Текст книги "Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии"

– Да быть не может. Заговорились предсказатели!

– Как это заговорились?! Они и раньше, бывало, верно нагадывали. Я помню кучу случаев, когда сказанное сбывалось. Вот например…

Неподалеку по теме о Фестивале говорила группа молодых людей, не старше самого Сказочника:

– Этот Хтопопало придумал сказку, круче не бывает! Пока ее знают только Мэр и Ревизор, который вчера уехал обратно в Сказочничество.

– Я тоже об этом слышал. Сказка клевая. Никто еще такую не придумывал! Такую вообще ни один человек не может придумать!

– Ты на магию намекаешь? Да ну тебя… Кто не знает Хтопопало, он в школе сигарету без спичек не мог зажечь, какой из него заклинатель, ради Бога? Сложная магия выше его возможностей!

– А ведь верно. Он меня все время просил дать прикурить.

– Но посмотри на него сейчас – сидит себе в иглу на площади, думы думает, а мы с тобой продаем бананы. Прям-таки не верится!

– Мне кажется, тут не все чисто.

– Чисто, не чисто, такова се ля ви. Слушай вон что гадатели говорят.

На окраине рыночной площади, в тени кипарисов укромно ютилась кокетная лавочка. На ней сидели, сплетя руки, Он и Она, сидели и тихо ворковали:

– Ты знаешь, новый Сказочник – мой друг детства.

– Ах, что ты говоришь?

– Правда, правда. Мы однажды подрались, я ему нос расквасил.

– Ах, какой ты сильный!

– Ну, драка была пустяковая, мы даже не дрались, а просто пихались понарошку.

– Ах, какой ты благородный!

– Хочешь, тайну скажу?

– Ах, тайну!

– Да, тайну. Мы с Хтопопало вчера встретились случайно, и он мне как другу детства свою сказку рассказал, которую к Фестивалю сочинил.

– Ах, сказка! Расскажи!

– Не могу. Я ему слово дал.

– Фи… Если ты меня любишь, расскажешь!

– Ладно, только обещай молчать и никому ни звука.

– Обещаю.

– Сядь поближе и дай ушко, чтобы никто не подслушал…

Через пару минут с лавочки прозвенел девичий смех:

– Хватит, хватит, щекотно!

Наутро Хтопопало проснулся с тяжелой от похмелья головой. Но не только это угнетало штатного Сказочника города Г. Появилось еще и беспокойство. Оно зародилось в пальцах (ног), распространилось вверх, словно теплая нервная судорога, и обхватило его целиком. Хтопопало ощущал свое сердце, словно погруженное в ванну с жидкостью под высоким давлением, в горле засел тугой комок, похожий на бутылочную пробку. Молодой человек вдруг осознал, что завтра ему надо рассказать готовую сказку, причем рассказать ее гладко и перед публикой со сцены. Осознав сей факт, он попробовал разные способы вызвать в себе вдохновение. Но спать не хотелось, а за выпивкой невозможно было сбегать: возле иглу околачивались толпы любопытных, не прорваться… Тогда он прибег к последнему средству – с видом обреченным уселся на нары и принялся выдумывать сказку. Он немало за свою жизнь сказок выслушал, так что, вроде бы, дело само по себе нетрудное. Скорее досадное. Так ему казалось до первой попытки. Наверное, причина неуспеха была в нарах. Сказочник спустился в комфортабельный кабинет и попробовал творить пером. Но оно оставляло на бумаге большие кляксы. На самопишущей машинке оказалось не легче – после каждой ошибки приходилось менять лист, пол усеялся скомканными бумажными неуспехами. Хтопопало взял диктофон. Включил. Помолчал. Выключил. И вздохнул – эх, если бы эта штуковина могла сама сочинять и записывать…

В мэрии Смуф Нарукавкин старался над доносом в Главупрсказ против дяди. Он как раз кумекал, как правильно перенести слово «бесхозяйственный», когда в комнату ворвалась пресса:

– «Большое осеннее хихик», репортер Воскрессия Воистинская!

Смуф молниеносно прикрыл лист рукой и машинально ответил:

– Воистину воскресе… Простите, разве Пасха не прошла два месяца назад?

