Текст книги "Бульдог. Хватка"

Так что ничего он не знал. Им с Петром предстояло самостоятельно пробивать дорогу. И вообще, будущее этого мира очень сильно может отличаться от известного Бурову. Потому что этого будущего пока еще не было. История только писалась. Вот в этот самый момент она и создавалась – человеком, который в мире Бурова не оставил после себя практически никакого следа…

«Ну с чего ты взял, что я не могу тебе ничего подсказать. Я не знаю доподлинно, что там у них в бошках творится, чем именно грозят все эти перемены. Но высказать свое видение очень даже могу. А вот как действовать, тут уж извини, я умываю руки».

– Значит, ткнуть мордой в навоз – это пожалуйста, а как сделать так, чтобы этой кучи на дороге не было, это уже не к нам. Так получается? – довольно резко выпалил Петр.

«Нет, не так, – не менее резко ответил Буров. И как выходит, что Петр ощущает все его эмоции, интонации или вот, как тот повысил голос? – Я вовсе не собираюсь тебя критиковать, не видя собственного способа решения проблемы, а как раз собираюсь озвучить последний».

– Ладно. Я слушаю. – Петр сделал приглашающий жест, словно собеседник находился перед ним.

«Слушает он, – недовольно буркнул Сергей Иванович. – Заключай договор с Георгом, даже не сомневайся. А случись что, с легкостью от него открестишься, без какого-либо урона. Деньги-то вперед проплачиваются».

– Как это без урона? То есть тебя интересует только финансовая сторона? Нет, я прекрасно понимаю, что политика девка грязная и продажная, куда тем же кабацким девкам. Но все же ронять лицо России…

«Начало-ось… Петр, ну ты же уже не вьюноша бледный со взором горящим. Ты еще про честь заговори».

– Ты что-то имеешь против чести?

«Боже упаси. Я только за нее, родимую. Вот только запомни одну маленькую истину в последней инстанции: никогда, слышишь, никогда европейцы не будут видеть в России ровню себе, а русские для них и через века будут только дикими московитами. Поэтому сколько бы ты ни пыжился доказать всему свету, что Россия является просвещенным государством, из этого ничего не выйдет. Есть день, и есть ночь. Но есть еще вечерние и предрассветные сумерки. Есть Запад, есть Восток, а есть Россия, которая стоит посредине и являет собой оба этих мира. Так не будь дураком, пользуйся уникальным положением, держись наособицу, вбирай все лучшее от двух миров, а не пытайся пыжиться перед теми, кто менторским тоном указывает тебе твое место и учит, как нужно жить. Все эти европейские державы руководствуются только своими выгодами и при необходимости переступают через различные договора с легкостью. А еще всегда пользовались склонностью российских императоров к неукоснительному выполнению договоренностей. А англичане, так те и вовсе… Ни один дворцовый переворот в России не обошелся без вмешательства этих джентльменов. Наблюдая за твоими действиями в последние годы, я думал, ты это прекрасно понимаешь и не собираешься наступать на те же грабли».

– И все же так нельзя. Нет, я не к тому, чтобы сажать кого-то себе на шею… Но дурная репутация не пойдет на пользу государству.

«Ничего. Другие как-то живут, да еще и катаются на России-матушке. Веками катаются, заметь. Ну или катались в моей прошлой жизни. Но, с другой стороны, ты прав в одном – я не политик, поэтому могу только высказать свое мнение».

– Ну, какой я политик, покажет время и оценят потомки, – возразил Петр. – Пока же… Пока же я думаю, что подобный беспринципный подход не пойдет империи на пользу.

Петр поднялся с кресла и начал вышагивать по кабинету, или даже скорее метаться как тигр в клетке. Свидетельство его сильного душевного волнения.

О. Так и есть. Потянулся к трубке. Тоже своеобразный знак. Прикурил. Пыхнул ароматным дымным облачком. Еще раз. Ну вот, что и требовалось доказать. Плюнул и бросил дымящуюся трубку на серебряный поднос.

