Текст книги "Лучшие весёлые рассказы для детей"

С. Махотин

Шестиклассник Серафим

Неизвестно, о чём мечтала Таня Косарева, когда её вызвали к доске читать наизусть Пушкина. Она, будто очнувшись, тряхнула головой и начала мягким певучим голосом:

 
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, –
И шестиклассник Серафим
На перепутье мне явился…
 

Девятый класс захохотал. Молодая учительница не выдержала и засмеялась тоже. Улыбнулась и Таня. «Надо же, – удивилась про себя, – какая оговорка смешная!»

Никто примерную Таню не заподозрил в озорстве. Все видели, что она случайно оговорилась. От этого было ещё смешнее. Кто-то крикнул, что в шестых классах и правда есть Серафим. Решили, что на перемене его нужно отыскать. В общем, урок был скомкан.

Серафим Перецын ничего этого не знал. Шла география. Географ Юрьич рассказывал про лесотундру. День шёл как обычно и не обещал сюрпризов.

И перемена началась как обычно, шумно и бестолково. Скользкий линолеум в коридоре, крики и беготня. Перецын не сразу обнаружил, что оказался вдруг в окружении взрослых ребят. Те смеялись и похохатывали, глядя на него свысока, и беспрестанно повторяли: «Шестиклассник Серафим!»

Наконец это им наскучило, и они ушли, оставив его в покое. К Перецыну приблизились шестиклассники. Толстый Юрка Бурлакин, показывая на него пальцем, крикнул во всё горло: «Шестиклассник Серафим!» И все захохотали, даже девочки.

Впервые в жизни Перецын ощутил одиночество.

Его называли Серафимом одни учителя. Дома всегда звали Симой. В классе тоже Симой и ещё Перцем. На Перца он охотно отзывался, ибо имя своё не любил. Но что поделаешь, раз так назвали…

– Зря ты, – говорила мама. – Красивое имя. Дедушка твой был Серафим Львович, папа Лев Серафимович, ты опять Серафим Львович. Родится у тебя сын – будет Лев Серафимович. И не прервётся цепочка поколений.

– А если дочь?

– Что?

– Если родится дочь?

– А не беда, – смеялась мама и ворошила его рыжеватые волосы. – Что-нибудь придумаем.

Новое прозвище прилепилось к нему, как липучка. Прозвище обидное и странное. Ну как можно обижаться на «шестиклассника Серафима», когда он и есть шестиклассник Серафим! Но было всё равно горько на душе. Он пробовал отвечать обидчикам тем же, кричал в ответ: «А ты – шестиклассник Юрка! А ты – шестиклассник Славка!» Без толку. Издевательски звучало только его прозвище – «шестиклассник Серафим».

Он перестал улыбаться, нахватал двоек и похудел.

– Что происходит? – недоумевал географ Юрьич. – Что с твоим взглядом, Перецын? Он потух! С таким взглядом ты завалишь мне районную олимпиаду.

– А он у нас «шестиклассник Серафим»! – гоготнул на задней парте Юрка Бурлакин.

Класс захихикал. Юрьич, ничего не поняв, лишь развёл руками.

Как-то на лестнице его окликнула Таня:

– Привет, шестиклассник Серафим! Вот, значит, ты какой. Совсем не страшный Серафим. А я из-за тебя чуть четвёрку не получила.

«Ненормальная», – подумал Перецын.

– Да не дуйся, я ведь не нарочно. Ты сам-то «Пророка» читал?

– Какого ещё пророка?

– Пушкинского, какого! Прочитай, развеселишься.

Об этом нелепом разговоре он вспомнил через несколько дней, когда вытирал пыль с книжной полки. Бросил на подоконник тряпку и вытащил Пушкина в мягкой обложке. «Пророк» обнаружился на 156-й странице.

Стихотворение поразило Перецына.

