Текст книги "Избранные. Черная метка. Всё"

Посыльщик с погоста
Кирилл Ахундов

Очнись. Восстань. Пора!

Кто прошептал во тьме?

Я моргнул и прислушался. Сверху неслось разухабистое пение, доски над головой содрогались, словно по ним прыгал хряк. Сознание быстро возвращалось. Сообразил: это плясал домовой Хритоша, любитель забродивших яблок.

С трудом выпрямился и сел. Долгое лежание на спине не в пользу. Шея хрустнула, рёбра щёлкнули, ладно уж, мы привычные. Скрипя лесенкой, тощим пауком выполз из подпола. Сонная Авдотья проворчала вослед:

– И не спится тебе, чёрт старый. Мало на тебе грехов.

Я поморщился: ревнивая жена хуже ентих… зомбей.

Хритоша, похожий на седого Чебурашку, при виде меня радостно осклабился:

– Поздорову, батюшка!

– Эк тебя развезло, суседушка…

– Дык праздник нонче. Гуляем!

Какой праздник, не уточнил.

Я присел, развёл высохшими руками. Шагнул к сундуку. Напялил серой холстины рубаху, обмотал шею тряпицей. Домовой притащил из сеней рыбацкие сапоги, помог накрутить портянки. Накинул заскорузлый, словно жестяной, плащ. Насадил на череп заячий дедовский треух. Вещь! Гремя плащом и сапогами, вышел на скособоченное крыльцо.

Предрассветная хмарь. Осенняя прохлада, холодный плеск тишины, стылая пахучесть лопнувших яблок, горький аромат земли, прелой древесины. За двадцать годов лес придвинулся к деревне, сады одичали. Мне не хватало дыма печных труб, сытного запаха сладких ватрушек и румяного хлеба, что по воскресеньям пекли хозяйки.

Обчество уже собралось у крыльца. Дед Мыкарь, красавица Матрёна, братья Атаевы, Савелий-фельдшар, Мотька-пастух по кличке Мутадор, учитель Горпалыч, бобылиха Крупяниха. Сопели, покашливали, сверкали зелёными и красными угольками заместо глаз. При моём появлении оживились, залопотали.

Я усмехнулся, приятно видеть родные… кхм, лица.

– Поздорову ли, земели с погосту?

– Было б пиво на погосте, а у пива будут гости!

Вот такие шуточки у нас. Такой кураж.

– Ну, что, в путь, однако.

Провожали нас суседушки Поленыч с Хритошей, да слепой Полкан, последний пёс.

Окружную, длинную, дорогу съел лес. Пятнадцать вёрст шагали напрямик, благо хозяин тропу навел скрозь заросли, – поклон ему. Шли чинно, сойки, белки и зайцы нас окликали; меня всегда удивляло, что птицы да звери не пугались мёртвых, не хаяли, не дразнили. Я брел впереди, как старый волк перед стаей, а за мной и все наши вереницей. Глянул бы кто со стороны, дык больше в лес ни ногой!

К чайной вышел одиночкой, обчество на опушке схоронилось. Домик этот всех нас пережил. Ничего здесь не меняется. Старая вывеска, самовар в окне, ставенки резные. Как и прежде, пряными блинами тянет, табачищем, дымком вкусным. Хорошо! Несколько больших и малых машин стояли на приколе. Хозяева внутри чайком грелись, яишенку с салом завтракали.

У самой опушки приметил неказистый ГАЗ с деревянными бортами, номера неместные, явно в райцентр едет, туда и обратно, значит. Вот он мне и нужен. Я зашел в чайную, угадал водилу. Плечистый мужик, рябой, сероглазый, уши сплющены.

– Поздорову, милчеловек, возьми до райцентра.

Тот чай допил, глянул цепко – стоит перед ним древний хуторянин, одет в старьё. Шапка страшная, роговые очки синей изолентой подмотаны, трещины по стеклам.

– Добро, дед, пошли.

Возле грузовика я споткнулся, рябой меня за локоть придержал, и я в него впустил природу Фокича, водилы нашего сельского. Это не опасно, не больно. Шофёр замер, головой мотнул и взглянул узнаваемо.

