Текст книги "Разговоры за кулисами о музыке и моде"

Разговоры за кулисами о музыке и моде

Составление и вступительная статья

Татьяна Букина

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Букина Т., составление, 2008

© Букина Т., вступительная статья, 2008

© Издательский дом «Классика-XXI», 2008

* * *

От составителя

Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.

Теренций

Вам, вполне возможно, покажется странным соседство слов «музыка» и «мода». Вроде бы классика неподвластна капризам моды, великая музыка прошлого для многих область, недосягаемо удаленная от обыденной реальности и переменчивой моды. Да и современная индустрия моды вряд ли может похвастаться частыми обращениями к темам из классической музыки.

И вместе с тем подобное представление совершенно неоправданно. Ведь между создателями музыки и моды много общего: нигде так не ценятся неповторимая творческая индивидуальность, свежие идеи и художественный вкус, как в искусстве и в моде. Многие знаменитые кутюрье считали себя непризнанными художниками, а великие представители классической музыки могли бы подписаться под известным афоризмом А. С. Пушкина: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей».

В этой книжке вы найдете факты, истории, курьезы и анекдоты из жизни как классиков, так и современных музыкантов. Вы узнаете, как внешний вид многих великих композиторов влиял на отношение современников к их музыке, какие популярные фасоны появились благодаря нашумевшим премьерам или прославленным артистам и какие известные опусы были обязаны своим появлением моде. И может быть, изменятся ваши представления о любимых композиторах и вы по-новому услышите знакомые произведения.

Татьяна Букина

«Модные» пристрастия музыкантов

У Гайдна за долгие годы службы в семействе Эстергази выработалась строгая дисциплина в соблюдении придворного этикета. Его предпочтения в одежде никогда не изменялись. И даже в преклонном возрасте он, вставая в шесть утра, всегда облачался в камзол и обязательно надевал завитой парик. Только после этого он начинал прием посетителей, которые прибывали к нему со всей Европы.

* * *

Моцарт любил носить… разноцветные парики. В его времена, оказывается, это было очень модно. В гардеробе композитора висели парики зеленого, красного, оранжевого цветов. Сделанный хорошим мастером, такой парик стоил целое состояние…

* * *

Жизнь Моцарта в Вене была роскошной. К этому обязывал высокий статус композитора. Он обзавелся не только модным гардеробом, но и собственной каретой и лошадью, на которой совершал утренние верховые прогулки. В дорогой квартире стоял большой бильярдный стол. Бильярд и карточная игра считались обязательными атрибутами аристократического досуга, и Моцарт, отчасти принадлежавший к высшему обществу, не мог жить иначе.

* * *

Известно, что все творческие личности в некоторой степени эстеты. А все эстеты (как тонко подметил Я. Гашек устами простодушного Швейка) не чужды явного или скрытого гомосексуализма. Это явно прослеживается в манерах и привычках Вагнера. Его изысканная натура требовала чувственного и утонченного окружения. В его доме запрещались все посторонние шумы и запахи, как и предметы с острыми углами (это относилось и к книгам). Ничто не должно было напоминать гению о грубых реалиях жизни в те минуты, когда в нем просыпалось божественное вдохновение.

Стены его комнаты драпировались атласом и шелком, полы устилали пышные ковры, повсюду курились благовония. Наряды композитора более сгодились бы светской кокотке, нежели будущему кумиру национал-социалистов. Вагнер предпочитал кружевные рубашки, атласные брюки и шелковые халаты. Все означенные аксессуары требовали постоянных финансовых вливаний, и композитор принимал добровольные взносы от всех, включая акул крупного капитала. Примечательно, что еврейское происхождение большинства доброхотов отнюдь не мешало ярому антисемитизму прославленного музыканта.

* * *

Как-то Вагнер заказал одной владелице миланского модного магазина платье, якобы предназначенное для его жены Козимы. Композитор дал чрезвычайно подробные инструкции относительно наряда. Это было атласное платье с корсажем, у которого «должен быть высокий ворот, кружевное жабо, ленты, узкие рукава, пышные оборки, широкая юбка со шлейфом и тюрнюром», а также к нему «миленькая утренняя шляпка». Однако в записях аккуратной и пунктуальной супруги композитора нет указаний, что она когда-либо получила подобное платье.