Строчки вспыхивали, как ожившие вулканы, непонятные и страшные: «неба содроганье», «жало мудрыя змеи», «отверзлись вещие зеницы»! Что это за шестикрылый Серафим такой? Зачем он вырывает у героя язык, грудь ему рассекает мечом? А герой, этот самый пророк, не умирает, несмотря на ужасные пытки. Ему даже как будто и не больно. Сейчас встанет, как ни в чём не бывало, и пойдёт глаголом жечь сердца людей. Тоже непонятно: зачем их жечь и что вообще значит – «жечь глаголом»? Много было в стихотворении странного, оно волновало, беспокоило. «Гад морских подводный ход» пробирал до мурашек.

– Сима, ты уже убрал свою комнату? – крикнула из кухни мама.

Он сунул Пушкина в школьный рюкзак и взялся за веник.

Перецына продолжали дразнить. Но он уже привык к своему одиночеству и не испытывал прежней горечи. Двойки он исправил, на географической олимпиаде заработал грамоту, и Юрьич досрочно наградил его годовой пятёркой. Всё это случилось как бы само собой и потому не слишком обрадовало. Иная радость согревала его душу. «Пророка» он уже давно знал наизусть. Знал, что означают вышедшие из употребления слова: виждь, внемли, десница. Но самое главное, он полюбил своё имя – Серафим.

Зима в том году выдалась снежной, морозной и долгой. Прихватила март. А в апреле вдруг сразу стало тепло, почти жарко. Грохотали оттаявшие водосточные трубы. Повсюду текли бурливые ручьи и речки. Вода заливала подвалы, выталкивала крышки канализационных люков. В один из таких люков Серафим и провалился.

Рядом со школой возвышалась гора строительного песка, оставшаяся ещё с прошлогоднего ремонта. На горе стоял брошенный рабочими большой деревянный барабан без электрокабеля. Вода подточила песок. Барабан качнулся и покатился, набирая скорость, в сторону стройплощадки.

Серафим коротал большую перемену, бесцельно слоняясь по школьному двору. Когда он увидел мчащуюся огромную катушку, у него похолодел затылок. У турника, с закрытыми глазами, подставив солнцу лицо и шею, загорала старшеклассница. Барабан почти бесшумно летел прямо на неё. Оставалось каких-то метров десять.

– Беги! – выкрикнул Серафим сухим ртом, сам бросился к ней через поребрик и ухнул с головой в ледяную воду…

Врач определил воспаление лёгких.

Через неделю домой к Серафиму пришла Таня Косарева. Она о чём-то поговорила с мамой и вошла к нему в комнату.

– Можно?

«Ненормальная», – узнал её Серафим.

– Меня зовут Таня. Здравствуй.

– Здравствуй. Меня – Серафим.

– Я знаю, – Таня улыбнулась. – Ты мне даже снился.

«Ненормальная и красивая», – подумал Серафим. У него опять начали гореть щёки и лоб, поднималась температура. Хотелось выбраться из-под одеяла, но он не смел.

– Я пришла тебя поблагодарить, – сказала Таня, помолчав. – Ты меня спас.

Серафим с трудом сообразил, что это на неё катился тогда деревянный барабан. Голова налилась свинцом. Он попробовал приподняться.

– Лежи, лежи, – забеспокоилась Таня. – Я сейчас уйду, к тебе нельзя надолго.

Она вытащила из сумки двухлитровую бутылку лимонада и три апельсина.

– Поправляйся. Ты теперь мой друг, мне тебя Бог послал. Не сердись на меня, пожалуйста.

Она наклонилась и поцеловала его в горящий лоб. Губы были прохладные. Серафим зажмурился и не спешил открывать глаза, не зная, что говорить и как себя вести с красивой Таней. А потом он уснул.

«Почему у тебя шесть крыльев?» – спросил он во сне.

«Не крыльев – крыл», – поправил его ангел.

«А у меня такие будут? Я ведь тоже Серафим?»

«Будут, но не скоро. Не торопи время своё».

«Я слышу тебя, но не вижу твоего лица. Какой ты?»

«Нельзя тебе видеть лица моего. Живи, мальчик».