Мы с ним в кусты завернули. Обчество радостно окружило Фокича. Суют ему свёрточки, банки, туески берестяные. Посылки, значит, в город.

– Мелу привези, череп подкрасить, – робко просил Беня, похожий на стыдливую купальщицу.

– Журнал «Начальная школа» не забудь! – надрывался Горпалыч.

– Свечи церковные, – вторила ему Матрёна.

– Педигри для Полкана! – Атаевы хором.

– Слышь, это… – хрипел Мыкарь, – фотки возьми… Гришкиных дитёв посмотрю. Семя наше.

Все ржать принялись, когда Мотька потребовал купить ему гондоны. Очумел свояк.

– Батарейки тож!

Итить ево, тут и бирюк Шибан отирается.

– Батареи-то зачем?

– Дык, радио поёт.

Мать чесная…

Каждую осень Фокич перевозит в райцентр наши гостинцы. Одолень-траву, горсть земли с палисада, колодезную водицу, ягоды целебные, желчь кротовью. Передает тем домовым, что некогда из села в город за хозяевами утекли. Они до сих пор незримо пестуют внуков наших. Знают применение подаркам. Целебных травок в чае заварят. Родной землицы в горшки с геранями сыпанут. Водичкой пороги окропят, как бы защиту усилят.

Четыреста вёрст до города, встретиться не судьба, но своих не забываем. Помогаем, как можем, привет с малой родины шлём, святое дело.

Фокич-шофёр, будучи посыльщиком обчества, хорошо знает своё дело. Подрулит к нужному дому, зайдёт в подъезд, спустится в подвал или поднимется на чердак, поскребётся в запертую дверь. Те, кому надо, встретят земляка, подарки разберут, малую денежку подкинут. А он скромные покупки и справит: журналы-батарейки. Да ещё на городское кладбище завернёт – покойному Лёхе Журавлю передать на память очередную косточку его невесты. Той, что осталась бобылихой на селе. Глядишь, по косточке, по ребрышку, лет через тридцать Крупяниха вся целиком переберётся к милому в город. И всем тамошним земелям за нас поклонится.

Фокич, знаю, возвратится завтра к вечеру, опять же здесь, у чайной, я его освобожу. Сам шофёр и не вспомнит странные похождения.

…Фокич уехал. Возвращаясь в село с Матрёной под ручку, я думал, почему нам всем нет покоя? Почему с погоста да из подполья поднимаемся? Пущай мы уже, кхм… не люди вовсе, однако заветы отцов чтим, и честь мирскую блюдём. Есть корни, есть ветки и плоды. Пока корень не сгнил, есть надежда, что мир не падёт в яму. Пока мёртвые помнят о живых, есть надежда…

Тут мысли мои лопнули да разлетелись, потому как из кустов, размахивая ржавой кочергой, вылезла моя неугомонная Авдоша: «Чёрт старый, кобелина бесстыжая, опять гуляешь?». Говорят, мёртвые страху и сраму не имут. Я бежал без оглядки скрозь лес и думал, что ревнивая жена всяких зомбей страшнее.

Тырабела
Рахмат Аметова

Утренний холодок, как положено, бодрил. Запахнув халат, Павел Евграфович с удовольствием оглядел с крыльца палисадник с гудящими над малиной пчёлами, вдохнул аромат цветущих лилий. Блаженно прищурился на солнечный диск, что уже взбирался на небесный купол, но тут же сурово сдвинул брови.

– Эй, Федька!

Угрюмый бородатый мужик, по-медвежьи сутулый, вышел вразвалку из-за хилого деревянного строения с проваленной крышей.

– Чавось, ваш-сияссво? – пробасил он.

– Не чавось, а чего изволите! – гаркнул Павел Евграфович, вконец разозлившись. – Почему свет мерцает? Не звёзды, чай, полуночные!

– Так это, барин… скакнули ж мы вчерась, конвертёр тово, потёк малость… да и тряхнуло неслабо – вон сортир как перекосило, с самого рассвету правлю. К обеду и солнышко наладим, не извольте беспокоиться.

– Ты гляди у меня!

Павел Евграфович попыхтел ещё для порядка, но ругаться больше не стал. Чёртовы сирийцы мало того что держали монополию на движки, так ещё и норовили поставить самые паршивые.

