Текст книги "Кыргызстан. Это моя земля"

Там, где пахнет шафраном
Александра Сезен

 
I
 

Ошский базар просыпается раньше солнца. Река Ала-Арча, бегущая по краю улицы Кулиева, шумит, как древний купец, пересчитывающий монеты. Ее дыхание смешивается с запахом жареной самсы, розового масла, пыли и шафрана. Здесь утро не наступает – оно вытекает, как густой чай из медного чайника. Говорят, что этот базар невозможно закрыть.

Даже если на воротах повесить замки, запахи все равно торгуют. Корица спорит с кардамоном, а шафран перешептывается с медом, и уличные коты лениво переворачиваются под прилавками, слушая, как начинается новый день.

Старики на углу бьют по дощечкам, зазывая покупателей:

– Эй, душа моя, попробуй наш курт, свежий, как сердце пастуха!

– Подойди, свет очей моих, глянь на этот лукум – мягче, чем весенний снег в Нарыне!

А философия Соломона, как говорят, до сих пор витает в этих рядах. Ведь именно его потомки – оша́не – помогли построить этот базар. И где бы ни стояла лавка, мудрость древнего царя живет в каждом торговце: торг – не спор о цене, а разговор о душе.

Каждая лавка тут – как притча.

Вот кузнец Исмаил – потомок ремесленника, что когда-то ковал упряжь для каравана из Оша. Теперь он продает кованые джезвы и литые турки, каждая из которых звенит как медь караванного колокольчика.

Дальше – лавка масел. Над входом – лампа, в которой будто живет дым времени. Хозяйка Гульбаха рассказывает: ее прадед возил масла по шелковому пути. «Люди, – говорит она, – запоминают запахи дольше, чем золото».

Еще дальше, за рядом с лукумом и орехами, – лавка сладостей Карыбаева. У него на вывеске написано: «Сладкое не ешь один». Он уверен, что предок его сушил абрикосы для тех, кто в дороге, и потому сладости – это всегда про гостеприимство.

А у самого края базара, где уже слышен шум реки и ветер несет прохладу с Ала-Арчи, стоит старая лавка книг. Пыльная вывеска, потрескавшееся стекло, запах бумаги, смешанный с мускусом и чернилами.

В этой лавке работает она – девушка с глазами цвета крепкого чая.

Она знает всех торговцев по именам и всех покупателей по их взглядам. И еще знает, что каждое утро к ней заходит один человек. Иногда берет карандаш, гладит пальцем корешки старых книг, как будто ищет не слова, а дыхание между ними.

Он – писатель. Точнее, тот, кто пока боится им быть.

 
II
 

Он приходил каждое утро – всегда в одно и то же время, когда солнце только трогало крышу над улицей Кулиева.

В воздухе стоял запах жареного теста, муската и свежей мяты. Продавцы открывали лавки, раскладывали ткани, чинили лампы, ругались и смеялись. Ошский базар начинал свой привычный день – шумный, живой, будто дышащий.

Писатель шел между рядами с видом человека, который ищет не товар, а историю.

Он записывал все: голоса, обороты речи, лица. Его тетрадь была толще любого романа – в ней жили сотни судеб.

У лавки масел воздух стоял густой, будто сам пропитан смыслами.

На полках поблескивали маленькие стеклянные бутылочки – янтарные, зеленые, прозрачные. Каждая – как мир, застывший в капле.

Женщина в цветном платке медленно протерла одну из них и сказала:

– Это лаванда. Снимает тревогу, когда голова гудит от новостей и долгов.

Она подняла другую:

– Это сандал. Он помогает тем, кто слишком много думает и не может заснуть. А вот это – роза. От сердца. Когда оно разбито, а ты хочешь, чтобы снова билось.

Писатель вдохнул – и на секунду ему показалось, будто шум базара стал тише.

– А это? – спросил он, глядя на флакон с мутно-золотой жидкостью.

– Это мирра, – сказала она. – Масло молитв и любви. Его добавляют в благовония, когда просят небеса о памяти.

Она взглянула на писателя внимательнее:

– Ты, наверное, читал «Суламифь»? Про ту, что полюбила Соломона на виноградниках?

