkner, 2006: 167-168), стоматолог (Z от нем. «Zahnarzt») просит пациентку (BL) описать беспокоящие ее боли. При описании она указывает на их психосоматический характер (psychosomatisch), что для стоматолога становится проблемным моментом коммуникации, который он пытается «починить», разъясняя пациентке смысл слова «психосоматический» поучительным тоном («Belehrung» у автора статьи). В то же время на дискурсивном уровне общения участники договариваются о патерналистской модели медицинского обследования, в которой ключевая роль отведена врачу. Симптомом иррациональности является произнесенное пациенткой в строке 8 прилагательное «PSYchosomatisch». В следующем коммуникативном ходе стоматолог тематизирует симптом иррациональности, повторяя данное прилагательное и маркируя его при этом довольно долгой паузой (0,97 с.), призванной сигнализировать «проблемное» содержание последующего хода, и вводным словом «also», которое зачастую используется для введения противоположной точки зрения. Атрибуция иррациональности пациентке ведется стоматологом одновременно с ее обработкой – в рамках одной и той же последовательности коммуникативных действий, объединенных синтаксическим параллелизмом (das hieße). В строке 19 он дает весьма размытое безличное определение того, что следует понимать под психосоматической причиной болезни (собственно трансфер знаний). В строке 20 он переформулирует данное определение, делая его более конкретным и адресованным лично пациентке (атрибуция иррациональности через микродискурсивную практику подчеркивания иррациональности), которая, в свою очередь, возможно, из соображений сохранения лица пытается переформулировать данную ею ранее версию, перебивая разъяснения стоматолога (пытается опровергнуть патерналисткую тональность). В итоге стоматолог в своем следующем коммуникативном ходе максимально деэвфемизирует толкование термина, «выворачивая» наизнанку вторую ошибочную трактовку пациентки (использует слово «STRESS» в том же супрасегментном исполнении, что и в ее ходе), словно передразнивая ее, и тем самым заставляет пациентку потерять лицо окончательно, т.е. он совершает акт коммуникативного подчинения. Здесь, на наш взгляд, такой обширный вставочный пассаж призван не внести ясность в диалог, а подчеркнуть на дискурсивном уровне ролевое неравенство коммуникантов. Микродискурсивные практики повтора симптома иррациональности, трансфера знаний и подчеркивания иррациональности превращают данный коммуникативный эпизод в дискурсивное событие, создавая замкнутость внутри патерналистской модели.

Коммуникативное взаимодействие врача и пациента неизбежно асимметрично в силу того, что это – коммуникация между профессионалом и дилетантом, разницу компетенций которых невозможно нивелировать. На фоне актуализации институциональной ролевой пары «врач-пациент» в ходе вербального взаимодействия происходит конструирование ситуативной ролевой пары «эксперт-дилетант». В рамках данных моделей обхождение с очевидным ролевым неравенством строится по-разному. Менее патерналистичные модели медицинской коммуникации придерживаются принципа диалогической симметрии, согласно которому и врач, и пациент располагают приблизительно равными возможностями ведения разговора и развития важных для себя тем, обсуждения целей коммуникативного взаимодействия и выбора соответствующих форм коммуникации. Принцип диалогической симметрии не предполагает наличия у врача и пациента равных возможностей в построении диалога. Он предполагает, что и у врача, и у пациента есть принципиальная возможность участвовать в диалоге, который, однако, остается асимметричным по своей сути. В связи с этим, А. Керфер различает функциональную и дисфункциональную асимметрию коммуникативных ролей врача и пациента (Koerfer, 2008: 42). Любой диалог функционально асимметричен: в разговоре кто-то неизбежно должен говорить, а кто-то слушать. Никто из вовлеченных в коммуникативный процесс не ожидает, что оба коммуникативных партнера будут одинаково много говорить и слушать, спрашивать и отвечать, рассказывать и переспрашивать, предлагать и соглашаться и т.п. Дисфункциональная асимметрия возникает в случае, если один из коммуникативных партнеров «злоупотребляет» некоторыми подчиняющими по своей коммуникативной функции действиями (перебивание, смена темы, недооценка и т.п.), т.е. дисфункциональную асимметрию можно рассматривать как привнесенную асимметрию, как подчеркнутое ролевое неравенство. В основе патерналистского коммуникативного взаимодействия лежит дисфункциональная асимметрия коммуникативных ролей эксперта и дилетанта.

После такой «расстановки сил» потенциально возможно любое одностороннее вмешательство стоматолога в автономию пациентки – ему решать, от какой боли она страдает, как ее от этой боли избавить и что ей не помешало бы выучить, прежде чем прийти на осмотр к врачу, поскольку сам факт успешно совершенной атрибуции иррациональности в патерналистской логике легитимирует последующее вмешательство.

Как именно происходит патерналистское вмешательство на дискурсивном уровне, рассмотрим на примере из исследования (там же: 43). В нем пациент весьма преклонного возраста рассказывает врачу о своем желании быть прооперированным. Врач считает операцию крайне нежелательной и обходится с желанием пациента патерналистично.