Да уж, ночью пришлось подёргаться. Он утомлённо зевнул. Конвертор, собака, течёт на каждой кротовине! Хорошо, Федька есть. На все руки мастер: и наладить что, и курс проложить. Культуры вот только не хватает, даром что магистр… да что с них взять, с технарей. Зачем им грамота с политесами, знай уравнения решай да на кнопки жми.

Слава богу, сарай уцелел с ценным товарцем! Павел Евграфович даже причмокнул. Нет, лебезейчики эти, конечно, дрянь жуткая, воняют не пойми чем, зато в европах на вес золота. Вроде грибов, в лучших ресторанах их подают, да и не всякий гурман потянет такую роскошь. А гуанодонишки чумазые с Лиры уступили, считай, даром – повезло.

Абдулка-посредник уже должен ждать в Гамбурге. Припаркуем усадьбу где-нибудь на побережье за портом и расторгуемся на славу.

Вот только… Павел Евграфович тяжко вздохнул. Если в благородном собрании узнают, беда. Потому и взял он с собой в рейс лишь верного и полетавшего уже Федьку с Анисьей, да и тем не сказал, что к чему, из дома не выпускал, пока с гуанодонами дела вёл. Одно дело зерно со своих полей на осенней ярмарке сбыть, и совсем другое – унижать себя торговлишкой, по городам и весям мотаться. А куда денешься? Сынок Коленька в гвардию принят, там одна экипировка чего стоит, да и светскую жизнь вести надо, а у папеньки в сундуках ветер свищет и усадьба – изба избой, пускай ещё прадед за взятие Ново-Архангельска получил крест и дворянство.

Теперь растаможка на Сириусе, и домой. Проклятые сирийцы, три шкуры дерут! Ничего, уж скоро конец пути. Земля, прекрасная Земля! Terra bella, как называют её в Галактике – и когда только успели нашей латыни набраться? Уважают, улыбками встречают! Рептилоиды, погань, и те скалятся. Налоги б лучше скинули, дьяволы хвостатые! Одними реверансами сыт не будешь.

Кстати, пора бы и подкрепиться. Павел Евграфович обернулся к двери:

– Анисья, огурцов из погреба достань… и холодец. Ну и это…

Планы завтрака прервал тревожный визг сирены, на который отозвались мычанием коровы из стойла. Поверх ворот вспыхнули алые буквы:

НЕОПОЗНАННОЕ СУДНО!

Федька выронил топор и вопрошающе глянул на барина. Тот со вздохом кивнул:

– Покажи!

Достав из-за пояса пульт, Федька ткнул в него пальцем. Сегмент расписного небесного купола над усадьбой обрёл прозрачность, открывая бархатную черноту космоса с россыпями чужих созвездий.

За воротами маячил хищный силуэт боевого крейсера. Из его подтянутого брюха грозно торчал ствол протонного излучателя, похожий на производительное орудие быка Арапа.

– Никак пираты, ваш-сияссво, – хрипло прокашлялся Федька. – Лучше уж пустить, а?

– Покомандуй ещё у меня! – Павел Евграфович задумчиво пожевал губами. Откуда тут пираты? Уверяли, что сектор спокойный…

Думать, впрочем, было некогда: от крейсера уже отделился челнок. Так и есть, пираты: военные даже с торговцами не вели себя так бесцеремонно. Дождавшись нового хмурого кивка от барина, Федька нажал на кнопку, отпирая шлюз.

Абордажная команда состояла из одного-единственного рептилоида, но зрелище было достаточно жуткое. Зелёный шипастый громила, затянутый в ремни и увешанный оружием, еле протиснулся в ворота.

С подозрением огляделся, повёл приплюснутым носом и прямиком, топча малину, зашагал к сараю, где хранились драгоценные лебезейчики для земных гурманов – изящные спиральные конусы и колбаски в фирменных коробочках с цветастыми наклейками.

У Павла Евграфовича упало сердце. Сойдя с крыльца, он на дрожащих ногах двинулся следом за грабителем, сам толком не зная, зачем. Федька меж тем лишь хмыкнул, глядя на сарай. Ну конечно, ему-то что, холопу! Чай, не его денежки на кону.

