Текст книги "Две жизни. Мистический роман. Часть 2"

Среди множества таких поворотных пунктов, проходимых нами в каждом воплощении, у всех людей есть общий и неизменный кульминационный пункт. Это смерть. В этот момент дух человека полностью освобождается от законов земли. И нет ни одного человека, который остался бы жить на земле хотя бы еще одно мгновение, если он уже вышел из тех скорлуп иссохших страстей, которые не пригодны больше для творческой, созидающей жизни. Неисчислимые примеры индивидуально неповторимой жизни человека сводятся к этому единому закону Вселенной: вечному движению вперед к совершенству.

Есть случаи для данного воплощения безнадежные, где иссохшие страсти так пленили дух, что стряхнуть их невозможно. И тогда погибает все данное воплощение человека.

Но и в подобных случаях человеку предоставляется много возможностей для освобождения, и он уходит с земли, чтобы учиться в своей новой, облегченной, форме, как надо жить на земле в следующий раз.

Или, наоборот, человек уже перерос свое окружение. Отдал в труде все творческие силы и поднялся в своем духе так, что ему требуется новое тело и лучшие внешние условия, чтобы проявить свой творческий потенциал в земной жизни на более высоком уровне. Тогда он оставляет землю, чтобы снова прийти на нее совсем скоро. И в этих случаях – особо оберегаемых светлыми силами – условия его новой жизни на земле формируются той любовью, которую он сам на ней взрастил в предыдущую жизнь.

Не тревожьтесь, друг. Ваш случай как раз из последних. Вами отдано земле так много любви, что она уже сейчас стала мощной силой, которая направит нужным образом ваше новое воплощение. Я уже просил вас отдать свои последние дни радости понимания великого пути человека. Открытой дверью вашего сердца до сих пор была каждая ваша встреча с людьми. Теперь эта дверь уже не может закрыться: в нее вступила Вечность и слилась с живущею в вас Любовью. Идите, осознавая весь свой путь – без страха, скорби и сомнений. Гармония ваша уже не может быть поколеблена ничем земным.

Флорентиец оставил пастора и Алису, ставших почти неразлучными. Сандра и Мильдрей, часто ездившие в Лондон по различным поручениям, почти все свое свободное время тоже проводили возле больного. Наль и Николай, по требованию хозяина дома, утром отправлялись вместе с ним в поля и леса, принимая участие в управлении имением и обучаясь сельскому хозяйству. Но каждую свободную минуту и они старались проводить с пастором.

Почти каждый вечер Флорентиец уводил Алису с собой на прогулку, оставляя Наль вместо нее с больным. И эти часы для обеих женщин были часами большого счастья. Наль, видевшая пастора редко, но любившая его как второго отца, но из той же плоти и крови, как она сама, – тогда как Флорентийца она причисляла к людям высшего порядка, как и дядю Али, – чувствовала себя с ним гораздо проще. И все ее житейские недоумения и вопросы, с которыми она не решалась обращаться ни к отцу Флорентийцу, ни к мужу, находили полное разрешение в беседах с пастором. Он предугадывал все вопросы будущей молодой матери и умел ввести в ее сознание понимание великих законов природы, для которых в чистой душе нет места предрассудку стыдливости. Он умел показать ей, что в самом зарождении новой жизни мать должна думать не только о физическом здоровье, но и характере своего будущего ребенка. Он напоминал ей о том, каким миром она должна окружить жизнь ребенка уже теперь, с первых его часов в колыбели и до семилетнего возраста, стараясь ничем не нарушать окружающей его в семье гармонии. Указывая на обязанности материнства, он больше всего предостерегал ее саму от безделья умственного и физического.

