Текст книги "«Оранжевая революция». Украинская версия"

Асимметрия внешних влияний на выборы в Украине

Внешний фактор получил столь большое значение в украинских событиях именно потому, что расклад зарубежных сил совпал с основным водоразделом внутреннего противостояния. Россия стала на украинских выборах стороной, которая защищает прошлое, а Европа – символом будущего.

Любители теории международных отношений могли бы описать происшедшее в терминах модерна и постмодерна, противопоставляя поведение классических держав с их императивом прямого контроля и возникших в эпоху глобализации и отказа от национальных суверенитетов центров soft power («мягкой силы»), строящих свою политику на иных основах. В этой трактовке Россия и Европа вели свои партии за Украину в разном историческом времени. Россия, приверженная принципам realpolitik, играла в игру с нулевой суммой. И по канонам этой игры имела неплохие шансы на выигрыш, поскольку четко осознала свои задачи, сделала ставки и сконцентрировала ресурсы. В эту игру СССР и США играли десятилетиями (и, как многим кажется, играют и сейчас, хотя весовые категории слишком неравны). А Европа ведет себя иначе. Она ограничивается декларациями, не берет обязательств и не дает денег, не борется за влияние в традиционном понимании, но в конечном итоге для соседствующих с ней стран становится символом успеха и примером для подражания – и потому наращивает свою притягательность и политический ресурс.

Мотивация, поведение и ошибки Москвы

С точки зрения целеполагания российская украинская политика достаточно прозрачна. Задачи, которые ставит перед собой сегодняшняя российская власть, легко читаемы. Во-первых, в собственно внешнеполитической сфере Москва хотела бы избежать прохождения рубежей политической Европы по российско-украинской границе. До недавнего времени, пока сохранялась перспектива развития российско-европейских отношений по интеграционному пути, эта задача, по крайней мере теоретически, могла решаться через совместное с Украиной движение в Европу. Однако откровенная стагнация, а точнее, ухудшение отношений России и ЕС вновь вывело на передний план стремление сохранить политико-правовой раздел Европы на границе между Украиной и Польшей. Следствием возврата в операционное поле пусть прямо и не высказываемой концепции сфер влияния стала активизация интеграционных попыток на постсоветском пространстве.

Во-вторых, сегодняшней Москве было бы выгодно сохранить в Украине статус-кво и по внутриполитическим причинам. Системные демократические и рыночные преобразования в Украине в какой-то момент предстали бы контрастом с процессами, идущими в самой России, и могли бы породить запрос на аналогичный курс внутри страны. Демонстрационный потенциал Украины относительно России слишком велик для того, чтобы от перспективы выхода Украины из поля управляемой демократии можно было легко отмахнуться.

Сочетание этих двух императивов привело Москву к ставке на преемственность режима в Украине и соответствующему выбору персоналий. При этом, к сожалению, соблюдение таких неконъюнктурных российских интересов, как сохранение политической стабильности и отсутствие конфликта в отношениях с Украиной, а также продвижение российского бизнеса в Украину и совместного – в третьи страны, тоже начало ставиться в зависимость от исхода выборов, хотя достаточных оснований для этого не было.

Мотивация Москвы в ходе украинских выборов-2004 была чрезвычайно высокой. Российская заинтересованность в сохранении преемственности режима в свете приведенных обстоятельств выглядела более сильной, чем у многих представителей украинской власти лично, поскольку последние смогут найти ниши и при новом президенте. Отсюда становится понятной беспрецедентная активность российских акторов и готовность пойти на риск подрыва результатов прагматичного курса, проводившегося Владимиром Путиным в первое четырехлетие пребывания у власти.

Воздействие России на ход выборов в Украине проводилось по четырем направлениям:

1) политическая поддержка «своего» кандидата на самом высоком уровне, включая визит Путина в Киев;

2) информационное давление на избирателя через российские электронные СМИ;

3) консультации российских политтехнологов;

4) финансовая помощь (если верить некоторым публикациям).

Освещение выборов в российских электронных СМИ зачастую выливалось в манипуляцию фактами, а отдельные попытки повлиять на процесс осуществлялись на грани закона, в связи с чем нельзя исключать в будущем организации в Украине судебных процессов против россиян.