Он кивнул.

– Там все про это, – сказала она. – Про запах, что остался, когда любовь прошла. Про каплю, которая пахнет вечностью.

Она вздохнула и добавила:

– Девушки до сих пор ищут тот аромат. Думают – вдруг и их заметит свой Соломон.

Он кивнул. Ему показалось, что он впервые понял – почему здесь, на Ошском базаре, запахи живут дольше слов.

Пока человек чувствует аромат, он все еще способен вспомнить то, ради чего живет.

Он зашел в книжную лавку у конца ряда. Там пахло старой бумагой, пылью и чаем.

Девушка за прилавком подняла голову, поправила косу.

– Опять тетрадь?

– Да. Та, что без линий.

– У тебя, наверное, их уже сотня.

– Зато в каждой – чья-то жизнь, – тихо сказал он.

Она смотрела на него чуть дольше, чем положено продавцу.

Ей нравилось, как он говорит – спокойно, будто каждое слово у него на вес золота.

– Когда-нибудь ты напишешь про всех нас, – сказала она.

– Кому это нужно? – усмехнулся он.

– Тому, кто умеет слышать базар, – ответила она.

А неподалеку, у выхода к реке Ала-Арча, стоял мальчишка.

Лицо смуглое, глаза быстрые. В руках он крутил старый медный жетон – память от деда.

Его звали Азиз, но на рынке он был просто Аладдин.

Он жил здесь почти всегда: помогал разгружать ящики, спал за лотками, ел то, что подкинут продавцы.

И воровал – редко, осторожно. Только у тех, кто выглядел довольным.

Он заметил писателя еще на подходе.

«Чистая рубашка, сумка кожаная, глаза мечтательные. Не бедный», – подумал Азиз.

Когда писатель остановился у лавки специй, Азиз шагнул ближе.

Запахи сбивали с толку – кориандр, зира, перец, гвоздика, мед. Толпа двигалась медленно, плечо к плечу.

Одним движением он поддел ремешок сумки, и та мягко скользнула вниз.

Писатель даже не почувствовал – только потом, когда запахи и шум вдруг осели в тишину, он понял: пропала не просто вещь, а все, что у него было.

Он обернулся. Толпа смеялась, торговалась, спорила. Никто ничего не видел.

Он стоял среди пряностей и металла, растерянный, как человек, потерявший имя.

– У тебя все лицо серое, – сказала девушка из книжной лавки, когда он зашел.

– Украли сумку.

– Деньги?

– Нет. Записи. Все.

Она налила ему чай, не спрашивая.

– Ошский базар, – сказала тихо, – ничего не крадет навсегда. Все, что по любви сделано, возвращается.

Он усмехнулся, не веря, но взял чашку.

А у реки Ала-Арча Азиз развязывал ремешок сумки и впервые в жизни открывал чужую тетрадь.

 
III
 

Азиз сидел у берега Ала-Арчи, где базар заканчивался ржавым забором и камышами.

Он положил сумку на колени, осторожно развязал ремешок – и впервые в жизни держал в руках не деньги, не товар, а чьи-то мысли.

Тетрадь пахла бумагой, пылью и чем-то еще – сладким, как мед с тимьяном.

На первой странице стояло: «Ошский базар. Люди, которые помнят запахи».

Он пролистнул.

Почерк аккуратный, тонкий, будто человек писал не чернилами, а дыханием.

И – имена, истории, кусочки жизней, пропитанные ароматами.

Кузнец Исмаил

Его молот не знает отдыха.

Предки Исмаила ковали упряжь для караванов, а теперь он кует узоры на турках и подносах.

«Медь, – говорит он, – как человек. Если ударить слишком сильно – треснет. Если слишком мягко – не зазвенит».

Азиз провел пальцем по словам и вдруг вспомнил, как сам пытался однажды что-то починить, гвоздь в доску забить – и не смог.

«Тот человек хоть знает, для чего живет», – подумал он и перевернул страницу.

Масла Гульбахи

У нее руки пахнут лавандами.

Каждая капля масла – как лекарство от какой-то человеческой боли.

Лаванда – от тревоги. Сандал – от мыслей, что не дают спать.