Современники не раз упоминали о неожиданных появлениях Вагнера в предметах женского туалета. Кроме того, биографам композитора хорошо известно пристрастие Вагнера к шелковому белью: он объяснял это тем, что страдал рожистым воспалением и только шелк не причинял боль его коже. Также он любил цветочные ароматы и носил дома вышитые халаты.

* * *

Вагнер имел обыкновение принимать своих посетителей и отдавать визиты в средневековом костюме. Как-то Дюма посетил его и очень смеялся над одеждой композитора. Тот явно обиделся.

Однако по приезде в Париж Вагнер поспешил нанести визит Дюма. Писатель вышел в роскошном халате с цветами и павлинами, в шляпе с перьями и ботфортах.

– Маэстро, извините, что встречаю вас в рабочей одежде: половина моих мыслей таится в этой шляпе, а другая – в этих сапогах, которые необходимы мне для описания любовных похождений.

* * *

Один бостонский корреспондент опубликовал в январском номере газеты Musical Record за 1882 год отчет о своем посещении дома Вагнера. В нем он описал и особую «моду» вагнеровского семейства: «Госпожа Вагнер, одетая в белые шелка, с венком роз на голове, встречает своих гостей приветливо и делает все возможное, чтобы каждый чувствовал себя легко и свободно. Красива ли она? Во всяком случае, в высшей степени очаровательна. Вагнер обычно является позже, после репетиции. В старомодном немецком костюме, он непринужденно обходит гостей, со всеми беседует. Одному артисту он пожимает руку, другому говорит комплимент, идет к фортепиано, поет куплет из какой-то баллады, заканчивая шуткой в виде нескольких тактов из вальса Штрауса, потом демонстрирует орган, который получил в подарок из Америки. При этом он декламирует: “Einer geschenkten Orgel Sieht man nicht in die Gorgel”. В переводе это звучит так: “Дареному органу в глотку не смотрят”. (Ср. с русской пословицей “Дареному коню в зубы не смотрят”. – Прим. ред.) Но, чтобы придать стихотворению рифму, Вагнер изменил слово Gurgel (глотка) на несуществующее Gorgel».

* * *

Джоаккино Россини после серьезной болезни, перенесенной в раннем детстве, остался совершенно лысым. При этом присущее ему своеобразное представление о вкусе и стиле не позволяло ему надевать на парик шляпу или какой-нибудь другой головной убор. Поэтому в холодное время года он носил два, а то и три парика одновременно, чем весьма шокировал публику.

* * *

Ганс фон Бюлов имел обыкновение дирижировать в белых перчатках, согласно установленному концертному этикету. Но, когда в программе значилась «Героическая» симфония Бетховена, он по окончании первой части снимал белые перчатки и надевал черные – символический знак восхищения Траурным маршем, следующим за первой частью.

* * *

Стиль дирижера Артура Никиша – это аристократизм во всем. Где бы ни появлялся Никиш, его сразу узнавали по гриве пылающих волос и слепящей белизны сорочкам с чрезмерными манжетами, наполовину закрывавшими маленькие бледные кисти рук. По завершении концерта он не убегал в артистическую, чтобы выпить рюмочку, но спокойно стоял на сцене, попеременно кланяясь и переговариваясь с оркестрантами первого ряда, – до тех пор, пока аплодисменты не спадали до уровня, который представлялся ему уместным для неторопливого ухода со сцены. Сегодня именно такое поведение дирижера является сценическим эталоном музыкального этикета.

* * *

Пуленк рассказывает о своем друге композиторе Эрике Сати, который был известным модником:

– Сати был странной личностью. Он никогда – ни зимой, ни летом – не расставался с котелком, который весьма почитал, и с зонтиком от дождя, его он просто обожал. После смерти Сати, когда смогли наконец проникнуть в его комнату в Аркейе (на что при его жизни никто не решался), там обнаружили множество зонтиков; некоторые из них – в магазинной упаковке. Когда однажды спутник Сати по оплошности проткнул своим зонтиком зонт Сати, чего только не пришлось ему выслушать: и «негодяй», и «невежа», и… «шпана»!