Однако результаты российского вмешательства оказались обратными желаемым. Зримое присутствие российского фактора актуализировало для украинцев проблему выбора и способствовало политической мобилизации вокруг Ющенко тех слоев населения, для которых неприемлемо увеличение веса России в украинской политике, но которые в иных обстоятельствах совсем не обязательно пошли бы за лидером «Нашей Украины». Учитывая близкий уровень поддержки двух основных кандидатов, российское настойчивое продвижение собственного взгляда на будущее Украины могло в силу логики отторжения стать переломным фактором, сработавшим на пользу Ющенко.

Россия оказалась неспособной к более гибкому, тактичному и в конечном итоге более продуктивному с точки зрения поставленных задач воздействию на политический процесс в Украине по следующим основным причинам.

Во-первых, российская политика основывалась на неадекватном понимании внутренней ситуации. В России преувеличивалась глубина раскола между западными и восточными регионами Украины и представлявшими их элитами, их якобы неспособность договариваться друг с другом. Преувеличивался уровень ориентации людей на Россию: в результате Виктор Янукович сделал ставку на мобилизацию этого электората и проиграл. Найдя лозунги для объединения группы, включающей 35–40 % населения максимум, он оттолкнул остальных – например, украиноязычное население сельских районов центральных областей.

Во-вторых, оценка российских возможностей повлиять на исход выборов была явно завышенной. Уже в 2002 году Москва оказалась бессильной не допустить победы на парламентских выборах блока «Наша Украина». А после событий вокруг острова Тузла, последовательного отсечения российского бизнеса от знаковых экономических проектов в Украине и провалов в других регионах СНГ (Абхазия и Белоруссия) восприятие России как силы, способной добиваться своих целей, по сути, пропало.

Неоптимальным – после Беслана – был момент личного вступления «в гонку» президента Путина.

В-третьих, кардинальные отличия Украины от России (в том числе близость Европы, но и многие другие) не принимались во внимание. Украина в значительной степени все еще виделась как страна, повторяющая путь России с лагом в несколько лет. Отсюда следовал и сам проект «преемник», но главное – абсолютизация политтехнологий, контроля над СМИ, финансового доминирования при его реализации.

Однако главной даже не ошибкой, а проблемой российского курса в отношении выборов-2004 было то обстоятельство, что Россия не могла предложить Украине ничего нового. Все выгоды реинтеграции были известны Украине и ранее, тем не менее за годы независимости украинская элита и большинство населения не сочли эти предложения достойными принятия. Россия не смогла представить нового привлекательного проекта, который стоил бы отказа от перспективы на евроинтеграцию. А вопрос к 2004 году встал перед Украиной в том числе и так.

Европа: вовлечение против воли

По сравнению с Россией (или США), присутствие Европейского союза в украинском политическом поле вплоть до финальной стадии выборов было минимальным. Европейцы не скрывали своих предпочтений в пользу Ющенко, но воздерживались от действий, реально способных сделать его победу более вероятной. Одним из таких способов было бы проведение четких различий между кандидатами в контексте европейской перспективы Украины, как это, например, делалось в Белграде в 2000 году. Однако Брюссель занял иную позицию, сводившуюся к готовности подписать План действий, выработанный в контексте так называемой европейской политики соседства, с любым возможным победителем.

Другим способом было бы указание на возможность введения по отношению к Украине адресных санкций, в случае если бы массированное применение административного ресурса привело бы к победе менее предпочтительного кандидата, по аналогии с актом Рорбахера, внесенного в Конгресс США. Не обсуждая результативность подобных мер в целом, можно все же предположить, что с учетом сегодняшнего уровня «европеизации» образа жизни украинского правящего класса (банковские счета, отправка детей в Европу на учебу и т. п.) угроза адресных санкций могла бы стать далеко не символическим инструментом в руках Брюсселя. Но европейцы не пошли и по этому пути.

Вполне вероятно, что ЕС в действительности не захотел делать ставки на украинских президентских выборах. Этот вывод укладывается в определенную логику. Во-первых, интересы ЕС – этого уникального образования – формируются на базе интересов государств-членов на уровне наименьшего общего знаменателя. Этот алгоритм реально не позволяет Украине встать в ряд главных приоритетов ЕС. Экономические интересы ведущих экономик Евросоюза в Украине невелики и во многом сводятся скорее к защите собственных рынков от украинского экспорта, чем к экспансии в Украину. Налицо стремление ряда «больших» членов, прежде всего Германии, не делать ничего такого, что могло бы осложнить их двусторонние отношения с Россией и укрепить в России представление о том, что ЕС ведет с ней игру с нулевой суммой. Расширение ЕС, естественно, изменило расклад сил внутри союза, увеличив число «адвокатов Украины», но одновременно заставило старых членов задуматься о том, как не дать новобранцам набрать слишком большой вес, что особенно заметно применительно к такой стране, как Польша.