Пират распахнул дверь и заглянул внутрь, затем резко обернулся, топорща зубчатый спинной гребень. Павел Евграфович в страхе отступил на шаг.

– Тырабела! – проскрежетал ящер, ощерив клыкастую пасть… и хрипло расхохотался.

– О да! – просиял Павел Евграфович, ощущая робкое дуновение надежды. – Terra bella! Terra bella!

Грубое лицо Федьки вдруг налилось свекольным багрянцем. Сжав пудовые кулачищи, он ринулся к бандиту, но замер на полушаге перед дулом наставленного разрядника. Скаля зубы, рептилоид попятился к воротам.

– Тырабела! – вновь провозгласил он, сплюнул себе под ноги и был таков.

Челнок понёсся к крейсеру, и через минуту пиратский корабль исчез со вспышкой в космическом вакууме.

Чувство невероятного облегчения мигом сменилось у Павла Евграфовича яростным гневом:

– Ты что, очумел? Скотина, холоп, запорю! Он бы нас тут всех порешил!

– Дык… он же… – плачущим голосом выдавил Федька с перекошенным лицом. – Он же как обозвал, г-гад!

– Что? – Барин перевёл дух и тонко усмехнулся. – Ну, грамотей! Сказать тебе, что значит bella?

– Будто сам не знаю! – Скрипнув зубами, Федька кивнул на сортир. – Вот это вот самое, что в яме – на ихнем портовом жаргоне! И в сарае тоже… навалено, только гуанодонское и в коробках – ума не приложу, зачем оно вашему сиятельству. А тыра значит «жрать»!

Павел Евграфович долго молчал, потом развернулся и пошёл к дому. Уже на крыльце он хмуро оглянулся:

– Ты давай, это… своё дело знай! На Земле разберутся, зачем. У богатых свои причуды.

Этикет апокалипсиса
Дарья Странник

Я до мозга костей джентльмен, пусть сегодня это слово и не в моде. Когда началась вся эта суета с апокалипсисом, выбрать приоритеты было несложно. Я хочу выжить, но только культурно. Ведь спасая свою жизнь без соблюдения этикета, мы ничем не лучше животных… или грубиянов-зомби, третий день ошивающихся перед моей дверью, хотя их никто не приглашал.

Возмутительнее такого наглого поведения только безобразные манеры трупов. Если вы собрались пополнить ряды погибших, то настоятельно рекомендую сосредочиться на приготовлениях. Постарайтесь умереть в яме, которую вот-вот засыпет, под руинами какого-нибудь здания или сгореть. Поверьте, очень некультурно лежать на поверхности и разлагаться. Приличные мертвецы имеют при себе табличку из металла или камня, на которой выгравированы биографические данные, дата и причина смерти – это очень вежливый жест по отношению к тем, кто рано или поздно наткнётся на ваши останки, археологи будущего скажут вам спасибо. А все ценные и полезные предметы стоит аккуратно разместить рядом со своим холодным телом – разумеется, пока оно ещё не начало остывать. Знаете ли, практически невозможно обыскивать трупы элегантно.

Слышите? Зомби совсем стыд потеряли, ломятся в дверь, хотя я умело делаю вид, что меня нет дома. Вопиющая бестактность!

Выжить, оставаясь джентельменом, совсем не просто, а специфическая ситуация диктует необычные правила поведения.

После наступления апокалипсиса выжившим можно есть руками, можно есть с ножа, можно есть на ходу. Вообще приём любой пищи и любым образом считается хорошим тоном. Те, кто не придерживаются этого правила, рискуют преждевременно пополнить ряды погибших.

Внимание: многие выжившие практикуют каннибализм, но говорить об этом не принято – как в мирное время не обсуждается ковыряние в носу.

Немного о моде. Красота уступает место практичности, стирать и гладить одежду не нужно, разве что на неё попадут полуразложившися ошмётки мозгов зомби – в таком случае одежду меняют в одном из уцелевших и безлюдных магазинов.

