Текст книги "Экономические и социальные проблемы России №1 / 2018"

Большие надежды связывают с цифровизацией сельского хозяйства. Это и совершенствование логистики, интеллектуальная ирригация, контроль почвы и урожая (включая системы распознавания заболеваний растений), «умная» техника (оснащенная датчиками, сенсорами и т.д.) и пр. [Минин А., 2017]. Беспилотные тракторы пока еще не работают на полях, но их проекты уже находятся в стадии тестирования. Дальше всех в данном направлении продвинулась компания Case1515
  Case Construction Equipment – один из ведущих мировых производителей сельскохозяйственной и строительной техники. Основан в 1842 г. Главный офис находится в г. Рассен (шт. Висконсин, США). CNH Industrial является мировым лидером в промышленном секторе экономики. Компания имеет много разных профильных предприятий, на которых проектируется и производится сельскохозяйственная и строительная техника, грузовые автомобили, автобусы и специализированные транспортные средства, а также широкий ассортимент силовых агрегатов (по материалам Википедии).


[Закрыть], которая в 2016 г. представила бескабинный концепт Autonomous Concept Vehicle, а летом 2017 г. (совместно с CNH Industrial) – беспилотный трактор Case IH Magnum. В России в 2016 г. в одном из агрокомплексов Рязанской области начались испытания беспилотного трактора «Агро-Бот», созданного компанией Avrora Robotics. А компания Cognitive Technologies1616
  Российская компания Avrora Robotics создана в 2015 г. и является резидентом Фонда Сколково, специализируется на создании программного обеспечения и систем управления для беспилотного транспорта и роботов. Российская компания Cognitive Technologies (Когнитивные технологии) основана в 1993 г., занимается разработкой и внедрением программного обеспечения. Считается ведущим разработчиком искусственного интеллекта для беспилотных транспортных средств (по материалам Википадии).


[Закрыть] провела в Татарстане первые испытания беспилотных тракторов с системой компьютерного зрения собственной разработки [АгроБот.., 2016; Шаповал Е., 2017].

Использование новых ИКТ радикально преображает сферу услуг. В частности, в медицинском обслуживании и социальном обеспечении открываются новые возможности по своевременному предупреждению и ранней диагностике заболеваний, а также отслеживанию состояния пациентов и людей с хроническими заболеваниями. Развитие геномной медицины и ее конвергенция с ИКТ ведет к формированию совершенно нового направления – персонализированной медицины. Ее уникальные свойства заключаются в возможности создания индивидуальных программ лечения (с учетом особенностей ДНК пациентов) и высокой степени автоматизации (например, услуга генетического тестирования), что позволяет функционировать по технологии электронного бизнеса [Цифровая трансформация.., 2017, с. 162–167]. Телемедицина, персонализированная медицина и информационные сети медицинских учреждений изменяют традиционные формы организации здравоохранения и требуют наличия особых компетенций у медицинского персонала.

Значительны перспективы цифровизации в сфере туризма и гостеприимства. Например, возможен автоматизированный подбор туров под индивидуальные нужды конкретного клиента; распознавание лиц при заселении, обслуживании и выселении из отеля; управление в номерах жестами и голосом и т.д. Считается, что применение роботов в гостиничном бизнесе позволит существенно сократить численность персонала и автоматизировать работу отелей в целом [Цифровая трансформация.., 2017, с. 80].

Распространение новых ИКТ привело к возникновению дистанционного образования. Лучшие мировые учебные заведения уже выкладывают полностью свои курсы в Интернет. Растет количество дистанционно обучаемых студентов. Но и в обычных учебных заведениях процесс обучения становится более гибким и персонализированным, с использованием Интернет, Интранет, интерактивного телевидения, компьютеров и средств мультимедиа. Темп роста прямых инвестиций в академический сегмент электронного образования только с 2008 по 2012 г. оценивается на уровне 48% [Цифровая трансформация.., 2017, с. 167].

