Текст книги "Двести веков сомнений"

Да и выставка, в сторону которой умчался его ученик, действительно хороша. Только почти всегда находятся неотложные дела, мешающие насладиться подобным зрелищем от души.

Из памяти не шёл разговор, который произошёл не более получаса назад.

– Пора, – заявил он, закрывая за собой дверь. – Пора находить ему настоящую работу.

Его начальник – вернее, начальница – долго думала, прежде чем ответить.

– О ком из своих подопечных ты говоришь?

– Странный вопрос, – поразился Д. – О Клеммене, разумеется. – Прежнее имя пришлось менять как можно скорее. «Ланенс» было далеко не безобидным именем, а в сочетании с тщательно произведённым ритуалом проклятия и вовсе не оставляло человеку шансов на долгую и безоблачную жизнь. До тех пор, пока Клеммена не назовут этим уродливым словом (буквальный его перевод являлся площадной бранью), проклятие не реализуется. Да, таланты у людей порой бывают самыми неожиданными. Д. припомнил, как несколько раз навещал отца Клеммена, чтобы выудить хотя бы часть формулы.

Выудил.

Теперь отец Клеммена уже никого не сможет «наградить» подобным образом. Потому что до конца дней своих не вспомнит из формулы ни слова. Каким образом такая убийственная вещь досталась кожевеннику, понять трудно. Но, сталкиваясь с подобными случаями, Д. каждый раз осознавал, что от их работы польза всё же есть.

– Ну что же, – начальница глядела на огонь в камине. – Действуй. По обычной схеме, я полагаю?

– Естественно.

– Через… – она перелистнула несколько страниц на календаре, – три дня праздники завершатся. Тогда и начинайте.

Как будто он сам этого не знает! Впрочем, если с твоим начальником тебя связывают дружеские, а не только служебные, отношения, субординация не может не раздражать.

С другой стороны, избавиться от неё и сохранить дисциплину невозможно.

…А пойду-ка я во-он в тот ресторан, подумал Д. Слово «ресторан» – новомодное, но не обзывать же подобное заведение харчевней! Вполне возможно, что Клеммен заглянет туда на обратном пути. Когда немного успокоится. Кстати, что это он вдруг так нёсся? Тут же Д. вспомнил, что именно представлено на выставке и всё стало ясно. Надо как-нибудь попросить его показать свои работы.

Но вежливо и ненавязчиво. О своём увлечении Клеммен не говорил практически ничего – и Д. не лез не в своё дело. Полномочия его очень велики, но не безграничны. Частная жизнь есть у всех.

Киншиар, Лето 49, 429 Д.

Когда вспоминаю, как я вёл себя в Киншиаре, становится очень стыдно. Правда, это мне сейчас становится стыдно. А тогда я считал, что в порту меня встретит Д. (как его зовут, я, понятное дело, тогда не знал) и объяснит – что же он от меня хочет.

Потребовалось не больше трёх минут, чтобы один из семи «жертвенных» кошельков испарился у меня с пояса. Всё остальное извлечь не так просто – всё застёгивается, плотную кожу не так-то легко прорезать, да и не совсем уж я бесчувственное дерево.

Когда я увидел, как два стражника откровенно потешаются, глядя на мою вытянувшуюся физиономию, мне захотелось их придушить. До того сильно захотелось, что пришлось отвести взгляд в сторону. Слёзы на глаза навернулись совершенно натурально. И в самом деле, я совершенно был уверен, что в кошельке были мои последние деньги. Честное слово!

Потом я ушёл подальше. Стало понятно, что никто меня тут не ждёт. Инструкции на Киншиаре заканчивались. Но возникло сильное предчувствие, что на самом деле ничего ещё не завершилось. А раз нет – что делать?

Прежде всего, найти, где остановиться. С этим, хвала духам-хранителям, особых проблем нет. Как и во всяком крупном городе, и гостиниц, и постоялых дворов, и таверн здесь хватает. Вообще у Киншиара вид такой, словно два десятка архитекторов придумывали его одновременно – и каждый, улучив возможность, сносил то, что ему мешало. Правда, так выглядят многие старые города. Но Киншиар производил наиболее отвратное впечатление.