Во-вторых, большинство интересов, необходимость соблюдения которых очевидна всем (сохранение базовой стабильности в стране, контроль над рисками мягкой безопасности, обеспечение дружественного характера отношений), были бы обеспечены при любом правительстве Украины. За исключением главного интереса, в идеальном виде формулируемого как системная трансформация и демократизация Украины без одновременного получения ею членства в Евросоюзе. Но эта задача выглядела как практически не решаемая, поскольку сохранение режима Леонида Кучмы делало маловероятной демократизацию, а приход Ющенко при отсутствии гарантий по первой части означал бы еще и четкое несогласие по второй.

В-третьих, ЕС пока мало что готов предложить Украине на практике. Хрестоматийной в этом плане может считаться судьба нефтепровода Одесса – Броды, когда после многочисленных деклараций о важности проекта, ЕС в силу ряда обстоятельств так и не смог оказать содействие его превращению в элемент инфраструктуры транзита каспийских энергоносителей. Точно так же скорее негативное отношение ЕС к возможному членству Украины в Едином экономическом пространстве не сопровождалось готовностью открыть для нее свои рынки. В этом свете приход к власти преемника Кучмы был бы в чем-то даже выгоден «еврократам», поскольку у Брюсселя появилось бы достаточно оснований, чтобы оправдывать свою пассивную позицию отсутствием прогресса в Киеве. И наоборот, при Ющенко, если в стране пойдут реформы, ЕС и национальные столицы утратят моральные основы для декларативной политики, а требования Киева будут звучать все более оправданно.

Рациональные соображения заставляли Европу воздерживаться от прямого политического воздействия на исход кампании. Неактивное поведение ЕС, таким образом, легко прогнозировалось. Однако рациональный анализ оставлял в тени то обстоятельство, что внешнее влияние проецируется не только через конкретные действия, но и через распространение представлений об успешности и привлекательности той или иной модели развития. К 2004 году в Украине в этом плане произошли достаточно глубокие изменения, сделавшие европейский выбор, ассоциировавшийся с Ющенко, вне зависимости от дипломатических позиций ЕС естественным для миллионов людей. Если верны опросы, согласно которым 50–60 % жителей Украины выступают за присоединение страны к ЕС, в то время как лишь примерно 10 % против этого, то тезис о европейском выборе мог действительно стать электоральным ресурсом Ющенко.

Два процесса представляются критически важными для укрепления представлений о выгодности и реалистичности европейского выбора в Украине. Прежде всего, значительное количество людей сформировало собственное – положительное – представление о европейских реалиях. Для одних источником информации стали страны Центральной Европы, достигшие значительных социально-экономических результатов в процессе вступления в ЕС. Другие прошли путями трудовой миграции через страны «старой», преимущественно Южной Европы. В силу высокой личной трудовой и социальной мобильности эти люди, как правило, убеждены в способности и всей Украины соответствовать требованиям членства в ЕС.

Другим фактором стало качественное изменение торгового баланса Украины, превращение ЕС в ведущего экспортного партнера страны. Украинский бизнес приобрел опыт работы на рынках Евросоюза, приспособился к их требованиям, развил вкус к ведению дел в Европе. Европа предлагает стабильные правила сохранения и инвестирования капитала, в то время как постсоветские «понятия», удобные для его накопления, но чреватые политическими рисками в какой-то момент начинают становиться обузой даже для крупного бизнеса. Стоимость входа в европейское экономическое пространство может быть велика, но не запредельна; она платится один раз и несет осязаемые выгоды.

Что дальше?

Повторю, что я не верю в способность внешних сил оказать решающее влияние на выбор нацией своего будущего в тот или иной конкретный момент времени. Предпосылки для качественных сдвигов всегда вызревают изнутри. Столь мощное звучание темы России и Европы как двух центров притяжения для Украины в ходе выборов-2004 – в известной степени случайность, вызванная выходом ЕС на западные границы Украины в том же году, с одной стороны, и психологическим настроем Москвы рассматривать проблему сквозь призму геополитического выбора – с другой.

В ближайшие годы прямое воздействие внешних факторов на ситуацию в Украине будет скорее всего снижаться. В 2004 году страна доказала, что должна теперь рассматриваться преимущественно как субъект внешней политики, а не ее объект. Ее отношения с обоими своими главными партнерами, впрочем, не стали от этого более безоблачными. Новое украинское руководство реально ставит перед собой задачу войти в Евросоюз наперекор воле европейской бюрократии, что не будет находить понимания в Брюсселе, Берлине, Париже, Риме. Одновременно оно перехватывает у Москвы инициативу в определении двусторонней повестки дня, что будет вступать в острое противоречие с далеко не изжитым в России комплексом старшего брата.