Цифровизация отдельных видов деятельности позволяет реализовывать системные проекты, такие как «умный дом» (решения по созданию интеллектуальных сервисов безопасности и оптимизации использования ресурсов домохозяйствами) и «умный город» (livable city или smart city – комплексы технико-технологических решений по развитию городского пространства и управлению городской инфраструктурой, в том числе транспортной системой, энергетикой, водопроводными сетями, системой сбора и обработки отходов, прочими общественными службами).

По оценкам ООН, к 2050 г. 67% населения Земли будут проживать в городах. Уже сейчас многие мегаполисы мира перенаселены, а муниципалитеты не всегда справляются с уборкой мусора. Градостроительная концепция интеграции ряда новых ИКТ и технологий IoT – «умный город» – позволяет решить многие городские проблемы, а также предоставлять населению качественные услуги. Британский институт стандартов (British Standard Institution, BSI) описывает умный город как «эффективную интеграцию физических, цифровых и человеческих систем в искусственно созданной среде с целью обеспечить устойчивое, благополучное и всестороннее будущее для граждан». В число показателей «умных городов», принятых Европейской экономической комиссией, входят качество и доступность коммунальных ресурсов, инновационная инфраструктура, безопасная и комфортная среда. «Умный город» управляется данными, а управление данными позволяет муниципальным службам повышать качество жизни населения. Источниками данных служат видеокамеры, различные датчики, сенсоры, информационные системы и прочее [Интеллектуальные города.., 2018]. «Умные города» создаются уже в 18 странах мира [Рахманова В., 2017]. К 2020 г. планируют стать «умными» городами Лондон, Берлин и Барселона, к 2021 г. – Нью-Йорк и Дубай, к 2025 г. – Сингапур. Технические комплексы «умного» города начинают внедряться в Сиднее, Торонто, Мадриде, Тель-Авиве, Рио-де-Жанейро и т.д. [Интеллектуальные города.., 2018].

Одновременно процессы цифровизации предполагают необходимость реализации ряда сквозных проектов: информационные ресурсы, цифровые платформы и условия для их функционирования (правовые, экономические, социальные) [Анализ мирового опыта.., 2017, с. 36]. Кроме того, переход к цифровой экономике требует расширения производства сенсоров, датчиков и роботов, а также развития элементной базы.

Измерение цифровой экономики

Мониторинг процесса формирования цифровой экономики осуществляется как на глобальном, так и на национальном уровнях. Существуют различные методы оценки ее масштабов. Самой простой и распространенный способ – оценка доли цифровой экономики в ВВП стран.

В частности, подобные расчеты провела компания BCG1717
  BCG (The Boston Consulting Group) – ведущая международная компания, специализирующаяся на управленческом консалтинге, основана в 1963 г.


[Закрыть]. По ее данным, доля цифровой экономики в ВВП развитых стран c 2010 по 2016 г. выросла с 4,3 до 5,5%, а в ВВП развивающихся стран – с 3,6 до 4,9%. В странах «большой двадцатки» этот показатель вырос за пять лет с 4,1 до 5,3%. Первое место по доле цифровой экономики в ВВП занимает Великобритания – 12,4%. В пятерку лидеров входят также Южная Корея (8,0%), Китай (6,9%), Индия и Япония (по 5,6%). США находится на шестом месте (5,4%), Германия – на восьмом (4,0%). В десятку передовых стран входят еще Мексика, Саудовская Аравия и Австралия. Россия заняла 15 место, доля цифровой экономики в отечественном ВВП не превышает 2,8%. Большая часть цифровой экономики приходится на интернет-торговлю, доля которой во всех продажах увеличилась с 1,7% в 2010 г. до 32% в 2015 г. [Цифровизация: История, перспективы.., 2017; Цифровая трансформация.., 2017, с. 73].