Потом я вспомнил, что не далее как месяц назад здесь бушевала эпидемия красной лихорадки. Не очень опасная болезнь, но крайне мучительная – и следы от неё годами проходят. Можно было испытать и сочувствие к этой огромной каменной помойке – но я не испытывал. Наверное, ещё и оттого, что город так напомнил мне дом родителей.

Наконец я отыскал комнатку подешевле (вид мой, наверное, наводил на достаточно благопристойные мысли) и принялся размышлять над неразрешимой проблемой – куда девать тысячу восемьсот серебряных. Так, чтобы и под рукой были, и грабителей не бояться. Всю первую ночь я так и не заснул – то об этих проклятых деньгах думал, то стука в дверь ожидал. Последнее, пожалуй, беспокоило сильнее всего.

На следующее утро я отправился в банк. Туда меня не пустили, ко всеобщему оживлению, а пять минут спустя двое мрачных личностей нагнали меня в тихой улочке…

* * *

Они возникли, словно из-под земли. Юноша был зол: кем же надо быть, чтобы в банк пускали без лишних вопросов? Обрядиться в золото и шелка? Приехать в роскошном экипаже? Что им нужно? Сама мысль о том, что он только что выглядел круглым дураком, была нестерпима. Наверное, оттого и притупилось чувство осторожности. Следуя непонятному позыву, Ланенс свернул в одну из узких улочек, и побрёл прочь, размышляя, куда направиться теперь.

– Что ты забыл в банке, птенчик? – послышался хриплый голос за спиной и юноша вздрогнул. Ноги отчего-то стали ватными, а мысли спутались и перемешались.

Позади стоял небритый и одетый как попало субъект, вооружённый кривым ножом. Нож этот показался перепуганному Ланенсу длиной в руку. Грабитель нехорошо улыбнулся.

Ланенс стремительно оглянулся. Вторая фигура неторопливо приближалась с другой стороны, поигрывая неприятным на вид предметом.

Ланенс ощутил, что холод сковал гортань, не позволяя произнести ни слова. Это было, словно в страшном сне – когда напрягаешь все усилия, но ничего не происходит и остаётся только наблюдать.

– Помогите, – прошептал Ланенс неслышно для всего окружающего мира. Когда шаги второго грабителя послышались совсем близко, он словно порвал толстую верёвку, охватившую горло, и закричал во весь голос:

– Помогите!

Грабители замерли, переглянулись и расхохотались.

– Кричи, кричи, – посоветовал второй – ростом пониже и с изрядным брюшком. – Кричи громче. То-то все вокруг посмеются…

Он оттесняли юношу в угол, помахивая оружием, предвкушая потеху. Только когда холодная сырая стена впилась в спину Ланенса всеми своими выступами, до него дошло, что происходящее – не сон.

Следующее движение было столь же естественным, сколь и давешние слёзы – там, в порту. Он полез в карман и, вытянув очередной «подсадной» кошелёк, протянул его грабителям дрожащими руками.

– Правильно, – просипел толстяк. – Смотри-ка, какой сговорчивый! Но это не всё, что от тебя требуется…

Тут рука юноша наткнулась на рукоять кинжала.

Вначале он не понял, что это, но рука сама обхватила удобный, специально предназначенный для этого предмет, и тут внутри Ланенса сломалось что-то ещё.

Ощущалось это, словно горячая игла, вонзившаяся в живот. Он даже подумал, что его ранили. Сначала он просто смотрел на карикатурно вытянувшиеся лица, затекавшие красным туманом. И тут страх и бессилие неожиданно уступили место ярости.

Ланенс сорвался с места, толкнул левой рукой высокого грабителя в плечо. Если бы его враги ожидали хоть какого-нибудь сопротивления, тут Ланенсу и лечь с перерезанным горлом. Толстяк оцепенел от удивления, а когда опомнился и замахнулся кистенем, его жертва, оскалившись, как загнанная в угол крыса, молча кинулась на него.

Кистень не завершил полёта и, взлетев над головами дерущихся, безобидно упал шагах в пятнадцати поодаль. Толстяк зажал рукой плечо, в котором теперь зияла глубокая рана, и лишь потом заверещал. Видимо, ничего подобного он и представить не мог.