А мирра – от тоски, если сердце помнит любовь.

Азиз закрыл глаза – будто почувствовал, как в воздухе разлился мягкий аромат. Он впервые подумал: может, и правда – запахи умеют лечить?

Сладости Карыбаева

Он улыбается всем. Его прадед кормил караванщиков сушеными абрикосами.

Теперь он делает лукум, в котором есть все: орех, сахар и немного щедрости.

«Главное в сладостях, – говорит он, – не сахар, а чтобы человек ел не один».

Азиз усмехнулся. «Вот бы кто мне лукума дал просто так», – подумал он.

А потом понял: ведь каждый день он сам крадет еду у таких, как этот Карыбаев.

Лавка ламп

Хозяин стар, глаза у него – как стекло.

Он продает лампы, но некоторые – без цены.

«Эти не продаются, – говорит он. – Их цена – твое желание».

Иногда лампы говорят, иногда молчат, а иногда загораются сами, если человек действительно готов к переменам.

Азиз поднял голову – и вдруг заметил вдалеке, через ряды, как мигает лампа у края базара.

Он невольно улыбнулся:

– Похоже, я не первый, кто здесь ищет чудо.

Он листал страницу за страницей, и базар вокруг как будто менялся: торговцы стали людьми, шум стал музыкой, запахи – словами.

Азиз впервые почувствовал, что здесь все живое – не только вещи, но и судьбы.

Ему стало стыдно, но вместе с тем – светло.

Он встал, аккуратно сложил тетрадь и сказал вслух:

– Эту книгу должны прочитать. Не я. Люди.

И в тот же вечер, пока базар смолкал и река тихо ворчала в камнях, он пошел по улице Кулиева – к зданию старой редакции газеты «Наш Бишкек».

Он не знал, что делать. Просто шел.

Пахло шафраном и дымом, и где-то позади базар уже засыпал, оставляя в воздухе то, что нельзя украсть – человеческое тепло.

 
IV
 

Редакция газеты «Наш Бишкек» стояла чуть в стороне от базара – старая, с облупившейся вывеской и запахом типографской краски, который даже сквозь закрытые окна пробивался на улицу Кулиева.

Азиз долго стоял у двери, не решаясь войти.

На пороге сидел кот, серый, с обломанным ухом. Он посмотрел на мальчишку, мяукнул, будто сказал:

– Иди уже, нечего тянуть.

Азиз вошел.

В коридоре пахло бумагой, кофе и усталостью. За столом сидела женщина с очками на кончике носа.

– Что тебе, мальчик?

– Я… я нашел книгу. Ну, тетрадь. На базаре. Там про людей. Про нас всех. Ее надо прочитать.

Она взяла тетрадь, пролистала пару страниц – и ее взгляд стал серьезнее.

– Кто написал?

– Не знаю, – тихо ответил Азиз. – Но писал человек хороший. Это видно.

Через неделю в газете вышла статья.

На первой полосе – крупный заголовок: «Там, где пахнет шафраном. Записки неизвестного писателя».

Под заголовком – строки о людях базара, их запахах, их доброте.

Писатель не сразу узнал текст.

Он стоял у лотка с книжками, помогая покупателям, когда старик-продавец газет махнул ему рукой:

– Эй, брат, глянь, это ж ты написал!

Он замер, как будто увидел самого себя со стороны.

Пальцы дрожали, глаза бегали по строкам. Это были его слова. Только теперь они выглядели как-то по-другому – не потерянными, а живыми.

Он читал и чувствовал, как базар вокруг будто снова оживает.

– Так это вы? – услышал он знакомый голос.

Он поднял голову – перед ним стояла девушка из лавки. В руках у нее был сверток с розовой лентой.

– Это от папы, – сказала она. – Мы подумали, ты не должен просто продавать книги. Ты должен их писать.

Она передала ему подарок – новую тетрадь и старую чернильницу.

Он хотел что-то сказать, но не смог. В горле стоял ком.

Она улыбнулась, и впервые за долгое время ему показалось, что все не зря – и рукопись, и утраты, и эти странные дни среди лавок.

Вечером, когда базар стих, он сидел у лавки и пил чай с кардамоном.