Направился было к окну, чтобы проветрить помещение, но вовремя остановился. Еще не хватало, чтобы кто-то из прислуги, проходя мимо окон, услышал, как тут государь разрывается в споре с самим собой. Вернулся к трубке, вытряхнул содержимое и потушил, не забыв потянуть носом приятный терпкий запах табачного дыма. И почему ему не нравится курить, притом что запах табачного дыма доставляет удовольствие?

– Мы положили много сил на то, чтобы создать в европейской среде положительный образ русского человека, – наконец закончив манипуляции с трубкой и вновь начав расхаживать по кабинету, но уже куда спокойнее, продолжил Петр. – Мы берем на содержание иноземных писателей, одаренных бойким пером. Издаем газеты и книги, рисуя благородство, чистые помыслы и крепость духа русских. Поддерживаем наших авторов, дабы они описывали иноземное житие без прикрас, но при этом не придумывали ничего сверх меры и давали сравнения с нашими реалиями. Это все работает не только на мнение иноземцев, но и формирует отношение нашей молодежи к самим себе, своим корням и Родине.

«Я помню. Потому что именно я это тебе и присоветовал».

– Нет. Ты на этом настаивал. А теперь предлагаешь вот так взять и все перечеркнуть. Чтобы заработать доброе имя, нужны годы, а вот потерять его можно в одночасье. Вся эта многолетняя работа по созданию положительного образа России и русских как на Востоке, так и на Западе тут же разобьется, как корабль о рифы, если только мы вероломно нарушим хоть один договор.

«Знаешь, один из русских императоров, которого уже никогда не будет на престоле, сказал золотые слова: «Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные при первой возможности сами ополчатся против нас». И еще: «У России нет друзей. Нашей огромности боятся». Не старайся понравиться всем и каждому, они всегда будут ненавидеть нас. Думай о России и своем народе, за который ты в ответе перед Господом. Пекись об их интересах. А что до остальных, просто помни: европейцы могут вытирать об русских ноги или трястись и обделаться при виде них, но они никогда не будут считать русских ровней себе. Так что вот тебе мое мнение: не хрен рубить бороды, мазать лица белилами, натягивать на голову парики и рядиться в подстреленные штанишки».

– Между прочим, бороды я не рублю, налоги за них не взимаю, и бородатые лица все чаще мелькают в моем окружении. От белил и париков наша знать отказалась уже лет десять как. А кюлоты носят только ярые поклонники европейского стиля, не сказал бы, что их так уж много.

«Ну вот видишь. Народ уже идет правильной дорогой. А как говаривал мой командир – если ты не в состоянии предотвратить пьянку, то должен ее возглавить».

– Все бы тебе шутки шутить.

«Запомни, молодой, в каждой шутке есть только доля шутки, остальное все правда».

– А правда у каждого своя.

«Вот мы и подошли к одному из главнейших вопросов. Если правда у каждого своя, то к чему нам чужая правда?»

– Я тебя понял.

«И?»

– Буду заключать договор с англичанами.

«Слова не мальчика, но мужа».

– Но только с оговоркой. Корпус вступит в войну в случае нападения со стороны Пруссии.

«Не подпишут».

– Подпишут. Еще как подпишут. Им нужно решать свои вопросы в колониях. Так что в Европе они сделают ставку на золото. А мы и лицо сохраним, и плату получим.

«Безнадежен», – вздохнул Буров.

В этот момент в дверь постучал Василий. Уж кого-кого, но своего наперсника Петр мог опознать и по звуку шагов и вот по такому стуку. Только он мог постучать почтительно и в то же время требовательно. Возможно, его особая манера, проявляющаяся во всем, даже в жестах, это результат безграничного доверия Петра. Впрочем… Если не доверять Василию, то не доверять в этой жизни вообще никому, а так император жить не мог. Да и никто не сможет, потому что это уже и не жизнь получается.