Алиса после часов отдыха с Флорентийцем возвращалась каждый раз обновленной, окрепшей духовно. Теперь вся ее психика изменилась. Она не тосковала больше о разлуке с отцом. Она легко говорила ему и себе: «До свидания». Девушка не задумывалась над тем, как произойдет это дивное чудо нового воплощения ее отца в ее собственной семье. Ей было ясно, что только ее внутренний мир, ее духовная высота и благородство важны для их будущей общей жизни. Она больше не думала о внешних факторах жизни, поняв однажды и навсегда, что внешняя жизнь приходит как результат внутренней, а не наоборот.

Однажды, поднявшись после ужина к себе в комнату, Алиса услышала легкий стук в дверь. На приглашение войти в дверях показалась Дория, принесшая ей платье к следующему дню.

– Простите, Алиса, я знала, что вы еще не спите, и решилась принести вам платье, которое запоздала приготовить.

– Что вы запоздали, Дория, – вставая с места и усаживая Дорию рядом с собой, сказала Алиса, – это пустяки. Я отлично могла бы вообще обойтись без этого платья. Но что вы так поздно стали засиживаться за работой, это уже не пустяки. Мы с Наль уже несколько раз вас просили больше отдыхать и ложиться раньше спать. У вас последние дни довольно утомленный вид. Но о чем же вы плачете, Дория?

– Я плачу потому, что только теперь до конца поняла, что я в жизни наделала. Встреча с вами заставила меня переоценить всю мою жизнь: я поняла, что я никогда не любила никого до конца. Я не была верна до конца никому и ничему, и даже не была добра по-настоящему, хотя жила только для того, чтобы делать добро, как я думала. Когда я теперь смотрю, как живете вы, то понимаю, о чем мне говорил Ананда, утверждавший, что я живу лишь умом и все ищу логических предпосылок, которыми стараюсь окружить людей, словно кольцами. И что я хочу, чтобы все ясно видели, что это кольца моей любви и доброты, которые я им усердно несу.

Передо мной была раскрыта светлая дорога. Мне было предоставлено самой выбрать и решить свой путь. Мой духовный руководитель, дорогой Ананда, дав мне понимание вечных законов жизни, дал мне полную свободу совершенствоваться не по его указанию, а в радости того знания, которое он мне открыл. А я решила, что он мало занимается мною, предпочитая мне других. Я сердилась, ревновала, внесла целый ураган личного бунта в свои отношения с ним и с другими его учениками. Только теперь, встретив вас и увидев вашу жизнь, я поняла, что такое простая доброта. Это когда человек не требует лично себе ничего от людей, с которыми живет.

Алиса, вы не потому стали самой любовью и добротой, что Флорентиец встретил вас. Но вы встретили его, потому что жили в аду вашей семьи, служа вашим сестре и матери, как простая служанка-рабыня, никогда не подумав потребовать от них награды за свою любовь. А теперь вы служите умирающему отцу…

– Вы не правы, Дория, называя меня самой любовью и добротой. Я просто возвращаю своему отцу часть долга любви. Вот тот, кого вы называете Флорентийцем, – он действительно сама любовь и доброта. И для меня это недосягаемый идеал, к которому и приблизиться невозможно.

– Вот видите, вы причисляете вашего Учителя к людям высшего мира. А я все хотела от Ананды равенства, не понимая, не ценя всего того, что он делал для меня. Однажды я стала просить Ананду доверить мне одно из тех трудных дел, на которые он посылал других. Он мне доказывал, что я еще не готова, чтобы выполнить его. Что мои кольца ума, где написано: «Я люблю», «Я верю», «Я не лгу», «Я иду без костылей и предрассудков», – и есть самые главные мои предрассудки. Что надо ждать, пока под радостью истинной любви упадет цепь моих колец, тогда я буду готова к урокам и поручениям. Иначе выйдет двойное горе и для меня, и для людей, с которыми я буду иметь дело. И, улыбаясь своей чарующей улыбкой, Ананда прибавил: «Мне придется принять весь неудачный опыт вашей жизни на себя, а вам, бедное дитя, надо будет проходить все сначала. Поймите, в вас горят такие желания, которые выше ваших возможностей. А победить человек может только там, где труд соответствует его духовным силам. Там, где труд равен его духовным силам, – человек побеждает любовью и миром. В вас таких сил пока нет, вы вспыхнете и… погаснете, если возьметесь за дело раньше, чем обретете полное самообладание и гармонию».