Вдруг кто-то осторожно подошел.

– Эй, дядя… – тихо сказал голос.

Перед ним стоял Азиз.

– Это ты? – спросил писатель.

Мальчишка кивнул.

– Я… не хотел. Просто… тогда…

Он замолчал и протянул руку. В ладони лежала монетка.

– Это за твою тетрадь. Я теперь тоже пишу. Про людей.

Писатель усмехнулся, взял монетку и положил ее на стол.

– Оставь себе. Ты уже заплатил. Самому себе.

Они сидели молча.

Над базаром тянулся аромат лукума и пряностей. Вдалеке звенела лампа в лавке старика.

Река Ала-Арча шептала свои слова – старые как мир: все, что отдано с любовью, возвращается.

 
V
 

Говорят, Ошский базар в Бишкеке не закрывается никогда.

Ночью ворота запирают, но кто-то все равно проходит между рядами – ветер, кошка, да, может, сама память.

И если прислушаться, можно услышать, как в темноте переговариваются лавки: железо звенит медным эхом, масла шепчут в стекле, сладости дышат теплом.

Иногда продавцы рассказывают, что видели, как в старой книжной лавке загорается свет – ровный, мягкий, будто лампа сама включается.

Кто-то говорит – это писатель остался дописывать новую книгу.

Другие шепчут – это Азиз, выросший и вернувшийся, чтобы сторожить истории базара.

А может, просто лампа не хочет гаснуть, пока в мире есть слова.

Если пойти не по центральной улице, а от самой реки Ала-Арча, где пахнет водой и мокрым камышом, можно попасть в особое место – туда, где время идет мягче.

Там продают не вещи, а чудеса:

– Туфельки, которые сами ведут тебя в пляс, если сердце радостно.

– Зеркало, что отвечает честно, но только тем, кто не боится правды.

– Яблоки, от которых люди не молодеют, а просто начинают улыбаться.

– И лампы, у которых нет цены – их можно взять только за желание.

Говорят, однажды в этой части базара появилась лавка без вывески.

Внутри сидела девушка с длинной косой и тетрадью.

На ее столе лежала монетка – старая, с отполированными краями.

Рядом стояла чернильница, в которой все еще пахло миррой.

Она улыбалась каждому вошедшему и спрашивала:

– Что вы ищете?

И никто не знал, что ответить. Потому что здесь, на Ошском базаре, каждый ищет одно и находит другое.

Одни – утраченные деньги.

Другие – забытый запах.

А кто-то – любовь, которую не успел сказать вовремя.

Река шумит все так же.

На улице Кулиева по утрам пахнет самсой, медом и пылью.

И если пройти через весь базар, остановиться, вдохнуть глубоко – можно уловить едва заметную ноту шафрана.

Это значит, что базар жив.

А где пахнет шафраном – там еще помнят, как пахнет любовь.

 
Справка об объекте
 

Ошский базар,

Кыргызская Республика, г. Бишкек,

ул. Кулиева, 260/2

Ошский базар считается одним из крупнейших в Средней Азии, а потому найти здесь можно практически все, начиная от продуктов повседневного потребления, заканчивая национальными нарядами, сувенирной продукцией и бесчисленными восточными лакомствами. Последние пользуются особым спросом: орехи, сухофрукты, мучной десерт тан-мошо, конфеты кунжут-кант, печенье чоймо токоч, медово-ореховая смесь, именуемая жансаком, и многое другое.

Источник: https://sxodim.com/bishkek/article/nastoyashchiy-vostochnyy-kolorit-gid-po-oshskomu-bazaru

Встреча на Ала-Тоо
Ирина Федорова

Автобус остановился на конечной, и Айбек, потянувшись, поднялся с сиденья. Шесть часов дороги из Таласа в Бишкек вымотали его, но предвкушение новых фотографий для проекта придавало сил. Он закинул потертый рюкзак на плечо и, прижимая к груди чехол с фотоаппаратом, вышел на шумную привокзальную площадь.

Столица встретила его гулом машин и людским потоком. Айбек достал телефон и набрал номер Тимура.

– Я на автовокзале, – сказал он, когда друг ответил.