– Ах ты, щенок, – выдохнул высокий, замахиваясь, чтобы ударить Ланенса в спину. Но ярость всё ещё бушевала в Ланенсу, наделив и силой, и проворностью. Окровавленное лезвие свистнуло перед лицом грабителя, и тот упал с залитым кровью лицом. И более не шевелился.

Жаркое безумие, только что спасшее ему жизнь, неожиданно оставило Ланенса, и тот осознал, что, скорее всего, только что убил человека. Это оказалось настолько страшно, что он, побледнев, бросился опрометью, едва не растянувшись с размаху на залитой нечистотами мостовой.

Лишь когда показался перекрёсток, у Ланенса хватило присутствия духа остановиться, вытереть кинжал и спрятать его.

Ему потребовалась вся выдержка, чтобы добраться до своего нового жилища пешком, не оглядываясь каждые несколько секунд. Отчего-то казалось, что за спиной вот-вот прозвучат тяжёлые шаги и раздастся: «именем закона…».

Ланенс рискнул выйти из комнаты только к вечеру, когда обеспокоенная хозяйка предложила вызвать лекаря. Её постоялец вышел весь бледный, с горящими глазами и поначалу женщина перепугалась – не приведите боги, снова лихорадка! Но, как выяснилось, юноша всего лишь съел что-то несвежее, пока бродил по городу. Хозяйка так обрадовалась, узнав подлинную причину недуга постояльца, что тут же принесла добрую дюжину разнообразных снадобий. Помогло почти сразу же.

То ли от снадобий, то ли сам собой, но терзающий Ланенса страх прошёл. Наоборот, он понял, что только что сумел постоять за себя, а что до – вполне возможно – убитого грабителя, то с какой целью сами они держали в руках оружие?..

Упрёки совести мучили Ланенса не так уж и долго – неделю. Все его несметные денежные запасы лежали всё это время под кроватью, а сам он всякий день уходил искать новую работу – грузчика, мусорщика, рассыльного. Большого выбора, увы, не было.

Совесть замолчала в тот час, когда Ланенс, уставший и мрачный, зашёл как-то в комнату и увидел на столе конверт, надписанный знакомым почерком.

Тут же серая пелена, лежавшая на окружающем мире, сменилась розовой.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 15-й час

Выставка занимала восемь больших залов. Живопись я оставил на закуску: главное – побывать в Золотом и Хрустальном залах, где выставлено всё, изготовленное из камня. Людей здесь мало – сплошь ольты и дарионы. Оно и понятно. На меня никто не косился – одежда приличная, а что до моего интереса к произведениям искусства, так Венллен, как известно, негласная столица творчества подобного рода.

Вход, как водится, стоил немало. Шесть серебряных – едва ли не одна двадцатая моего жалования. Недёшево. Это тоже традиция: все до одного посетители платят одну и ту же сумму. Искусство не делает различия между нищим и богатеем. Да и богатеев здешних можно на глаз от нищих и не отличить – но об этом после.

Больше всего мне хотелось бы отыскать того, кто взялся бы меня научить, как берутся за резец и с какой стороны подходят к заготовке. Тут-то меня моя боязливость и подвела, в очередной раз. До сих пор не всегда удаётся сохранять самообладание, если есть опасность, что засмеют. В лавке-то всё по-другому: там как бы и не я вовсе, а другой человек работает. А вот когда за самого себя просить надо, тут всё и начинается. Очень надеюсь, что от напряжения я не покраснел. Раза три уже порывался спросить кого-нибудь на предыдущих выставках… и один раз таки обсмеяли. Не со зла, но лучше я себя от этого не почувствовал.

Тем временем ноги сами собой несли меня по залу, а глаза не могли оторваться от экспонатов. Подумать только, и на каждый из них уходила вовсе не целая жизнь! Если уж вырезали из гранита птицу, то можно часами смотреть на неё – словно живая, кажется: хлопнешь в ладоши, и взлетит. Я один раз даже осторожно хлопнул. На всякий случай. Не взлетела.