BCG с 2011 г. рассчитывала также e-Intensity index, или Индекс цифровизации экономик. В соответствии с разработанной методикой, итоговый показатель определяется как средневзвешенная сумма трех субиндексов, из которых 50% приходится на доступность Интернета (степень развития инфраструктуры, наличие и качества доступа в Интернет, фиксированного и мобильного), 25% – на онлайн расходы (величина розничной торговли онлайн и расходов на рекламу) и 25% – на активность пользователей (средневзвешенное значение субиндексов более низкого уровня: активность компаний, активность потребителей и активность государственных учреждений). Все субиндексы формируются из средневзвешенных значений нескольких параметров. В качестве источников данных используются международные отчеты (Gartner, E-Government survey ООН, The Global Information Technology Report ВЭФ и др.).

Согласно данным e-Intensity index за 2015 г., лидерами цифровой экономики являлись Дания, Люксембург, Швеция, Южная Корея, Нидерланды, Норвегия и Великобритания. Китай находился на 35 месте, Россия – на 39, США – на девятом месте [Для конкурентоспособности РК.., 2016].

В свою очередь, компания McKinsey предложила свой Индекс цифровизации. Данная методика включает оценки по четырем разделам (потребители, компании или бизнес, государство, инфраструктура или обеспечение ИКТ и инновациями), каждый из которых разбит на области использования – от пяти до двух (например, использование Интернет, использование социальных сетей, электронная торговля, реклама в социальных сетях и т.д.) и характеризуется рядом показателей – от восьми до четырех (например, доля активных пользователей Интернет в общей численности населения, количество часов в день в расчете на одного пользователя социальной сети, доля электронной торговли в общем объеме продаж и т.д.). В качестве источников данных используются опросы руководителей компаний и официальная статистика, в частности данные Индекса электронного правительства ООН (e-government developed index) [Цифровая Россия: Новая реальность, 2017, с. 121–122].

Согласно расчетам McKinsey, цифровыми лидерами на сегодняшний день являются Сингапур, США, Израиль и ряд стран Западной Европы (Великобритания, Германия, Испания, Италия, Норвегия, Франция и Швеция). Причем Сингапур лидирует за счет цифровизации государственных услуг, а в Израиле, наоборот, лучше оцифрована деятельность компаний. Аналитики McKinsey выделяют также группу стран – «активных последователей» – Россия, Китай и страны Центральной Европы (Польша и Чехия). «Отстающими последователями» они считают страны Азиатско-Тихоокеанского региона (Австралия, Индонезия, Южная Корея, Япония и т.д.), Казахстан, Ближний Восток (Египет, Саудовская Аравия и т.д.) и Индию. В России, согласно анализу компании, лучше всего оцифрованы государственные услуги, а вот цифровизация бизнеса отстает [Цифровая Россия: Новая реальность, 2017, с. 5].

Наконец, Mastercard и Школа права и дипломатии им. Флетчера в Университете Тафтса (США, Масачусетс) предложили методику рейтинга Digital Evolution Index, который отражает прогресс в развитии цифровой экономики разных стран, а также уровень интеграции глобальной сети в жизнь людей [Digital Planet.., 2017]. Рейтинг Digital Evolution Index оценивает страны (60 в 2017 г.) по 170 параметрам, которые описывают четыре основных фактора, определяющие темпы цифровизации: уровень предложения (наличие доступа к Интернету и степень развития инфраструктуры); спрос потребителей на цифровые технологии; институциональная среда (политика государства, законодательство, ресурсы); инновационный климат (инвестиции в R&D и в digital-стартапы). По результатам исследования авторы разделили страны на четыре группы:

– лидеры: Сингапур, Великобритания, Новая Зеландия, ОАЭ, Эстония, Гонконг, Япония и Израиль, – которые демонстрируют высокие темпы цифрового развития, сохраняют его и продолжают лидировать в распространении инноваций;

– замедляющие темпы роста: Южная Корея, Австралия, страны Западной Европы и Скандинавии, – которые в течение долгого времени демонстрировали устойчивый рост, но сейчас заметно снизили темпы развития и без внедрения инноваций рискуют отстать от лидеров цифровизации;

– перспективные: несмотря на относительно низкий общий уровень дигитализации, находятся на пике цифрового развития и демонстрируют устойчивые темпы роста (что привлекает инвесторов) и могут улучшить свои позиции (Китай, Кения, Россия, Индия, Малайзия, Филиппины, Индонезия, Бразилия, Колумбия, Чили, Мексика);

– проблемные: сталкиваются с серьезными вызовами, которые связаны с низким уровнем цифрового развития и медленными темпами роста (ЮАР, Перу, Египет, Греция, Пакистан) [Digital Planet.., 2017].