Выбор Украины только намечен, но ни в коей мере не закреплен. Если президент Ющенко решится на болезненные реформы, он вполне может проиграть парламентские выборы 2006 года. Тем не менее практически невозможно представить себе, что европейская идея сдаст в Украине те позиции, которые она завоевала.

В июле 2004 года в Южной Италии я проинтервьюировал 12 полулегальных и нелегальных иммигрантов с Украины. Большинство из них было в возрасте 45–60 лет, из восточных регионов, русскоязычные, а одна женщина – вообще уроженка Подмосковья, оказавшаяся в Западной Украине после двух десятилетий военной службы. Все собирались вернуться в Украину, скопив средства на достойную жизнь. Интервью не может считаться репрезентативным, поскольку большинство этих людей так или иначе обменивались взглядами на ситуацию и выработали некую «среднюю» позицию. Тем не менее результаты бесед достойны внимания. Людей объединяло резкое неприятие действующей власти, чья политика «выгнала их из страны», поэтому поддержка ими «преемника» Кучмы исключалась. Большинство прямо не поддерживало и Ющенко, однако считало его в большей степени способным обуздать олигархию (борьба с олигархами была главной причиной популярности среди них Владимира Путина) и начать движение к лучшему (то есть «как в Европе») устройству государства.

Оранжевая революция в контексте жанра

Вячеслав НИКОНОВ,

президент Фонда «Политика» (Москва)

Итак, в Киеве произошла революция! Или не произошла? Может быть, там просто подвели итоги слишком бурной избирательной кампании или был организован государственный переворот?

Рассудит, как всегда, мудрая дама – история. Но уже сейчас вполне можно попытаться сопоставить обстоятельства прихода Виктора Ющенко к власти с классикой революционного жанра, с общепринятыми критериями революций. Впрочем, следует отдавать себе отчет, что на самом деле ничего общепринятого в этом вопросе нет, дефиниций революции не меньше, чем аналитиков.

Конечно, большое видится на некотором расстоянии. Большевики довольно долго – до конца Гражданской войны – называли взятие Зимнего дворца в октябре 1917 года переворотом. Лишь когда стало ясно, что власть у них не отберут, он стал Великой Октябрьской социалистической революцией. Таким образом, революция – это удавшийся на долгосрочную перспективу переворот, тогда как переворот – неудавшаяся революция (Джозеф Пристли).

А был ли мальчик?

Революция, по моему определению, – это успешное решение вопроса о власти в свою пользу оппозиционной политической силой за пределами существующего правового поля с подключением организованных масс населения, прежде всего в столице. Новая власть при этом считает себя получившей легитимность именно из рук восставшего народа, тогда как формально-юридические основы легитимизации играют уже вспомогательную роль (большевики более 70 лет опирались на легитимность революции, а не на решения II съезда Советов). В Украине это очень наглядно проявилось во время инаугурации Виктора Ющенко, когда на Майдане Незалежности революционные оранжевые цвета явно доминировали над государственными желто-голубыми. Очевидно, что в условиях революции внешне правовые решения принимаются под давлением организованных масс на улицах, а также событий, носящих неправовой характер. А проигравшая сторона не считает победившую легитимной.

Если следовать названным выше критериям, то события в Украине в определение «революция» вписываются.

Революционная ситуация

Почему происходят революции? Если верить одному из классиков жанра – Владимиру Ленину, то, помимо несоответствия между производительными силами и производственными отношениями (что неизмеримо и недоказуемо), ключевую роль играют вызревание революционной ситуации («верхи не могут, низы не хотят») и обострение выше обычного нужды и страданий трудящихся масс. По этому определению никакой революции в Украине не должно было быть. Верхи, на мой взгляд, при определенных обстоятельствах (об этом ниже) могли править еще очень долго. А положение низов улучшалось – Украина занимала второе место в мире по темпам экономического роста, и соответственно росло благосостояние. Что, революция произошла на ровном месте? Нет, просто Ленин, как и во многих других случаях, был неправ.

В истории не зафиксировано «низовых» революций. Еще Платону было известно, что низы не могут победить элиту, если элита не разделена. Неконсолидированность властной элиты, глубокий раскол в ней – обязательное условие любой революции. В Украине это условие было.