Вот так. Постучал. Выждал несколько секунд. И вошел. Плевать, чем император занят. Василию по службе надобно, остальное все ерунда. Даже супруга и верная соратница императрица Анна не позволяет себе подобного, дожидаясь позволения войти. А ему хоть бы хны.

Хм. Справедливости ради нужно добавить, что ей подобное тоже не возбраняется. Тут другое. Женская мудрость. Понимает, что не сможет простить измену… Слухов она не опасалась, они время от времени регулярно возникали, хотя и звучали очень тихо. Так что же теперь из-за каждой сплетни накручивать себя. Но если застанет сама, это уже не слухи, а свершившийся факт.

Нет, в любовь своего мужа она верит. Но ведь между любовью и прелюбодеянием большая разница. Мало ли что Петр не поощряет подобную вольность, очень даже распространенную при дворах европейских государей. Было дело, при его собственном дворе, до той злополучной или благодатной болезни, это уж с какой стороны посмотреть, случались знатные игрища. А ну как бес в ребро? Так что лучше подстраховаться, дабы сберечь покой в семье.

Петр откровенно потешался над супругой, потому что искренне ее любил. И любовь эта была видна всем, воплощенная в их двенадцати детях. Одних только мальчиков семеро. А не люби он супругу, так зуд телесный справить можно и где на стороне. Причем совсем не обязательно для этого заводить себе фаворитку.

Н-да. Опять его увело не туда. Впрочем, нормально все, вон и дверь уже отворяется, готовая впустить Василия. А вот и Буров пропал. Петр почувствовал, что тот вернулся в какой-то дальний уголок сознания и спокойно сидит там, посматривая окрест глазами Петра. Откуда он это знает? А он не знает. И Сергей Иванович о том не говорит никогда, сколько он его ни пытал. Но вот верит, что это так, и все тут.

Поначалу было непривычно и как-то дико. Смешно сказать, даже близости с супругой стал избегать, чем вызвал ее неудовольствие и первое серьезное подозрение. Нет, никаких скандалов, никаких вопросов, только Анечка стала какой-то задумчивой и в то же время раздражительной. А еще набросилась на работу, как голодный на краюху хлеба.

Шутка сказать, три месяца бегал от супруги как черт от ладана. Вот как только представит, что не двое их, а трое… Смешно? А он не на шутку ревновал жену к Бурову. С ума сходил от ревности. И это при том, что тот, можно сказать, дух бестелесный, и советы его Петр очень даже выслушивал.

Но потом все же успокоился, научился выбрасывать мысли о Бурове из головы. А тот в свою очередь тихонько сидел где-то на задворках и не отсвечивал. С пониманием этот Сергей Иванович, чего уж там.

– Государь, карета подана, – с легким поклоном, полным достоинства, доложил сорокапятилетний Василий.

– Куда карета? Василий, шельма, говорил же тебе, мне поработать нужно.

– Так ты по иной надобности во дворец деда своего и не ездишь, государь. Да только сегодня ты обещался с семьей в Петергоф поехать. И Анна Александровна с делами своими управилась. Не дело это, когда детки только с мамками да воспитателями. В семье только тогда сила, когда она семья. Вместе нужно держаться, чтобы какая червоточина не завелась. Так что собирайся, государь. До отхода поезда осталось не больше часа, нужно на вокзал успеть.

Как бы это парадоксально ни звучало, но в России начинался железнодорожный бум. Нет, железнодорожные магистрали никто не строил. Но на каждом крупном предприятии имелась своя железнодорожная сеть. На Урале и Алтае протяженность железных дорог уже превышала две сотни километров, и эта цифра продолжала неуклонно расти. Наследие покойного Акинфия Никитича Демидова.

