Текст книги "Цифровое общество в культурно-исторической парадигме"

Глава II. Экзистенциальные проблемы самореализации и идентичности в виртуальном пространстве

Психология идентичности в современном смешанном пространстве1414
  Исследование выполнено при поддержке гранта РФФИ 16-06-00161 «Экзогенные и эндогенные факторы информационной социализации»


[Закрыть]

Марцинковская Т.Д.,

Институт психологии имени Л.С. Выготского Российского государственного гуманитарного университета; Психологический институт РАО; Московский государственный областной университет, г. Москва,

Аннотация. Рассматриваются изменения в содержании и структуре идентичности, происходящие в настоящее время в связи с социальными трансформациями, характерными для транзитивного и виртуального пространства. Показываются психологические составляющие (объективные и субъективные) современного пространства. Раскрываются изменения идентичности в виртуальном и транзитивном пространстве.

Ключевые слова: транзитивное общество, переживания, личное пространство.

В настоящее время можно считать устоявшимися представления об изменчивости (транзитивности) социального пространства. Однако понимание того, каким образом эти изменения сказываются на личности, содержании и структуре ее идентичности, процессе ее социализации все еще изучены мало. Множественность контекстов при анализе трансформаций идентичности определяется границами ее постоянства и изменчивости в ситуациях текучей и жесткой транзитивности и в ситуации разных вариантов взаимодействия с виртуальным пространством – онлайн и офлайн. Представления людей о себе в мире, соединяющем в себе как устойчивость повседневности, так и постоянную изменчивость разных контекстов проживания этой повседневности, являются одним из важнейших факторов их совладания со сложностями и конфликтами повседневной жизни.

Можно предположить, что разные этапы развития транзитивного пространства и его разные аспекты взаимосвязаны с разными этапами развития виртуального пространства и его различными аспектами – как психологическими, так и социокультурными, и технологическими (Бауман, 2008; Кастельс, 2000). Раскрытие закономерностей, которые определяют эту взаимосвязь и взаимовлияние, даст возможность выявить и важнейшие психологические факторы, влияющие на социализацию и становление идентичности современных людей, живущих одновременно в обоих этих пространствах. Именно этот аспект исследования представляется особенно значимым, особенно в контексте современных социальных, культурных и технологических трансформаций.

Происходящие изменения приводят к необходимости пересмотра понятий «идентичность» и «социализация» и к разработке новой методологии и нового инструментария для исследования их содержания (Марцинковская 2014, 2015).

Социализация. На развитие современных концепций социализации большое влияние оказывает, как уже упоминалось, ситуация неопределенности, которая связана с постоянными трансформациями ценностей, норм, эталонов в современном, изменяющемся мире. В обществе постоянно меняются «правила игры» даже в относительно стабильных социальных группах. Исходя из этого, можно констатировать, что процесс социализации как таковой происходит не только в первые 10–15 лет жизни, но на протяжении всего жизненного пути. Поэтому в настоящее время говорится о принципиальной непрерывности процесса социализации. Важным моментом является и вопрос о способе трансляции норм и ценностей и о ведущих направлениях этой трансляции, о чем более подробно будет сказано ниже.

В контексте идеи о непрерывности процесса социализации является и появление термина ресоциализация. Первоначально этот термин использовался только для обозначения процесса «вторичного» вхождения индивида в социальную среду в результате каких-либо «дефектов» социализации (ресоциализация освобожденных из мест лишения свободы) или в результате смены социокультурного окружения (ресоциализация мигрантов). В настоящее время ресоциализация понимается как осознанное изменение поведения человека в ситуации очевидного социального неуспеха, а ее основной характеристикой является умение ориентироваться в непредвиденных социальных ситуациях.

Еще одной важной характеристикой современной социализации является тот факт, что она проходит в условиях «текучей современности» (З. Бауман). При «жесткой культуре» возможны определенные, жесткие нормы, правила и институты социализации, четко определяющие технологии и результаты воздействия взрослых на подростков. Современная многомерная культура предполагает «жидкую» социализацию, в которой возможно многоаспектное и ненаправленное воздействие, а результат может быть отсроченным, латентным.