Даже летом Сати очень редко расставался с широким плащом и заворачивался в него, как в банный халат. Бородка, которую он заботливо подстригал, пенсне, что он величественным жестом постоянно подносил к глазам, – вот некоторые характерные черточки этого странного человека…

* * *

Как известно, Александр Николаевич Скрябин был большим франтом. Визиты свои он всегда наносил в хорошо сшитом и отглаженном сюртуке, в очень высоком накрахмаленном белом воротничке, в лайковых темных перчатках.

Как истинный денди, он отводил своему костюму и внешнему виду очень много времени. Следуя моде à la Оскар Уайльд, он коллекционировал… разноцветные жилеты, которыми очень гордился.

Музыкальный критик Леонид Сабанеев вспоминал: «Это был большой франт. Маленький, вертлявый, невзрачный с виду и незаметный в большой толпе, – он всегда был изысканно одет; и меня всегда приковывали его ноги в лаковых штиблетах, которые он выворачивал носками наружу, как балерина. Мне казалось, что все это объясняется фатовством и желанием оригинальничать. Вот так философ, думающий музыку еще с философией соединять! Как же вяжутся его пестрые жилеты и лаковые ботинки с философией? Как-то не верилось в его композиторскую будущность».

* * *

Предметом особой заботы Скрябина были его волосы. Скрябин очень боялся облысеть, хотя для этого не было никаких оснований, так как они у него были очень густые.

Меценатка и друг композитора Маргарита Морозова вспоминала:

– Как-то в Везне я присутствовала при мытье его головы. Это было настоящее священнодействие. Он начинал с того, что нагибался вперед и, послюнявив пальцы, вцеплялся ими в голову и делал со страшной быстротой и силой массаж кожи. В то время появилась теория, что нужно это делать именно слюнями. После этого следовали мытье головы каким-то особенным шампунем, всякие втиранья и притиранья.

* * *

Провинциальная натура Антона Брукнера никак не принимала столичной моды. Будучи профессором консерватории, он продолжал носить по-крестьянски просторные черные костюмы с чрезвычайно короткими брюками (он объяснял это удобством игры на ножной клавиатуре органа), а из кармана его пиджака вечно торчал большой голубой платок. На голове же профессора музыки по-прежнему была деревенская шляпа с отвислыми полями.

Над Брукнером подтрунивали коллеги, посмеивались студенты…

Как-то один его приятель заметил:

– Дорогой маэстро, позвольте мне со всей откровенностью сказать вам, что костюм ваш просто смешон…

– Ну так смейтесь, – добродушно отвечал Брукнер. – Но позвольте и мне не менее откровенно напомнить вам, что я прибыл сюда вовсе не для демонстрации последней моды…

* * *

Дягилев был щеголем. Его цилиндр, безукоризненные визитки и вестоны (жилет наподобие смокинга с рукавами три четверти) отмечались петербуржцами не без насмешливой зависти. Он держался с фатоватой развязностью, любил порисоваться своим дендизмом, носил в манжете рубашки шелковый надушенный платок, который кокетливо вынимал, чтобы приложить к подстриженным усикам.

В духе Оскара Уайльда, грубил, дерзил напоказ, не стеснялся своих необычных пристрастий.

* * *

Чтобы импонировать заграничным людям, Сергей Дягилев довольно удачно разыгрывал большого барина, un grand seigneur en voyage (путешествующего вельможу). Он создал незабываемый экзотический образ «настоящего русского барина», одеваясь согласно самой изысканной моде. Не щадя денег, он останавливался в лучших отелях, разъезжал по городу в закрытом экипаже, одевался с большой изысканностью и даже… вставил в глаз ненужный ему монокль, не расставался с превысоким цилиндром, а на своих визитных карточках проставил: «Serge de Diaghileff».

* * *

Стравинский слыл страшным модником – его эксцентрические галстуки были легендой. А первой объединяющей темой со второй женой Верой Судейкиной стали особые оригинальные штаны, которые она для него заказала. Маленький, меньше 160 сантиметров ростом, Стравинский любил носить брючины… в три четверти.

* * *

Равель был знаменит своей экстравагантностью в одежде, зачастую довольно странных цветов и покроя. Однажды после концерта один из его друзей воскликнул:

– Браво, Равель, это прекрасно!

На что композитор ответил:

– А ты заметил, что я сегодня ввел моду на фрак василькового цвета?

