Текст книги "По земле, как по небу. О схимомонахине Гаврииле (Александровой) – духовной дочери святого праведного Алексия (Мечёва)"

По земле, как по небу. О схимомонахине Гаврииле (Александровой) – духовной дочери святого праведного Алексия (Мечёва)
Составитель С. Л. Дубинкин

РЕКОМЕНДОВАНО К ПУБЛИКАЦИИ ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

ИС Р17-707-0258

Вступление

Как-то в начале прошлого века некая благочестивая верующая христианка Лидия, с детства воспитанная в церковном духе и любящая посещать торжественные церковные службы в больших монастырях и храмах, по совету знакомых пришла в храм Святителя Николая Чудотворца, что в Кленниках, на Маросейке, чтобы увидеть известного на всю Москву батюшку – отца Алексия Мечёва.

Храм был маленький и неказистый на вид. Она стояла у свечного ящика и с нетерпением ждала, когда же появится батюшка. И вот он появился – небольшого роста, лысоватый, с перекошенной набок фелонью и развязавшейся поручью. Но когда после литургии он служил молебен с акафистом перед Феодоровской иконой Божией Матери, Лидия почувствовала такую молитвенную теплоту в своем сердце, что для нее началась новая жизнь – она стала постоянно ходить в этот храм на Маросейке и стала духовной дочерью отца Алексия Мечёва, будущего святого праведного Алексия Московского.

Отец Алексий в то время уже почитался среди верующего народа как московский старец, старец в миру. Приезжавших москвичей оптинские старцы направляли к нему: «Зачем вы ездите к нам? У вас есть отец Алексей». На старчество отца Алексия благословил сам святой праведный Иоанн Кронштадтский – когда после смерти жены отец Алексий

долго был безутешен от горя, отец Иоанн напутствовал его: «Тебя посещает Господь. Оставь свою келью и выйди к людям; только отныне и начнешь ты жить. Ты жалуешься на свои скорби и думаешь – нет на свете горя больше твоего… А ты будь с народом, войди в чужое горе, возьми его на себя и тогда увидишь, что твое несчастье мало, незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет».

Эти слова и определили весь последующий пастырский подвиг отца Алексия. Батюшка был постоянно окружен толпой страждущего народа, к нему стекалась вся Москва, и не только Москва. Людей притягивала к отцу Алексию его крепкая вера, необыкновенные любовь и доброта ко всем приходящим, стремление каждому помочь и утешить, дар прозорливости.

Стать настоящим духовным чадом такого батюшки, как отец Алексий, может не каждый. Лидия смогла. Свою жизнь она связала с Батюшкой и храмом. Лидия поступила помощницей надзирательницы детского приюта, устроенного при храме, она убирала храм, была даже алтарницей, позже семь лет трудилась за свечным ящиком. Отец Алексий дал ей комнату в полуподвальном этаже дома, построенного известным книгоиздателем И.Д. Сытиным на церковном дворе маросейского храма.

Лидия была близким чадом великого Батюшки, ей дана была Господом редкая возможность ежедневно видеть, как он несет свой тяжелый крест пастырского служения, его безграничную любовь и доброту к людям, слышать его советы и наставления. Годы рядом с Батюшкой не прошли для нее напрасно. Этот свет любви к Богу и людям, исходивший от отца Алексия, она пронесла через всю свою жизнь и щедро делилась им с другими.

Отец Алексий говорил своим чадам: «Будьте теплом и светом для окружающих; старайтесь сперва согревать собою семью, трудитесь над этим, а потом эти труды так вас завлекут, что для вас уже узок будет круг семьи, и эти теплые лучи со временем будут захватывать все новых и новых людей, и круг, освещаемый вами, будет постепенно все увеличиваться; так старайтесь, чтобы ваш светильник ярко горел». Этот его наказ всю жизнь выполняла схимонахиня Гавриила, но для нее семьей были все окружающие ее люди, ее ближние.

После кончины своего дорогого Батюшки в 1923 году схимонахиня Гавриила прожила еще почти тридцать лет. Она жила монахиней в миру, все в той же полуподвальной комнатке в доме на Маросейке. Даже в самое страшное время гонений ходила в храм, в последние годы жизни чаще всего молилась у иконы «Взыскание погибших» в Богоявленском храме в Елохове. И все эти годы она была тем самым «теплом и светом для окружающих», стать которыми призывал отец Алексий.