Исходя из того, что социализация рассматривается и как процесс, и как результат активного вхождения человека в социальный мир, выделяется понятие социализированность как характеристика продукта (результата) этого процесса.

Можно назвать по меньшей мере семь критериев, определяющих успешность вхождения человека в социальную группу:

положительное отношение к нормам и ценностям группы;

взаимное принятие индивида и группы;

наличие большого количества разных групп идентичности;

высокий социометрический статус хотя бы в одной из групп идентичности;

социальная успешность хотя бы в одной из официальных групп идентичности (например, школьная успеваемость);

дифференцированность представлений о себе;

положительная временная перспектива.

Операционализация понятия «неопределенность» в исследованиях социализации. Возвращаясь к влиянию ситуации транзитивности, то есть неопределенности и изменчивости, в которой происходит современная социализация, необходимо подчеркнуть, что характерной чертой неопределенности является тот факт, что причинно-следственные отношения не всегда могут предсказать, как будет вести себя человек в будущем, как отреагирует даже на знакомые раздражители.

Конструкционистская парадигма, в рамках которой можно говорить о трансформации окружающего мира в направлении желаемых изменений, увеличивает степень предсказуемости будущего, так как если люди уверены в возможности перестроить, переконструировать ситуацию, и на основе этого выстроить будущее, снимается неопределенность этого будущего. Философия постмодерна и полипарадигмальность методологии также созвучны современной ситуации, непредсказуемость и вариативность которой волей-неволей приводят к необходимости создать коллаж, отражающий разные аспекты ситуации и нашего присутствия в ней. Таким образом, конструкционизм увеличивает степень предсказуемости будущего и снимает эмоциональную напряженность, смыкаясь с проблемой неопределенности, имеющей и методическую, и методологическую, и социальную обусловленность.

В том случае, если мы уверены в возможности перестроить, переконструировать ситуацию, и на основе этого выстроить будущее, снимается неопределенность этого будущего и те тревоги и опасения, которые оно несет с собой.

Применяя понятие неопределенности к психологии, можно говорить о том, что часто даже стабильная ситуация может быть не совсем ясной, тем более неопределенной является новая или постоянно меняющаяся ситуация. В такой ситуации сам человек, его мысли, состояние, поведение тоже становятся в большей, чем обычно, степени, неопределенными. То есть человек одновременно является как бы и стабильным образованием с ясной устойчивой структурой мотивов, и постоянно меняющейся величиной, в системе меняющихся отношений (и частица и волна одновременно).

Поэтому объективация мотивов поведения человека в ситуации неопределенности не может уже соотноситься с поступком как феноменом личности. Поэтому, как и в классической психологии, в настоящее время приходится искать опосредованные способы анализа. По другим людям мы можем судить о том, что происходит с человеком, идентифицируясь с ним, можем судить о его мотивации. Но это – не полностью достоверное знание, оно опосредовано и культурой (человек ведет себя соответственно определенным эталонам) и опытом и переживаниями наблюдателя, его атрибутивными схемами. Поэтому такое значение для постнеклассической психологии приобретают нарративы, результаты самонаблюдения. Как свет освещает движущееся в темноте тело, позволяя не только разглядеть его в конкретный момент времени, но и предположить, откуда оно появилось и куда направляется, моменты инсайта, рефлексии, помогают человеку частично понять себя, осознать причины своих поступков, свои мысли и переживания, чтобы потом экстраполировать эти наблюдения на других людей. Но это только дискретные моменты, понимание того, что предшествовало этому моменту (причина) и того, что за ним последует, достаточно фрагментарно и субъективно, то есть осознание себя и объективация идентичности, в принципе, возможны только здесь и сейчас. В тоже время остается иллюзия, что мы представляем себе свое предыдущее состояние, хотя мы оцениваем себя не намного лучше, чем окружающих.