Появилась и дорога, связавшая Петербург и Петергоф. Даже были налажены регулярные рейсы утром, в обед и вечером, дабы благородное сословие и иноземные гости имели возможность посещать этот великолепный парк. Петергоф уже успел стать излюбленным местом отдыха, туда ехали не только влюбленные пары, но выезжали всем семейством. А то и вовсе компанией. В особенности это было распространено среди молодежи. Можно было посвятить отдыху весь день и вечерним поездом вернуться в столицу.

Также к услугам посетителей Петергофа были гостиницы. Последние приютились за территорией дворца и обнесенного кованой решеткой обширного парка. В последний днем доступ был совершенно свободным, разве только дворцовая территория имеет дополнительное ограждение. Но при удаче можно было повстречаться даже с царственным семейством, необыкновенно простым в общении.

Кстати, многие вот таким способом старались подобраться к императорской чете в надежде продавить свой прожект. Правда, нужно было быть очень уверенным в своей правоте, чтобы так нахально отвлекать Петра и Анну в то время, которое они посвящали семье и которым очень дорожили. В противном случае повторного шанса можно было не получить вообще никогда. Угу. Царственные самодуры, куда же без этого. А не надо быть пустобрехом и прожектером.

Туманов уже который год требовал от Петра и Анны прекратить это безобразие и наконец всерьез озаботиться безопасностью. Ведь одно из покушений было совершено как раз во время вот такого отдыха в петергофском парке. Угу. Так они его и послушали. Петр категорически отказывался прятаться от собственного народа за спинами гвардейцев и служащих канцелярии.

Легкая карета уже ожидала Петра у парадного крыльца. Вот только привычного Мальцова на своем посту не было. Вроде и не старый еще, всего-то пятьдесят пять годков, а скрутила его болезнь. Суставы выворачивает так, что у взрослого мужчины слезы высекает. Он сейчас обосновался в Крыму, на казенном пенсионе. Там и климат ему очень даже подходит, и источники термальные имеются, что с хворью бороться помогают. Заслужил солдат, чего уж там.

Василий с легкостью скользнул в карету следом за Петром, расположившись напротив. Ритуал старый и привычный. Вот только еще и Мальцов пристраивался рядом с ним. Никого после него Петр еще к себе настолько близко не допускал. Эти двое ведь не столько слуги и охрана, сколько незаменимые помощники.

Карета, запряженная всего лишь парой лошадей, мягко тронулась с места под перестук копыт. Кто бы сказал еще десять лет назад, что подобное возможно, Петр не поверил бы, но факт остается фактом: вот этот легкий экипаж полностью является детищем русского каретного двора, построенный русскими мастерами и из русских же материалов. Ни одного винтика из заграницы. И между тем карета не просто хороша, но подобные экипажи поставляются даже в Европу.

Причем не просто поставляются, а пользуются там неизменным спросом. Мало того, каретный двор, который уже по сути представляет собой целый завод, не справляется с поступающими заказами. Ведь кареты не только за границу поставляются, но еще и на внутренний рынок. Русское дворянство вовсе не собиралось уступать в чем-либо европейцам.

А ведь на протяжении сотни лет все было как раз наоборот, русская аристократия закупала кареты в Европе. И в особенности ценились экипажи из Германии. Немецкие мастера великолепно знали свое дело, что неизменно ценилось покупателями. Конечно, кое-что производилось и в России, но только все теми же иноземными мастерами. Да и удовлетворить внутренние потребности России они не могли, так что кареты продолжали гнать из-за границы.

Спасибо Акинфию Никитичу и его Металлургической академии в Екатеринбурге. Выделение металлургии в отдельное направление науки, достаточно щедрое финансирование и тесная работа с практиками на металлургических заводах неизменно приносили свои результаты. Кроме увеличения объемов получаемой стали появились и различные ее сорта, что положительным образом сказалось далеко не только в оружейном деле.

