Текст книги "Беседы и суждения"

Глава 12
Янь-юань

На вопрос Янь-юаня о гуманизме Конфуций сказал: «Победить себя и вернуться к церемониям значит стать гуманистом. И в тот день, когда человек победит себя и возвратится к церемониям, Вселенная возвратится к гуманизму. Быть гуманистом зависит ли от себя или от людей?» Янь-юань сказал: «Позволю себе просить Вас указать мне подробности». Конфуций отвечал: «Не смотри на то, что противно правилам, не слушай того, что противно им, не говори того, что противно им и не совершай действий, противных им». Янь-юань сказал: «Хотя я и не отличаюсь быстротою ума, но попытаюсь осуществить эти слова».

По учению конфуцианцев, Небо даровало человеку добрую природу и начертало для него неизменные законы. К сожалению, страсти помрачили, затемнили эту добрую природу, и вот для того, чтобы просветить, очистить ее, человеку необходимо возвратиться к церемониям, т. е. к правилам, которые, являясь выражением присущих человеку небесных законов, определяют деятельность человека во всех ее проявлениях. Законодателями и творцами этих церемоний являются мудрецы, или святые люди, потому что они сохранили дарованную Небом человеку добрую природу с присущими ей законами во всей ее чистоте. Поэтому победа над страстями при содействии церемоний, или правил, воплощающих небесные законы, является единственным средством к достижению гуманизма, обнимающего собою всю совокупность наших душевных качеств, и, следовательно, к очищению нашей затемненной природы или возвращению всех присущих ей добродетелей.

Победа над собою и возвращение к дарованным нам Небом правилам представляют собою работу сложную и продолжительную, и однодневная случайная победа над собою не может возвратить утраченных законов или правил, а тем более оказать могущественное нравственнообразовательное влияние на Вселенную.

На вопрос Чжун-гуна о человеколюбии (гуманности) Конфуций отвечал: «Вне дома веди себя, как будто бы ты принимал знатного гостя; распоряжайся народом, как будто бы ты участвовал при великом жертвоприношении; чего не желаешь себе, не делай и другим, и тогда как в государстве, так и дома не будет против тебя ропота». Чжун-юн отвечал: «Хотя я и не отличаюсь быстротою ума, но попытаюсь осуществить эти слова».

Когда с почтением будешь держать себя и снисходительно обращаться с другими, тогда в душе не будет места эгоизму и будет полнота душевных добродетелей.

На вопрос Сы-ма-ню о человеколюбии (гуманности) Конфуций отвечал: «Гуманизм – это осторожность в речах». На это Сы-ма-ню сказал: «Осторожность в речах – это ли называется гуманизмом?» Конфуций отвечал: «Что трудно сделать, разве о том можно говорить без осторожности?»

Такой ответ Конфуция объясняется толкователями тем, что Сы-ма-ню был человек болтливый и горячий, и Конфуций, желая предостеречь и исправить его от этих великих недостатков, дал ему этот ответ.

На вопрос Сы-ма-ню о благородном муже Конфуций отвечал: «Благородный муж тот, который скорбит и не боится». На это Сы-ма-ню сказал: «Кто не боится и не скорбит – это ли есть благородный муж?» Конфуций сказал: «Если кто, исследуя свой внутренний мир, не находит в себе недостатков, чего же ему скорбеть или бояться?»

Сы-ма-ню со скорбью сказал: «У всех есть братья, только у меня их нет». Цзы-ся ответил: «Я слышал, что смерть и жизнь зависят от судьбы, а богатство и знатность – от Неба. Если благородный муж постоянно внимателен к себе, почтителен и вежлив к другим, то во всей Вселенной все ему братья. Чего же ему беспокоиться, что у него нет братьев?»

По мнению китайцев, судьба дается человеку при его рождении; она неизменна, и ему остается только покориться ей.

На вопрос Цзы-чжана об умном Конфуций отвечал: «Умным и даже дальновидным можно назвать того, на кого не действуют ни медленно всасывающаяся клевета, ни жалобы на кровные обиды».

Умный и дальновидный есть тот, кто сумеет по достоинству и в точной мере понять и оценить медленный яд клеветы и горячие жалобы на обиды.