– При чём тут Пасха? Меня зовут Воскрессия Воистинская, я репортер газеты «Большое осеннее хихик».

– Очень приятно, госпожа Воистинская! Я – Смуф Нарукавкин, служащий в городской управе.

– Могу ли я видеть господина мэра?

– Отсутствует. Но я к вашим услугам, если пожелаете. Сочту за честь послужить делу прессы. Общественность должна знать! Не правда ли?

Журналистка тряхнула прической от удивления. Нарукавкин поспешил развить мысль:

– Могу предложить прогулку по городу, посещение иглу, где работает наш Сказочник. Могу даже приподнять перед вашими прекрасными карими очами кулисы, кои укрывают некоторые тайные подробности подготовки Фестиваля…

– О-о!

– Доверьтесь мне, мадемуазель! – вдохновенно призвал Смуфик, то ли умоляя, то ли заклиная. – И я не обману ваших чувств! Я поднесу к вашим прелестным ножкам настоящую сенсацию!

– О-о-о-о!

Воскрессия Воистинская не смогла устоять перед последним соблазном и игриво стрельнула глазками в причесанную бумажную крысу, которая томно взирала на нее. Чутье репортера угадывало в крысе надежный источник пикантной информации.

Больше никто не спросил, куда пропал Мэр. На площади закруглялись с подготовкой к событию. Заменяли перегоревшие вечные огни мастера Кух Пфу на электрические лампочки накаливания подмастерья Эдиссона. Однако гвоздем аттракций был Семиголовый змей, нанятый из соседнего уезда развесить воздушные рекламы на специальных шарах.

Должно быть, гневное письмо Мэра возымело эффект, ибо лодыри из службы Внутреннего украшения состряпали вполне приличный транспарант: «Добро пожаловать на Сказочный Фестиваль!» Озвучители в последний раз проверяли микрофоны, над городком носились набатные голоса:

– Раз, два, три, проба! Раз, два, три, проба!

Мэр вернулся под вечер, видимо утомленный. Но тут же отправил рассыльного позвать ответственных людей. Через десять минут городской актив был в сборе, даже Девица умудрилась не опоздать. Наступила усталая тишина.

– Ну, вы знаете, какое дело… – изрек Мэр и уронил голову на стол.

Никто не посмел его разбудить, настолько истощенным тот выглядел. Первые лица Г один за другим выскользнули из кабинета.

Первым на Фестиваль, тем же вечером, прибыл Гатун, недавно произведенный в звание Старшего мóлодца. Он с ракетным воем припарковал свой агрессивно-оранжевый кабриолет, нарушив при этом чуть менее чем все правила дорожного движения. Сторож, он же исполняющий обязанности местного шерифа, повернулся к Мóлодцу спиной и пошел прочь, беззаботно насвистывая веселую арию. Подбежала Девица, принесла хлеб с солью и перцем. Так как Мэр все еще спал, как прибитый, Учитель произнес приветственное слово о крепком и плодотворном сотрудничестве между Молодцевство-Богатырством и Сказочничеством.

Наконец пришел черед Чернильницы:

– А теперь, как заведено, поднимем Чаши сии!

Гатун широко улыбнулся.

– Спасибо. Я много наслышан о вашей настойке из сладких корешков.

– Хозяина кабака предупредили, чтобы вынес из погреба и бутыль соленых корешков, урожая года основания Сказочничества. Слов нет описать сей вкус!

– Значит, остается только попробовать.

Оба сели за столик для важных гостей, прислуга засуетилась возле них. Затем пошла вереница тостов и Чаш. Чернильница ловко дирижировал попойным концертом, меняя напитки сладкие и соленые. Через некоторое время Гатун с трудом выдавил:

– Друг… ты мне не скажешь, что за имя такое у вашего городка: Г?

– Существует множество версий, гипотез и теорий, – охотно поведал собутыльник доброго Молодца. – Но мое мнение, что это сокращение от «Гадатель». Наш край всегда славился хорошими гадателями.

Беседа продолжалась, слово все чаще брал и все дольше держал Чернильница.

Ранним воскресным утром Батюшка и Учитель нервно мялись перед мэрией. Обсуждали Мэра.

– Еще спит? – вопросил Поп.