Одним из наиболее серьезных замечаний к предложенным международным методикам является неоднозначность того, какие отрасли / сферы / компании следует считать входящими в цифровую экономику. Соответственно, по-разному определяется доля этого сектора в ВВП стран и выбирается набор показателей. Расхождение существующих международных оценок и отсутствие общепризнанной методики обусловливают попытки на национальном уровне измерить уровень развития цифровой экономики в целом или ее отдельных сегментов.

Например, по данным Российской ассоциации электротехнических компаний (РАЭК), в настоящее время кадровая индустрия Рунета насчитывает 2,5 млн сотрудников. Инфраструктура и ПО оцениваются в 2 трлн руб., маркетинг и реклама – 171 млрд руб., цифровой контент – 63 млрд руб., электронная коммерция – более 1,2 трлн руб. Аналитики считают, что интернет-зависимые рынки формируют 19% отечественного ВВП [Цифровая экономика России 2017: Аналитика.., 2017].

На основе социологических опросов проводятся оценки уровня цифровизации городов. Так, агентство Zoom Market составило рейтинг цифровых городов по данным федерального социологического опроса, проведенного в ноябре 2017 г. Опрос проводился в 25 городах РФ по методу личных интервью, в нем приняли участие 3750 респондентов в возрасте от 19 до 62 лет. Лидерами этого рейтинга стали Москва, Нижний Новгород, Екатеринбург, Санкт-Петербург и Новосибирск. Опрос также показал, что более 83% жителей России используют современные гаджеты с возможностью выхода в Интернет. Большинство (67%) респондентов регулярно смотрят фильмы и слушают музыку через Интернет; 54% – производят оплату коммунальных услуг с телефона или с компьютера, а о криптовалюте слышали не более 26% жителей России [Рейтинг самых цифровых.., 2017].

В 2017 г. Sberbank Investment Research, аналитический департамент Sberbank CIB1818
  Sberbank CIB создан в 2012 г. в результате интеграции Сбербанка и «Тройки Диалог». В него вошли подразделения «Тройки Диалог» (департамент инвестиционно-банковской деятельности, департаменты глобальных рынков и структурных продуктов, Sberbank Investment Research), а также департамент по работе с крупнейшими клиентами Сбербанка и т.д.


[Закрыть], представил «Цифровой индекс Иванова». Фамилия Иванов считается самой распространенной в России, а условный Иванов в обзоре является типичным представителем российского среднего класса. Данный показатель призван оценивать уровень проникновения цифровых технологий в жизнь россиян и определяется для всего населения [Sberbank Investment Research.., 2017].

Индекс состоит из пяти блоков: доступ в Интернет, человеческий капитал, пользование Интернетом, коммерческие сервисы и электронное правительство. Значение показателей индекса отражает, насколько далеки Ивановы к возможному максимуму, т.е. к условным 100%. Индекс разрабатывался с учетом глобальных индексов цифровизации и инноваций и запускался в партнерстве с Kantar TNS1919
  Ведущая исследовательская компания на российском рынке, осуществляет полный цикл работ в области заказных маркетинговых исследований, входит в международный исследовательский холдинг Kantar и рекламно-коммуникационную группу WPP.


[Закрыть]. За основу взяты данные телефонного опроса около 2400 респондентов – среднестатистических россиян в возрасте от 14 до 64 лет, проживающих в городе с населением более 100 тыс. человек.