Так я и набрёл на эти таблички. На вид – просто пластинки из полудрагоценных и прочих камней. Но встанешь поблизости, приглядишься… а внутри целая картина видна. Объёмная, яркая, живая. Глаз не оторвать. Табличек было дюжины три, все неповторимы, и я долго стоял у каждой, иногда отходя от них или обходя по кругу. Невероятно, но изображение «внутри» от этого поворачивалось. Да, подумал я, вот до такого мне своим ходом точно не дойти.

Седьмая слева табличка мне показалась просто полированным куском камня. Я едва не прикоснулся к ней пальцами (и правильно сделал, что сдержался – выгнали бы в шею) – она так выделялась на фоне остальных, что казалась неправильной. Я медленно шёл вокруг, поворачивая голову, и вздрогнул, когда увидел.

Трудно это описать. Основное изображение было неожиданным: представьте себе огромную букву «Y», сделанную из золота, со множеством мелких деталей и украшений, расходящихся спиралью от соединения трёх линий. Буква эта висела на том месте, где обычно на небе находятся светила – и отбрасывала на окружающий мир волны мягкого тёплого света. На заднем плане виднелся бушующий океан. Я присмотрелся. Мама родная! Океан-то движется! Продолжая вглядываться, я осторожно сделал шаг в сторону.

Волны катились и катились. Мне почудился запах солёной воды, шум прибоя и свист ветра. Ощущение, которое накатило из глубины таблички, было таким сильным, что я отступил на шаг, когда особенно крупная волна понеслась к каменистому берегу. Лоб мгновенно вспотел. Голова шла кругом, и тут я услышал этот голос.

– Вам нравится?

– Невероятно, – ответил я, вытирая лоб и продолжая глядеть в столь далёкие, но осязаемые глубины океана. – Никогда не видел ничего подобного. Всё как живое, и этот океан…

Я даже протянул руку в сторону пластины и вновь вздрогнул, когда «внутри» изображения проскочила разветвлённая голубоватая молния.

– Вы видите океан? – спросил тот же голос, уже с удивлением и любопытством.

– Вижу, – ответил я и с трудом отвёл глаза от морского пейзажа. И понял, что не очень-то вежливо разговаривать, стоя к собеседнику спиной.

Повернулся лицом.

Взглянул в тёмно-карие глаза.

И понял, что пропал…

* * *

Первые несколько минут Клеммен не видел ничего, кроме золотистых волос и карих глаз.

А первые несколько секунд он выглядел весьма жалко. Вся подготовка, проведённая Д. и его коллегами, тут же куда-то делась. От волнения в голове у него всё спуталось и перемешалось.

– K-kaiten h-hvearle, – произнёс юноша, заикаясь, и покраснел. Во-первых, кто желает доброго утра, когда на дворе вечер? И к тому же начисто перепутал все числа и наклонения…

– Добрый вечер, – улыбнулась обладательница карих глаз. – Вы первый, кто видит океан в движении. Уже осмотрели всё остальное?

– Я здесь не очень давно, – ответил Клеммен. – Честно говоря, давно интересуюсь резьбой по камню и… здесь… – он сглотнул, ощущая себя далеко не лучшим образом. – Увидел объявление о выставке и решил зайти.

– Завтра уезжает, – кивнула девушка. Теперь, когда мысли путались уже не так сильно, Клеммен увидел, с кем говорит и, как сказал бы Д., «запечатлел» её. Как и полагается, ничто из запечатлённого не сохранилось – промелькнуло на миг и кануло куда-то. – Вам повезло… и мне тоже. Хотите, я покажу вам остальные работы?

– Хочу, – ответил Клеммен, не раздумывая. Предложи она ему утопиться в соседнем фонтане, он тотчас бы кинулся исполнять приказ.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 18-й час

– Судя по всему, тебя угораздило влюбиться, – вздохнул Д., когда Клеммен, с глазами, которыми он видел нечто отличающееся от того, что видели все остальные, медленно вошёл на веранду ресторана. – Садись.

– А, вы тоже здесь, – Клеммен заметил, наконец, Д., и уселся напротив, продолжая улыбаться. – Прекрасный вечер. Очень кстати, ведь завтра праздник…

– Кто она? – спросил Д. с любопытством. Судя по всему, Клеммен выведен из строя не на шутку. Придётся дать ему несколько дней отдыха, что уж тут поделать…

«Останешься один, и у побед будет вкус поражения», пришли на ум слова, и мурашки побежали по спине Д. Сколько лет эта фраза не вспоминалась? Пять? Семь?..