– Отлично! Лови такси до улицы Токтогула, я тебя у подъезда встречу, – голос Тимура звучал бодро, несмотря на ранний час.

Через полчаса Айбек уже обнимался с другом детства у подъезда пятиэтажки в центре города. Они не виделись почти два года, с тех пор как Тимур переехал в столицу работать программистом в IT-компании.

– Ну, показывай свою берлогу, – улыбнулся Айбек, разглядывая друга. Тимур изменился – модная стрижка, дорогие часы, уверенный взгляд человека, нашедшего свое место.

Квартира Тимура оказалась небольшой, но стильной. Минимализм, техника последних моделей, на стенах – абстрактные картины.

– Располагайся, – Тимур указал на диван. – Чай, кофе?

– Лучше воды. И расскажи, как ты тут устроился.

Пока Тимур рассказывал о работе и жизни в Бишкеке, Айбек разглядывал квартиру. Ни одной национальной детали – ни шырдака, ни комуза на стене, ничего, что напоминало бы о корнях.

– А ты все со своим фотоаппаратом не расстаешься, – заметил Тимур, кивнув на чехол. – Что снимать будешь?

– Хочу сделать серию о настоящем Кыргызстане, – Айбек бережно погладил чехол. – О традициях, о людях, которые их хранят.

Тимур хмыкнул:

– Настоящем? То есть о чабанах и юртах? Это прошлый век, брат. Настоящий Кыргызстан – это мы, новое поколение.

Айбек промолчал, но внутри что-то кольнуло. Он достал фотоаппарат и начал проверять настройки.

– Завтра хочу начать с площади Ала-Тоо, – сказал он, меняя тему. – Говорят, там каждый час меняется почетный караул у флага. Должно получиться символично.

– Как знаешь, – пожал плечами Тимур. – Только не забудь, что кроме памятников там еще и люди есть. Живые.

Утро выдалось ясным. Айбек вышел из дома Тимура раньше хозяина – тот еще спал после вчерашних посиделок с друзьями, затянувшихся до полуночи. Фотограф решил не терять времени и отправился на площадь Ала-Тоо, чтобы поймать мягкий утренний свет.

Площадь встретила его прохладой и немногочисленными прохожими. Двое солдат почетного караула стояли неподвижно у флагштока, словно изваяния. Айбек сделал несколько кадров, меняя ракурс и выстраивая композицию так, чтобы поймать величественный Ала-Тоо на заднем плане.

Он так увлекся съемкой, что не заметил девушку, которая оказалась в кадре, когда он фотографировал смену караула. Она стояла чуть в стороне, наблюдая за церемонией с каким-то особым вниманием.

– Вы всегда фотографируете людей без разрешения? – раздался рядом с ним звонкий голос.

Айбек обернулся. Перед ним стояла та самая девушка – невысокая, с короткой стрижкой и внимательными карими глазами.

– Простите, я снимал караул, – смутился Айбек. – Вы случайно попали в кадр.

– Случайно? – она скептически подняла бровь. – А потом эти фотографии окажутся в каком-нибудь туристическом буклете как иллюстрация «типичной кыргызской девушки, наблюдающей за национальными традициями»?

Айбек растерялся:

– Нет, это для личного проекта… Я могу удалить фотографии, где вы есть.

Девушка внимательно посмотрела на него, на его потертый рюкзак и профессиональную камеру.

– Вы не местный, да? – спросила она уже мягче.

– Из Таласа. Меня зовут Айбек, я фотограф.

– Гульнара, – представилась она. – Я историк. Точнее, пока только учусь.

Она подошла ближе и заглянула в экран фотоаппарата:

– Можно посмотреть, что вы снимаете?

Айбек показал ей последние кадры. Гульнара задержалась на фотографии, где солдаты почетного караула были сняты на фоне Исторического музея.

– Интересный ракурс, – заметила она. – Но вы упускаете самое главное.

– Что именно? – заинтересовался Айбек.

– То, как площадь живет. Смотрите, – она указала на пожилую женщину, кормившую голубей, на школьников, спешащих через площадь, на уличного музыканта, настраивающего комуз у памятника Манасу. – Ала-Тоо – это не просто архитектурный ансамбль. Это место, где пересекаются судьбы.