Я настаивала, добивалась – и беспредельно добрый Ананда, дав мне двух помощников, не мешал мне действовать. Вероятно, вы сейчас уже угадали, как сумбурно шла моя работа, как я была требовательна к людям. Я тогда много думала о том, как я «устаю», и мало думала, что не умею дать ни отдыха, ни помощи тем людям, с которыми встречалась. Они уставали от меня, не продвигаясь в своем развитии, а я этого не понимала. Финал взятого мною на себя дела был печальным. Ананда, по требованию Тех, кто стоял выше него, отозвал меня. И Флорентиец, бесконечно милосердный, взял меня к себе, разделив с Анандой тот удар, который я невольно нанесла ему. Я слышала, как он говорил Ананде: «Ты все стараешься, чтобы люди могли свободно избирать себе путь так, как делал ты сам и Иллофиллион. Таких чудес для всех не бывает. Не ставь, от своей беспредельной доброты и смирения, слабых людей в соблазн свободного выбора, судя о них по своей колоссальной силе. Лучше давай им формироваться в рамках строгого послушания. Так им легче обрести самообладание».

Не знаю, было ли бы мне так легче. Знаю только, что сейчас я пришла благодарить вас за нашу встречу, за тот пример женской судьбы, где я увидела ум, талант и благородство в полном сочетании с добротой. Радость быть возле вас помогает мне не оплакивать свои неудачи, но заставляет мужаться. Какое счастье для меня быть вам сейчас полезной, Алиса! Я знаю, что вы не нуждаетесь в поддержке так, как я в ней нуждаюсь. С тех пор, как я увидела, что каждую минуту вы кому-нибудь нужны, все идут к вам со своими маленькими и большими делами, – мне захотелось стать вам верной слугой, как старый Артур вашему отцу.

– Дория, голубушка, вы меня уморите. Я боюсь, что не выдержу и рассмеюсь. Вы есть и будете и мне, и Наль лучшей подругой, лучшей наставницей и чудесной воспитательницей первенцу Наль. Довольно вам быть смиренной слугой. Лучше, вернее, честнее и скромнее вас выдумать нельзя. Пока вы не выйдете замуж…

– Нет, Алиса, я дала обет безбрачия, и эта сторона жизни не существует уже для меня.

– Быть может, это очень эгоистично с моей стороны, Дория, но тогда ничто уже не разлучит нас с вами, и у каждого из моих детей будет по две матери, чему я не могу не радоваться.

Девушки расстались не скоро. Дория рассказывала Алисе об Ананде, о его голосе и красоте, о звучании его виолончели.

– Представляю себе, что было бы, если бы вы играли и пели вместе с ним. Когда он поет – он точно мечом рассекает ваше сердце, из него исчезает все мелкое. В пении Ананды есть нечто неземное, как и в голосе Флорентийца…

Представляете, Алиса, я была возле такого человека. И даже там я видела лишь недостатки людей, вместо того, чтобы нести им радость. Я жила рядом с Анандой, у моря, среди неописуемой красоты природы. И вместо того, чтобы наслаждаться его обществом и стараться передать всем его мудрую помощь, я все сравнивала свою судьбу с судьбами других, считая, что Ананда уделяет мне мало внимания.

– Все это в прошлом, моя дорогая, – обнимая плачущую Дорию, сказала Алиса. – Теперь ваш опыт дал вам знание своих сил. Возле лорда Бенедикта вы обрели новую духовную силу, и, конечно, рано или поздно, снова встретитесь с Анандой.