В нашей книге мы расскажем о схимонахине Гаврииле (Александровой), о том, какой след она оставила в жизни людей, с которыми ее свел Бог на тяжелом жизненном пути. О матушке оставили свои воспоминания люди, для которых она была добрым ангелом в их жизни, кому помогала и словом и делом. Матушка, с полным правом можно сказать, окормляла большую московскую семью. И наверняка эта семья была не единственной, о ком заботилась матушка. Дети любили ее как добрую, ласковую бабушку Лиду, взрослые почитали как мудрую наставницу К ней обращались и за житейскими, и за духовными советами, без ее благословения не начинали никакого важного дела, по ее молитвам оставались живыми и невредимыми в тяжелых испытаниях. При этом матушка никого никогда не заставляла ходить в храм, не наставляла строго, не требовала выполнения каких-то ее указаний. Она просто всех любила, всем помогала и за всех молилась, и этим вызывала к себе ответную любовь, благодарность и уважение. Она показывала на своем примере, всей своей жизнью, каким должен быть настоящий православный христианин. Матушка несла свой тихий, не бросающийся в глаза подвиг христианской любви, и этим приводила людей к Богу, к Церкви. И даже если человек не сразу приходил к храму, свечечка, затепленная в его душе матушкой, не угасала, согревала всю жизнь и потом обязательно разгоралась в огонь веры. Матушка сохранила и передала следующим поколениям подлинный дух Православной Церкви, который, несмотря на все старания богоборцев искоренить его, дошел до нас подвигами и молитвами таких рабов Божиих, как схимонахиня Гавриила, – смиренных и, казалось бы, незаметных тружеников, а на самом деле настоящих столпов Православия.

В нашей книге мы публикуем воспоминания матушки Гавриилы о святом праведном Алексии (Мечёве). Матушка запомнила многое из того, чему свидетельницей была, трудясь при Батюшке в маросейском храме. Некоторые из этих бесценных воспоминаний вошли в «Жизнеописание московского старца отца

Алексея Мечёва», составленное монахиней Иулианией (Соколовой). Впервые публикуется написанный матушкой маленький рассказ «Всенощная под Введение в храме Святителя Николая Чудотворца, что в Кленниках, на Маросейке. 20 ноября 1919 года», полный любви и благоговейного почитания дорогого Батюшки. Также в книге собраны воспоминания о матушке прихожан и сотрудников храма на Маросейке в 1920-1930-е годы и большой семьи Дубинкиных – Шишковых – Комовых и других – той самой семьи, которая многие годы была близка со схимонахиней Гавриилой, сохранила светлый образ матушки в своей благодарной памяти и до сих пор живет, как и при жизни матушки, ее святыми молитвами.

Этой книгой мы надеемся положить начало собиранию материалов о жизни схимонахини Гавриилы, о ее прижизненной и посмертной молитвенной помощи людям. Может, кто-нибудь из наших читателей был знаком с матушкой или слышал рассказы о ней от своих родных и знакомых – просим всех, что-либо знающих о матушке Гаврииле, сообщить об этом по адресу издательства Данилова монастыря:

115191, Москва, ул. Даниловский Вал, 22.

Глава I
Воспоминания схимонахини Гавриилы о святом праведном Алексии (Мечёве)

Лидия Александрова (схимонахиня Гавриила)

Воспоминания о Батюшке отце Алексее Мечёве

О Батюшке отце Алексее я впервые услышала от господ Борисовых (старшего врача Первой Градской Больницы) – семьи весьма достойной, состоящей из старушки Елизаветы Александровны Борисовой, сына-врача, сына-полковника и двух дочерей. В эту семью ходила я почти каждый праздник. От них-то я и получила первые рассказы о детстве Батюшки.

У деда их, известного в Москве рыбника – Мочалова, часто бывал Митрополит Филарет, при посещении которого неустанно был приглашаем любимый им регент Московского Синодального хора – Алексей Иванович Мечёв со своим маленьким сыном Алешею. Занимаясь детскими играми и развлечениями в семье Мочаловых вместе с детьми Борисовыми, Алеша часто проявлял некоторые странности: нередко в разгар самого большого веселья он вдруг становился серьезен и с побледневшим личиком быстро удалялся от детей куда-нибудь в глубь комнаты, затихал, прятался так, что его трудно было отыскать. Семилетним ребенком Батюшку окружающие называли «блаженным Алешенькой».