* * *

Когда Рахманинов прибыл в Америку, один музыкальный критик удивленно спросил:

– Почему маэстро так скромно одевается? Вы не любите моду?

– Меня все равно здесь никто не знает, – ответил Рахманинов.

Со временем композитор ничуть не изменил своих привычек.

И тот же критик через несколько лет снова спрашивает:

– Маэстро, ваши материальные обстоятельства значительно изменились к лучшему, но лучше одеваться вы не стали.

– Зачем? Ведь меня и так все знают, – пожал плечами Рахманинов.

* * *

Великий Федор Шаляпин был знаменит своей любовью к красивой, роскошной одежде и тем, что тратил уйму денег на лучших портных в Европе. Это пристрастие к шику владело им еще с юности, когда зарабатывал он куда более скромно, а в вопросах моды был совсем не искушен.

Певец рассказывал:

– После бенефиса Семенов-Самарский принес мне в конверте пятьдесят рублей – подарок от публики. Да кто-то из публики же подарил закрытые серебряные часы на стальной цепочке. Кроме того, от сбора «с верхушек» мне отчислилось рублей тридцать. Я стал богатым человеком. Никогда у меня не было такой кучи денег. Да еще и часы… Тогда я купил себе верблюжье пальто, мохнатое, темно-коричневое, кожаную куртку с хлястиком – такие куртки носят машинисты, купил сапоги, перчатки и тросточку. Напялив на себя все это великолепие, я отправился гулять по главной улице Уфы, и каждый раз, когда встречный человек казался мне заслуживающим внимания, я небрежно вытаскивал из кармана мои часы и смотрел, который час. Очень хотелось, чтоб люди видели, что я при часах…

* * *

Стиль дирижера Артуро Тосканини представлял собой нечто большее, чем просто музыкант во фраке. Он стал идеологической иконой, защитником демократии – и в то же самое время человеком, с коим мог отождествить себя средний американец. Любящий домашний уют, патриарх ходил дома… в шлепанцах, говорил, что смотрит по телевизору бокс и играет с внучатами в прятки в саду. А на сцене он был само совершенство, олицетворял собой аристократизм и изящество. Тосканини играл обе составляющие своего мифа и в конечном счете уверовал в него сам.

* * *

Футурист Артур Лурье экспериментировал не только с музыкой, но и со своим внешним видом. Экстравагантная внешность молодого комиссара Наркома просвещения стала притчей во языцех. Вот как его описывал Александр Куприн:

– Всегда в ярко-зеленом костюме фантастического покроя, украшенном громадными пуговицами, в большом отложном воротнике и открытых туфлях на французских дамских каблуках.

* * *

Эрик Сати в своих модных пристрастиях был похож на женщин. Он страдал манией «оптовых покупок». Если ему что-то очень нравилось в магазине, то он скупал весь ассортимент. Так, в начале XX века в моду входил серый цвет. И когда Сати увидел серый бархатный костюм, то он приобрел… двенадцать абсолютно идентичных комплектов.

* * *

Известным модником был Сергей Прокофьев.

Святослав Рихтер рассказывал:

– Как-то в солнечный день я увидел на улице необычного человека. В ярких желтых ботинках, клетчатом, красно-оранжевом галстуке.

Прохожие даже оборачивались ему вслед, удивляясь непривычному для советского времени яркому костюму. Высокий, красивый, в черной шляпе с широкими полями, напоминающей сомбреро, и в коротком модном пальто труакаре. Он держал в руках ярко-желтые кожаные перчатки, которыми ритмично помахивал, не обращая на зевак ни малейшего внимания.

* * *

Дирижер Герберт фон Караян всегда особенно тщательно следил за своим внешним видом и следовал тенденциям моды. Следуя правилам хорошего тона дендизма, перед выходом на сцену он облачался в безукоризненно чистый свитер с высоким воротом, так что открытыми оставались лишь минимальные участки его тела. Кожа на кистях его рук была оттерта почти до прозрачности, он был почти маниакальным чистюлей. Сама его внешность свидетельствовала о глубоко укоренившемся нарциссизме. И даже те изобретения индустрии моды, которые, казалось бы, предназначались для слабого пола, он опробовал на себе. Так, те, кто сидел в первом ряду зальцбургского Festspielhaus, видели за ушами Караяна сами за себя говорящие… следы многочисленных косметических подтяжек.