Откажитесь от ярких и светлых тонов, высоких каблуков и одежды, сковывающей движения. Подобные мелочи могут оказаться решающими, например, помешают вам прятаться или бегать, а делать это приходится регулярно. На этом месте стоит сказать пару слов о спорте. Он стал очень важным хобби для привилегированного класса выживших. В первую очередь – бег. Вы не хотите, чтобы вас съели, изнасиловали, обокрали или убили? Бегите! Можно, конечно, попробовать спрятаться, но когда вас найдут, придётся всё равно заняться бегом.

Опытные спортсмены сочетают бег со стрельбой, метанием ножей и т. п. Высшим пилотажем считается, если убегая и отстреливаясь, вы способны выдать циничную шутку. Неоспоримая польза – в случае летального исхода вас будут цитировать. Мелочь, а приятно, позитив ведь большой дефицит. Приветствуются все виды боевых искусств, кроме сумо.

И ещё: научитесь красиво кричать, это умение наверняка пригодится. Истошные вопли раздражают окружающих…

Ох, как неловко. Мне придётся прерваться и на всякий случай пройти в подвал – под напором зомби начала трещать входная дверь.

Продолжим. Немаловажны модные аксессуары вроде колющего, режущего или огнестрельного оружия. Носите его небрежно, применяйте, когда вас попытаются убить, изнасиловать или съесть. Постарайтесь не шуметь – это настолько некультурно, что к вам бросятся целые толпы зомби, чтобы сообщить вам об упущении.

Не стоит забывайть элементарную вежливость: пропустить вперёд детей, женщин, мужчин, зомби… В общем, всех. Гораздо безопаснее, если никто не будет находиться за спиной. Исключение составляют погибшие, хотя следует сохранять бдительность, потому что они имеют тенденцию превращаться в зомби.

На заметку любителям многословности: кто долго представляется – быстро преставляется. Можно уйти не попрощавшись, если хозяева превратились в зомби.

Кардинально поменялся тренд в области недвижимости. Престижней всего жить в бункере, неплохими вариантами считаются и лесные хижины, окружённые ловушками, а также заброшенные фермы, на одной из которых и обосновался ваш покорный слуга.

Уделю внимание вопросу личной гигиены. С одной стороны важно соблюдать максимальную чистоту – потому что это залог здоровья. Но есть исключения. Можно не мыть руки после туалета, если в вас целится странный незнакомец в брезентовом плаще. Можно даже не пользоваться туалетной бумагой, если на вас надвигается толпа зомби. Чего там… В таком случае не обязательно даже снимать штаны и останавливаться. Где достать новую одежду, вы уже знаете.

Можно не открывать двери, если в них стучится орда обезумевших каннибалов или зомби…

Кстати, о них… Они рвутся в подвал, дверь не выдержит, а в обойме шесть патронов… Как неловко получилось – на всех не хваааааааааааааа…

…Ррр, можнА убить вА мне челА-ррр-века, но не джентльмена, ррр! Есть, ррр, как минмум т-ррр-и спАсоба изящнАго вск-ррр-ытия че-ррр-епной кА-ррр-обки и культу-ррр-нАго пАглАщения мозга, ррр…

Дождь, пот и хлебные крошки
Артем

Дверь Леха закрыл крепко, а про окно забыл. Улетел на юг к зазнобе делать фотки для инстаграма22
  Организация, запрещенная в РФ


[Закрыть], а в уютную пустую квартирку ворвалась осень, порывами сквозняка принесла капли дождя, голубиные перья и листья клена. Они облепили мятую подушку Лехи, просочились под теплую перинку, смешались с подсохшими каплями пота и спермы, с волосами и хлебными крошками. Несколько дней там набухала, набирала силу, росла новая жизнь. А потом встала, натянула кеды, джинсы и худи, набросила капюшон на лоб и вышла во двор.

Подслеповатый таджик Анзур сгребал веерными граблями листья в кучу. Диплом агронома подсказывал ему, что это вредно – земля становится беднее, деревья погибают – но за каждую кучу город платил сто рублей, а диплом не платил ничего.