– Вы думаете, Алиса, это возможно?

– Думаю, что иначе и быть не может, Дория. Ведь люди такой духовной высоты, как Ананда, Флорентиец и, вероятно, другие, подобные им, живут для того, чтобы помогать людям, всем без исключения. Как же могут они, видя ваши усилия, не помочь вам? Нельзя быть наполовину преданной, потому что это не преданность сердца, а просто компромисс. Но сейчас вы уже не можете любить кого-либо наполовину. Вы даже Наль и меня принимаете целиком, какие мы есть, со всеми нашими качествами. Я уверена, что для вас наступает новая жизнь, в которой вы убережете многих от страданий и ошибок, так как сами прошли через бездну человеческого горя.

Девушки вышли на балкон, где, к их удивлению, уже сияло утро.

– Что же я снова наделала! Для вас, Алиса, каждая капля сил важна, а я отняла у вас целую ночь.

– И поэтому потрудитесь немедленно сварить мне и Алисе шоколад и принести его сюда под дуб, – раздался голос Флорентийца, сидевшего на скамье напротив балкона Алисы. – А ты, Алиса, спускайся сюда, теперь уже спать поздно.

Сконфуженные девушки разошлись, и через минуту Алиса была возле Флорентийца.

– Дитя мое, дни пробегают быстро, скоро теплу придет конец. Не сегодня завтра надо ждать, что отец твой покинет нас. Мужайся, дочь моя, – необычайно ласково говорил Флорентиец. – Помни, как мы с тобой говорили не раз, что иметь какие-то знания и не уметь воплотить их в жизнь – это значит не иметь никаких истинных знаний, а только темнить свой день сумбуром суеты и страстей. Еще одна страдающая душа открыла тебе свои раны. И еще раз ты убеждаешься, что у всех своя Голгофа.

– Лорд Бенедикт, благословен день, когда я встретила вас. Я, как и мой отец, могу сказать: жизнь стала иной, она стала сказкой и радостью со дня встречи с вами. Я буду стараться быть достойной того, кто мне сейчас говорит: «Дочь моя», – и заменяет мне уходящего отца. Не осудите слабую дочь свою, если глаза ее все же прольют слезу. То будет только слеза благоговения и полного принятия жизни именно такою, какой она мне дается.

Дория подала им шоколад, выглядя виноватой и не поднимая глаз.

– Сядь, Дория, с нами. Почему же ты себе не принесла шоколада? Или ты еще не чувствуешь, что твой урок служанки закончен? Благодарю тебя за усердие, за ту ласку и доброту, с которыми ты выполняла свой урок и которые ты проявила ко всем моим делам. Спасибо тебе, друг Дория. После ухода нашего друга, пастора, мы все скоро уедем в Америку. Планы мои были несколько иными, но за короткое время они уже второй раз меняются. Каждый из нас должен внимательно прислушиваться к зову жизни и гибко приспосабливаться к нему. Ты, дорогая дочь моя, осознала все свои ошибки и главнейшую из них: излишнюю требовательность к людям. Ты уже поняла свое место в жизни, смирение твое помогло тебе окончить урок скорее и легче, теперь ты будешь нашим общим другом, дочерью моею, членом нашей семьи. Не раздумывай, как и каким путем доберешься ты снова до Ананды. Делай каждое дело текущего дня до конца. Делай все любя, как делаешь сейчас. И сама жизнь развяжет и свяжет тебе новые нити судьбы, о которых ты и не предполагаешь сейчас.

Флорентиец обнял Дорию, посадил ее между собой и Алисой, отер слезы с ее глаз своим чистым платком и пододвинул ей свою чашку шоколада.

– Пей, дружок, – сказал он, поглаживая ее по голове, как ребенка. Дория приникла к нему, а к ней прильнула Алиса, радуясь счастью подруги больше, чем могла бы радоваться за себя.