Кризис миновал. Болезнь медленно отпускала Серафима. До летних каникул он провалялся дома. В школе Юрьич настоял, чтобы Перецына перевели в седьмой класс вместе со всеми, ручаясь, что за лето тот всё наверстает. Так оно и случилось. А когда наступил сентябрь, Серафима уже не дразнили. Потому что прозвище «семиклассник Серафим» даже Юрке Бурлакину казалось лишённым всякого смысла и юмора.

Призвание

Ваня написал на доске:

«ЕВО ЛИЦО ОЗОРОИЛОС ЩАСЛИВОЙ УЛЫПКОЙ».

Прозвенел звонок.

Ольга Алексеевна сказала:

– Все идут на перемену, а Ваня остаётся за дежурного. Проветри класс и подмети пол. Хоть какой-то от тебя будет толк!

Оставшись один, Ваня открыл окно. Потом смёл в совок конфетные бумажки, пустой стержень и скрепку. Пол стал чистым. Ване это понравилось.

Он повернул совок, и мусор опять оказался на полу. Но мусора было мало. Ваня пошарил в карманах и бросил на пол смятый бумажный самолёт, щепку от линейки и красный карандаш. Посмотрел на всё это, покачал головой и снова подмёл.

Стало опять чисто.

Ваня задумался. Потом решительно пошёл по рядам, сметая с парт тетрадки, листочки, Ксюшину варежку, заколку Леночки и недоеденный Борин гамбургер. Открыл шкафы. На пол посыпались атласы, какие-то карточки, плакаты и рулоны.

Классный журнал с учительского стола тоже оказался на полу. Его, правда, Ваня не бросил, а положил аккуратно, с уважением.

Но подмести не успел. Зазвенел звонок. В класс вошла Ольга Алексеевна с ребятами.

– Ваня, Ваня, – вздохнула учительница. – Что же мне с тобой делать? Придётся оставить тебя после уроков. Будешь дежурить, пока всё не уберёшь! Ты меня понял?

– Понял! – ответил Ваня.

И его лицо озарилось счастливой улыбкой.

Страшное оружие

У девчонок есть одно страшное оружие – визг! Но самый страшный визг был у Лены Тихой. Словно в отместку за фамилию.

Ещё в детском саду от её голоса скисало молоко, и малышей вместо жидкой манной каши повариха вынуждена была кормить котлетами. Дети быстро превратились в крепышей. Родители радовались, хвалили садик и воспитательниц. Воспитательницы непременно загордились бы, если б могли слышать эти похвалы. Но у них из-за визга Лены Тихой вечно закладывало уши.

Надо сказать, Лена вовсе не была капризницей. А была просто пугливой и восторженной. Стоило какому-нибудь Вовику поднять с земли червяка, как все вокруг бросались на землю, обхватив голову руками. Потому что визг Лены походил на сверхзвуковой истребитель. Стоило какой-нибудь Риточке сорвать одуванчик, восхищённый визг Лены сметал не только его белоснежную шапочку, но и панамки, кепки, бейсболки, шляпы, фуражки.

Случилось так, что одна из фуражек сидела на голове важного генерала. Он не привык передвигаться пешком. Поэтому очень запыхался, гонясь за своей фуражкой целых четыреста метров. Более того, ему пришлось целых четыреста метров возвращаться обратно. Однако он даже не рассердился, а, наоборот, обрадовался. И даже не уселся в служебный автомобиль, а ещё прошёлся пешочком. И, разыскав Лену Тихую, взял её за руку и привёл прямёхонько к министру обороны.

Министр Леной живо заинтересовался:

– Неужели на четыреста метров? Просто не верится.

– Сам лично перепроверил, – подтвердил генерал. – Страшной силы девочка. Целой роты стоит.

– Знаешь, дочка, – министр погладил Лену по голове. – Есть такая профессия – родину защищать.

– А от кого? – спросила Лена.

– Была бы родина, – улыбнулся министр. – От кого, найдём.

Генерал со значением кивнул. И шепнул:

– Прикажите продемонстрировать.

– Повизжи, дочка, – отечески попросил министр.

– Не хочу.

– Не упрямься, – пожурил её генерал. – Тебя второй человек в государстве просит. – Тут он украдкой взглянул на министра и поправился: – Пока.

– Не буду, – не послушалась Лена.