– Еще, – ответил Учитель. – Вчера был очень изнуренным.

– Ты успел проведать, куда он ходил?

– Нет. Никто из наших не знает. Напоследок старик очень скрытным стал.

– Это от напряжения. Стресс. Нервы. Лучше давай возьмем дело в свои руки! – подытожил Батюшка.

– Лучше придержимся плана! – отрезал Учитель. – Если бы надо было что-то менять, он бы сказал.

– Он, наверное, просто не успел, сном сморило. Давай разбудим?

– Пусть еще немного отдохнет. Сегодня день будет трудный, сил пускай наберется.

– Так тому и быть, – согласился Батюшка. – Скажи остальным, что действуем, как договорились. Бог нам в помощь!

Стали съезжаться официальные гости. Прибыл Критик-мясник на личной черепахе. Первым делом он обругал рассыльного, что недостаточно внимательно тащит чемоданы с ножами, топорами и прочим инструментом критического ремесла. Лишь после этого обратил внимание на Девицу с хлебом-солью.

– Добро пожаловать… отведайте… – сомлела она под суровым взглядом Критика.

Тот отломил шматок, которым бы подавился и бегемот, жевнул одним зубом и проглотил, словно крошку. Девица лепетала:

– Я вас провожу в ваши хоромы…

Критик рыкнул нечто невнятное в знак согласия.

– Но сначала хотела бы попросить вас…

Гость насупился.

– …дать мне автограф? Будьте любезны…

– А, это. Давайте.

– К сожалению, я забыла свой альбом дома, но если вы не против заскочить ко мне в светлицу…

Критик окинул Девицу критическим взором. В его лице проснулся хищник.

– Почему бы нет?

Кокетливо взяв Критика под руку, Девица проворковала:

– Я сварю обалденный кофе…

И пошли, словно Бриджит Бардо и облысевший Колобок.

Приблизительно в то же время Сторож занял позицию в охотничьей засаде, из которой городские первые лица стреляли диких уток. Однако сейчас цель его была иной, и она скоро показалась, сидя по-турецки на ковре-самолете. Сторож не спеша зарядил самострел нервно-паралитическими патронами и внимательно взял мишень на мушку. На фоне голубого неба Маленький Мук с его островерхой красной шляпой представлял собой отличную цель. Грянул выстрел и устранил очередного члена комиссии.

С чувством выполненного долга Сторож проследил, как пораженный объект пикирует и шлепается в болотце, после чего вызвал по рации карету скорой помощи к месту авиакатастрофы. После чего он же побежал организовать спасительную операцию.

Емеля на русской печи примчался вовремя, воя дымом из трубы, кинул пострадавшего на носилки и снова умчался в даль, где находилась больница. Сторож остался расследовать причины инцидента.

Оставался последний проверяющий – Читатель-испытатель. Он тоже приехал в Г на черепахе, но, в отличие от Критика, транспортом пользовался служебным. Был одет он более чем странно: желтый противорадиационный костюм, протекторы на коленях и локтях, каска, чоботы на свинцовой подметке. Недоумение само вырвалось из уст хаджи Иванушки:

– Помилуйте, куда вы так нарядились?! У нас Фестиваль Сказки, не Маскарад антиядерщиков!

– Прошу прощения, но я только-только с задания. Испытывал новую книгу массового поражения – бестселлер. Не осталось времени переодеться.

– Понимаю, – кивнул сочувственно ростовщик. Затем подал условный знак Смуфу.

Так как у Девицы появились ангажементы (служебные), Нарукавкину пришлось подносить хлеб-соль-перец гостю.

– Пойдемте ко мне в офис, – предложил дружески хаджи Иванушка отважному испытателю. – До начала мероприятия есть еще время. Угощу вас чашкой кофе, вы должны прийти в себя после полигона.

– Благодарю. Знаете, эти испытания в самом деле прошли тяжело.

– У вас опасная профессия. Наверное, очень утомляет?

– Да, очень.

– Но жалование, должно быть, отличное!

– Да что вы… почти только ради славы работаем.

После кофепития широкие карманы желтого костюма вздувались и звякали серебром.

– И обязательно познакомьтесь с Маман Спящей Красавицей! – сказал ростовщик Читателю-испытателю на прощанье.