Значение первого Цифрового индекса Иванова составило 51%. Самое высокое значение показали блоки «электронное правительство» (61%) и «доступ в Интернет» (58%), а наибольший потенциал роста – у блоков «платные сервисы» (40%) и «человеческий капитал» (45%). 85% Ивановых пользуются Интернетом: 76% – проводным, 63% – мобильным, 54% обоими видами. Как показывает индекс, Россия пока на полпути к достижению максимального уровня использования Интернета для целей общения, потребления контента, получения новостей и чтения газет. Сервисы для онлайн-коммуникации – электронная почта, социальные сети, мессенджеры – уже довольно распространены: 79% Ивановых, или 93% пользователей Интернета, используют их еженедельно. 26% интернет-пользователей в России хотя бы раз в неделю делятся мыслями и знаниями или медиаконтентом в сети. Проникновение чтения газет и журналов онлайн среди интернет-пользователей России составляет 64% – наравне с США, но меньше, чем в Германии и Великобритании. Музыку и видео 62% интернет-пользователей слушают и смотрят, не скачивая. Исследование также показало, что 63% интернет-пользователей прибегают к услугам мобильного или онлайн-банка минимум раз в месяц, а 76% – хотя бы иногда. На втором месте – покупка товаров и услуг онлайн, что отражает популярность этого сервиса в России. При этом государственные онлайн-услуги – наиболее развитая сфера цифровой экономики в России среди рассмотренных в индексе. В целом по стране 49% Ивановых, или 64% интернет-пользователей, за последний год получали какие-либо госуслуги онлайн [Sberbank Investment Research.., 2017].

Эксперты считают, что значение индекса отражает некий переломный момент в проникновении цифровых технологий в жизнь российских граждан. С одной стороны, уже многие из них имеют техническую возможность и достаточный уровень компьютерной грамотности, попробовали те или иные цифровые услуги и пользуются ими. С другой – все еще сохраняется большой потенциал роста и проникновения технологий. По ожиданиям, драйверами процесса будут увеличение интенсивности использования мобильного Интернета и мобильных сервисов, а также постепенное перетекание различных повседневных занятий в онлайн и более активная жизнь в онлайне с ростом доверия к цифровой среде [Sberbank Investment research.., 2017].

Несмотря на предпринимаемые попытки, оценки уровня развития цифровой экономики или ее составляющих еще далеки от удовлетворительных. Разные методики ожидаемо приводят к разным результатам. По менее формализованному экспертному мнению, в настоящее время можно говорить о наиболее заметных успехах цифровой трансформации в Великобритании и Сингапуре, а также о борьбе за лидерство в этой сфере между США и Китаем. Перспективы развития цифровой экономики в России пока оцениваются достаточно оптимистично. Считается, что у страны есть значительный потенциал в данной области.

Возможности, которые открывает цифровая трансформация, и связанные с ней риски

В настоящее время большие надежды связывают с тем, что внедрение новых ИКТ позволяет совершенствовать технологические процессы и повышать качество продукции, оптимизировать организацию в различных областях деятельности, наконец, способствуют улучшению здоровья и качества жизни людей. В докладе Всемирного банка о мировом развитии 2016 г. перечислены следующие дивиденды, получаемые от цифровой трансформации [Доклад о мировом развитии.., 2016, с. 12]:

• рост производительности труда;

• повышение конкурентоспособности компаний;

• снижение издержек производства;

• создание новых рабочих мест;

• более полное удовлетворение потребностей людей;

• преодоление бедности и социального неравенства.

Существует достаточно много теоретических и эмпирических аргументов, подтверждающих достоверность данных выводов. Например, очевидно снижение материалоемкости производств в результате применения новых технологий (в частности, 3D-печати), что, безусловно, снижает издержки производства в целом. Благодаря новым технологиям люди могут переложить часть своих служебных заданий и многие рутинные действия на машины, чтобы сосредоточиться на творческой работе.