И в этот момент в форточку впорхнула бабочка…

Прошло минут десять, прежде чем министр решился наконец выбраться из-под стола.

– Да… – вымолвил он, безуспешно пытаясь приладить на место отклеившиеся усы. И посетовал: – Невестка вот-вот должна родить. Если девчонку – домой не пущу!

– А где же Тихая? – пробормотал генерал, выбираясь из-под ковра.

– Ушла вроде. Догнать?

– Ну её! – поморщился министр. – Иностранцы пронюхают, что мы детей вербуем, – засмеют.

Так и не пришлось Лене родину защищать.

Пошла она в школу учиться. Здесь авторитет её очень вырос.

Стоило Марье Ивановне объявить: «А сейчас пишем контрольную», как журнал вылетал у неё из рук и порхал по классу, теряя единицы и двойки. Учительницу долго приводили в чувство. О контрольной, естественно, и речи не было.

Физрук Виктор Иванович – тот вообще освободил Тихую от своих уроков. Хотя и подвижная она была девочка, но тихо радоваться не умела. В результате в спортзале расплёлся канат, искривились брусья, а конь ускакал неизвестно куда.

Пришлось учить Лену по индивидуальной программе. Оборудовали ей отдельное помещение со звукоизоляцией. Учителя входили к ней в шлемах, как танкисты. Уроки объясняли по рации. Министру бы понравилось!

Но не нравилось самой Лене. От такой жизни она как-то потускнела, исчезла её вечная восторженность. Само собой, и визжать она стала реже. Даже совсем перестала.

Учителя успокоились. И Лена вернулась в свой родной класс, на третью парту у окна.

Однако избавиться от недавней популярности бывает порой непросто.

С Леной Тихой захотел познакомиться Юра Соловьёв по прозвищу Разбойник. Думаю, не надо объяснять, в чём проявлялся его талант.

– Ты что же это, – удивился Юра, – квёлая[2]2
  Квёлый – слабый, хилый.


[Закрыть] такая? А ну визжи давай!

– В школе нельзя, – вздохнула Лена. – Снова начнутся неприятности.

Юра задумался. Потом хитро подмигнул и объявил:

– Я знаю, где можно!

И повёл Лену на дискотеку.

А там действительно все свистели и визжали. Даже музыки не было слышно. Лена поначалу растерялась, пытаясь найти причину общего ликования. Но тут Юра дёрнул её за руку и кивнул:

– Давай!

И засвистел первым.

Лена завизжала.

Дальнейшее в подробностях описали утренние газеты. Все подробности сводились к тому, что новая модная дискотека восстановлению не подлежит.

С тех пор Юра и Лена подружились. А дружба между мальчиком и девочкой часто перерастает… Правильно, в любовь. Да и как не влюбиться в Лену Тихую? Она ведь, кроме всего прочего, очень симпатичная. А это, я вам скажу, не менее страшное оружие!

«Насквозь вижу!»

Была в школе одна учительница, строгая-строгая! Войдёт в класс, обведёт учеников пронзительным взглядом и пригрозит: «Я вас насквозь вижу!»

Ученики вздрагивали. Сразу хотелось залезть под парту и не высовываться.

– И как это у вас получается, Любовь Мефодьевна? – удивлялся директор. – На пении дети шумят, на физике шалят. Только на биологии тишина. Мимо вашего кабинета я всегда на цыпочках прохожу.

– Заветные слова знаю, – отвечала учительница.

– Какие же?

Но Любовь Мефодьевна от прямого ответа уклонялась. Не хотела ни с кем делиться заветным способом укрепления дисциплины. Однажды, правда, учительница английского подслушала, какими словами Любовь Мефодьевна детям грозит. И на своём уроке воскликнула: «Я вас насквозь вижу!» Но ученики не поверили и захохотали. А с ними засмеялась и сама англичанка.

На очередном педсовете директор учительницу английского пожурил. За то, что на уроке дети веселятся. А Любовь Мефодьевну, наоборот, похвалил и всем в пример поставил. Другие учителя поморщились, но промолчали. А та оглядела своих коллег и про себя подумала: «Вы все мне завидуете. Я вас насквозь вижу!»