Таким образом, для психологии объективация и операционализация понятия неопределенность актуальна в связи с методологическими проблемами, с предметом исследований – личности, внутренний мир которой в принципе не определен для окружающих, а во многом и для самого человека. Ситуация внешней неопределенности лишь усиливает это положение, делая его очевидным.

Личность. Проблема сущности и динамики становления человека как социального и активного существа имеет давнюю традицию, однако, можно констатировать, что основным водоразделом были не различия между понятиями «личность» и «субъект», но отличия по степени активности и роли врожденных/социально заданных качеств в развитии человека как личности/субъекта. Дискурсом анализа также были степень индивидуализации человека и его взаимоотношения с другими людьми, с обществом в целом.

В современных концепциях эта проблема рассматривается в новом контексте идентичности, точнее – взаимосвязи социальной и личностной идентичности.

В последние годы в психологии рассматриваются разнообразные виды идентичности: личностная, гендерная, половая, социальная, этническая, культурная, религиозная, ролевая, семейная, гражданская… При этом важнейшим вопросом является их соотношение между собой, прежде всего, соотношение между личностной и социальной идентичностью. Как и в прежних концепциях, в теориях идентичности также существует две позиции, однако, в отличие от диаметральных точек зрения Дюркгейма и Тарда, в современной науке доминирует осознание необходимости соотнесения личностной и социальной идентичностей между собой.

Вызовы транзитивности для психологии многоаспектны – это и проблема уходящего времени-пространства, и связанная с ней проблема «уходящей натуры» в самом широком понимании этого термина. Людям всегда было сложно примириться с новыми временами и социальными трансформациями, однако, никогда этот разрыв между новым и старым не был так глубок и никогда еще будущее не казалось таким неопределенным. При этом необходимо помнить, что транзитивность является не только социальной, внешней, но и психологической, духовной. Поэтому большой разрыв возникает между субъективными и объективными пространствами и временами, отношением и к ним, и к изменениям, в них происходящим.

Можно говорить о четырех вариантах развития человека в ситуации транзитивности, причем для простоты представим этот процесс только в плоскости двух континуумов социального пространства. В этом случае, одна ось показывает отношение к социуму, способность индивида противостоять/зависеть от давления среды. Вторая ось отображает степень интенциональности и структурированности мотивов человека.

В первом случае основанием для формирования представлений о себе и оценки себя становится стремление к сохранению консервативных, проверенных ценностей и эталонов, несмотря на внешние трансформации. Во втором случае фундаментом представления о себе становятся устойчивые к внешним трансформациям ценности культуры, науки, искусства, которые, однако, могут быть не очень востребованы актуальной ситуацией. Третий вариант развития связан со стремлением к осознанию своей индивидуальности, смысла и целей своей жизни. Четвертый вариант связан со стремлением сконструировать (переконструировать) окружающее пространство с тем, чтобы оно гармонично соотносилось с внутренним миром человека.

Во всех этих вариантах развития наиболее важным моментом является возможность поддержания конгруэнтности образа Я с образом мира, и, соответственно, адекватности этого образа мира реальности. Можно говорить о предпочтениях с этой точки зрении второго пути, так как мир культуры (эстетическая парадигма) относительно стабилен даже в эпоху кардинальных трансформаций. В то же время с точки зрения личностной активности или целостности осознания своего жизненного пути, видимо, должен быть отдан приоритет третьему и четвертому выборам. То есть стремлению к построению «миропроекта», выбора такого пути, который был бы созвучен и адекватен собственной индивидуальности, однако с необходимостью поддержания консенсуса с внешним миром, с обществом. Либо активному варианту построения того же «миропроекта», но уже не во внутреннем плане, не в экзистсфере (от экзистенция, самость), но во внешнем окружающем мире.

При этом традиционное для российской психологии разделение понятий «личность» и «субъект» может рассматриваться именно в континууме первой оси, в то время как по второй оси эти понятия начинают сближаться друг с другом. По-видимому, именно в точке совпадения этих поняти можно говорить о важности термина индивидуальность, так как именно индивидуализация процесса духовного и социального развития приводит и к высокой интенциональности, и к вариативности в выборе направления реализации этой интенциональности.