К примеру, русские металлурги научились получать в больших объемах рессорную сталь. Может, и не такого качества, что во времена Бурова, но рессоры получались вполне рабочими. Ну и Сергей Иванович через императора подсказал, как это лучше устроить. Далее сталь на оси и раму, прочность которых удалось увеличить с помощью использования различных профилей. Кстати, от этого они еще и легче стали.

Подсказал Буров и то, как можно получить интересный материал – фанеру. И ничего особенно сложного, главное, знать, в какую сторону думать. Правда, со станками для получения шпона пришлось долго мудрить. Требовалась очень уж высокая точность работы. Но если проявлять упорство в какой-то области, то результат обязательно последует.

Так что сладили всего-то за пару лет. Сначала в саглиновских мастерских, а потом на машиностроительном заводе довели до ума. На нем уже рабочие династии начали появляться, так что с квалифицированными кадрами все не так безнадежно, как это было двадцать лет назад.

С клеем, конечно, возникли сложности. Придется химикам еще мудрить и мудрить. Но пока и известный вполне себе годный, только сохнет долго. Зато кузов карет получался легким и достаточно прочным. На большее фанеры пока не хватает, объемы производства с каждым годом растут, но все еще довольно скромные.

На вокзал домчали быстро. Петр, конечно, все еще предпочитал пешие прогулки по столице, но куда уж тут пешком, если нужно поспеть. И без того по улицам многолюдного города с ветерком не больно-то прокатишься, можно кого и зашибить. Император, кстати, специальным указом закрепил правостороннее движение карет и повозок и строго-настрого запретил лихачить на улицах городов. Ослушников ожидал весьма серьезный штраф.

– А вот и я! – радостно возвестил Петр, едва только оказавшись в императорском вагоне.

Между Петербургом и Петергофом курсировал только один поезд, и в его составе всегда находился императорский вагон, который могли занимать только члены императорской семьи. Ну вот, например, как тетка Петра, Елизавета, которая мирно беседовала с Анной, расположившись за столиком, сервированным к чаю.

Ее супруг граф Разумовский встал с кресла, приветствуя царственного родственника подобающим поклоном. И чего уж там, щерясь в довольной улыбке. А чего ему, собственно, быть недовольным. Петр не сомневался, что до его прихода вся детвора в возрасте до шести лет облепила доброго дядюшку и ну его терзать.

Н-да. Теперь у них, похоже, нашелся не менее интересный объект для осады и штурма. Петр даже слегка растерялся, когда на него бросился этот ногастый, рукастый и верещащий клубок детворы. Четверо его и двое Лизаветы, мальчик и девочка, пяти и шести лет. Семья у тетки многодетная. Не настолько, как у царственного племянника, но все же шестеро деток, и все, слава богу, живы. Вот же как оно все обернулось, а Буров рассказывал, что в их истории она так и умерла бездетной.

Впрочем, долго предаваться этим мыслям Петр не смог. Не дала детвора, которая тут же погребла под собой императора. Данное действо вызвало облегченную улыбку Разумовского, на время избавившегося от этих маленьких чертенят. Анна и Елизавета благосклонно улыбались, взирая на то, как резвятся дети, и старшенький, в смысле император, в том числе. Подростки, которым такие забавы уже вроде как не по возрасту, смотрели на малышню с неким снисхождением.

Все это Петр все же сумел заметить, а еще порадовался тому, что у них очень даже дружная семья. Но ему пришлось оставить наблюдения за окружающей обстановкой и сосредоточиться на малышне. Дело в том, что ему в глаз прилетело чье-то колено. Не сильно так. Но достаточно ощутимо, чтобы понять: ухо нужно держать востро, не то поставят царственной особе фингал, стыда не оберешься.

Глава 3
Русская Ямайка

– Ну чего ты на меня уставился? Ешь, говорю, – подкрепляя свои слова соответствующим жестом, произнес бородатый мужчина.