Увы, недолго ей оставалось злорадствовать.

На другое утро пришла Любовь Мефодьевна в школу. Ровно в девять, по звонку, вошла в кабинет биологии. Смотрит – что такое? За партами одни скелеты сидят. Лишь один стоит в углу, пластмассовый. А все остальные шевелятся, телефоны между рёбрами прячут и зловеще скалятся.

Любовь Мефодьевна попятилась, вывалилась в коридор и с воплем «На помощь!» побежала в учительскую. А в учительской – тоже скелеты вместо учителей. Один скелет тетради с диктантами проверяет. Другой чай собрался пить. «Позавтракать не успел, – говорит. – А вы, Любовь Мефодьевна, чайку не хотите? Я свежего заварил».

Любовь Мефодьевна замотала головой и снова побежала. По коридору, вниз по лестнице, мимо будки с охранником, вместо которого снова оказался скелет – крупный и усатый. Выбежала на улицу – и прямиком к автобусной остановке.

Тут и автобус подошёл, распахнул с шипением двери.

Любовь Мефодьевна быстро заскочила внутрь и плюхнулась на свободное сиденье. Сидит, отдышаться не может.

– Не забываем оплачивать проезд, – обращается к пассажирам кондукторша.

Подняла Любовь Мефодьевна голову и ахнула! Вместо пассажиров скелеты едут! А один скелет, побрякивая кондукторской сумкой, прямо к ней пробирается.

Тут автобус остановился, двери открылись. Водитель объявил: «Остановка „Поликлиника”». Любовь Мефодьевна выскочила из автобуса и бегом в поликлинику.

Там врачи её выслушали, посочувствовали.

– Ну что ж, – говорят, – случай необычный. А не хотите у нас поработать?

– А как же школа? – растерялась Любовь Мефодьевна.

– Зачем вам школа? – настаивают врачи. – Да и детей вы, как мы поняли, не очень любите.

– Не люблю, – призналась Любовь Мефодьевна.

– Вот и славно! А у нас рентгеновский аппарат сломался, очередь растёт. Но вы ведь и без аппарата всех насквозь видите.

Подумала Любовь Мефодьевна и согласилась.

С тех пор она заведует в поликлинике рентгеновским кабинетом. И зарплату получает больше, чем в школе. Правда, всякий раз вздрагивает, когда к ней заходит очередной пациент.

Ваня Терентьев

Выступал я как-то перед пятиклассниками. Рассказал немного о себе. Почитал стихи. Отвечал на вопросы.

Одна девочка спросила:

– А можете про нас написать?

– Ну, если кто-нибудь из вас мне особенно запомнится, может, и напишу.

– Про меня напишите! – крикнул мальчик с последней парты. – Я Ваня Терентьев. Запомнили?

– Да, Ваня, я тебя запомнил.

– Это будет мой первый шаг к успеху, – сказал Ваня.

– Ты в этом уверен?

– Конечно, уверен! Я Ваня Терентьев. Запомнили?

– Запомнил.

Прозвенел звонок. Все задвигали стульями, зашумели. Стал и я свои книжки складывать в сумку.

– Только не забудьте, – раздалось у самого уха. – Я Ваня Терентьев.

– Да уж как тебя забыть. Чуть не напугал.

– Придёте домой и про меня вспоминайте. Я Ваня Терентьев.

Учительница велела приоткрыть окна для проветривания и пригласила меня пообедать в школьной столовой. Мы вышли из класса.

Вниз по лестнице неслись школьники, толкаясь и хохоча. И лишь один Ваня Терентьев прыгал через две ступеньки нам навстречу.

– На первое сегодня гороховый суп! Любите?

– Люблю, – соврал я.

– А я терпеть его не могу! Я Ваня Терентьев. Не забыли меня?

– Не забыл, Ваня, не забыл.

Он развернулся и помчался обратно в столовую.

Меня посадили за учительский стол и принесли тарелку горохового супа.

– Какой активный парнишка у вас, этот Ваня Терентьев, – произнёс я, помешивая ложкой суп.