С детских лет воспитанная в церковном духе, имея пристрастие к посещению храмов с торжественными богослужениями, услышала я как-то в семье тех же Борисовых: «Что же Вы, посещая столько храмов, не побываете на Маросейке у Батюшки отца Алексея?» Тогда я твердо решила сходить на Маросейку.

Привыкнув бывать в громадных храмах и монастырях, я была очень удивлена, что такой известный священник служит в таком маленьком, почти незаметном храме. Войдя, я остановилась у ящика с горячим желанием как можно скорее увидеть прославленного Батюшку. И что же я вижу: идет священник с каждением, маленького роста, плешивенький, со спущенной на бок фелонью, с развязавшейся поручью, от которой висит длинный шнур. Идет медленно и еще медленнее кадит. Не предполагая, что это настоятель сего храма, я обратилась с вопросом к старосте: «Где же отец Алексей Мечёв?» – и получила ответ: «Да вот он». Я обратила все свое внимание на этого странного, как мне показалось, батюшку, все еще медлившего и как бы дающего мне возможность рассмотреть его. Он подходил к иконе преподобного Серафима, а затем вдруг быстро повернулся и моментально очутился в алтаре, откуда послышался его возглас. По окончании всенощного бдения начался торжественный молебен с чтением акафиста пред чудотворным образом Феодоровской Божией Матери. Во время чтения акафиста мне казалось, Батюшка не читал его, а как бы беседовал с Царицею Небесной. Почувствовав какую-то сердечную теплоту, я совсем забыла, что тороплюсь домой.

* * *

Первая исповедь у Батюшки. Великим постом в среду, придя к литургии, стала я, как и все, в очередь к исповеди. Увидев сзади себя благообразной наружности девушку, бледненькую, одетую во все беленькое, я пожелала уступить ей свое место.

И вот, когда очередь приблизилась к ней, она обратилась ко мне с вопросом: «Это ли церковь Никола-Кленники и этот ли батюшка – отец Алексей?». Получив от меня утвердительный ответ, она стала подходить к Батюшке. Вдруг Батюшка, взглянув на нее, весь покраснел, протянул к ней руки, как бы отгораживаясь от нее, и решительно заявил, чтобы она тотчас же ушла из храма. Со слезами падая в ноги Батюшке, девушка стала умолять его принять ее на исповедь. Несмотря на ее горячие слезные просьбы, Батюшка возмущался все более и более. Когда она попробовала предложить ему деньги, приготовленные на исповедь, положив их на исповедальный столик, Батюшка их смахнул на пол и сказал, чтобы она тотчас же оставила храм, а сам, сильно взволнованный, ушел в алтарь. Мы все были поражены происходящим на наших глазах, убежденные в том, что и Батюшка отец Алексей ее не знал и что она первый раз была в храме. Несколько успокоившийся Батюшка вышел из алтаря, а я с великим страхом подошла к нему. Тихо и кротко обратился ко мне Батюшка: «Я вас не могу исповедовать».

– Почему же, Батюшка? – испуганно спросила я его.

– Другой раз придете.

Слезно стала я просить принять меня на исповедь.

– Другой раз придете, – еще раз повторил Батюшка.

Святой праведный Алексий Московский (протоиерей Алексей Мечёв)

Отойдя от Батюшки, я осталась до конца богослужения, которое окончилось в четыре часа.

Выходящего из храма Батюшку окружил народ, в числе которого была и я. Мне хотелось узнать, за какой грех Батюшка не принял меня на исповедь. Народ провожал Батюшку до самой его квартиры. Когда он позвонил, ему открыла дверь красивенькая девочка с радостным восклицанием: «Дорогой папочка, наконец-то Вы пришли! Мы Вас совсем заждались». Тогда Батюшка повернулся личиком ко мне и, благословляя, сказал: «Плохо приготовилась», – и скрылся за дверью. И тут я поняла, что за преобладание любопытствующих чувств была лишена Батюшкиной исповеди.

* * *

Намучившись исчезновением внучка, а моего двоюродного брата, три года как уехавшего в Воронеж и не подававшего о себе известия, моя бабушка попросила меня сходить к отцу Алексею.

Когда я спросила Батюшку: «Жив ли брат, и где он?» – Батюшка, прищурив глазки, устремился за плащаницу и, как бы что-то разглядывая, тихо и внятно произнес: «Он жив и скоро явится. Молитесь о нем за здравие».