Чернокожий, с рогатиной на шее и привязанными к ней руками, недоверчиво посмотрел на белого мужчину. Нет, он вовсе не издевался. Путы вполне позволяли и держать достаточно хорошо прожаренный кусок мяса, и есть его, практически не испытывая неудобств. Но само то, что эти люди его кормят, да еще и тем, что едят сами, ввергало его в ступор. Он вообще уже успел позабыть вкус мяса. В последний раз ему доводилось его есть года два назад. Нет, ему, конечно, порой перепадала солонина, но на вкус она была просто отвратной, не идущей ни в какое сравнение вот с этим куском, источающим умопомрачительный аромат.

Плевать. Что бы его ни ожидало уже через день, сейчас он повлиять на это не может. А вот в кои-то веки нормально поесть… Такого случая ему, возможно, больше никогда и не представится. Если он вообще останется в живых. Ведь хозяин может устроить показательную казнь, чтобы другим неповадно было. Так что он ничего не теряет. Крепкие белые зубы, особо выделяющиеся на черном лице, впились в кусок мяса. Брызнувший сок потек по подбородку и капал на грудь. Из горла непроизвольно вырвалось довольное урчание.

– Ишь как, Антип Петрович. Понравилось, – улыбаясь и кивая в сторону пленника, произнес бородатый мужчина.

– Глупость говоришь, Родион. Отчего ему не должно понравиться? – пожал плечами Антип, командир их группы из трех человек. – Я еще не встречал человека, который бы отказался от хорошо приготовленного мяса. А Федор у нас мастак по этой части, – подмигнул он третьему, невысокому крепышу, повязавшему на разбойничий манер голову платком.

– Н-да-а. Эх, человече, человече. Вот покормим тебя, передохнем малость и в обратный путь. А потом передадим в руки твоему хозяину, аспиду проклятущему, – вздохнул Родион. – Я что говорю-то, Антип Петрович, ведь забьет его этот Лоурен насмерть.

– То не твоя печаль. Решит та английская морда выкинуть деньги на ветер, значит, забьет. Пожалеет – поживет еще бедолага. Может, и до счастливого дня дотянет, – задумчиво ответил старший.

– Не дело тому, кто неволю видел, иных неволить, – снова завел свое бородач, присев рядом с костром и с каким-то остервенением оторвав кусок горячего мяса.

– Ты, Родион, речи эти бросай, – вдруг построжев, одернул его Антип. – Не один, чай, в крепости на барина горе мыкал, я тоже не из дворян буду.

– Да я…

– Было дело, мы и в России православных назад под батоги возвращали. Там ты чего-то не стонал.

– То по закону было, присяга и долг обязывали.

– И что поменялось? Здесь таков закон, что один в неволе у другого, куда нашим крестьянам. И мы тот закон блюдем, тем и кормимся. И чтобы я подобных речей от тебя больше не слышал.

– Не на то я соглашался, когда за океан плыть подрядился.

– А заниматься будешь этим. Я все сказал.

– Тихо, мужики. Кажись, мы не одни, – берясь за карабин, едва слышно выдохнул Федор, кивая в сторону собак.

Родители этих двух ищеек были с Кубы, где их уже не первый век натаскивали на людей известные в Вест-Индии охотники за рабами, ранчадорес. Эти высокие и поджарые собачки были отличными охотниками от рождения. Отличительная их черта в том, что они не только уверенно шли по следу, обладая невероятным чутьем, но еще и могли вступить с беглецом в схватку. Вот только своеобразно так, все время стараясь ухватить беглеца за ухо. Если тот выказывал покорность, то собачка просто пригоняла его к охотнику. Если же проявлял непокорность и пытался сопротивляться, то его участи не позавидуешь. Нет, убить не убьют, на то нужна особая команда, но покусают изрядно, до увечий. Хорошие собачки. И невероятно дорогие. А еще требующие трепетного отношения. Но вложенный в их дрессуру труд, без сомнения, стоил этих денег.