Идентичность. Говоря об особенностях идентичности в транзитивном, постоянно изменяющемся мире, необходимо подчеркнуть, что трансформации процесса социализации, разведение процесса и результата (социализированности) приводит к изменению соотношения персональной и социальной идентичности. Поэтому в современной ситуации общения развивается феномен нарративной идентичности, проявляющийся в том, что в межличностных контактах увеличивается процент рассказов о себе, а не предъявления себя в действии, в том числе и групповом (Андреева, 2012). Этот факт непосредственно отражается и в игре идентичностей – возможности попробовать себя в разных масках, разных ролях. Это часто повышает осознанность ролей и себя в них. При этом сетевые сообщества, с одной стороны, дают возможность гибкой и позитивной социализации, с другой – помогают найти разные варианты «игры» со своей идентичностью.

При нахождении-создании группы идентичности (как реальной, так и, особенно, виртуальной) происходит самоподтверждение выдуманных (или появившихся в «игре») личностных характеристик, а традиционная связка «категоризация – самокатегоризация» трансформируется в «самомониторинг – самоподтверждение».

Важным моментом является тот факт, что в ситуации изменений и неопределенности целостность идентичности связывается с культурой, а не с преемственностью жизненных циклов. Это актуализирует понятия лингвистической и социокультурной идентичности.

Соединение двух линий развития – социализации и индивидуализации, приводит в современной ситуации к появлению разных вариантов социального пространства, в котором реализуются разнообразные варианты межгрупповых и межличностных отношений, сочетания культуры и субкультур, реализуется и формируется новый баланс персональной и социальной идентичностей.

Библиографичесикй список

1. Андреева Г.М. Презентации идентичности в контексте взаимодействия // Психологические исследования. 2012. Т. 5. № 26. URL: http://psystudy.ru (дата обращения: 23.07.2018).

2. Бауман З. Текучая современность. СПб.: Питер, 2008.

3. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество, культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000.

4. Марцинковская Т.Д. Методология современной психологии: смена парадигм?! // Психологические исследования. 2014. Т. 7. № 36. URL: http://psystudy.ru/index.php/num/2014v7n36/1012 (дата обращения: 23.07.2018).

5. Марцинковская Т.Д. Современная психология – вызовы транзитивности // Психологические исследования. 2015. Т. 8. № 42. URL: http://psystudy.ru/num/2015v8n42/1168-martsin (дата обращения: 23.07.2018).

Identity in virtual and transitive space

Martsinkovskaya T.D.,

Vygotsky Institute for Psychology, Russian State University for the Humanities; Psychological Institute of the RAE; Moscow State Regional University, Moscow

Abstract. Changes in socialization process, in identity content and structure, caused by social transformations, which are character for transitive society, are considered. Psychological components of modern social space, its objective and subjective components are shown. The changes which occur in identity in virtual and transitive space are revealed.

Keywords: transitive society, emotional experiences, personal space.

Психологическая феноменология и тенденции сетевой идентичности1515
  Работа выполнена в рамках гранта РФФИ № 16-06-00161 «Экзогенные и эндогенные факторы информационной социализации».


[Закрыть]

Белинская Е.П.,

Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, г. Москва

Аннотация. Проблема сетевой идентичности рассматривается в контексте процесса информационной социализации. Подчеркивается, что одной из важнейших граней социализации личности в пространстве интернет-коммуникации является процесс соотнесения реальной и виртуальной идентичностей в едином образе Я. Выделяются основные особенности актуального состояния проблемного поля исследований идентичности, среди которых – постоянное расширение изучаемой феноменологии, наличие определенных «точек согласия» между исследователями и все большее внимание к процессам ориентировки человека в информационных потоках. Подчеркиваются специфические особенности «цифрового поколения», определяющие возрастно-цифровую стратификацию современного общества и задающие определенные ограничения эмпирическим исследованиям виртуальной идентичности. Отмечается, что последнее десятилетие изучение идентичности в интернет-коммуникации характеризуется все большим содержательным сдвигом – от акцентирования отличий виртуальной идентичности пользователя от его реальных идентификаций к поиску общих оснований виртуальных и социальных идентификаций. Излагаются основные результаты эмпирического исследования, продемонстрировавшего взаимосвязь соотнесения виртуальной и реальной идентичностей представителей «цифрового поколения» с характерными для них стилями идентификаций.