Через две с половиной недели он действительно объявился: в момент, когда вся семья сидела в столовой за чаем, брат вошел совершенно неожиданно. Просидев два часа в кругу своей семьи, он опять скрылся и больше четырех лет мы о нем ничего не знали.

* * *

Как-то раз пришла я на исповедь к Батюшке, и исповедавшись у него, ждала разрешительной молитвы, но Батюшка мне ее не давал и все повторял:

«А еще что». Я ему ответила, что намеренно ничего не скрываю, а что забыла – простите меня ради Бога. Тогда Батюшка сказал: «Мы не только

грешим, но и не помним своих грехов. Попомни хорошенько, может, что и вспомнишь». Не получив от меня ответа, Батюшка сам напомнил мне: «Не говорила ли о ком-нибудь очень плохо?». Тут я вспомнила, что действительно два дня тому назад я с одной знакомой говорила очень плохо о своей родственнице, и тотчас заявила Батюшке об этом. Батюшка, положив свою руку ко мне на плечо и низко наклонясь ко мне, внушительно произнес: «Помни, Лидия, что хуже нас с тобой на всем свете нет никого», – и потом уже прочитал разрешительную молитву.

* * *

Одна женщина, желая дать денег Батюшке на молитву о себе, размышляла – сколько дать, и с этим вопросом обратилась ко мне: жаль было много дать и мало стеснялась, но, по-видимому, все же решила дать побольше. Когда она подала Батюшке записку вместе с серебряными монетами, Батюшка, приняв записку, резко, с неприязнью отстранил деньги, раскатившиеся в разные стороны.

* * *

Однажды к жившей со мной на одном дворе соседке приехала сестра из деревни, где она жила у сына, имевшего многочисленную семью с единственным достоянием – одной коровкою, которой питалась вся семья. У этой приезжей сестры был другой сын в Ростове-на-Дону, обладатель нескольких домов и булочной. Неоднократно богатый сын звал свою мать к себе. Соблазняясь богатством сына, женщина подумывала о поездке. Когда я ее спросила, на что же она поедет, не получая на дорогу денег от сына, то услышала такой ответ: «Да вот сведу со двора у сына коровку, да и поеду Кстати сказать: ведь она моя». Услышав о таком ее намерении, я посоветовала ей сходить к Батюшке за благословением, на что она охотно согласилась.

Когда она подошла к Батюшке, он, строго и пристально посмотрев ей в глаза, сердито ответил: «Что же, веди последнюю коровку со двора от бедного сына и поезжай к богатому». Женщина, вся задрожав, упала к Батюшке в ноги. Батюшка, видя ее раскаяние, уже ласково говорил с ней: «Вот нам-то с тобой немного нужно, а надо пожалеть других». Так она и не поехала.

* * *

В одну из пятниц, после окончания Божественной литургии, к Батюшке подходят две девушки, одетые в черное, и просят благословение на вступление в монастырь. Одну из них он охотно благословляет и дает большую просфору, а другой говорит: «А ты вернись домой, там ты нужна, и в монастырь тебя не благословляю». Смущенная и разочарованная отошла девушка от Батюшки, а мы, обступив ее, начали расспрашивать – у кого и в каких условиях она живет. Девушка ответила, что она живет с больной старушкой мамой, которая слышать не хочет о ее уходе в монастырь, так как должна будет остаться совсем одна.

* * *

Во время одного из молебнов в среду подходит к Батюшке женщина, падает ему в ноги, сильно рыдая, и начинает кричать: «Батюшка, помогите, Батюшка, спасите! Не могу больше жить на свете: последнего сына на войне убили», – и начинает биться головой о подсвечник, что у Святителя Николая. Подойдя к ней, Батюшка обращается с такими словами: «Что ты делаешь, разве можно так отчаиваться? Вот великий заступник и молитвенник наш пред Господом». И помогая ей подняться на ноги, тотчас начал молебен Святителю Николаю, а ей сказал: «Сделай три земных поклона. Молебен тебе стоять некогда. Я уж за тебя один помолюсь. А ты поезжай скорее домой, там ждет тебя великая радость».

И женщина, ободренная Батюшкой, весело побежала домой.

Улица Маросейка. 1920-е годы

На другой день во время ранней литургии, которую совершал сам Батюшка в Никольском приделе, шумно и быстро вбежала вчерашняя посетительница – скорбящая женщина. Она желала как можно скорее увидеть Батюшку, взволнованным голосом повторяя одно и то же: «А где же Батюшка?». Она сообщила мне, что, придя вчера домой, нашла на столе телеграмму от сына, в которой значилось, чтобы она немедленно приехала на вокзал для встречи его.