Опираясь на теорию трансакционных издержек и ее применение в теории фирмы, канадский исследователь Д. Тапскотт еще в 1990-х годах показал возможность радикального снижения трансакционных издержек, прежде всего издержек поиска информации и заключения договоров, при расширении использования цифровых технологий в бизнесе. Вследствие чего также появляются новые формы организации бизнеса, которые исключают посредников и предполагают прямое взаимодействие потребителя и поставщика [Тапскотт Д., 1999; Козырев А.П., 2017]. Специалисты признают, что цифровая трансформация приносит осязаемую выгоду бизнесу в виде совершенствования управления активами и жизненным циклом продуктов, улучшения связи между предприятиями, оптимизации использования ресурсов, формирования и роста новых отраслей [Exploring regulations.., 2015]. Под влиянием цифровизации повышается мобильность в удовлетворении запросов потребителей (что позволяет преодолеть территориальные ограничения и зависимость от расположения поставщиков), а также распространяются сетевые эффекты, меняющие цепочки создания стоимости и формирующие новые модели ведения бизнеса [Цифровая трансформация.., 2017, с. 74].

Цифровизация (в частности, IoT) позволяет снизить негативные последствия жизнедеятельности человека, а также улучшить экологическое состояние городов и природных объектов путем сбора сведений о качестве воздуха, воды, отходах и т.п. Например, создано устройство BigBelly – урна, работающая на солнечных батареях, уплотняющая мусор и передающая данные, которые позволяют планировать деятельность по сбору мусора. Благодаря его использованию Университет Бостона уже сократил частоту вывоза мусора с 14 до 1,6 раза в неделю [Цифровая трансформация.., 2017, с. 79–80].

Таким образом, новые технологии несут пользу бизнесу, человеку и обществу в целом. Однако уже очевидны и негативные последствия цифровой трансформации. Более того, без эффективных «аналоговых дополнений» возможности могут обернуться проблемами, предупреждают специалисты Всемирного банка. Главными «аналоговыми дополнениями» процесса цифровизации они считают нормативно-правовую базу, обеспечивающую высокий уровень конкуренции; навыки населения, позволяющие использовать новую технологию; подотчетные институты [Доклад о мировом развитии.., 2016, с. 18, 29].

Всемирный банк в своем докладе выделяет следующие риски цифровизации [Доклад о мировом развитии.., 2016, с. 18]:

• киберопасность;

• возможность массовой безработицы;

• рост «цифрового разрыва» (разрыв в цифровом образовании, в условиях доступа к цифровым услугам и продуктам, и как следствие – разрыв в уровне благосостояния) между гражданами и бизнесами внутри стран, а также между странами.

Эксперты отмечают также, что в связи с распространением новых ИКТ сокращается время для принятия решений, поэтому возможен рост числа ошибочных решений. Для внедрения IoT требуется массовая стандартизация, а это ведет к чрезмерной однородность. Горстка влиятельных компаний может завладеть неестественным конкурентным преимуществом. Кроме того, появляются возможности для тотальной слежки, а люди могут потерять способности к межличностному общению. Наконец, разворачивающиеся «войны роботов» ставят под сомнение существующие законы военных действий [Хиллер Б., 2017, с. 24–26].

Аналитики РАЭК называют ряд вызовов, с которыми может столкнуться развитие цифровой экономики [Цифровая экономика России 2017: Аналитика.., 2017]:

– безопасность данных, инфраструктуры, граждан;

– вопросы конфиденциальности;

– загрязнение информационного пространства;

– прозрачность принятия решений алгоритмами;

– необходимость пересмотра законодательства и международных отношений;

– дефицит кадров и замещение рабочих мест в традиционной экономике;

– цифровой феодализм (новые возможности для монополизации).

К данному перечню, на наш взгляд, следует добавить рост потребления электроэнергии и обострение всех связанных с этим негативных явлений.