Фальшивый Леха пожалел человека, подошел к дворнику тихо, на цыпочках, обнял и поцеловал прямо в лысину на голове, оставил засос из соплей, слюней и пыли. И тогда Анзур вдруг подумал, что а зачем вот это все – деньги нелюбимой жене каждый месяц, намаз на пустыре за «Макдональдсом», выслушивать ругань начальника с подобострастным лицом, акцент этот смешной – нащупал в кармане последние пятьсот рублей, бросил грабли и неожиданно сказал Лехе на чистом русском:

– Брат, пошли в вагончик к молдаванкам. Я угощаю.

Молдаванки, были красивы, сисясты, за пятьсот рублей набросились на Леху и Анзура дикими огненными леопардами. Они кричали так, что услышала даже Анна Петровна – пенсионерка, что сидела в сквере напротив.

– Ишь ты, к шлюхам повадились, – замахнулась она клюкой. – И наркоманы наверняка!

Фальшивый Леха натянул штаны (но ширинку не застегнул), вышел из вагончика, по мокрой траве дошлепал до Анны Петровны, мягко спросил:

– А вы никогда не хотели попробовать?

И член из ширинки вывалил, покачал им из стороны в сторону, головку красную показал.

Анна Петровна никогда такого не видела. Если честно, по этой части она никогда не видела вообще ничего – да, лет пятьдесят назад кто-то по ней елозил, пыхтел, делал неловко и больно – но это было очевидно не то. «В сущности, что такого плохого делают шлюхи? – подумала пенсионерка – Они ведь просто дарят счастье и себе, и ближнему, все как Иисус Христос завещал, и еще они мужчинам ноги моют тряпочкой, и член тоже, наверное».

– Ребята, что же вы так, – улыбнулась Анна Петровна – Простудитесь еще по погоде такой-то. Вы поднимайтесь ко мне, квартира двухкомнатная, просторная, и совершенно пустая. Даже вода горячая есть! И не забудьте под кадкой с цветами пошарить, там подарочек для вас.

Подарочек, конечно, был не Анны Петровны, а школьника по имени Максим с трогательно тонкой шеей, который так копил деньги на велосипед. Теперь его недовольный клиент истерил в телеграме, и мечты о велосипеде медленно уплывала в ту несбыточную даль, где Максим был полицейским в блестящем мундире и встречался самой красивой девочкой класса. Но Максим все же хотел свой велосипед, поэтому быстро вычислил, кто его подставил, и уже через полчаса стучался в дверь пенсионерки.

Увы, сверток с подарком был пуст и валялся на полу, Анзур танцевал посреди комнаты голый, Анна Петровна – веселая, довольная, раскрасневшаяся – хлопала ему в ладоши. С кухни отчетливо пахло свежими булочками то ли с корицей, то ли с чем покрепче.

– Так ты хочешь самую красивую девочку в классе или велосипед? – вдруг спросил Леха. Он уже давно снял капюшон, но никого не смущало, что его прическа сделана буквально из говна и палок. Ведь это была его настоящая прическа.

Максим задумался, попробовал примерить себя сначала на велосипед, потом на самую красивую девочку в классе, но внезапно ответил совсем иначе:

– Если честно, ни то, ни другое. Это ведь все наносное, искусственные требования социума, а в глубине души мне не нужно ничего, кроме книжки хорошей, да чашки крепкого черного чая с сахаром. А есть у вас книжка? Я бы почитал прямо сейчас.

– Какой хороший мальчик! – воскликнула Анна Петровна и тут же пообещала себе, что в понедельник сходит к нотариусу и перепишет завещание на Максима. А потом Анзур нашел книжку, Леха заварил чайку, и все как-то само собой переместились на кровать под свет торшера – читать вместо до самого утра.

Здесь бы истории и закончиться, но нет – окна Анна Петровна всегда держала закрытыми, а дверь притворить забыла. Соседи унюхали звуки и запахи, позвонили участковому, и долго ли, скоро ли, но полицейские в блестящих мундирах осторожно вошли в квартиру.

На кровати лежали, обнявшись, Максим, Анзур и Анна Петровна, а рядом с ними – голубиные перья, листья клена, подсохшие капли пота и спермы, волосы, хлебные крошки и потрепанный томик с фотографией усатого толстого фантаста на обложке.

Леха же стал звездой инстаграма33
  Организация, запрещенная в РФ


[Закрыть], но в реале его так никто и никогда больше не видел.