– Да вот он и сам идет, – указала она на входящего в тот момент молодого человека.

Вызванный матерью и сыном из алтаря, Батюшка показался на амвоне. С рыданием упала на колени перед ним женщина и просила отслужить благодарственный молебен.

* * *

Глубоко поразивший меня случай: после ранней литургии к Батюшке подходит пьяный оборванный человек, и, упав ему в ноги, весь трясясь и едва выговаривая слова, обращается к Батюшке: «Я совсем погиб, спился… Погибла душа моя… Спаси, помоги мне. Не помню себя трезвым… потерял образ человека». Не погнушавшись его омерзительным видом, Батюшка совсем близко подходит к нему, любовно заглядывая в глаза, кладет на плечо свою руку и говорит: «Голубчик, пора нам с тобой уже перестать винцо-то пить!»

– Помогите, дорогой Батюшка, помолитесь.

Батюшка же, взяв его за руку, ведет на амвон и, оставив его там, уходит в алтарь. Открывает завесу Царских врат Казанского придела, торжественно распахивает Царские врата и начинает молебен, величественным голосом произнеся: «Благословен

Бог наш». Снова взяв за руку грязного оборванца, ставит его рядом с собой в самых Царских вратах, опускается вместе с ним на колени и со слезами начинает усердно возносить молитвы Господу Богу. Одежда оборванца была настолько порвана, что тело его обнажалось, когда он по примеру Батюшки клал земные поклоны.

По окончании молебна Батюшка трижды осенил крестом несчастного и, подавая ему просфору, три раза его поцеловал.

Ровно через неделю подходит к свечному ящику прилично одетый человек и, покупая свечу, спрашивает:

– Как бы мне увидеть Батюшку отца Алексея?

Узнав, что Батюшка в храме, он радостно заявляет, что желает отслужить благодарственный молебен.

Вышедший же на амвон Батюшка воскликнул: «Василий, да это ты!».

С рыданием бросился к его ногам недавно бывший бродяга, прослезился и Батюшка, начиная молебен. А на наши расспросы Василий сказал, что получил хорошее место и прекрасно устроился.

* * *

Великим постом после молебна подходит к Батюшке женщина и говорит:

– Батюшка, помогите, скорби совсем задушили. Не успеешь пять проводить, как уже десять навстречу.

Батюшка, пристально взглянув ей в лицо, спросил:

– А давно ли ты причащалась?

Не ожидая такого вопроса, женщина смутилась и сбивчиво начала отвечать Батюшке:

– Да вот, Батюшка, недавно говела.

– А как недавно? – повторил Батюшка. – Годика четыре уже будет…

– Да нет, Батюшка, я вот только прошлый год пропустила, да позапрошлый нездорова была.

– А перед этим годом ты в деревне была? Вот тебе и все четыре года.

Храм Святителя Николая в Пленниках. Начало XX века

Женщина, поняв, что Батюшке известна ее жизнь, стала перед ним на колени и начала просить прощения.

– А что же ты у меня просишь? – заметил Батюшка.

– Проси у Бога, Которого ты забыла. Вот потому-то тебя и скорби одолели.

* * *

Великим постом во время чтения правил перед обедней к церкви подъезжает шикарная карета, на запятках которой стояли лакеи в белых ливреях. Когда один из них, спрыгнув, открыл дверцы кареты, из нее вышли четыре нарядные дамы. Шурша шелками и блистая драгоценностями, они направились к ящику, взяли большие свечи и спросили: «Эта ли церковь – Никола-Кленники, где принимает отец Алексей?» Получив утвердительный ответ, они стали к образу Иоанна Крестителя и долго о чем-то совещались.

Батюшка, увидев их в тот момент, когда они подходили к исповеди и уже готовы были вступить на амвон, сильно смутился и сам к ним двинулся и, как бы преграждая путь, сказал:

– Не только не могу вас исповедывать, но даже и начать литургии, пока вы не оставите храм.

И как они его ни упрашивали, Батюшка оставался непоколебим, наступая на них с такой силой, что им ничего другого не оставалось делать, как оставить храм. Батюшка же, проводив уходящих вплоть до половины лестницы, не возвратился до тех пор, пока дверцы кареты не захлопнулись.