На вопрос Цзы-гуна, в чем состоит управление, Конфуций отвечал: «В достаточности пищи, в достаточности военных сил и в доверии народа». Цзы-гун сказал: «Но если бы предстояла неизбежная необходимость исключить одну из этих трех статей, то какую исключить прежде?» «Военную часть», – отвечал Конфуций. Цзы-гун сказал: «А если бы правительство вынуждено было пожертвовать одною из этих двух, то какою прежде?» «Пищею, – сказал Конфуций, – потому что смерть всегда была общим уделом, а без доверия народа правительство не может стоять».

То есть заботы правительства должны заключаться в том, чтобы магазины были полны хлеба и на военное дело было обращено внимание; после этого его просветительное влияние распространится на народ, и он будет верен ему.

Новейшие толкователи разумеют здесь взаимное доверие между правительством и народом, без которого невозможно их сосуществование.

Цзи-цзы-чэн сказал: «Благородному мужу нужна только безыскусственность, к чему еще шлифовка?» Цзы-гун сказал: «Увы! Ваши слова – слова благородного мужа; но четверка лошадей не в состоянии догнать слова, сорвавшиеся с языка. Внешнее украшение подходит к природе, а природа – к украшению. Шкура барса или тигра без волос походит на шкуру собаки или барана».

Цзи-цзы-чэн, вэйский вельможа, сказал это изречение, скорбя о преобладании в своих современниках внешнего лоска над природой.

Толкователи говорят: и то, и другое необходимо; если мы совершенно отбросим внешнее украшение, то в таком случае не будет никакой разницы между благородным, т. е. образованным, мужем и низким человеком, или невеждой.

Ай-гун спросил у Ю-жо: «Год голодный, средств недостаточно, как быть?» Ю-жо отвечал: «Восстановить бы десятину?» Князь сказал: «Для меня даже двух десятин недостаточно; что же я буду делать с одной?» На это Ю-жо отвечал: «Если у народа будет достаток, то каким же образом у государя будет недостаток? Если у народа будет недостаток, то каким же образом у государя будет достаток?»

По земельным установлениям чжоуской династии, поле в девятьсот му разделялось на девять равных участков, орошаемых канавами, которые обрабатывались общими силами восьми семей; урожай с них они делили поровну, пропорционально количеству десятин земли, причем одна десятая часть его отделялась в пользу казны. Это и называлось десятиною. С царствования луского князя Сю-ань (601–590 гг. до Р.Х. по Васильеву, 608–590 гг. до Р.Х. по Леггу) кроме этой десятины установлено было взимать еще десятину с каждого, что составило уже две десятины.

Цзы-чжан спросил: «Как возвысить добродетель и отличить заблуждение?» Конфуций отвечал: «Принимать за руководительное начало преданность и искренность и обращаться к справедливости – это значит возвышать добродетель. Любя, кого вы желаете, чтобы он жил, ненавидя, кого вы желаете, чтобы он умер. Коль скоро вы желаете жизни и в то же время желаете смерти – это будет заблуждение. В „Ши-цзине“ сказано: „Положительно не из-за богатства (он бросил меня), а только из-за разнообразия (т. е. что новая любовь имеет для него особую прелесть)“».

Толкователи замечают, что хотя любовь и ненависть суть обычные человеческие чувства, но жизнь и смерть человеческая зависят от судьбы, а не от человеческих желаний, а потому из-за любви или ненависти желать кому жизни или смерти значит заблуждаться; а желание в одно и то же время и жизни и смерти является еще большим заблуждением. Всякое бессмысленное желание есть заблуждение.

Приведенные слова из «Ши-цзина», которые так мало вяжутся с текстом, по мнению Чэн-Цзы, вставлены здесь по ошибке и должны быть помещены в XVI главе выше слов: «Циский князь Цзин-Гун имел тысячу четверок лошадей».

В ответ на вопрос циского князя Цзи-на о правлении, предложенный им Конфуцию, последний отвечал: «Правление есть там, где государь есть государь, министр – министр, отец – отец и сын – сын». На это князь сказал: «Прекрасно! Действительно, если государь не будет государем, министр – министром, отец – отцом и сын – сыном, то хотя бы у меня был хлеб, буду ли я в состоянии пользоваться им?»

Это великий и неизменный закон человеческих отношений и корень правительственной политики.

Князь Цзин-гун, хотя и одобрил слова Конфуция, но не сумел воспользоваться ими. Впоследствии, действительно, неопределенность в наследовании княжеств послужила поводом к тому, что фамилия Чэн (Тянь-ци) убила князя и овладела государством Ци, население которого уже давно было расположено к нему за то, что он выдавал народу хлеб большой мерой, а принимал от него малой.