– Скорее всего в следующий выходной получится.

После обеда Мэр наконец проснулся. Солнце весело припекало за окном, он широко улыбнулся в ответ. В приемной Батюшка и Учитель как раз упрашивали рассыльного разбудить шефа.

– Уже поздно будить! – прервал их спор Мэр. – Я что-нибудь проспал? Как идут дела?

– Ну, как обычно, – хором ответили они. – Все движется по плану. Гатун пьян, как казак, еще со вчерашнего вечера. Критик-мясник у Девицы… (Мэр на миг поморщился, но быстро овладел собой)… она его уже полностью охмурила. Мук в лазарете с сотрясением мозга, Читатель-испытатель пьет кофе с хаджи Иванушкой в офисе, не знаем, что там происходит…

– Все улажено! – возвестил с порога ростовщик.

– Ну, значит, все, – Учитель развел руками. – Сделано все, что можно было сделать, кто может больше, пусть попробует.

– Вы справились с кризисом отлично! – похвалил их Мэр. – Но все это было лишним.

– ?!

– Ну, знаете, как это делается… – начал было он, но не успел объяснить. Наступил долгожданный момент открытия Фестиваля.

Накануне вечером Хтопопало твердо решил смыться. Жалкие попытки сотворить хоть какое-то подобие сказки не привели ни к чему. Раздраженный, он лег спать, чтобы на рассвете покинуть навсегда город. Однако произошло чудо, и сейчас он спокойно слушал скучноватую речь Мэра. Причиной его спокойствия был волнующий сон. Настолько связный, что мог бы сойти за сказку. На свежую память он набубнил сновидение на диктофон, прослушал запись три раза и с чистой совестью завалился досыпать. Зачем бежать, раз появилась возможность блеснуть и снискать славу достойного Сказочника Г?

Он встрепенулся от аплодисментов публики – речь Мэра закончилась. Сказочник огляделся. На официальной трибуне сидел одинокий Читатель-испытатель. Ему дали слово, но он оказался краток. Наступил черед Хтопопало.

«Сейчас я вам покажу, на что горазд», – подумал ровно он и начал свой рассказ:

– Жил-был мальчик. Когда ему исполнилось шесть лет, он увидел в одной книге, как боа глотает целиком пойманного зверя. Мальчик очень любил мечтать о приключениях и о путешествиях в джунглях. Он нарисовал свои мечты и показал взрослым…

В первом ряду публики толпились дети. Все они вооружились трещотками и свистками, чтобы освистать бездарного Сказочника. Но он не оставил им возможности показать свою пословичную вредность. После первых его слов сорванцы заслушались, а потом вовсе забыли о трещотках.

– …первая овца казалась больной, вторая была похожа не на овцу, а на барана, третья получилась слишком дряхлой. Тогда авиатор потерял терпение, нарисовал ящик и сказал: «Овца, которая тебе нужна, сидит в ящике…»

К середине рассказа прибежал Критик с ножами и тесаками наготове, умудряясь повязывать на ходу галстук. Удивленный мертвой тишиной публики, он остановился и навострил ухо.

– …«У людей есть ружья, – сказал Лис, – они ходят на охоту. Это очень неприятная привычка! Но люди разводят кур. Их больше ничего не волнует, только куры и ружья». Потом спросил: «Ты ищешь кур?» Маленький принц ответил, что он ищет друзей…

Когда Хтопопало произнес последние слова сказки, публика устроила ему овацию, после чего предалась народному гулянью, не переставая хвалить сказку нового Сказочника.

К вечеру городок Г постепенно вернулся к обыденной жизни. Проводили официальных гостей, почистили площадь от мусора, так как туристы всегда мусорят. Тишина снова смешалась с чистым воздухом, а спокойствие замурлыкало возле камина в кабаке.

Мэр и его верные помощники собрались отпраздновать успех Фестиваля в мэрии. В разгаре вечеринки хаджи Иванушка, многократно подчеркнув напрасную трату нескольких пригоршней серебряников, не выдержал и спросил прямо:

– Начальник, тут все свои, расскажи, наконец, как ты успел сварганить дело с этим недотепой Хтопопало? Долотом выбил ему сказку на мозгах? Или в уши ему ее залил? Неужто он в самом деле оказался тайным гением?!