Айбек посмотрел на площадь новым взглядом. Действительно, он был так сосредоточен на монументальности, что не замечал жизнь вокруг.

– Вы часто здесь бываете? – спросил он.

– Каждый день, – кивнула Гульнара. – Изучаю, как меняется городское пространство и люди в нем. Это тема моей дипломной работы.

Следующие три дня Айбек встречался с Гульнарой на площади Ала-Тоо. Она приходила после занятий в университете, и они вместе бродили по центру Бишкека. Гульнара показывала ему детали, которые обычный турист никогда бы не заметил: старые советские барельефы, скрытые за современными вывесками, места, где раньше стояли другие памятники, незаметные архитектурные элементы с национальными мотивами.

– Видишь этот узор? – она указала на орнамент, украшавший основание монумента Дружбы народов. – Он повторяет традиционный узор с шырдаков, но в модернизированном виде. Советские архитекторы умели соединять эпохи.

Айбек делал снимки, но теперь его объектив все чаще ловил не только памятники, но и людей вокруг них – студентов, сидящих на ступенях Исторического музея, пожилых мужчин, играющих в шахматы в тени деревьев, молодежь, снимающую видео для социальных сетей на фоне памятника Манасу.

Вечером он возвращался в квартиру Тимура и просматривал отснятый материал. Друг обычно приходил поздно, но в этот раз вернулся раньше обычного и застал Айбека за работой.

– Как продвигается твой проект о «настоящем Кыргызстане»? – спросил Тимур, заглядывая через плечо друга в экран ноутбука.

– Иначе, чем я планировал, – признался Айбек. – Познакомился с девушкой-историком, она показывает мне город по-новому.

– Девушкой? – Тимур присвистнул. – Так вот почему ты возвращаешься такой вдохновленный.

– Дело не в этом, – нахмурился Айбек. – Она помогает мне увидеть, как традиции живут в современности.

Тимур покачал головой:

– Ты все еще цепляешься за прошлое, брат. Посмотри на эти фотографии – памятники, музеи… Это все законсервированная история. А настоящая жизнь – она в новых кварталах, в бизнес-центрах, в IT-хабах.

– Но без корней нет будущего, – возразил Айбек.

– Корни должны питать дерево, а не тянуть его обратно в землю, – парировал Тимур. – Завтра у меня выходной. Давай я покажу тебе другой Бишкек – тот, который строит будущее, а не оглядывается назад.

На следующий день Тимур повел друга по современным районам столицы. Они посетили коворкинги, модные кафе, новый торговый центр. Айбек делал снимки, но чувствовал, что в них чего-то не хватает.

Вечером, когда они вернулись на площадь Ала-Тоо, там шли приготовления к празднику. Рабочие устанавливали сцену, развешивали гирлянды.

– Завтра День независимости, – пояснил Тимур. – Будет концерт и салют.

Айбек заметил Гульнару, стоящую у памятника Манасу. Она помахала ему рукой.

– Это она? – спросил Тимур, проследив за взглядом друга.

– Да, – кивнул Айбек. – Познакомишься?

Тимур пожал плечами:

– Почему бы и нет.

Они подошли к девушке. После знакомства разговор неожиданно перешел в спор о том, как должен развиваться Кыргызстан.

– Мы не можем вечно жить прошлым, – горячился Тимур. – Нужно смотреть вперед, интегрироваться в глобальный мир.

– А я и не говорю о консервации прошлого, – возражала Гульнара. – Но нельзя строить будущее, отрицая свою историю. Посмотрите на эту площадь – здесь есть и советское наследие, и символы независимости, и древний эпос. И все это вместе – наш Кыргызстан.

Айбек молча фотографировал площадь в закатных лучах, думая о том, что оба его спутника по-своему правы.

День независимости выдался по-летнему жарким. Площадь Ала-Тоо с раннего утра заполнялась людьми. Айбек пришел за час до начала официальных мероприятий, чтобы занять удобную позицию для съемки. Он бродил среди празднично одетых горожан, ловя в объектив яркие моменты: детей с национальными флажками, девушек в современных интерпретациях традиционных нарядов, уличных музыкантов, играющих на комузах.