Один из успешных представителей американского интернет-сообщества Э. Кин (A. Keen) видит опасность цифровизации в сокращении рабочих мест и деиндустриализации, росте социальной нестабильности и углублении социального неравенства, глобальной эпидемии интернет-пиратства и нарушений авторских прав. В качестве примера он приводит современное состояние Детройта (бывшей столицы автомобильной промышленности в США) и Рочестера (в прошлом процветающей столицы корпорации Kodak). Специалист считает, что идет формирование нового класса – прекариата. Для него характерны устойчивая временная или частичная занятость, слабая социальная защита и нестабильный заработок [Кин Э., 2016; Сургуладзе В.Ш. Сетевая экономика.., 2017, с. 215].

Представляется, что в условиях сверхтехнологичного общества на первое место выходит обеспечение личной безопасности человека. Например, существуют опасения по поводу неблагоприятности воздействия беспроводной связи и мобильных устройств на здоровье человека.

Американские психологи Ф. Зимбардо (Zimbardo F.) и Н. Коломбе (Coulombe N.) опубликовали исследование о влиянии ИКТ на гендерные роли, институт брака и семьи, а также на демографические тенденции. Согласно их выводам, ИКТ усложняют технику и оглупляют людей, так как мозг утрачивает способность к долговременной памяти за счет расширения использования памяти оперативной. Это позволяет работать в условиях многозадачности, но разрушает способности к концентрации внимания и глубокому анализу. В результате, например, грани между компьютерной игрой и работой оператора беспилотника стираются [Сургуладзе В.Ш. Воздействие сетевой.., 2017, с. 223]. Интернет позволяет удовлетворять высшие потребности из пирамиды А. Маслоу – на уровне психологических потребностей и потребностей самореализации. Но такое состояние является шатким и иллюзорным. Виртуализация действительности приводит к «побегу от ответственности» в реальности – люди не желают вступать в брак и обзаводиться детьми. Все вместе это ведет к росту социальной неустойчивости и социального неравенства, кризису социального доверия [Зимбардо Ф., Коломбе Н., 2016; Сургуладзе В.Ш. Воздействие сетевой.., 2017].

Специалисты констатируют, что уровень цифрового доверия является ключевым условием развития глобальной цифровой экономики [Digital Planet.., 2017]. Чтобы ее рост продолжился, провайдеры и органы власти должны сделать своим приоритетом обеспечение безопасности цифровых технологий.

Кроме того, не стоит воспринимать цифровизацию только как организационно-техническую или финансовую деятельность. Нельзя не согласиться с мнением, что это комплексный процесс, который в значительной степени затрагивает кадровую сферу. Изменения коснутся сотен миллионов рабочих мест. Основную массу коллективов придется обучать новым навыкам, что выливается в дополнительные затраты на образовательные программы. Пострадать, как показывает практика, могут не только «синие воротнички», но и работники умственного труда. По оценкам, в ближайшие 10 лет новые технологии радикально изменят рынок труда на планете [Стельмах С., 2017].

Главной проблемой цифровой трансформации становится необходимость массового обучения и переобучения людей, по масштабам сопоставимая с изменениями эпохи индустриализации. И как в тот период, вопрос кадров является решающим, а основным лимитирующим условием – время. Глобальными лидерами станут те страны, которые окажутся в состоянии быстро организовать подготовку людей, способных разрабатывать, производить и использовать цифровую технику.

Вместе с тем достаточно много специалистов весьма скептически относятся к концепции цифровой экономики и к перспективам ее развития.

Некоторые считают, что с точки зрения стратегического эффекта «цифровая экономика» и Индустрия 4.0 являются не столько взаимодополняющими, сколько взаимно конкурирующими моделями дальнейшего развития глобальной экономики. Особенно с позиций точек изъятия и моделей перераспределения «инвестиционной ренты». В «цифровой экономике» ключевым видом «производства» становится возможность генерации «ренты» из инвестиционного «воздуха». В Индустрии 4.0 источником инвестиционной ренты остаются вполне реальные ресурсы и производства. Единственным элементом «цифровой экономики», который на практике имеет «революционное» значение, является вопрос о кардинальной перестройке финансовых коммуникаций и финансово-инвестиционных отношений. Дело точно не в промышленности, а прежде всего в финансовом и логистическом обеспечении. А также в возможности окончательного отрыва управляющего звена от активов [Евстафьев Д., 2017].