– Ага, гений… Полюбовался бы ты на гения, если бы я не ходил через Кудыкину гору за Сосисочным перевалом к Старой Колдунье! Еле ее уговорил… Но она не простую сказку ему в голову вбила, а сказку из иного мира! Все чисто, комар носа не подточит.

– М-да, пропали бы мы без тебя, Начальник! – запричитал Учитель.

– Господи благослови нашего Мэра! – поддержал признание и Батюшка.

С дальнего края стола подал голос и Смуфик:

– Ты просто незаменим, дядюшка!

И на этот раз Мэр не отчитал его за панибратское обращение.

В тостах прошел вечер, а на следующий день в мэрии сидел один Нарукавкин, остальные спали богатырским сном после празднования успеха. Поэтому никто не заметил, что столб пыли вдалеке на горизонте поднят чистокровной арабской улиткой, на каких полагалось скакать лишь специальным гонцам Сказочничества.

Гонец спрыгнул с седла, бросил поводья подбежавшему рассыльному и отрывисто распорядился:

– Присматривайте за улиткой!

Затем широкими шагами направился в мэрию. Там он застал одинокого Смуфа.

– Депеша из Главного Управления Сказок! – возвестил гонец сурово.

– Неужели? – прикинулся удивленным Нарукавкин. А душа его снова пела, пела… – Подождите господина Мэра, сейчас будет…

Мэр пришел заспанный, сломал печать из воска и развернул свиток. Физиономия его стала меняться (Нарукавкин побился бы об заклад, что уже видел дядю похожим на ошарашенного муравьеда). В письме сообщалось, что его снимают с должности и назначают на его место господина Смуфа Нарукавкина. Мэр некоторое время переваривал содержание письма, привычно прикрывая текст от племянника, который тоже по привычке норовил подглядывать над плечом дяди.

Несколько минут отбыли в небытие прошлого. Мэр наконец очнулся и подал свиток Учителю.

– Зачитать на площади, – сказал он и пошел к двери.

Перед его лицом зажужжала муха[6]6
  Ага, ТА САМАЯ.


[Закрыть]. Мэр, уже Бывший, махнул рукой, поймал досадное насекомое и раздавил его в кулаке. Но и этого ему показалось мало, он бросил муху на пол и старательно размазал ее по паркету ботинком[7]7
  Увы, читатель, напрасны были твои чаяния, никому не дано избежать своей судьбы, даже мухам. Не отчаивайтесь, она может перевоплотиться для новой жизни в слона. Карма невезенья, однако, скорее всего, останется…


[Закрыть].

Через несколько дней Девица вошла в приемную, где раньше трудился Смуф. Сейчас его обязанности исполнял Бывший Мэр – бил печати, ставил входящие номера, раскладывал бумаги… Девица была настолько серьезна, что даже не стала французничать. Кротко поздоровалась:

– Добрый день, шеф.

– Привет, милая, но я уже не шеф.

– Для меня ты всегда останешься Шефом, шеф.

– Хм!

– Я пришла попрощаться.

– Ты уезжаешь?

– Да, в столицу. Буду работать личной секретаршей Критика-мясника. Он ждет меня на улице на белом пегасе.

– Ну, хоть ты от всей этой заварухи не в накладе, а даже наоборот… Желаю успехов! И личного счастья… Да! Личного счастья. Будь здорова.

Но Девица заставила его подняться и поцеловаться на прощанье. Она утерла предательскую слезу, он же не посмел утереть свою, пока Девица не вышла.

Бывший Мэр открыл окно, чтобы помахать ей вслед. И увидел, что пегас был грузовым. В горле Бывшего Мэра затрепыхал грустный смех.

Вечный Старик любит говорить:

– Никто не знает, что теряет, когда обретает, и что обретет, когда потеряет!

Перевел Николай Теллалов

Атанас П. Славов. Сны для Космодора

– Внимание, Космодор первого ранга Гавон Рен-барх! Готовность к старту!

Индикаторы излучали неистово-яркий желтый свет – сигнал нулевого поля. Деформированное пространство гасило звезды на экране.