– Я все могла бы вынести спокойно и без слез, – почти шепотом сказала Дория. – Но то, что вы сказали мне «спасибо», – это меня совсем выбило из равновесия. Ваше милосердие уже однажды спасло меня. Теперь я увидела, что и предела ему нет. Одно это слово обрубило все канаты личных моих желаний навеки. Оно точно выстроило мост любви из моего сердца навстречу каждому человеку. Я больше не смогу думать о себе. Я буду думать лишь о тех, кого, где и как пошлет мне жизнь, чтобы утешить и обласкать каждого.

– Хорошо, дитя. Пей же свой шоколад и пойди, помоги Артуру. Смени его при больном. А ты, Алиса, прими эти капли и пойди спать. Дория разбудит тебя через три часа, и ты сменишь ее тогда у постели отца.

Через несколько минут Дория вошла в комнату пастора. Больной тихо спал, проведя тревожную ночь. Артур сидел в кресле, подперев голову руками. Теперь, когда никто на него не смотрел, старый слуга предавался своему отчаянию. Скорбные глаза его были полны слез. Бледное лицо осунулось. Он был строг и печален. Обычной ласковой улыбки, с которой он говорил с пастором и Алисой, не выдавая им своего горя, не было и в помине. Увидя Дорию, Артур встал, смахнул слезу с лица. Он хотел пододвинуть ей кресло, но Дория, приложив палец к губам, указала ему на балконную дверь и тихо вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась, неся завтрак на подносе, который поставила на стол на балконе, и жестом позвала туда Артура. Она усадила его и заставила поесть.

– Леди, я не могу есть. Я потерял не только аппетит, но и смысл жизни для меня теперь потерян.

– Я уже много раз просила вас, чтобы вы не называли меня «леди», что я такая же слуга, как и вы.

– Быть может, леди Дория, вы сейчас и находитесь в положении слуги. Но я хорошо знаю, что такое леди и как ведут себя в жизни не-леди. Вы поступаете как истая леди, и манеры ваши – тоже манеры леди. Поэтому я звал, зову и буду звать вас леди, хотя бы для всех остальных вы были простой слугой. Мой дорогой пастор всем своим поведением всю жизнь учил меня всматриваться в сердце человека и уметь уважать его за его доброту и способность терпеливо переносить страдания, а не за то положение, которое он занимает в свете.

Вы все улыбаетесь, леди Дория, как и моя дорогая барышня, леди Алиса. Но наверное, вам тоже пришлось пострадать в жизни, как и ей. Леди Алиса всегда кроткая была, и милосердие ей ангелы в колыбели дали. А вы, леди Дория, вы гордая, и чтобы обрести милосердие, вам надо было, как говорится, семь злых фей победить. Вы простите меня за такие речи. Я и не посмел бы так говорить с вами, но перед лицом наступающей смерти самого дорогого для меня человека все мне кажется несущественным. Сейчас конец не только жизни пастора, но и мой конец. У меня больше нет ничего, ради чего мне хотелось бы жить.

– А разве Алиса и ее жизнь вам безразличны, Артур?

– Нет, конечно, мисс Алиса любима и уважаема мною очень глубоко. И не только за ее любовь к отцу, но и за ее душу, чистую и честную. Но у нее будет своя жизнь, и вряд ли мне там будет место. Даже сейчас, когда я мог бы хоть немного утешить ее, – она настолько сильна, что и этого ей не надо.

– Вы очень ошибаетесь, Артур. Вы не только сейчас ей нужны, но еще больше будете нужны и в дальнейшем. Вы просто не можете сейчас понять, где и в чем Алиса находит силы, чтобы хранить такую выдержку, и отчего ее сердце не рвется так от боли, как ваше.

– Мисс Алиса еще очень молода, леди Дория. Молодость легче идет по жизни, а у нас, стариков, одна могила впереди.