* * *

В то время, когда я служила в приюте вместе с надзирательницей, случилось как-то раз так, что совершенно неожиданно для нас обеих вошел Батюшка. Было это в одиннадцать часов вечера. Дети все уже давно спали. Вид у Батюшки был взволнованный и бледный. Не благословляя нас, он поспешно сказал: «Вы вот обе уходите к ранней обедне. Запирайте-ка хорошенько дверь и следите за помещением, да во время чтения поминания посматривайте, все ли цело, все ли в порядке», – и после этих слов так поспешно вышел, что мы не успели взять у него благословения.

Насколько я припоминаю, это было во вторник. В четверг за ранней литургией, во время чтения поминания, вспомнив предупреждение Батюшки, я побежала взглянуть на помещение. Утро было морозное. Под ногами хрустел снег. Подбежав к двери, долго нащупывая замок, я не нашла его на месте. Толкнув дверь плечом, я была крайне испугана и удивлена тому, что она оказалась отпертой. Темнота раннего утра принудила меня взять огня. Пошарив вокруг, я нашла замок у калитки ворот, а накладку у порога двери. С беспокойным чувством вошла я в приют, желая знать – все ли цело. Быстро пробежав по комнатам, увидев крепко спящих детей, платьица и шубки, висящие на своих местах, я убедилась в целости и сохранности всего. Очевидно, похититель был напуган моими быстрыми шагами.

* * *

Прихожу как-то к Батюшке, извещаю его, что в церкви ждут его для венчания богатый подрядчик ломовых извозчиков и с ним вдова, 25 лет вдовствующая.

– Ну какая там свадьба, что ты еще говоришь, – неохотно ответил мне Батюшка.

Москва. 1920 – 1930-е годы

Недоумевая ответом Батюшки, я стала просить его выйти обвенчать, так как пришедший мужчина очень просит об этом. Когда я спросила Батюшку – какое облачение приготовить, Батюшка опять неохотно заметил:

– Ну какое там облачение. Да смотри не вздумай приготавливать в большом приделе, готовь в малом, – чему я была очень удивлена, так как проситель сорил деньгами направо и налево. Когда уже все было готово к венчанию, Батюшка медлил и все не приходил. Обвенчав, Батюшка быстро удалился к себе домой.

Прошло не более двух недель, как заявилась обвенчанная Батюшкой женщина с рассказом о неудачном браке. Из двух недель замужества она еле дотянула одну, так как муж ее оказался очень дурным человеком.

* * *

Сижу я как-то у себя в комнате одна и не заметила, как вошел Батюшка, быстро проговорив:

– Лидия, у тебя здесь очень много дыма, смотри – сгоришь.

– Батюшка, – ответила я ему, – да у меня печь-то целый день не топится, нет ни огня, ни дыма.

Батюшка же подошел к плите, открыл дверку и говорит:

– Ах, какой сильный дым и огонь. Смотри же – не сгори, – и тотчас выбежал вон.

На другой день, затопив печку, я была удивлена и смущена тем, что дым не пошел, как обычно, через трубу, а хлынул в комнату вместе с огнем – и тут же поняла предупреждение Батюшки.

* * *

Было такое времечко, когда все обязанности по уборке храма несла я одна – общины сестер тогда еще не было. Вот как-то раз после литургии Батюшка в полном облачении торопливо проходит по своему храму и как бы сердито говорит мне: «Лидия, что же это у тебя везде все девчонки. Окна моют девчонки, иконы протирают девчонки, подсвечники чистят, ковры трясут, пол метут – везде все девчонки». Недоумевая, я ему ответила: «Батюшка, да у меня нет ни одного человека, кто бы мне помог. Все время здесь убираюсь одна». Батюшка, махнув ручкой, повторил: «Девчонки, девчонки, кругом все девчонки», – на что я сильно обиделась и горько заплакала. Обидно мне показалось, что Батюшка мои труды приписывает другим. А Батюшка, улыбнувшись и утешая меня, сказал: «Да ты что. Это я так».

Мне очень странными показались тогда слова Батюшки и только через два года, когда у нас образовалась община сестер, поняла я смысл сказанного им.

* * *

Как-то поздно вечером присылает за мной Батюшка.

Вхожу в комнату. Батюшка сидит в кресле в сереньком полукафтанчике и спрашивает меня:

– Лидия, служба-то кончилась?

– Кончилась, Батюшка.

– А церковь-то заперла?

– Заперла, Батюшка.