А в отношении революционизации низов современная политическая наука склонна следовать концепции не Ленина, а Алексиса де Токвиля. Радикальные настроения овладевают массами не тогда, когда им живется действительно плохо (в такие моменты решаются проблемы выживания), а когда в обществе существуют высокие ожидания улучшения своего положения, но они не реализуются. В этом смысле каждая революция – революция несбывшихся ожиданий. Разочарование в результатах первых лет существования Украины как независимого государства и в политике Леонида Кучмы было налицо.

Итак, революцию породили раскол элиты и завышенные ожидания людей. Но не только. Сами по себе революции не происходят, для них нужны «движущие силы».

Почему верхи не смогли?

Иногда российские политические нравы сравнивают с византийскими. Полагаю, для характеристики украинской политики это сравнение более применимо. Все альянсы временны, друзья и противники часто меняются местами, взгляды могут трансформироваться в противоположные в считанные часы, мастерство «разводки» доведено до степени искусства и т. д. На этом фоне российская политика выглядит уж слишком прямолинейной, «монголо-татарской», если хотите, а вовсе не византийской.

В Украине элита и власть похожи на амальгаму постоянно перемещающихся в пространстве политических сил, за каждой из которых стоят вполне реальные экономические и идеологические интересы. Причем каждая из этих сил, по большому счету, опасается усиления любой другой, даже временно дружественной. Система «сдержек и противовесов» не только между государственными институтами, но и между элитными группировками была безусловной реальностью в кучмовской Украине.

Виктор Янукович, ставший в силу ряда обстоятельств кандидатом от власти на президентских выборах 2004 года, воспринимался не как устраивающая всех (или хотя бы большинство элитных групп) консенсусная фигура, а скорее как представитель лишь одной – донецкой – финансово-промышленной группировки, которая пользовалась репутацией наиболее агрессивной и бескомпромиссной. Поэтому перспектива победы Януковича вызывала опасения даже внутри нее, внешне вполне лояльной к действовавшей власти. А Ющенко, сам плоть от плоти этой власти, в этом контексте рассматривался многими в качестве «меньшего их двух зол», а вовсе не «абсолютного зла». Движущими силами «оранжевой революции» на элитном уровне выступали аутсайдеры в бизнесе и те предприниматели, которые боялись увидеть себя в роли аутсайдеров при новой власти; национально ориентированная часть госаппарата, довольно неплохо представленная в том числе в спецслужбах и во внешнеполитическом ведомстве; элиты западных регионов; национально-либеральные интеллектуальные центры.

Партии власти в строгом смысле этого слова в Украине Кучмы не было вообще. Ее функции в Верховной раде выполняли фракции объединенных социал-демократов, партии регионов и разрозненные центристы из предвыборного блока «За единую Украину», часто не способные договориться о единой линии и не имевшие стойкого большинства. Президент подчеркнуто дистанцировался от партий. Оппозиция в лице «Нашей Украины» Виктора Ющенко, Блока Юлии Тимошенко, социалистов Александра Мороза и коммунистов Петра Симоненко часто задавала тон в дебатах и по целому ряду вопросов могла рассчитывать на большинство голосов. Именно аморфность и неконсолидированность проправительственных сил в политически очень влиятельной Верховной раде, спикер которой – Владимир Литвин – к тому же предпочел сыграть в собственную игру на стороне оппозиции, сделала возможной ситуацию, когда именно рада выступила одним из главных инструментов делегитимизации победы Виктора Януковича во втором туре выборов.

В принципе, даже с учетом всей сложности расстановки сил в элите и влияния внешних факторов, правящая группировка могла удержать власть. Для этого достаточно было, по примеру Бориса Ельцина образца 1999 года, запустить операцию «преемник», при которой Кучма пропустил бы вперед достойного наследника престола. Или хоть не мешал бы ему вести полноценную избирательную кампанию. Но такой операции не было.

По моему убеждению, в планы Кучмы не входила победа Януковича, а если входила, то только как часть более широкого плана по обеспечению политического и финансового будущего самого второго гаранта украинской конституции и его семьи, а также по ограничению возможностей будущего президента с помощью конституционной реформы. Януковичу, который и так был не самым удобным для избрания кандидатом от власти, Кучма просто не дал вести кампанию, не позволил высунуться из-за собственного плеча. Многочисленные штабные структуры погрязли в конкуренции, дублировали и гасили друг друга, тогда как оппозиция вела профессиональную и скоординированную избирательную кампанию.