Ключевые слова: информационное общество, виртуальное взаимодействие, сетевая идентичность, виртуальная самопрезентация.

Новые информационные технологии, являясь сегодня одним из важнейших факторов экономического, политического и социального развития мира, несомненно «встраиваются» и в процесс социализации личности. Неслучайным является все большее распространение в научном дискурсе термина информационной социализации (Аянян, Марцинковская, 2016; Белинская, 2013), служащего для обозначения новых закономерностей социального самоконструирования человека в ситуации постоянных социальных изменений и вызовов полимодальной неопределенности. Представляется, что одной из важнейших граней проблемы социализации личности в пространстве интернет-коммуникации является проблема соотнесения реальной и виртуальной идентичностей современного человека, – ведь сегодня динамика сферы самосознания во многом определяется процессами виртуальной самопрезентации, постоянно идущими в социальных сетях и составляющими неотъемлемую грань повседневности.

Представляется, что при всем своеобразии и возможной новизне феноменологии виртуального самоконструирования (как с точки зрения внутренних идентификационных процессов личности, так и с более «внешних» позиций – понимания его как управляемой самопрезентации), стоит учитывать общее актуальное состояние проблемного поля исследований идентичности в целом. Его особенности видятся нам в следующем. Во-первых, последние два десятилетия неопровержимо свидетельствуют о постоянном расширении проблематики идентичности в целом: «идентичность без границ» как метафора внутреннего состояния Я современного человека становится уже совсем не метафорической ее характеристикой. Во-вторых, в данной проблематике сегодня уже сформировались определенные «точки согласия» между исследователями. Среди них можно выделить несколько: 1) представление о детерминации кризиса идентификационных структур личности условиями современного социального пространства; 2) все большее включение данного понятия в круг других психологических концептов, исходно с ним не связанных; 3) сдвиг от изучения структурных составляющих идентичности к анализу ее процессуальных характеристик (Белинская, 2018). В-третьих, при известном «размывании» традиционных дихотомий в анализе Я (дифференциация vs интеграция, константность vs изменчивость, активность vs зависимость) сегодня идентичность все чаще понимается как следствие тех или иных стратегий ориентировки в потоке информации (Емелин, Рассказова, Тхостов, 2016). Подчеркнем, что вышеуказанные характеристики проблематики идентичности не только сохраняются, но и усиливаются при ее «переносе» в пространство виртуального взаимодействия.

Но исследования виртуальной идентичности имеют, естественно, и свои специфические особенности. В их основе лежат, прежде всего, объективные обстоятельства, связанные с вступлением в активную социальную жизнь так называемого «цифрового поколения»: наличие возрастно-цифровой стратификации как социального факта задает определенные ограничения любому эмпирическому исследованию виртуальной идентичности. Каковы же особенности российских юных пользователей – подлинных представителей «цифровой эпохи»?