Другие видят в концепции «цифровой экономики» конкретное воплощение кабинетной, полуутопической идеи «постиндустриального общества» и считают ее «новым раундом биржевой спекулятивной игры» [Катасонов В., 2017].

Представляется, что такие позиции обусловлены именно недостаточностью научных знаний о происходящих процессах и их взаимосвязи. Более взвешенным выглядит мнение о том, что цифровизация экономики не есть рецепт от всех бед и «хорошо развитый» цифровой сегмент – это всего лишь поддержка экономики как таковой. Когда эффект от цифровизации заканчивается (а такое неизбежно происходит), без активизации аналоговой экономики не обойтись. Более того, цифровые технологии не работают без настройки отношений между субъектами экономики и управления в целом [Что важнее.., 2017]. Цифровые изменения не только сопряжены с массой технологических новвоведений и организационных преобразований, но и в корне меняют корпоративную культуру. Наконец, развитие цифровой экономики во многом зависит от проводимой государственной политики. Это признано на международном уровне, а также осознано (и реализуется) во многих странах мира.

Однако проведение осознанной и успешной политики требует решения ряда сложных теоретических проблем, связанных с феноменом цифровой экономики. Прежде всего, касающихся ее определения и измерения. Как справедливо отмечают эксперты, методика оценок макроэкономического эффекта цифровой экономики вызывает большие сомнения. Фактически за основу расчетов берутся показатели компаний, которые занимаются разработкой, производством и торговлей ИКТ, т.е. рассчитывается удельный вес сектора ИКТ (разработка и производство software и hardware для компьютеров, услуги сотовой связи, Интернета и т.д.). А данный сектор разрабатывает лишь технические средства, которыми пользуются компании других отраслей для операций в области электронной торговли, электронного банкинга и т.д. Универсальной и надежной методики расчета добавленной стоимости, создаваемой всеми участниками цифровой экономической деятельности, до сих пор нет [Катасонов В., 2017].

Специалисты подчеркивают специфичность проблем ценообразования и капитализации платформенных компаний. По мере цифровизации экономики все чаще встречаются виды бизнеса и процессы с возрастающей отдачей на масштаб, а не с убывающей, как в старых отраслях реальной экономики и традиционных моделях экономики [Козырев А.Н., 2017]. На сегодняшний день проблема стоимости совершенно не решена, так как впервые хозяйство и труд переходят от переработки материалов за счет тех или иных энергетических возможностей и технологий к переработки информации [Калашников С., 2017, с. 35]. Определение стоимости разных видов информации превращается в один из главных вопросов экономической науки.

Происходящая под влиянием распространения ИКТ цифровая трансформация общества обусловливает появление новых теоретических концепций. Если в конце XX в. говорили о построении постиндустриального общества, в начале XXI в. – о переходе к обществу знаний, то теперь – о новой индустриализации и цифровой экономике. Но ни одна из этих конструкций не свободна от недостатков и пробелов, обоснованных критических замечаний. Более того, не ясно соотношение выдвинутых положений – развивают, дополняют или исключают они друг друга.

Теоретические и практические аспекты цифровой экономики предлагается разрабатывать на основе использования междисциплинарного метода научного исследования, в частности на стыке философии хозяйства, экономической теории, а также прикладной математики, вместе со специалистами в области компьютерных наук [Что важнее.., 2017]. Но для создания адекватной теории нужно больше изучать сам феномен. Пока, очевидно, идет процесс количественного накопления данных, и поток информации огромен. Безусловно, он требует более глубокого осмысления и структурирования. Недостаточный уровень современного научного знания препятствует выработке оптимальных решений (стратегий и программ), которые нивелировали бы негативные эффекты и способствовали проявлению в полной мере позитивных следствий процесса цифровизации.