Пример 21. Meinen sie gar nicht?

(транскрипт: http://www.gespraechsforschung-ozs.de/fileadmin/dateien/heft2008/ag-koerfer.pdf, S. 43)

01 A: wissen sie es ist bei ihnen am herzen nicht so ganz

02 und die narkosekollegen sagen natürlich mit recht wenn

03 es nicht sein muss warum denn

04 P: <<erschrocken> ja meinen sie gar nicht>

05 A: und der stuhlgang der klappt ja

06 P: ja ja ja

В данном дискурсивном событии врач единолично принимает решение о непроведении операции. Он не считает нужным аргументировать свою позицию. Вместо этого он озвучивает мнение врачей-наркологов, не считающих проведение операции необходимым, и вместе с тем исключает возможность обсудить вопрос еще раз в силу отсутствия наркологов «здесь и сейчас». При этом он пользуется микродискурсивной практикой разъяснения иррациональности. Попытка пациента продолжить обсуждение (оспорить дискурс) жестко пресекается дисфункциональным введением новой темы в строке 5, которое можно рассматривать как имплицитный необсуждаемый запрет. Пациент принимает свою дискурсивную роль, включаясь в обсуждение новой темы и отступая тем самым от своего видения методов лечения (соконструирует дискурс как состоявшийся).

В медицинском дискурсе в силу распределения ролей между его участниками роль патерналиста отводится врачу, однако, это не значит, что патерналистское действие инициируется и совершается одним и тем же участником коммуникации. В следующем коммуникативном эпизоде оно инициировано со стороны клиента института.

Пример 22. Schreiben=se lieber nich rEin

(аудио: из личного архива автора)

01 I: mhm, (-) 'h <<f>so.=und was machen sie sOnst noch?>

02 <<p>vOlleyball, (.) tEnnis, (.) ski,> <<murmelt>

03 'h was is <<staccato>callan::Etic:s:?> (.)

04 [(was=s das?) ]

05 B: [<<lachend> das ] fragt jEder; (.) ich glaub ich

06 schreib das nich mehr in die 'h (.)

07 [bewErbung mit rei:n?> ((lacht))]

08 I: [nee; schreiben=se lieber nich rEin];

09 ((allgemeines Lachen))

10 I: bei so was wird Immer gefragt.

11 (allgemeines Lachen)

12 B: 'h <<p, lachend>das is also eine: speziElle gymnAstik;>

13 für die (.) proBLEMzonen der frAu?=>

14 ((lacht))

15 I: [alles klAr.] (-) gut, (-) denn fragen=wer nIch weiter;

16 [((lacht)) ]

17 B: [<<lachend>gut>]

В данном коммуникативном эпизоде интервьюер (I от нем. «Interviewer») читает автобиографию соискательницы (B от нем. «Bewerberin») и в рубрике «Хобби» «спотыкается» о неизвестный ему вид спорта, после чего просит соискательницу объяснить ему, что это такое. С точки зрения коммуникативного взаимодействия, соискательница предваряет свое разъяснение специальной вставочной конструкцией, называемой в конверсационном анализе «pretelling», которую используют для того, чтобы отодвинуть ответную реплику. В данной конструкции содержится имплицитный запрос совета, который она получает в ответной реплике интервьюера. Затем он после общего смеха продлевает свой коммуникативный ход комментарием, содержащим трансфер знания о нормах проверки резюме. Далее после повторного общего смеха соискательница объясняет, что представляет собой упомянутый интервьюером вид спорта.

Если рассматривать данный коммуникативный эпизод как субстрат патерналистского дискурса, то можно заметить, что соискательница интерпретирует замешательство интервьюера при чтении незнакомого слова (читает по слогам и с вопросительной интонацией <<staccato>callan::Etic:s:?>, актуализируя микродискурсивную практику повтора) как симптом иррациональности и упреждает ее атрибуцию ликосберегающим актом самоуничижения, реализованным в предваряющей ответ конструкции (das fragt jEder). В свете дискурсивного взаимодействия данное коммуникативное действие можно рассматривать как субстрат микродискурсивной практики атрибуции иррациональности через ее упоминание. В следующей конструкционной единице хода она предлагает решение своей рекуррентной проблемы, которое интервьюер в контексте ликосберегающей коммуникации обязан одобрить, что он незамедлительно делает в форме совета, реализованного вежливым императивом, и в то же время обрабатывает ее иррациональность, пользуясь микродискурсивной практикой запрета. Он по ее просьбе запрещает впредь ей вписывать данный вид спорта в автобиографию. Далее он расширяет актуализированное соискательницей коммуникативное неравенство в дискурсивное и занимает позицию эксперта, осуществляя трансфер знания в строке 10 и легитимируя тем самым свое вмешательство в дела другого. Ответом на изначальный вопрос соискательница ратифицирует не только его коммуникативный ход, но и весь курс его дискурсивного поведения и тем самым дискурсивную составляющую общения.