Философ сказал: «Полусловом могущий решить судебное дело – это Ю (Цзы-лу). Он никогда не откладывал своих обещаний до другого дня».

Философ сказал: «Слушать тяжбы я могу подобно другим, но что действительно необходимо, это чтобы не было тяжб».

В ответ на вопрос Цзы-чжана насчет правления Философ отвечал: «Управление заключается в том, чтобы неустанно сосредоточиваться на нем и нелицемерно осуществлять его».

Философ сказал: «Если при обширной учености сдерживать себя церемониями (т. е. правилами), то благодаря этому также можно не уклониться от истины».

Философ сказал: «Благородный муж содействует людям в осуществлении их добрых дел, но не злых, а низкий человек поступает противно этому (наоборот)».

На вопрос Цзи Кан-цзы насчет правления Философ отвечал: «Правление – это есть исправление. Если вы будете подавать другим пример прямоты, то кто же осмелится быть непрямым?»

Небывалое дело, чтобы человек, сам будучи непрям, мог исправлять других.

Цзи Кан-цзы, озабоченный развившимся воровством, спросил на этот счет совета у Конфуция. Последний отвечал ему: «Если вы сами не будете алчны (т. е. не будете воровать), то, хотя бы вы за воровство давали людям награды, они не станут воровать».

Этим ответом Конфуций хотел сказать Цзи Кан-цзы, что он своим узурпаторством подает народу пример воровства.

Цзи Кан-цзы, спрашивая у Конфуция о правлении, сказал: «Что вы скажете, если мы будем казнить (убивать) беззаконных людей для образования нравственных людей?» Конфуций отвечал: «Вы управляете, зачем же прибегать к убийству? Если Вы пожелаете быть добрым, то и народ будет добр. Добродетели благородного мужа – это ветер, а качества низкого человека – это трава, и ветер, гуляющий по траве, непременно пригибает ее».

Цзы-чжан спросил: «Каков должен быть ученый, которого можно было бы назвать истинно славным?» «Кого это ты называешь истинно славным?» – спросил Конфуций. Цзы-чжан отвечал: «Того, кто непременно пользуется известностью как в государстве, так и в семье». «Но это будет известный, а не истинно славный, – возразил Конфуций, – истинно славный обладает природною прямотою и любит правду, вникает в слова и вглядывается в выражение лица, заботится о том, чтобы поставить себя ниже других, – такой, без сомнения, будет истинно славным как в государстве, так и в семье. А известный – это тот, кто принимает вид гуманиста, тогда как действия его противоречат этому и он, не подозревая, пребывает в этом заблуждении. Такой будет известен как в государстве, так и в семье».

Учащийся должен ставить своею задачей внутреннее самоусовершенствование, а не домогательство славы.

Фань-чи, сопутствуя Конфуцию в прогулке под У и Юй, сказал: «Осмелюсь спросить Вас о возвышении добродетели, искоренении зла и различении заблуждения». «Прекрасный вопрос, – сказал Философ, – прежде дело, а потом успех, разве это не значит возвышать добродетель? При нападении на свое зло не нападать на чужое зло, разве это не значит искоренять зло? Под влиянием минутной досады забывать себя и своих родителей, разве это не заблуждение?» Ставить долг на первый план, а выгоды на второй. Зло нельзя искоренить, если мы не будем обращать внимания на свои погрешности, а только замечать погрешности других.

Ничто так легко не возбуждает человека и не доводит его до самозабвения, влекущего к самым пагубным последствиям для него и родителей, как мгновенные вспышки гнева и досады, а потому для избежания великих заблуждений необходимо различать их в самом зародыше.

На вопрос Фань-чи о человеколюбии (гуманности) Философ отвечал: «Гуманность – это любовь к людям». На вопрос, что такое знание, Философ отвечал: «Знание – это знание людей». Фань-чи не понял. Философ сказал: «Возвышая людей честных (прямых) и преграждая путь бесчестным (кривым), мы можем сделать бесчестных честными». Фань-чи ушел и, встретив Цзы-ся, сказал: «Недавно я был у Философа и спросил его, в чем состоит знание. Он отвечал: „Возвышая людей честных и преграждая путь бесчестным, мы можем сделать бесчестных людей честными“. Что это значит?» Цзы-ся отвечал: «Богатое (капитальное) изречение! Шунь, получив царство, выбирал из всех и возвысил Гао-яо; вследствие этого люди негуманные удалились. Тан, получив престол, выбирая из всех, возвысил И-иня, и люди негуманные также удалились».