– Космодор первого ранга, Гавон Рен-барх! До старта остается восемь… Семь… Шесть…

– Космодор первого ранга, Гавон Рен-барх! – Величественный голос Доктринера врезался в диктовку автомата. – Жду очередного вашего успеха в очередной вашей миссии. – Старт!

Автоматика вытолкнула корабль в нулевой тоннель и отключилась. С этой минуты Гавон был предоставлен самому себе. Отвратительное головокружение, появившееся еще при первом переходе, упорно не желало проходить. Поэтому, когда переходов стало уже четыре, Гавон решил отдохнуть…

До Солнечной системы оставалось несколько световых месяцев – ничтожное расстояние для тахионного локатора. Гавон, восстановив силы в биокамере, вернулся в кабину полный кипящей бодрости. Пульт приятно холодил пальцы. Тихие пощелкивания переключателей оживили экран, который с этого момента должен был стать продолжением его зрения.

Наконец Гавон увидел Солнечную систему не в записи станции 300, а воочию. Мощность локатора давала возможность рассмотреть каждую планету в отдельности, но сейчас не это интересовало Космодора.

Внимательно, градус за градусом, луч локатора, как огромный указательный палец, водил по пространству за орбитой Плутона. Гавон предоставил эту однообразную работу кодовому компьютеру и удобно устроился в кресле. Мир был чудесен. Вкусная еда, съеденная с аппетитом перед отлетом, теперь разносила по телу Космодора глубокую уверенность в правильности жизни. Экран развертывался перед ним широким полотном привычного и удобного космоса, который существовал, чтобы быть завоеванным настоящими и твердыми мужчинами – такими, как Гавон Рен-барх.

Несколько лет тому назад станция 300 зарегистрировала в этом неизученном районе галактики довольно развитую культуру технического типа – подобную цивилизации на Дархе несколько веков тому назад.

Для покорения цивилизаций такого типа давно были разработаны стереотипные инструкции. Несомненно, случай был ниже уровня его способностей, но Гавон, как всегда, старательно занялся им. Освоение чужой культуры было для него, как произведение искусства, – скромное, но отмеченное его гением.

Мысль о качествах интеллекта была едва уловимой, но психономатор моментально отреагировал, и в углу экрана появились три основные психономические характеристики: сложность интегральных связей – 97 %, скорость анализа – 78 %, результативность анализа – 90 %.

Гавон мог даже не задерживать взгляд на индикациях – уже несколько лет его интеллект безотказно работал в данном наиболее оптимальном режиме и радовал душу безошибочным ходом. Сапиенсоиды Алгоро могли убедиться в этом уже после вторых переговоров, когда несколькими тонкими намеками он сумел заставить обе враждующие коалиции забыть свои договоры и после короткой изматывающей войны сделать планету пригодной к колонизации. Земноводные Ваама так и не сумели разобраться, как космический гость убедил их верховное божество не высиживать целое поколение яиц, что привело к необходимости приносить ему в жертву по десять грузовых звездолетов плутониевой руды в год.

Безупречные социотехнические операции снискали Рен-барху славу и авторитет одного из лучших усвоителей в дархианской истории, но не это делало его счастливым. Он любил чувствовать себя нужным своему народу.

Но единственно мощный мозг Доктринера был в состоянии оценить детальное изящество операций космодора и, посматривая на него пристальными глазками, сделать единственный в своем роде лаконичный и безжалостно глубокий комментарий, от которого стынут пальцы ног и который заставляет слушателя почувствовать себя великим дархом. В памяти всплыли морщинки вокруг глаз Доктринера…

Сигнал с пульта управления вспугнул все воспоминания. Тахионный луч остановился на объекте поиска – одном из десяти местных кораблей, которые, согласно докладу станции 300, исследовали внешнее космическое пространство.

Гавон увеличил изображение, и корабль завис в центре экрана. Космодор рассматривал его с каким-то смешанным чувством. Примитивная конструкция корабля напоминала ему о ранней космической истории Дарха. Когда-то на почти таких же атомных ракетах, ползущих со скоростью одной восьмой света, первые Космодоры отправились в бесконечный вакуум. С отчаянной смелостью они вызывали космос на поединок. И вот уже более четырех столетий были победителями.