– Родион, свяжи этому ноги, и так за ним побегали изрядно. Потом возьмешь на себя подходы с реки. Федор, ты справа, я слева. Готовы? Вот и ладушки. К бою, – не повышая голоса, отдал команды Антип.

Никакой суеты. Все трое действовали быстро и четко, как солдаты Фридриха на плацу. В том смысле, что все их действия были отточены до автоматизма, и, хотя строевыми приемами тут и не пахло, тем, как они двигались, можно было по-настоящему залюбоваться. Грация хищника. Да, это выражение наиболее четко передает, в кого сразу же преобразились эти трое.

Ни капли сомнений в том, что встреча с приближающимися к ним неизвестными не сулит троице ничего хорошего. Иначе и быть не может. В этих местах белые появляются числом не меньше роты солдат, что для Ямайки, по сути, является небольшой армией. А отправлять сюда войска губернатору Трелони сейчас не было никакого резона. Ведь он сам шестнадцать лет назад, в 1739 году, заключил с маронами мирное соглашение.

Мароны – это свободные чернокожие Ямайки, частично смешавшиеся с коренными индейцами. Эдакая подлая мина, подброшенная англичанам испанцами в 1655 году, то есть ровно сто лет назад, когда первые выбили вторых с острова, объявив его собственностью британской короны. Покидая Ямайку, испанцы отпустили всех своих рабов на свободу, а учитывая, что чернокожих на острове было традиционно больше, чем белых, это оказалась целая армия.

Африканцы не рвались воевать за интересы Испании. Глупо бы было. Но им нужно было как-то выживать. К тому же их душила злоба на белых за все прежние обиды. Поэтому грабежи и убийства с их стороны были самым обычным делом. В свою очередь англичане непременно отвечали на подобные выпады карательными акциями.

Прекрасно ориентируясь в тропических горных лесах, мароны весьма серьезно огрызались, нанося войскам ощутимый урон. Но при этом и сами несли потери. Болезни, нередкие несчастные случаи на охоте, гибель в постоянных схватках с англичанами. Все это отрицательно сказывалось на численности маронов.

Не пропасть этому новоявленному племени не давали сами англичане. Они систематически поставляли на Ямайку все новых чернокожих рабов. Те поднимали бунты, после чего быстренько убегали в горы. Кому везло избежать гибели от карательных отрядов, неизменно пополняли ряды маронов.

Эта карусель продолжалась почти сто лет, пока нынешний губернатор Ямайки не задался вопросом: а зачем, собственно говоря, англичанам нужна эта извечная бойня? Только за два года его губернаторства в боях с маронами гарнизон Ямайки умудрился потерять более тысячи солдат убитыми. А между тем белые проживали на острове достаточно компактно.

Деревушка Кингстон, которая быстро разрослась до портового города после гибели Порт-Ройала, практически опустевшего и почти полностью ушедшего под воду в 1692 году. Далее небольшое поселение Сен-Эндрю, где обитает основная масса ремесленников и корабелов в том числе. И наконец, Спаниш-Таун, столица острова и всей Вест-Индии. Ну и конечно же плантации, разместившиеся вокруг этих городов.

Еще был Монтего-Бей, расположенный на северо-западе острова и заслуживающий отдельного упоминания. С пахотными землями дела там обстояли куда хуже, чем на юге острова. Там преобладала гористая местность, поэтому плантаций не так много. Но зато имелась удобная бухта для стоянки кораблей, и оттуда ближе всего до Кубы. Все верно, в этом уютном и красивом портовом городке, построенном в колониальном стиле, располагался рынок рабов, откуда осуществлялись основные поставки «черного дерева» на Кубу и Гаити.

Таким образом, англичане использовали едва ли пятую часть площади острова. Остальная его территория оставалась в первозданной красе, так подходящей для проживания этих дикарей маронов. Можно до бесконечности и безуспешно за ними гоняться, причем неся неизменные потери и убытки. Или быть умнее и постараться извлечь из этого выгоду.