– Мне бы, вот, нужно сходить в алтарь. Не принесешь ли ты мне книжечки оттуда?

– Какие, Батюшка?

– Да синодики мои. Один желтенький, другой черненький.

– А где найти их, Батюшка?

– На водосвятном столике, который стоит у печки.

Но нужно обратить внимание, что водосвятный столик два раза в неделю выносится на середину храма для освящения воды и убирается опять в алтарь далеко от печки. Так как Батюшка две недели не выходил по болезни из дому, то не мог знать, где находится столик.

Когда я вошла в алтарь, то действительно увидела, что столик стоял не на своем месте, а около печки, и на нем лежали две книжечки – желтенькая и черненькая.

Подойдя к столику, я стала брать книжечки и заметила, что из печки сильно валит дым, который наполняет весь алтарь. Открыв вентиляторы и фортки и залив две большие головешки, находившиеся в печке, я, приведя все в порядок, заперла опять храм и понесла Батюшке книжечки. Подавая ему их, я говорю: «Батюшка, вот Вам Ваши синодики». А Батюшка, пристально посмотрев на меня, ответил мне тихонько: «Положи их». На мой вопрос: «Куда?» – Батюшка сказал: «Да куда-нибудь». Тут я поняла, что Батюшке книжечки не были нужны, а что он послал меня ради того, чтобы удалить дым из алтаря, но не хотел этого сделать явно.

* * *

После обычного продолжительного всенощного бдения, когда я пришла домой, за мной пришли от Батюшки. Сильно усталая, с трудом поднялась я наверх с такими мыслями: «Всенощная уже давно кончена, храм заперт. Зачем же это Батюшка меня зовет?» – и не совсем была довольна, что так поздно и такую усталую требует наверх. Когда я вошла, Батюшка был в столовой и нервно ходил по комнате взад и вперед. Обратившись ко мне, он сказал: «Лидия, у тебя церковь-то заперта?» – «Заперта», – ответила я. Пройдя еще раз по комнате, Батюшка взглянул на меня и повторил вопрос: «Заперта ли у тебя церковь?».

Москва. 1920 – 1930-е годы

Я опять ответила ему, что церковь заперта. Еще раза два пройдя по комнате, Батюшка, как бы не решаясь сказать что-то для него очень нужное и важное, снова спросил: «Хорошо ли у тебя заперт храм-то?» Тогда я начала уверять Батюшку, что я сама смотрела, как сторож запирал храм, и даже сама погасила в сенях электричество. На мои заверения Батюшка ласково возразил мне: «Да ведь иногда бывает и не досмотришь. Лучше, если бы ты взяла ключи и пошла проверить».

О, как мне не хотелось идти. Раздумываю про себя: «Что это Батюшка, терпение что ли мое испытывает?» Так я изнемогла, что еле на ногах держалась. Когда подошла к храму и зажгла электричество, с ужасом увидела, что тяжелый большой замок висит разомкнутым.

Трясущимися руками стала я его запирать. Замочная скважина оказалась запертой. И тут я поняла, что церковный сторож, не замкнув, как следует, замок, повернул ключ и храм оказался незапертым.

Когда я принесла ключи обратно, Батюшка, потирая ручки, так сказал: «Ну вот и слава Богу Теперь все хорошо».

* * *

За год с небольшим до своей кончины, в летнюю пору, входит Батюшка во двор. Случайно прохожу мимо него и я. Остановив меня, Батюшка говорит: «Лидия, посмотри какая кругом красота». Обозрев свой двор и не видя ничего, кроме кирпичной стены, глыбы черного торфа, несколько в стороне мусорной ямы, щепок и бумаги, я никак не могла принять Батюшкиных слов и удивленно посматривала. Подняв кверху свои ручки и сам как бы поднимаясь на воздух от восторженного состояния своего духа, Батюшка не переставал восклицать: «Какая благодать, какая красота, какой восторг. Смотри, Лидия, красота-то какая», – обводя взором весь двор. Я же по слепоте своей духовной ничего другого ответить не смогла: «Батюшка, не вижу ничего». – «Ну вот, какая ты», – сказал Батюшка и со словами: «Какая благодать, какая красота», – ушел к себе.

Только после смерти Батюшки мне многогрешной пришло на ум – не был ли духовный восторг Батюшки прозрением того всенощного бдения во дворе, которое служилось накануне похорон его, когда мы все, как один, чувствовали красоту и благодать совершаемого.