Гавон снова прикоснулся к регулятору, и луч проник вовнутрь корабля.

Перед пультом, загроможденным чудовищным количеством приборов, сидел человек. Движение нижней челюсти свидетельствовало о пережевывании безвкусной пищи. Земной человек держал в руке наполовину съеденное подобие дархианского бутерброда.

Гавон его внимательно рассматривал, и в нем крепло убеждение, что этот меланхолично жующий земной космодор отвечает всем требованиям.

Перенастройка гиперсцилатора была делом нескольких минут. Гавон сконцентрировал зону его действия вокруг кресла в чужом корабле. От мощного разряда освещение слегка мигнуло. Землянин утонул в ярко-синем сиянии. Гавон повернулся к камере-приемнику, которая раскрылась одновременно с сигналом. В центре камеры стояло кресло с земным космодором, который, отчаянно кашляя, пытался проглотить кусок, застрявший в горле.

Рен-барх прошел к нему и осторожно похлопал его по спине. Землянин проглотил кусок, еще несколько раз покашлял и повернул покрасневшее лицо к Космодору:

– Вы… Кто вы такой?..

– А вы кто? – спросил Гавон. – Как вас зовут?

– Сайрас Джеральд, астронавт земной армии. Но кто вы?

– Астронавт, – повторил Рен-барх. – Астронавт… Звездоплаватель. Это ваше звание?

– Да. А вы с летающих тарелок?

Гавон усмехнулся. В сообщениях станции 300 особое место занимал анализ любопытного общественного феномена – веры в летающие тарелки. Космодор думал использовать это.

– Да, из тех самых. Зовут меня Гавон Рен-барх, Космодор первого ранга. Если не ошибаюсь, я должен обращаться к вам «мистер»?

– Нет, что вы! Называйте меня просто Сайрас или Сай, так даже короче и не затруднит вас…

Гавон повернулся к нему.

– Это меня не затруднит. Я владею вашим языком лучше вас самих. Но раз вам больше нравится, буду называть вас так. Вы же можете называть меня по-вашему – мистер Рен-барх. У вас есть научная степень, Сай?

– По всему видно, вы хорошо изучили Землю, мистер Рен-барх. Да, есть. Я магистр физики.

– А ваши политические убеждения?

– Пессимист.

– Разве это политические убеждения? Я воспринимаю это скорее как психономическую характеристику.

– Простите, мистер Рен-барх, но я вас не вполне понимаю.

– Естественно, Сай. Вряд ли вы имеете какое-либо представление о психономии… Но все-таки мне интересно, как вы понимаете свой пессимизм.

Не отвечая на вопрос, землянин неуверенными шагами вышел из камеры.

То, как он осматривал рубку, свидетельствовало б об интересе, если бы с лица его хоть на минуту сошло выражение кислой досады. Создавалось такое впечатление, что этот первобытный гуманоид ужасно отягчен банальной необходимостью каждый день осматривать летающие тарелки, космические корабли и другие инопланетные средства транспорта, которые не дают спокойно съесть хотя бы один бутерброд. Но Гавону не надо было гадать. «Мотивационная психограмма», – мысленно приказал он, и разбуженный Психономатор начал отвечать с недоступной для человеческой речи скоростью: «Сильная нервозность из-за изменения жизненного уклада. Прикрывает свое изумление досадой. Воля рассредоточена по периферии сознания. Эрудиция достаточно высокая, чтобы быть полезным для миссии. Уровень анализа – удовлетворительный. Скорость интеллектуальной реакции – незначительно превышает среднюю. Объект является подходящим для манипуляции»…

«Хватит!..» – остановил его Рен-барх.

Действительно, этих сведений было достаточно. Он даже почувствовал, как его напряженные чувства охотника обволакивает тень скуки, – до такой степени оказался стандартным психономический тип пленника.

Операция по освоению Земли обещала быть довольно-таки простой. Все прекрасно совпадало с данными станции 300 – технократическая культура с высокой степенью нервной возбудимости и обостренными социальными конфликтами. Индивиды, мечущиеся в сетях собственных неясных мотивов и страстей, не понявшие сути своих желаний, не знающие универсальных психономических формул, которые единственно могут дать им свободу силы.