Прежде всего отметим, что по ряду исследований (см., например, Солдатова, Нестик, Рассказова, Зотова, 2013) для них характерно представление о виртуальном взаимодействии и, как следствие, о собственной самопрезентации в социальных сетях как о факте, неотделимом от реальной практики повседневности: если еще десять-пятнадцать лет назад интернет-коммуникация выступала как принципиально «другое пространство», то сегодня с точки зрения большинства пользователей реальная и виртуальная жизнь «неотделимы друг от друга», что и неудивительно – более 90% российских пользователей в возрасте 18–24 лет заходят в Сеть каждый день, являясь пользователями «ВКонтакте». Субъективным «водоразделом» для них между виртуальным миром и реальностью является лишь характер табуированных для широкого обсуждения тем: так, в виртуальном взаимодействии в отличие от реального в большей степени допустимым становятся темы собственных политических и религиозных предпочтений, а в реальной коммуникации – проблемы в межличностных отношениях (с родителями и сверстниками противоположного пола). Интересно, что для юных пользователей характерна высокая степень осознанности потенциальных рисков виртуальной коммуникации, – возможно, в силу достаточно частого столкновения с ними: так, по самоотчетам каждый третий уже сталкивался в социальных сетях с негативной информацией (жесткое порно, сцены насилия, убийства), со взломом профиля, кражей персональных данных и секстингом, а каждый второй – с кибербуллингом. Интересно, что столь негативный опыт практически не сказывается на чувствах, сопровождающих виртуальное взаимодействие: как и их зарубежные сверстники, российские «дети цифры» в качестве ведущих эмоциональных состояний своей виртуальной жизни отмечают интерес, радость и удовольствие, что не исключает, тем не менее, периодически чувства зависти и одиночества. Возможно, именно это практическое неразличение цифровым поколением реального и виртуального миров задает снижение влияния на их идентичность специфики культуры сетевого взаимодействия: так, если десятилетие назад многие юные считали интернет-коммуникацию местом «развития», «самопознания», «игры со своим Я», то сегодняшние их сверстники уже не считают, что стали лучше понимать себя благодаря социальным сетям или же могут быть в виртуальном взаимодействии более открытыми.

Специфичной является и динамика проблематики виртуальной идентичности за последнее десятилетие. Так, на своем старте исследователи акцентировали отличия виртуальной идентичности пользователя от его реальных идентификаций: повсеместно подчеркивались альтернативность виртуальных Я-образов пользователя его представлениям о Я-реальном, множественность и изменчивость виртуальных идентичностей. Объяснения этой феноменологии варьировали в довольно широком диапазоне – от утверждения тезиса о неизбежной редукции в виртуальности человека к текстам как неким семиотическим манифестациям до констатации расширенных возможностей самопрезентации как источника личностной компенсаторики. Сегодня ситуация изменилась. Прежде всего, согласно исследовательским данным, оказалось, что в своей массе пользователи социальных сетей предоставляют о себе достоверную информацию, стремясь не столько к «самоконструированию в виртуальности», сколько к демонстрации «себя настоящего» через легко проверяемую социо-ролевую информацию и личные фотографии (Zhao et al., 2008; Hinz et al., 2010). Соответственно, фокус исследовательского интереса сместился к поиску общих оснований виртуальных и социальных идентификаций. В итоге уже достаточно утвердившимся стал тезис о том, что социальные сети являются на данный момент эффективным ресурсом для выражения реальной идентичности пользователя: в сетевой коммуникации человек конструирует не саму идентичность, а своего рода ее «виртуальную оболочку», являющуюся проекцией реальной идентичности (Back et al., 2010). И в этом смысле «игры с идентичностью» в виртуальном пространстве, вызывавшие исследовательский энтузиазм еще пятнадцать лет назад, скорее всего, закончились. Актуальный исследовательский вопрос заключается отныне не в том, что именно из всего многообразия Я проецирует пользователь в виртуальное взаимодействие, а в том, как он это делает. Иными словами, – при всех декларациях слияния виртуальности и реальности насколько мы еще способны рефлексировать их «разрывы»?

Представляется, что актуальное уменьшение различий между виртуальной и реальной идентичностями касается в основном структурно-содержательных характеристик, в то время как их динамические особенности могут быть различными. Наиболее релевантной, с нашей точки зрения, теоретической основой для эмпирической проверки данного предположения является модель идентичности М. Берзонски (Berzonsky, 2008), отражающая как структурные, так и динамические особенности идентификации.