– Да уж… – вздохнула учительница.

– А на второе у нас котлета с вермишелью! – раздался за спиной ликующий голос.

– Ваня! – рассердилась учительница. – Ты уже поел? А наш гость ещё нет, ты ему мешаешь.

Принесли второе. Я с облегчением отодвинул от себя тарелку с супом, взял вилку и на всякий случай огляделся.

– Я здесь! – крикнул Ваня издалека. – Рядом с умывальником. Видите меня? Я Ваня Терентьев!

Учительница погрозила ему кулаком.

На третье был компот из сухофруктов. Я приготовился снова услышать Ваню Терентьева и, кажется, даже огорчился, когда этого не произошло. Поблагодарил учительницу за гостеприимство и пошёл к гардеробу.

Рядом с гардеробщицей стоял Ваня Терентьев и хвастался:

– Вон писатель идёт. Он в нашем классе выступал. Обещал про меня рассказ написать. Я Ваня Терентьев.

– Балабол, ну и балабол, – качала головой гардеробщица, подавая мне пальто.

Ваня стоял рядом и улыбался во весь рот.

– Это будет мой первый шаг к успеху, – уверял он. – Я Ваня Терентьев!

По дороге из школы я думал о Ване Терентьеве. Вдруг он действительно добьётся успеха в каком-нибудь деле. А что? С такой звонкой фамилией многого можно достичь. И правда, не написать ли про него рассказ?

Пришёл домой и написал.

К. Драгунская

Хулиган

Когда я была маленькая, я обожала кататься на велосипеде по лесу.

Велосипед так здорово дзынькал, перепрыгивая через коряги, я неслась по коричневой лесной дороге, ёжики и лягушата разбегались в стороны, а в глубоких прозрачных лужах отражалось небо.

И вот однажды под вечер я ехала по лесу и встретила хулигана.

– Эй ты, рыжая, – сказал хулиган невоспитанным голосом. – А ну слезай с велосипеда.

Глаза у хулигана были грустные-грустные. Я сразу поняла, что у него было трудное детство.

– Ну, чего вытаращилась? – спросил хулиган. – Слезай живо, мне на море ехать надо.

– Хитренький! – сказала я. – Я, чур, тоже на море хочу. Ты меня на багажнике повезёшь.

И мы поехали.

– А как мы доедем до моря? – спросила я.

– Запросто, – сказал хулиган. – Надо только всё время ехать берегом реки, а она когда-нибудь в конце концов впадёт в море.

Мы ехали берегом маленькой тёмной лесной речки.

– Потом она расширится, – пообещал хулиган. – Начнут ходить пароходы, и мы доберёмся до моря на попутном корабле.

– На море на завтрак мы будем есть только арбузы! – сказала я.

– А на обед – воблу, жвачку и солёные огурцы!

– А на ужин – громко подпрыгивать и играть на гитаре!

Мы выехали в поле. Подул ветер. Я прижалась ухом к спине хулигана и услышала, как бьётся его хулиганское сердце.

Стало темнеть. Река всё не расширялась и не расширялась, и попутных кораблей что-то не было видно.

Я вспомнила про маму, тётю Лизу и кота Арбузика. Как они ждут меня, смотрят в окошко, а потом плачут, звонят в милицию, «Скорую помощь» и пожарным тоже на всякий случай.

– Эй! – Я постучала по хулиганской спине. – Останови, мне домой надо.

– А на море как же?

– Потом как-нибудь, – пообещала я. – В следующий раз.

Глаза у хулигана стали ещё грустнее.

– Эх ты, – сказал он. – Трусиха.

– А ты – хулиган!

– А я зато, когда вырасту, на тебе не женюсь, – сказал хулиган, слез с велосипеда и ушёл.

Самое интересное, что так оно и вышло.

Женился на мне мальчик Женя. Теперь он уже дяденька, но всё равно очень хороший – любит животных, может из старой вещи сделать новую, и руки у него всегда тёплые. А хулигана я даже вообще с тех пор ни разу не видела. Наверное, он уже вырос и у него есть настоящая борода. Но это уже совсем другая история.