– Кто? – Клеммен с великим трудом опустился в обычный, скучный и обыденный мир и нахмурился. – Послушайте, Д., если вы сейчас скажете что-нибудь о пункте четвёртом, я дам вам по морде.

– Ну, раз уж ты сам о нём вспомнил, то мне это делать уже незачем, – Д. лучезарно улыбнулся и подозвал официанта.

Пункт четвёртый был одним из восемнадцати пунктов, которые Клеммен, как подчинённый Д., обязан соблюдать. Коротко говоря, подчинённые Д. (и прочих его коллег), согласно пункту четыре, должны были ставить в известность своё начальство обо всех личных контактах. Обо всех. Были пункты и повеселее.

– Как она выглядит? – Д. налил себе и юноше по бокалу Шайхо, лёгкого вина из Киэнны. Клеммен поднял правую ладонь перед собой, задумался, бессильно пошевелил в воздухе пальцами и пожал плечами, виновато улыбаясь.

– Понятно, – Д. отпил из бокала и посмотрел на площадь, спиной к которой сидел его ученик. – Вообще-то я хотел узнать, как она была одета.

– Платье цвета морской волны, – вспомнил Клеммен, пригубив вино. – Сандалии с застёжками… – он наморщил лоб, вспоминая, – в виде золотых листиков… Медальон со знаком, наподобие буквы «Y»… газовый шарф… Обруч на голове, с двенадцатью изумрудами. Деревянные браслеты на запястьях.

– Волосы? – спросил Д., прикрыв глаза. Он понял, о ком идёт речь. Не повезло парню. Завоевать её сложнее, чем достать солнце руками с небес.

– Заплетены в две косы, – ответил Клеммен и помрачнел. – Слушайте, Д., вы что, издеваетесь? Я и сам понял, что видел её в первый и последний раз. Дайте почувствовать себя человеком!

– Продолжаем расследование, – Д. не обращал внимания на юношу. – Как ты её приветствовал?

Опешивший Клеммен припомнил – как, чем поверг руководителя в искренний восторг.

– Понятно, – ответил тот, вытирая слёзы. – Ну что же, мог ошибиться и сильнее. Прикасался к ней?

– Что?! – Клеммен помрачнел ещё сильнее. – Что вы имеете в виду?!

– То, что сказал. Прикасался? К рукам, например? Неужели так трудно вспомнить?

– Нет, – юноша покачал головой. – Нет, конечно. За кого вы меня принимаете?

– Сам спрашивал о чём-нибудь?

– Нет, – подумав, ответил его ученик и почесал в затылке. – Странно как-то… даже не задумывался. Нет, ничего не спрашивал. Ждал, когда спросят.

– Как держал руки?

Клеммен уже обрёл самообладание и без пререканий ответил (благо вопросы у Д. частенько бывали куда более странными).

– Ладонями к себе.

– Жестикулировал? Указывал на предметы?

– Нет, – ответил юноша, поражаясь сам себе. Странно… отчего это я вёл себя подобным образом? Ничего, особенного, но всё же?

– Так, – Д. жестом велел налить себе ещё вина и кивнул Клеммену на его бокал. – Пей, не то согреется и вкус потеряет. А теперь главный вопрос. К какой наэрта она, по-твоему, принадлежит?

Разум Клеммена произвёл рассуждения и выдал ответ прежде, чем его обладатель успел удивиться.

– Кажется… Теренна Ольен, Золотой Песок.

– Правильно, – Д. вновь лучезарно улыбнулся и откинулся на спинку стула. – Ну, мой дорогой ученик, к какому выводу мы приходим?

– Что я ей не пара и больше её не увижу, – Клеммен смотрел на улыбающегося бородача с неприязнью. – Так я это и так понял.