– Знаете, Артур, в чем разница между вами и Алисой? Алиса знает, что человек на самом деле живет вечно, что смерть физического тела не нарушает вечной жизни его духа. И если сегодня пастор закроет глаза – это не значит, что ваша связь с ним закончилась. Вы еще сможете послужить ему на земле. Не надо горевать, Артур, надо радостно провожать друга, потому что ему будет трудно собрать все мужество, уходя с земли, если он будет видеть вашу скорбь. Я знаю, что он оставит вам заветное письмо, из которого вы поймете свое счастье жить после его ухода. Но письмо это будет передано вам через лорда Бенедикта только после его смерти. Бодритесь же, верьте и ждите без сомнений. Лорд Бенедикт велел вам съесть эти две конфеты и идти спать. Я посижу здесь и разбужу Алису, когда вы оба отдохнете.

Артур, неотрывно глядевший в лицо Дории, молча проглотил конфеты, поцеловал протянутую ею руку и, захватив поднос с недоеденным завтраком, молча вышел из комнаты.

Дория села у кровати и посмотрела на лицо пастора. Его бледное лицо, преждевременно состарившееся, было прорезано глубокими морщинами и носило следы огромного утомления и страдания. Дория вспомнила, как Артур и Алиса рассказывали ей, что пастор был очень красив и строен, и, смеясь, сжигал целыми пачками письма от женщин-поклонниц, приходившие к нему с каждой почтой. И теперь лицо его было еще красиво, особенно когда он о чем-либо вдохновенно говорил. Но выражение этого лица уже говорило всему земному: «Прощай».

Дория думала обо всей жизни пастора, о его надеждах, борьбе, неудачах и слезах. Как мало было у этого человека личного счастья! И все же он повсюду приносил с собой мир, всем дышалось легче от его присутствия и доброго слова. Теперь кончается эта жизнь, полная бесчисленных трудностей и страданий.

Дории подумалось, что обычные люди не понимают ценности жизни и растрачивают ее в слепых предрассудках. А когда наступает последний час, они оказываются не готовыми к этому последнему зову.

Пастор проснулся и улыбнулся Дории.

– Как это странно, я не знал, что вы сидите здесь. Но я видел вас во сне, и мне снилось, что я читаю ваши мысли. Вы думали сначала о моей жизни, а потом о людях вообще, о том, что они никогда не готовы к смерти. Было ли это так на самом деле? Вы действительно думали именно об этом?

– Да, сэр Уодсворд, я думала об этом, и меня очень удивляет, что вы отгадали мои мысли.

– О, нет, Дория. Я плохой отгадчик. Я просто читал слова, как бы окружавшие вашу голову. Но как я долго спал. А где моя Алиса? Мне не хотелось бы расставаться с ней сегодня.

В это время раздался стук в дверь и вошел лорд Бенедикт. Он отпустил Дорию, сам дал пастору лекарство и сел в опустевшее кресло подле его постели.

– Вы просили меня, дорогой друг, помочь вам утешить Артура. Я пришел исполнить вашу просьбу. Вот вам бумага и конверт, вот вам доска, чтобы вы могли лежа написать ему ваше последнее письмо. Я счастлив, что могу не только выполнить вашу просьбу, но и сообщить вам радостное известие: ваша следующая жизнь снова пройдет вместе с Артуром. Вы будете братьями, вы оба родитесь в семье Алисы. И Артуру будет двойное счастье, так как он будет жить до тех пор, пока вы снова не придете на землю. Его руки примут ваше новое тело, он доведет вас до семилетнего возраста, а затем уйдет, чтобы стать вашим самым младшим братом, которому вы, в свою очередь, вернете все его заботы в этом воплощении. В письме к Артуру напишите ему обо всем этом, а я и Дория объясним ему все, чего он не сможет понять.