Толкователи говорят, что эти достойные люди своим примером обратили негуманных людей в гуманных. Знание Шуня и Тана выразилось в умении узнавать и выбирать достойных людей, а гуманность их выразилась в том, что благодаря им дурные люди сделались хорошими.

Цзы-гун спросил: «В чем состоит дружба?» Философ ответил: «В искреннем увещании и в добром руководстве; нельзя – прекрати, не срами себя».

Цзэн-цзы сказал: «Благородный муж сходится с друзьями чрез ученость и пользуется ими для усовершенствования в гуманности (добродетели)».

Глава 13
Цзы-лу

Цзы-лу спросил: «В чем состоит правление?» Философ ответил: «В том, чтобы предупреждать народ своим примером и трудиться для него». На просьбу о дальнейших объяснениях Философ сказал: «Не ленись».

Толкователи говорят, что энтузиаст охотно предается деятельности, но энергия его скоро ослабевает, потому Конфуций и советует не облениваться.

Чжун-гун, сделавшись правителем у фамилии Цзи, спросил об управлении. Философ сказал: «Сначала обращай внимание на подчиненных чиновников, прощай малые ошибки и возвышай достойных и способных». Чжун-гун сказал: «Как узнавать достойных и способных и возвышать их?» Философ ответил: «Возвышай известных тебе, а неизвестных тебе люди не бросят».

Цзы-лу сказал: «Вэйский государь Чу-гун-чжэ ожидает Вас, Философ, чтобы с Вами управлять государством. С чего Вы намерены начать?» «Необходимо исправить имена», – ответил Конфуций. «Вот как! Вы далеко заходите. К чему это исправление?» – спросил Цзы-лу. «Дикарь ты, Ю, – отвечал Философ. – Благородный муж осторожен по отношению к тому, чего не знает. Если имя неправильно (не соответствует сущности), то слово будет противоречить делу, а когда слово противоречит делу, то дело не будет исполнено, а если дело не будет исполнено, то церемонии и музыка не будут процветать, а если церемонии и музыка не будут процветать, то наказания не будут правильны, а когда наказания будут извращены, то народ не будет знать, как ему вести себя. Поэтому для благородного мужа необходимо, чтобы он непременно мог назвать правильные имена вещей с тем, чтобы сказанное исполнить и чтобы в словах его не было ничего бесчестного (недобросовестного)».

По выражению китайских ученых, имя – это часть действительного предмета, а действительный предмет есть хозяин имени, и что между тем и другим должно быть полное соответствие. Например: для тушения пожара необходима вода, а человеку говорят: «принеси огня», – ясно, что дело не может быть сделано вследствие извращения имени.

Это довольно-таки туманное резонирование направлено было Конфуцием против следующего случая: вэйский наследник Куаи-туй, стыдясь развратного поведения своей матери Нань-цзы, хотел умертвить ее, но это ему не удалось, и он бежал. Тогда отец его Лин-гун хотел сделать наследником второго сына своего, Ина, но он отказался. Сам князь умер, и княгиня хотела назначить Ина, но он снова отказался, и тогда на место его был назначен сын Куай-туйя Чжэ (Чу-Гун. – Ред.), ставший во враждебные отношения к отцу. Таким образом, Куай-туй и Чжэ явились людьми, не признававшими своих отцов, и Конфуций под исправлением имен будто бы разумел возведение на княжеский престол Ина.

Фань-чи просил научить его земледелию. Философ ответил: «Я хуже опытного земледельца». «Ну, прошу научить огородничеству», – попросил Фань-чи. Философ ответил: «Я хуже опытного огородника». Когда Фань-чи вышел, Философ сказал: «Мелочный человек этот Фань-сюй. Если наверху любят церемонии, то народ не осмелится быть непочтительным; если наверху любят правду, то народ не осмелится не покоряться; если наверху любят искренность, то народ не осмелится не выражать привязанности. А при таких условиях народ, неся в пеленках за плечами малых детей, устремится к вам. Зачем же заниматься земледелием?»

Конфуций сказал: «Человек прочитает весь „Ши-цзин“, а дадут ему какое-нибудь правительственное дело, то он не понимает его; пошлют его в чужое государство, а он не в состоянии один справиться с ним. Хотя он и много знает, но какая от этого польза?»