Тимур обещал подойти позже – у него была важная видеоконференция с зарубежными партнерами, которую нельзя было отменить даже в праздник. Гульнару Айбек пока не видел, но они договорились встретиться у памятника Манасу.

Когда началась официальная часть, Айбек снимал торжественную смену караула, выступления официальных лиц, концертные номера. Но его внимание все больше привлекали не сами выступления, а реакция людей вокруг. Он заметил, как пожилой мужчина в традиционном калпаке украдкой вытирал слезу во время исполнения гимна, как молодая пара, держась за руки, с гордостью смотрела на развевающийся флаг, как маленький мальчик с восторгом наблюдал за солдатами почетного караула, явно представляя себя на их месте.

– Нашел что-то интересное? – раздался за спиной знакомый голос.

Айбек обернулся. Гульнара была в легком летнем платье с элементами национальной вышивки, но в современном стиле.

– Смотри, – он показал ей последние снимки на экране фотоаппарата. – Я начал понимать, о чем ты говорила. Площадь действительно живет своей жизнью.

Они отошли в сторону от главной сцены, где выступал фольклорный ансамбль. Айбек продолжал снимать, теперь уже более осознанно выбирая ракурсы и моменты.

– Знаешь, – сказал он, опуская камеру, – когда я ехал сюда, то думал, что буду фотографировать традиционный Кыргызстан. Искал что-то аутентичное, нетронутое временем. А теперь понимаю, что настоящая аутентичность – в том, как прошлое живет в настоящем.

В этот момент к ним подошел Тимур, элегантный в своем деловом костюме.

– Извините за опоздание, – он пожал руку Айбеку и кивнул Гульнаре. – Что я пропустил?

– Мы просто наблюдаем, – ответила Гульнара. – Айбек делает потрясающие снимки.

Тимур взглянул на экран фотоаппарата и удивленно поднял брови:

– Это совсем не то, что ты обычно снимаешь.

На фотографии была запечатлена группа молодых людей в футболках с национальными узорами, которые делали селфи на фоне памятника Манасу. Рядом с ними стоял пожилой мужчина в традиционной одежде, с улыбкой наблюдая за молодежью.

В этот момент на площади начался флешмоб – десятки людей разных возрастов синхронно исполняли танец, сочетавший элементы традиционных кыргызских движений с современной хореографией. Айбек не мог оторвать взгляд от этого зрелища.

– Вот оно, – прошептал он, поднимая камеру. – Вот настоящий Кыргызстан.

Он сделал серию снимков, чувствуя, как внутри него что-то меняется. Площадь Ала-Тоо предстала перед ним не просто как архитектурный ансамбль или историческое место, а как живой организм, пульсирующее сердце города, где прошлое и настоящее сплетались в единое целое.

Когда стемнело и начался праздничный салют, Айбек, Гульнара и Тимур стояли рядом, задрав головы к небу, расцвеченному яркими вспышками. В отблесках фейерверка Айбек заметил, как по-разному, но одинаково искренне светились лица его спутников – Гульнары, хранительницы истории, и Тимура, устремленного в будущее. И вдруг он понял, что оба они – часть одной истории, как и все люди на этой площади.

Прошла неделя после праздника. Айбек сидел в небольшой кофейне недалеко от площади Ала-Тоо и просматривал отобранные фотографии на ноутбуке. За эти дни он успел побывать во многих уголках Бишкека, но снова и снова возвращался к снимкам, сделанным на центральной площади.

Колокольчик над дверью звякнул, и в кофейню вошла Гульнара. Она помахала Айбеку и, заказав чай, присоединилась к нему за столиком.

– Как продвигается твой проект? – спросила она, устраиваясь напротив.

– Почти закончил, – Айбек развернул ноутбук экраном к ней. – Хочу показать тебе финальную подборку.

Гульнара внимательно просматривала фотографии. На них была площадь Ала-Тоо в разное время суток, при разном освещении, но главными героями всех снимков были люди – обычные горожане и туристы, старики и дети, традиционные музыканты и современная молодежь с гаджетами.