Пастор, уже наполовину отошедший от земли, писал свой последний завет Артуру с большим трудом. Флорентиец помогал ему. Часто он поддерживал его руку, давал ему подкрепляющие капли – и все же пастор так устал к концу письма, что капли холодного пота покрыли его лоб. В этом же письме он извещал Артура, что оставляет ему денежный вклад, который ему передаст лорд Бенедикт.

– Поистине, это уже мое последнее письмо, лорд Бенедикт. Я предчувствую, что этот день – мой последний земной день. Мне хотелось бы провести его с Алисой и Артуром. Если бы я смел, я прибавил бы: «И с вами».

– Я уже пришел, мой друг, чтобы не отойти от вас до последнего мгновения. А Алиса и Артур оба придут вскоре. Теперь вы уже настолько отошли от физического плана, что стоит вам глубоко сосредоточиться на человеке – и вы будете в силах читать его мысли. И сосредоточившись на Любви, которую вы зовете Отцом, вы сможете выйти из своей физической скорлупы, безболезненно оставить этот мир и оказаться прямо на плане духовном. Вы привыкли жить и трудиться на духовном плане. Теперь эта привычка создала вам дорогу для прямого путешествия туда. Проститесь с Алисой и Артуром, благословите их как будущих мать и брата. Проститесь с Сандрой и Мильдреем и… прочтите, кто из них станет Алисе мужем, и сами соедините руки будущих мужа и жены, в семью которых вы придете старшим сыном.

Лорд Бенедикт подал пастору пилюлю и спустился вниз, велев разбудить Алису и Артура. Он отнес письмо пастора в свой кабинет, где запер его в секретный ящик письменного стола, и возвратился в комнату пастора. Через некоторое время туда вошел Артур, вслед за ним Алиса. Казалось, оба поняли совершавшуюся в пасторе перемену. Пастор попросил приподнять его на подушках, взял руки Артура и тихо сказал ему:

– Ты никогда не был мне слугою. Ты был мне другом, братом, нянькой, матерью, – ты заменял мне всех родных. Не тоскуй и не плачь, что я ухожу раньше тебя. Подумай, как бы я жил без тебя, если бы ты ушел раньше меня. Ведь я и прожил-то на земле так долго лишь благодаря твоим заботам и вниманию подраставшей Алисы. Сейчас я не могу тебе сказать всего того, что хотел бы. Но после моей смерти лорд Бенедикт передаст тебе мое письмо. Из него ты окончательно поймешь то, что я говорю тебе сейчас. Мой завет тебе: не скорби, будь добр, как был всю жизнь, и жди меня в семье Алисы.

Пастор вложил ручку Алисы в руку Артура, и на их руки положил свои ладони лорд Бенедикт.

– Служи лорду Бенедикту, как служил мне. И навеки внеси его имя в свое сознание, в свое сердце.

В комнату вошел Сандра. Как ни был он подготовлен Флорентийцем, сознательно идя сейчас проститься с пастором, по его лицу словно пробежала судорога, когда он увидел, как сильно изменился умирающий. Сандра опустился на колени и закрыл лицо руками. Пастор положил руку ему на голову и сказал:

– Мы с вами часто говорили, мой друг, о ценностях земной жизни. И вы разделяли мое мнение, что вся красота человеческого существования состоит в его гармоничности. Нет одиночества для тех, чье сердце и мысль свободны от предрассудков. О чем вы сейчас плачете? Ведь если ничто из моих мыслей и моей любви не осталось в вас, то тогда дружбе нашей конец и мы разлучены. Если же моя любовь раскрыла для вас путь к совершенству, мы непременно встретимся еще, потому что ваша деятельность притянет вновь мою энергию любви. Не забывайте, что самые важные встречи человека – это его встречи с детьми. Обращайте больше внимания на них – мы никогда не можем знать, кого мы встречаем в ребенке.

Идите, друг, мужайтесь. Не оставляйте дома лорда Бенедикта и бойтесь рыжих женщин. Они могут вам принести слишком много зла.