Конфуций здесь вовсе не отрицает пользы «Ши-цзина», к которому он питал привязанность и уважение, а указывает только на то, что в его время изучение «Ши-цзина» ограничивалось распеванием фраз его без углубления в смысл их и приложения на практике.

Конфуций сказал: «Если сам правитель корректен, то народ без приказаний будет исполнять что нужно; если же правитель сам некорректен, то, хотя бы он приказывал, его не послушают».

Философ сказал: «Государства Лу и Вэй по своему правлению сходны между собою».

Луские князья были потомками Чжоу-гуна, а вэйские – младшего брата его Кан-шу. Говорят, что здесь Конфуций оплакивает упадок этих двух родственных домов. Княжество Вэй располагалось в Северной Хэнани между Сан-си и Чжи-ли.

Философ отозвался о вейском княжиче Цзине, что он умел жить (хозяйничать). «Как только у него появилось кое-что, он говорил: „Кое что накопляется“; когда у него был малый достаток, он говорил: „Кое что наполняется“; а когда разбогател, то говорил: „Однако славно!“»

Философ отправился в Вэй с Жань-сю в качестве кучера и, обратившись к нему, сказал: «Как много народа!» Жань спросил: «Коль скоро много, то что еще можно было бы прибавить?» «Обогатить его», – отвечал Философ. «А когда он разбогатеет, то что еще можно бы сделать для него?» «Научить его», – отвечал Философ.

Толкователи по этому поводу замечают: Небо, сотворив людей, дало им правителей (пастырей), вручив им три дела: отцу – питание, наставнику – обучение и правителю – управление.

Философ сказал: «Если бы кто воспользовался мною для службы, то через год правление было бы уже порядочное, а через три года оно было бы уже совершенно устроено».

Философ сказал: «Если бы добрые люди управляли государством сто лет, то тогда возможно бы было победить жестоких и уничтожить казни».

По толкованиям, «победить жестоких» – значит просветить их настолько, чтобы они не делали зла. Обращение народа на путь добра сделало бы наказания ненужными.

Философ сказал: «Если бы появился государь, проникнутый чувством законности, то по истечении века (поколения) воцарилось бы человеколюбие».

Под именем государя разумеется мудрый человек, уполномоченный Небом на царство.

Философ сказал: «Если кто исправит себя, то какая трудность для него участвовать в управлении? Если же кто не в состоянии исправить самого себя, то каким образом он будет исправлять других?»

Когда Жань-цзы возвратился из дворца, Философ спросил: «Почему так поздно?» Жань-цзы отвечал: «Были государственные дела». На это Философ возразил: «Вероятно, это было частное дело, потому что, если бы были государственные дела, то я бы знал о них, несмотря на то что я не у дел».

Во время господства в царстве Лу фамилии Цзи государственные дела обсуждались не в княжеской думе, а на дому у вельмож Цзи. Ввиду этого Конфуций и называет государственное дело, как не обсуждавшееся в княжеской думе, делом частным фамилии Цзи.

Дин-гун спросил: «Возможно ли одним словом возвысить государство?» Конфуций отвечал: «От одного слова нельзя ожидать таких результатов. Людская пословица говорит: „Быть государем трудно, но нелегко быть и министром“. Если будем понимать, что трудно быть государем, то разве нельзя надеяться одним этим словом поднять государство?» «А бывало ли, чтобы одно слово губило государство?» – спросил Дин-гун. Конфуций отвечал: «От одного слова нельзя ожидать этого. Народная пословица говорит: „Я не радуюсь быть правителем, потому что словам его только поддакивают, и никто не противоречит ему“. Если слова его хороши и им не противоречат, разве это не хорошо? Если же они не хороши и им не противоречат, не близко ли это к тому, что одно слово губит государство?»

Шэ-гун спросил о правлении. Философ ответил: «Правление хорошо, когда окружающие (близкие) довольны, а отдаленные приходят к тебе».

Цзы-ся, сделавшись правителем города Цзюй-фу, спросил о том, как управлять. Философ ответил: «Не торопись и не гонись за малыми выгодами. Будешь торопиться – не уразумеешь дела; будешь гоняться за малыми выгодами большого дела не сделаешь».

Шэ-гун в разговоре с Конфуцием сказал: «В нашей деревне был один прямолинейный парень; отец его удер-жал (угнал) чужого барана, а сын явился в качестве обвинителя». Конфуций сказал: «В нашей деревне прямолинейные люди отличаются от этого: у нас отец прикрывает сына, сын прикрывает отца. В этом и есть прямота».

