Текст книги "Внутреннее обозрение"

Мы говорили месяц тому назад о новых формах тирании, идущих на смену старым. Опасность, указанная нами, остается в полной силе. Печати, освобожденной от правительственного гнета, грозит произвол, зарождающийся в собственной ее среде. Выход «С.-Петербургских ведомостей» был прерван на несколько дней несогласием наборщиков с содержанием статьи, принятой редакцией. Однородная причина привела к временной приостановке «Рассвета». Газеты «Право», «Россия», «Дэр Фрайнд» несколько дней не могли выходить в свет из-за отказа набирать их, пока в них не будет помещен известный «манифест» крайних партий. Весьма характерно объясненіе, данное по этому поводу редакцией газеты «Дэр Фрайнд» [3]3
  См. «Молва», № 6.


[Закрыть]. Редакция, по ее словам, с самого начала готова была перепечатать манифест, но этому помешало прекращение работы наборщиками из-за нежелания их подчиняться существавшему до тех пор внутреннему распорядку. 4-го декабря они предложили стать на работу только на один день, с тем, чтобы в этот день в газете был перепечатан «манифестъ». Несмотря на то, что требование наборщиков совпадало с решением, уже принятым редакциею, редакция, «считая вопрос о помещении того или иного материала подлежащим исключительно ее ведению и не допускающим вмешательства со стороны наборщиков, заявила, что не находит возможным входить с ними в обсуждение этого вопроса». Взгляд, выраженный в этих словах, до очевидности правилен – и можно только удивляться, что понадобилась его защита. Если бы в нашей печати получили право гражданства приказы, идущие от рабочих – а им, конечно, внушаемые извне, – то положение ее стало бы худшим, чем при правительственной цензуре. Последняя запрещала говорить то-то или о том-то, но ничего не диктовала, ничего не заставляла печатать (кроме официальных опровержений) – а теперь мы присутствуем при попытках сделать газеты и журналы проводниками не разделяемых ими взглядов. Нужно надеяться, что эти попытки прекратятся сами собой, не находя более поддержки в среде самих деятелей периодической прессы.

Только что указанная опасность – не единственная, созданная новыми условиями нашей общественной жизни. Больше чем когда-либо теперь необходима не только внешняя, но и внутренняя реакция против печального наследства, завещанного нам веками материального и умственного гнета. Нужно воскресить свободу мысли и оградить ее от посягательств, откуда бы они ни исходили; нужно восстановить утраченную привычку действовать по собственному усмотрению, не отдавая себя во власть чужой воли, единичной или коллективной. Между тем вразрез со стремлениями, направленными к этой цели, идут некоторые черты, замечаемые в образовании столь многочисленных в последнее время партий и союзов. И партии, и союзы имеют, бесспорно, крупное значение как орудия борьбы в настоящем и будущем, но не слишком ли велики требования, предъявляемые ими к своим членам? Уставами многих партий прямо предписывается подчинение не только программе, но и партийной дисциплине. Не знаем, содержат ли в себе аналогичное предписание уставы или руководящие правила союзов, но думаем, что оно лежит большею частью в основе союзной деятельности, хотя бы и не было выражено прямо и открыто. Партийная дисциплина – понятие, заимствованное из практики западноевропейских государств, давно живущих полной политической жизнью. Сложившиеся в прочные единицы, состоящие из лиц, близко знакомых между собою, непосредственно ведущие борьбу с противниками, парламентские группы без больших неудобств и затруднений могут установлять тактические приемы, обязательные в данную минуту для каждого их участника. За своими представителями могут следовать и внепарламентские члены партии, т. е. избиратели, примыкающие к ее программе и поддерживающие общение с нею на периодических, правильно организованных съездах. Каждый член партии знает ее вождей, следит – или может следить – за всеми их действиями и словами; доверие, если можно так выразиться, никем и никому не отпускается в кредит. Совсем иное дело – партии только что организующиеся, только что вступающие в жизнь. В организации их неизбежно играет большую роль элемент случайности: привлекает программа, составленная несколькими лицами, а не доверие к этим лицам. Принимая ту или другую партийную программу, вступающий в партию знает, чего она требует, чего не допускает; подчиняясь партийной дисциплине, он идет навстречу неизвестному будущему и рискует сделаться невольным исполнителем таких решений, с которыми, будь они ему заранее известны, он никогда бы не согласился. Ограничение свободы, которому он себя подвергает, является и ненужным, и опасным: ненужным, потому что партия, находящаяся в периоде формирования и не выступившая еще на политическую арену, может без вреда для себя не быть единодушной по отдельному тактическому вопросу; опасным, потому что приходится жертвовать только что приобретенной свободой и надевать на себя новые путы, в иных отношениях более тяжелые, чем прежние. Создание «партийной дисциплины» кажется нам поэтому по меньшей мере преждевременным; совершенно достаточно соглашение по личным вопросам, т. е. готовность подавать голос на выборах за кандидатов, намеченных свободно избранными представителями партии. Возможно менее стеснительными должны быть и сами партийные программы, обнимая собою сравнительно небольшое число существенно важных пунктов и допуская разномыслие во всем остальном. Не такое теперь время, чтобы расходиться из-за частных разногласий. Желательны, наконец, соглашения между партиями, близко подходящими одна к другой, – соглашения, которые, не нарушая самостоятельности партии, позволили бы им действовать заодно в особенно критические моменты (напр. во время выборов в Государственную Думу).

Сказанное нами о партиях применимо, в значительной степени, и к союзам. Как средства борьбы в видах достижения строго определенной цели, они законны и полезны, особенно в наше смутное время; но принадлежащие к ним лица не должны отказываться от своей свободы, не должны принимать на себя обязательств, значение которых нельзя заранее установить, тяжесть которых нельзя заранее взвесить. Представим себе, например, что член учительского союза, присоединившийся к нему в видах поднятия педагогической профессии и улучшения школьного строя, становится лицом к лицу с требованием прекратить занятия и примкнуть к политической забастовке. Если он сознает, что исполнение этого требования равносильно нарушению его профессионального долга, что школьная забастовка может принести только вред, ничем не уравновешиваемый и не вознаграждаемый, ему предстоит выбор между двумя тяжелыми решениями: подчиниться – и поступить вопреки голосу совести, или отказаться – и навлечь на себя если не бойкот, то во всяком случае обвинение в трусости, в измене. Не может быть признан правильным путь, который приводит к таким дилеммам; никто не должен поступаться драгоценным правом самоопределения. Ненормальность положения становится еще ярче, если приказ, требующий безусловного повиновения, идет не от союза, к которому принадлежит данное лицо, а от другого учреждения, с которым он связан самою поверхностною, в сущности мнимою связью – напр., от союза союзов… Несвободным оказывается, в настоящую минуту, множество профессиональных деятелей, для которых обязательное послушание может стать еще более тягостным, чем для учителей: достаточно назвать врачей и фармацевтов. Пожелаем, чтобы ближайшее будущее и в этом отношении было более благоприятно для личной свободы, без которой немыслимо правильное политическое развитие страны.