* * *

Оперная дива Мария Каллас в свое время была эталоном красоты и стиля. С 1951 года она одевалась у известной миланской кутюрье Бики – Эльвиры Леонарди Буер. Сегодня ее платья выставляются на аукционах.

Но прекрасная гречанка не всегда обладала модельной внешностью, а, напротив, страдала избыточным весом. Неизвестно, кем стала бы застенчивая, пухлая (если не выбирать выражений – бесформенная), неуверенная в себе греческая дурнушка Сесилия София Анна Мария Калогеропулос, если бы не встретила промышленника Джованни Батисту Менегини. Именно ему Мария обязана своим чудесным превращением. В 23-летней Марии итальянский промышленник разглядел женщину, которая с его участием прославилась не только магическим исполнением арий, но и достигла вершин элегантности и долгие годы являла собой эталон изысканного вкуса. В платье цвета морской волны Каллас выступала в Карнеги-холле в марте 1974 года, а в желтом шелковом платье она сопровождала Аристотеля Онассиса на вечер, данный Ги де Ротшильдом. Бирюзовое шифоновое платье Каллас выбрала, чтобы участвовать в приеме, данном Грейс Келли и князем Монако в 1974 году.

* * *

Коко Шанель была очарована Плисецкой и не раз создавала для нее свои платья, которые балерина носила с большим удовольствием. Познакомились они через танцовщика Сержа Лифаря.

Майя Михайловна вспоминала:

– В бутике нас встретила прямая, изнуренно-худая, строгая хозяйка, которая протянула мне две морщинистые сухопарые руки. Коко было уже за восемьдесят. Специально для меня и Лифаря хозяйка заставила манекенщиц продемонстрировать свою коллекцию осенне-зимнего сезона. Когда ей не нравилось, как девушки двигались, она сама поднималась и показывала, как надо носить наряд. И в те мгновения Коко выглядела… на двадцать лет.

* * *

Главный дирижер и художественный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев тщательно следит за модой. В антракте любители классики обсуждают не только музыку, но и изысканные фраки маэстро от Эрменеджильдо.

– Я выбираю то, что делает движения естественными. Фраки и смокинги от моего друга Эрменеджильдо помогают дирижировать – в них я могу проделывать руками невероятные вещи, – признается Гергиев.

В повседневной жизни маэстро делает акцент на аксессуарах – часах, шарфах и дорогих мобильных телефонах. Правда, нередко дорогие безделушки становятся достоянием… воров, которые украли у маэстро уже не одни золотые часы.

* * *

Оперная примадонна Елена Образцова часто демонстрировала эксклюзивные наряды от кутюр. А в студенческие годы однокурсницы прозвали ее… «монашкой», потому что она всегда ходила в одной и той же одежде – черной юбке и черной блузке.

– У меня просто не было денег на наряды. Да и интересовала меня тогда только музыка, – признавалась Образцова. – Я не ходила на танцульки, все время занималась и не обращала внимания на моду.

* * *

Пианист-виртуоз Ференц Лист собственные выступления превращал в ослепительные шоу: например, всякий раз перед началом концерта он, эффектно сняв пару белых перчаток, разрывал их по швам и швырял под рояль. Помимо феерической игры слушателей впечатляла и его экстравагантная внешность с пышной белой шевелюрой.

* * *

Носовой платок – неизменный атрибут мужского костюма – использовался дирижером Артуро Тосканини необычным способом. Когда оркестр играл не так, как ему хотелось, он, не способный сломать пополам дирижерскую палочку, выхватывал из кармана носовой платок и пытался его разорвать. А если и тот оказывал сопротивление, старался… отодрать фалды своего фрака. Услышав, как фрак с треском разрывается до самой середины спины, он облегченно и тихо просил оркестрантов снова сыграть ту же фразу.

* * *

Частые припадки ярости дирижера Фуртвенглера во время репетиций стали причиной того, что музыканты, сидевшие за первыми пюпитрами, поговаривали о том, чтобы обзавестись… «зонтами от Фуртвенглера». Возникновение этой моды на «зонты» во время репетиций связано с тем, что недовольному дирижеру случалось не только белеть от гнева, когда музыка звучала плохо, но и даже буквально… плевать от бессильной ярости в оркестрантов.