Взаимное укрывательство отца сыном и сына отцом составляет высшее проявление небесных законов и человеческих чувств, поэтому в таком укрывательстве хотя и не видно стремления к прямоте, но она естественным образом заключается в этом деянии.

На вопрос Фань-чи о гуманизме Философ ответил: «Будь скромен в частной жизни, управляй делами с благоговейным вниманием, будь искренен к людям; хотя бы ты ушел к дикарям, – и там нельзя бросать этого».

Цзы-гун спросил: «Каков должен быть тот, кого можно бы назвать ученым?» Философ сказал: «Ученым можно назвать того, кто не зазорен в своем поведении и, будучи послан в чужие края, не посрамит повеления государя». «Смею спросить: кто будет следующий за этим?» – поинтересовался Цзы-гун. «Тот, – сказал философ, – кто непременно остается верен своему слову и непременно приводит в исполнение то, что делает; таким образом, крепкие и ограниченные люди все-таки могут занимать следующее место (в разряде ученых)». Цзы-гун сказал: «А каковы настоящие соучастники в правлении?» «Эх, – ответил Философ, – стоит ли брать в расчет этих мелких людишек?»

Философ сказал: «За неимением людей, идущих путем неуклонной середины, с которыми бы я мог иметь дело, я непременно обратился бы к людям пылким и сдержанным, потому что первые берут натиском, а у вторых есть нечто, сдерживающее от противозаконного».

Толкователи говорят: у пылких – перевес ума над поведением, а у сдержанных – перевес поведения над умом; для того, чтобы образовать из них людей, подходящих к конфуцианскому масштабу, т. е. могущих идти путем неуклонной средины, – первых необходимо сдерживать, а вторых возбуждать, подстрекать.

Конфуций сказал: «У южан есть поговорка: „Человек, не обладающий постоянством, не может быть ни знахарем, ни доктором“. Прекрасно! В „И-цзине“ сказано: „Непостоянный в своем призвании иногда может подвергнуться посрамлению“. Это известно и без гадания».

Что люди, не отличающиеся постоянством в своих профессиях, иногда подвергаются посрамлению – это до такой степени очевидно, что не требует никакого гадания. Но даже, говорят некоторые, если бы человек непостоянный и получил при гадании такое предсказание, то он скорее рискнул бы посрамлением, чем прозрел бы.

Философ сказал: «Благородный муж миролюбив, но не льстив, а низкий льстив, но не миролюбив».

Цзы-гун спросил: «Что Вы скажете о человеке, которого все земляки любят». «Не годится», – сказал Философ. «А что Вы скажете о человеке, которого все ненавидят?» – продолжал спрашивать Цзы-гун. «Тоже не годится, – сказал Философ. – Лучше тот, которого любят хорошие земляки и ненавидят нехорошие».

Философ сказал: «Благородному человеку легко служить, но трудно угодить; угождаешь ему не по закону, он не будет доволен. Что касается употребления им людей на службу, то он дает им дело, смотря по их способностям. Подлому человеку трудно служить, но легко угодить, потому что хотя угождаешь ему и не по закону, но он будет доволен. Что же касается употребления им людей на службу, то он ищет таких, которые были бы способны на всё».

Благородный муж беспристрастен и снисходителен, а подлый своекорыстен и придирчив.

Философ сказал: «Благородный муж отличается спокойным достоинством, но не тщеславен; а подлый человек, наоборот, тщеславен, но не имеет спокойного достоинства».

Философ сказал: «Человек твердый, решительный, безыскусный и простосердечный подходит близко к гуманизму».

Цзы-лу спросил: «Каков должен быть человек, чтобы можно было назвать его ученым?» Конфуций отвечал: «Ученым можно назвать того, кто настойчив, убедителен и любезен. По отношению к другим – настойчив и убедителен, по отношению к братьям – любезен».

Конфуций дал такой ответ Цзы-лу, потому что последний в недостаточной степени обладал перечисленными качествами.

«Когда хороший человек будет учить народ в течение семи лет, то с таким народом можно идти на войну», – сказал Конфуций.

По толкованию китайских ученых, под обучением здесь разумеется обучение нравственным принципам, земледелию, как основе народного благосостояния, военному искусству и развитие в народе чувства патриотизма.

Философ сказал: «Посылать на войну людей необученных – значит бросать их».