В ходе проведенного эмпирического исследования на выборке в 100 человек пользователей «ВКонтакте» (медиана возраста = 22,3 года), в ходе которого использовался опросник М. Берзонски, заполняемый дважды – с позиции «Я-реальное» и «Я в социальной сети», были выявлены различные соотношения сетевой и реальной идентичности для пользователей с разными идентификационными стилями (см. подробнее: Белинская, 2016). Так, для пользователей с информационным стилем идентичности содержание образов «Я-реальное» и «Я-виртуальное» практически совпадало, причем в обоих случаях в них преобладали позитивные самохарактеристики. При этом и в случае реального, и в случае виртуального взаимодействия они сохраняли свой стиль идентичности. Иными словами, для них виртуальная коммуникация образует единое пространство с реальностью, являясь источником самоподтверждения. В свою очередь, пользователи с нормативным стилем идентичности демонстрировали наибольшие различия между образами «Я-реальное» и «Я-виртуальное», причем «Я-виртуальное» оценивалось ими преимущественно негативно. В виртуальном взаимодействии они становились значимо менее нормативными и имели более диффузные представления о себе, то есть на них виртуальная коммуникация влияла сильнее, не образуя единого пространства с реальностью и оставаясь источником самоконструирования. Наконец, пользователи с диффузным стилем идентичности также демонстрировали значимое расхождение образов «Я-реальное» и «Я-виртуальное», однако «Я-виртуальное» оценивалось ими преимущественно позитивно, и, соответственно, для них виртуальное пространство являлось источником самоусиления. Подчеркнем, что пользователи с нормативным и диффузными стилями идентичности составляли абсолютное большинство выборки, несмотря на свою очевидную принадлежность к «цифровому поколению». И тем самым можно утверждать, что этих пользователей при всех субъективно отмечаемых ими пересечениях и даже слияниях реальности и виртуальности создание своего виртуального Я продолжает, скорее, оставаться одним из вариантов самопрезентации, нежели способом манифестации своего подлинного Я.

Библиографический список

1. Аянян А.Н., Марцинковская Т.Д. Социализация подростка в информационном пространстве // Психологические исследования. 2016. Т. 9. № 46. URL: http://psystudy.ru/num/2016v9n46/1262-ayanyan46 (дата обращения: 15.05.2018).

2. Белинская Е.П. Информационная социализация подростков: опыт пользования социальными сетями и психологическое благополучие // Психологические исследования. 2013. Т. 6. № 30. URL: http://psystudy.ru/index.php/num/2013v6n30/858 (дата обращения: 15.05.2018).

3. Белинская Е.П. Взаимосвязь реальной и виртуальной идентичности пользователей социальных сетей // Образование личности. 2016. № 2. С. 31–40.

4. Белинская Е.П. Современные исследования идентичности: от структурной определенности к процессуальности и незавершенности // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 16. Психология. Педагогика. 2018. Т. 8. № 1. С. 6–15.

5. Емелин В.А., Рассказова Е.И., Тхостов А.Ш. Информационные технологии в структуре идентичности человека: возможности и ограничения рисуночной методики // Психологические исследования. 2016. Т. 9. № 45. URL: http://psystudy.ru/num/2016v9n45/1233-emelin45 (дата обращения: 18.05.2018).

6. Цифровая компетентность российских подростков и родителей: результаты всероссийского исследования / Г.У. Солдатова, Т.А. Нестик, Е.И. Рассказова, Е.Ю. Зотова. М.: Фонд Развития Интернета, 2013.

7. Berzonsky М. Identity formation: The role of identity processing style and cognitive processes // Personality and Individual Differences. 2008. V. 44. P. 645–655.

8. Facebook Profiles Reflect Actual Personality, Not Self-Idealization / M.D. Back., J.M. Stopfer, S. Vazire et. al.// Psychological Science. 2010. № 3. Р. 372–374.

9. Hinz O., Spann M., Hann I. Prestige goods and social status in virtual worlds // International Conference on Information Systems 2010 (ICIS 2010). St. Louis. Missouri. 2010. December, 12–15. Vol. 190. URL: https://goo.gl/Kami7Y (дата обращения: 04.05.2018).