Именно поэтому губернатор решил договориться с маронами. И, надо заметить, преуспел в этом. Согласно взаимной договоренности мароны могли свободно жить на оговоренной территории, в основном это была гористая местность, но имелись и участки, пригодные для возделывания. Мароны обязались выставлять своих воинов при необходимости отбить нападение на остров враждебных англичанам держав. Кроме того, они не должны были принимать у себя беглых рабов, а даже наоборот, возвращать их владельцам.

Разумеется, последнее не бесплатно. За каждого пойманного раба была назначена награда в два фунта. Весьма щедрое вознаграждение. Два фунта в маронской деревне – это очень большие деньги. Рабы тут, конечно, бегали довольно часто, но между маронами все же порой случались стычки из-за плененного беглеца.

Именно благодаря маронам белые охотники за рабами на Ямайке не прижились. С этими ребятами невозможно конкурировать, и уж тем более после того, как губернатор заключил с ними договор. Они просто считали эти горы своей вотчиной и никого не желали здесь видеть. Любой забредший на эти голубые склоны становился их законной добычей. И это при том, что основная масса маронов и рабов, поставляемых на Ямайку, были представителями одного племени ашанти.

Так что любая непредвиденная встреча в этих местах для троицы русских охотников за головами означала только одно – смерть. Потому что не кем иным, как маронами, эти неизвестные не могли быть. Единственный, кто ничем не рисковал, это плененный раб. Нет, не потому, что ему хуже уже не будет. Просто мароны не станут лишать себя двух фунтов. За мертвого им заплатят только десять шиллингов, то есть четверть стандартной награды за живого.

А вот за белых им ничего не заплатят. Но и договариваться о передаче раба с ними никто не станет. Во-первых, белым нечего делать в этих горах. Эдак раз попустишь, два, а потом станешь удивляться, как это ты оказался в рабском бараке. Во-вторых, у белых имеется огнестрельное оружие. Мароны, конечно, могут купить и мушкет, и припасы. Они могли посещать Сен-Эндрю и Кингстон, в лавках которых приобретали нужные товары. Но огнестрельное оружие стоило очень уж дорого. А тут сразу трое готовых поделиться таким богатством…

Антип, подхватив карабин, отступил на несколько шагов в сторону от костра и устроился за корнями большого дерева. Очень удобная позиция, позволяющая контролировать весь сектор и в то же время дающая вполне надежную защиту. Набросил на лицо сетку – человеческое лицо в лесу очень даже заметно. Сухо щелкнул курок. По уже устоявшейся привычке приподнял кресало, взглянув на сухой порох, заполняющий полку. Так надежнее. Извлек пару пистолей и, проверив их, опять вернул в кобуру, оставив на предохранительном взводе. Последний штрих – скинуть колпачок с носика рожка пороховницы, который использовался для подсыпки пороха на полку.

Все это время он не прекращал одновременно ощупывать местность внимательным взглядом. Ничего. Вон там вроде как обеспокоенно подала голос пичужка. Но потревожить ее мог кто угодно. Впрочем, кой черт кто угодно, коли собачки заволновались по-особому. На зверя они реагируют иначе, на человека же их натаскивали специально и с тщанием. Шутка ли, тренированная собачка стоила сотню фунтов.

Изготовившись к бою сам, Антип осмотрел товарищей. Ага. Родион занял позицию неподалеку от пленного негра, которому успел связать ноги. Хм. И сунуть еще один кусок мяса, который тот с удовольствием поглощал. Ну что же, молодец чернокожий, умеет ценить маленькие радости, выпадающие на его долю.

Взгляд вправо. Федор не терял времени даром. Позицию занял грамотно и полностью изготовился к бою. И собачек держит при себе, вот только спустил с поводков. Как бы чего не вышло. Впрочем, он у них уже не первый год за псаря, так что знает, что делает.