– Это… совсем не то, что ты планировал изначально, верно? – тихо спросила она, дойдя до последнего снимка.

– Верно, – кивнул Айбек. – Я ехал сюда за другим. Хотел найти и запечатлеть какой-то идеальный образ традиционного Кыргызстана. А нашел нечто большее.

Он показал ей еще несколько фотографий – те, что сделал в других частях города вместе с Тимуром: современные бизнес-центры, где работали молодые кыргызы, новые жилые кварталы, модные заведения.

– Я понял, что настоящий Кыргызстан – это не только юрты и национальные костюмы, но и вот это все, – он обвел рукой экран. – И главное – люди, которые создают свою историю прямо сейчас.

Гульнара улыбнулась:

– Знаешь, в моей дипломной работе есть глава о том, как городские пространства формируют идентичность. Было бы здорово использовать твои фотографии как иллюстрации.

– С удовольствием, – кивнул Айбек. – А у меня есть идея получше. Давай сделаем совместную выставку? Твои исследования и мои фотографии. Покажем, как прошлое и настоящее сосуществуют в одном пространстве.

В этот момент дверь кофейни снова открылась и вошел Тимур. Он был не один – с ним пришли еще несколько молодых людей.

– Вот вы где! – воскликнул он, подходя к их столику. – Знакомьтесь, это мои коллеги из IT-компании. Они заинтересовались твоим проектом, Айбек.

Один из парней, высокий и худощавый, протянул руку:

– Мы разрабатываем приложение-путеводитель по Кыргызстану и ищем необычный визуальный контент. Тимур показал нам несколько твоих снимков – это именно то, что нам нужно.

Айбек удивленно посмотрел на друга:

– Ты показывал им мои фотографии?

Тимур смущенно улыбнулся:

– Прости, что без спроса. Но когда я увидел, что у тебя получилось… Это действительно круто, брат. Ты смог показать и традиции, и современность, и главное – связь между ними.

Они проговорили до вечера, обсуждая возможные проекты. Когда стемнело, Айбек предложил всем вместе пройтись до площади Ала-Тоо.

Вечерняя площадь была подсвечена разноцветными огнями. У памятника Манасу играл уличный музыкант, вокруг него собралась небольшая толпа. Где-то в стороне молодежь танцевала под современную музыку. Солдаты почетного караула все так же стояли у флага, сменяясь каждый час.

Айбек достал фотоаппарат и сделал еще один снимок – панораму всей площади с высоты небольшого возвышения. На этой фотографии уместилось все: и монументальная архитектура советской эпохи, и символы независимости, и люди разных поколений, каждый со своей историей.

– Знаешь, – сказал Тимур, глядя на экран фотоаппарата, – я, кажется, начинаю понимать, что ты хотел сказать своими снимками.

Гульнара, стоявшая рядом, тихо добавила:

– Площадь Ала-Тоо – как сам Кыргызстан в миниатюре. Здесь есть место для всех эпох и всех людей.

Айбек молча кивнул, убирая фотоаппарат в чехол. Завтра он возвращался в Талас, но теперь он знал, что скоро вернется в Бишкек – с новыми идеями и новым пониманием своей страны.

 
Справка об объекте
 

Площадь Ала-Тоо,

Кыргызская Республика, г. Бишкек

Сердце Бишкека – это его центральная площадь Ала-Тоо, расположенная рядом с Дубовым парком. Архитектурный ансамбль площади относится к советскому периоду, а его центральной частью является здание Исторического музея. Главный памятник Ала-Тоо посвящен Манасу – герою национального эпоса, отвоевавшего у захватчиков исконные кыргызские земли – горный хребет Ала-Тоо. Рядом расположился монумент Дружбы народов, установленный в 1974 году: тогда исполнилось ровно 100 лет с момента вхождения Кыргызстана в состав России. Также нельзя не упомянуть главный государственный флаг, развевающийся на флагштоке высотой 45 метров. Подле него стоят два солдата почетного караула, сменяющиеся каждый час. Традиционно на площади Ала-Тоо проходят праздничные мероприятия, концерты и военные парады.

Источник: https://www.tourister.ru/world/asia/kyrgyzstan/city/bishkek/squares/27449