– Так как же понимать ваш пессимизм, Сай? – с легкой иронией и успокаивающим тоном повторил свой вопрос Космодор.

– А? – пришел в себя гость.

– Садитесь, Сай! – улыбнулся Рен-барх. – Вы в состоянии разговаривать сейчас или хотите немного привыкнуть?

– Сейчас! Сейчас! – замахал возбужденно руками землянин.

Гавон синтезировал для него один из тех личных коктейлей, которые разрешал себе лишь в исключительных случаях (а ведь случай был именно таким, не правда ли?). Они начали длинный и разнообразный разговор о том, как прекрасно, когда высокоразвитые цивилизации посещают отсталых своих собратьев и помогают им поднять на более высокую ступень свой разум.

Вечером (по корабельному времени) Гавон наконец расслабился в пружинирующих волнах магнитной кровати. Сайрус, явно измотанный пережитым за день, спал под гипноизлучателем в соседней каюте. Гавону хотелось немного поразмышлять, но усталость сразу овладела им. А за ней пришел сон…

Мучительно медленно, словно в густой жиже, Гавон шел по дымящейся, скворчащей земле. Иногда опора под ногами исчезала, и, не переставая шагать, он падал неуловимо медленно, пока снова не ступал на ту же раскаленную потрескавшуюся почву. Он не чувствовал ни жары, ни холода. Свет струился откуда-то сзади. Рядом с тенью Гавона скользила вторая – тень Сайраса Джеральда.

– А вы как понимаете пессимизм, мистер Рен-барх? – спросила тень Сая.

– Для нас это понятие древности, Сай, – ледяным голосом промолвила тень Гавона, – среди дархов пессимистов нет.

– Разве это возможно, мистер Рен-барх?

– Конечно. Оснований для пессимизма нет. Дархи обеспечены всем, что только могут сделать. Наше производство может удовлетворить даже самые изощренные требования. Другие планеты для нас – неисчерпаемый источник сырья. Двести шестнадцать цивилизаций торгуют с нами. Наше общество обеспечено и стабильно.

– Разве это возможно, мистер Рен-барх?

– Вполне. Мы ввели психономию как основное средство для регулирования общества. Каждый занимает место, определенное его личной психограммой. Движение подсознания уже не тайна. Каждый осведомлен о движущих им инстинктах и о средствах, при помощи которых он может удовлетворять или обуздывать их. Все это идет на пользу нашей цивилизации. Дархи счастливы!

– Разве это возможно, мистер Рен-барх?

И в который раз почва под ногами Гавона исчезла. Он начал падать в сизый дым без запаха, долго летел между потрескавшимися старыми скалами и проснулся в своей магнитной кровати.

Уловив, что он открыл глаза, автоматы медленно зажгли свет. Гавон полежал несколько минут, забывая свой нелепый сон. Потом встал и пошел в каюту Сайраса.

После завтрака, который (это было очевидно) прямо-таки шокировал землянина своими вкусовыми качествами, оба устроились в салоне корабля. Психономатор постоянно следил за напряженной психикой Сайраса. Внимательно вслушиваясь в информационные телепатемы, Гавон заговорил:

– Сейчас слушайте меня внимательно, Сай. Будьте добры не прерывать меня… Вчера, в нашем разговоре, я избегал уточнения некоторых подробностей, но сейчас сделаю это. – Он медленно отпил свой коктейль. – Сай, вы понимаете, что я не прилетел сюда ради альтруизма. Я должен создать условия для торговли с вашим миром. Знаю, что в пределах Земли вы имеете огромную практику в торговле, следовательно, знаете, что, если стороны не равноценны, одна из них становится ведущей. В данном случае этой ведущей стороной буду я… К тому же не предлагаю выбора. Из трех вариантов – нейтралитет, война, торговые взаимоотношения – я устанавливаю третий… Нейтралитет невозможен, так как мы никогда не уходим оттуда, куда пришли. Война бессмысленна – мы лучше вооружены. Если все же предположить, что будут какие-либо военные действия, то от Земли мало что останется. В таком случае получается, что торговля – единственный вариант. Теперь можете задавать вопросы.