– Вовсе нет! – Д. перестал улыбаться, посмотрел на собеседника с сочувствием. – Я хочу сообщить нечто куда более приятное. Ты умудрился не совершить ни одной глупости. Первое впечатление – самое главное. Всё последующее вторично. С самого начала ты вёл себя безукоризненно, даром что котелок у тебя перегрелся…

– Подождите… – не обращая внимания на «котелок», Клеммен нахмурил лоб и принялся в подробностях вспоминать прошедший час. – Странно, я ведь совершенно не думал об этом, Д.!

– Значит, я не напрасно трачу на тебя время, – Д. расхохотался, привлекая взгляды из-за соседних столиков. – Это-то и есть самое главное, мальчик мой! Вести себя совершенно естественно, не подозревая об этом! Ну что же, пора переходить к экзаменам.

– К каким экзаменам? – юноша, не успев обрадоваться, насторожился.

– К тем самым, – Д. допил второй бокал. – Хватит ходить в учениках. Первый экзамен ты уже сдал… только что, чем я очень доволен. Через четыре… нет, через шесть дней заходи ко мне на работу. Можешь зайти и пораньше. После праздника возьмёшь расчёт у хозяина, – Д. откуда-то извлёк небольшой конверт, и положил его между ними на столе – так, чтобы движение не бросалось в глаза. – Здесь легенда.

– А… – Клеммен вновь ощутил, как всё вокруг становится несущественным и малозначащим. Странно, но горечи он не ощущал. Пока, по крайней мере. Мир вновь начал окрашиваться в розовые тона.

– А с ней ты, возможно, ещё встретишься, – ответил Д. – Мир, как известно, тесен.

Клеммен поблагодарил его, и, всё ещё витая в облаках, пошёл к выходу. «Купец» отметил, что конверт Клеммен забрал – не привлекая к своему жесту внимания. Тренировки не прошли даром, и это хорошо. Положительно, из мальчишки выйдет толк! Характер у него, правда, но с годами это пройдёт.

Ольтийка, с которой Клеммену – волей каких-то богов – довелось только что встретиться, живёт здесь, в Венллене. Д. напряг память и та, как обычно, послушно сообщила имя. Андариалл Кавеллин анс Теренна. Звучное имя.

Ничего, кроме имени, Д. о ней не знал. До настоящего времени. А надо узнать побольше. Ни одна встреча – Д. уяснил это совершенно точно – никогда не бывает случайной. Может лишь казаться случайной.

Произвести впечатление на кого-нибудь из Теренна Ольен очень и очень трудно, с их скрытностью и недоверием к чужакам. Ладно, это заботы Клеммена. Д. дождался, когда ольтийка, улыбаясь чему-то, прошла по площади, держа в руке небольшой саквояж, и вздохнул. Да… необычайно привлекательна… ольтийки не могут не произвести впечатления на Людей. А вот наоборот…

Похоже, что Клеммена ожидает серьёзный удар. Что поделать, судьба.

Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 20-й час

Если Д. думал, что я, в конце концов, упаду духом и сяду оплакивать своё невезение, то ошибался. Конечно, эта встреча – первая и последняя; чтобы это понять, не надо быть семи пядей во лбу. Я прекрасно понимаю, что такое недостижимое. К тому же, она – ольтийка. Пройдёт сто лет, от меня не останется и воспоминания, а она будет всё такой же очаровательной.

Вот от этой мысли мне действительно едва не стало грустно, и я пошёл в мастерскую. Чтоб этому Д. Тёмная приснилась! Нашёл время проверять мои способности. Пребывая в некоем забытьи, я уселся за стол, и принялся за дело.

О чём я думал, не помню. За ужином хозяйка похвалила мой костюм и, судя по всему, пришла к выводу, что свидание прошло успешно. Двух других жильцов не было – видимо, для них праздник уже начался.

Сегодня все мной остались довольны. Невероятно, не правда ли? Я вернулся в мастерскую и продолжил работу. Прямо там и заснул.

А как проснулся, неожиданно понял: что-то всё-таки получилось. Фигурка страшненького существа – не иначе, демон из легенд. Или уар, воинственное воплощение божества, его посланник в мире смертных. В виде человека, но с лицом не то волка, не то шакала; с мечом в одной руке и небольшим щитом в другой.

Если спросите, каким образом мне пришло это в голову и как я смог вырезать такое за одну ночь – не отвечу. Потому что сам не знаю.