Лорд Бенедикт поднял Сандру, довел его до дверей и велел ему позвать лорда Мильдрея. Алиса стояла на коленях возле отца, когда лорд Мильдрей вошел.

– Сюда, друг, скорее, я уже плохо вижу земное, – сказал пастор. – В ваших мыслях я читаю, что вы желаете мне легкого и светлого перехода в духовные сферы и хотите, чтобы из земной жизни я унес с собой воспоминание о той любви, которую дарили мне несколько преданных сердец. Вы стараетесь передать мне мужество и мир. Спасибо. Я понял сейчас, как глубока и чиста ваша любовь ко мне и Алисе. Мне будет хорошо жить в той гармоничной семье, которую вы создадите с Алисой. Будьте благословенны. Отдаю вам дочь мою как жену и мать вашим будущим детям. Не покидайте дома лорда Бенедикта и живите с Алисой так, как он вам посоветует.

Пастор соединил руки Алисы и Мильдрея. И лорд Бенедикт снова возложил на эти соединенные руки свои ладони.

– Еще раз будьте благословенны, живите в мире и идите по жизни радостные, любимые и любящие.

Пастор уронил голову, тело его дрогнуло и вытянулось – он умер мгновенно. Лорд Мильдрей встал с колен, поднял Алису и посмотрел на Флорентийца.

– Я принял волю умершего друга всю до конца, – сказал он. – Для меня есть один путь, лорд Бенедикт: следовать за вами. Когда вы определите время и место, подходящие для заключения нашего брака – вы скажете об этом мне и моей будущей жене. Теперь я понял, почему вы подарили мне браслет с зелеными камнями. Если леди Алиса принимает волю отца и вашу – вот он, ваш браслет, я с ним не расставался с той минуты, как его получил. Пусть ваша рука наденет ей этот браслет.

Алиса протянула лорду Бенедикту свою руку, говоря:

– Я с благоговением принимаю волю отца моего, и пусть ваш браслет поможет мне охранять жизнь моих будущих детей. Я постараюсь быть любящей женой и матерью, вы же не оставьте нас и будьте нам отцом.

Флорентиец надел браслет ей на руку, обнял ее и Мильдрея и сказал ему:

– Отведите Алису к Наль, пусть Николай позаботится о них обеих, и возвращайтесь сюда.

Все хлопоты, связанные с похоронами пастора, взял на себя Мильдрей. У Сандры так высоко поднялась температура, что к нему пришлось выписать доктора. Наль и Николай не отходили от Алисы, Дория же не покидала Артура.

Впечатления Алисы от неизбежных встреч с матерью и сестрой оказались не столь болезненны, так как происходили все время на публике и к тому же в обществе Наль и Николая. Пасторша попробовала было заявить лорду Бенедикту, что она требует, чтобы ее дочь Алиса переехала в дом. Но под внушительным взглядом собеседника, напомнившего ей, что дом принадлежит только леди Алисе Уодсворд, сразу остыла. Лорд Бенедикт также сказал леди Катарине, что согласно завещанию пастора Алиса будет жить не у матери, а у него, ее опекуна.

– Вас ознакомят с завещанием завтра, в двенадцать часов дня, в доме Алисы, и вручат копию с него. Что же касается вашей совместной жизни с Алисой – об этом и думать нечего. Вы сами знаете, как третировали дочь и были безобразно несправедливы к ней. Я все сделал, чтобы обеспечить вам безбедное существование. Но если вы пойдете путем зла и низости – вы навлечете на себя и на вашу дочь Дженни ужасные несчастья. Подумайте об этом еще раз, раньше, чем начинать те адские проекты, которые сейчас задумываете. Еще есть время, чтобы остановиться. Поищите в своем сердце истинную материнскую любовь, а не суррогат купли-продажи, который считаете любовью.

Так, у могилы пастора, завершился целый период жизни близких к нему людей.