Текст книги "Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты"

4. Послеродовое омовение и заговаривание ребенка

Роженица и новорожденный до совершения над ними очистительных обрядов считались как бы зараженными особой послеродовой нечистотой (Зеленин, 1934, с. 63). Даже снесенное курицей яйцо у северных русских считалось ритуально нечистым, и поэтому исполнялся несложный обряд по его очищению (Логинов, 1993а, с. 39). Ритуальному же очищению новорожденного после родов и подавно придавалось сакраментальное значение. Омовение младенца после родов служило начальным этапом очищения от нечистоты. О народных представлениях, связанных с ритуальной нечистотой роженицы и новорожденного, писала Т. А. Листова (Листова, 1996), писал и автор в работе, посвященной семейной обрядности русских Заонежья (Логинов, 1993б, с. 48–49). Поэтому ниже представлена лишь этнографическая специфика Водлозерья.

Первое омовение новорожденного, по обычаям водлозеров, производилось всегда в доме – на шестке у топящейся печи или на самой печи, если она была теплой. Традиция выносить младенцев для первого омовения из избы в баню, как это было принято иногда у заонежан (Там же, с. 15–16), видимо, была чужда водлозерам. В младенческом возрасте, по свидетельству И. С. Полякова, маленьких детей вообще мыли дома. Ребенок сначала пропотевал, лежа на чисто выпаханном поду печи (на соломе), затем его парили маленьким веником, после чего купали в деревянных корытах (Поляков, 1991, с. 161). Первое омовение новорожденных исполнялось в Водлозерье, как правило, в качестве самостоятельного действия над новорожденным, почти не сопровождаясь заговариванием послеродовых болезней.

Первое омовение исполнялось по строго заведенным правилам. Печь топили сразу после внесения новорожденного в дом, нагревали воду в котле или чугуне, чтобы смешать ее с холодной водой в корыте. В воду обязательно добавлялись ольховые стружки и веточки можжевельника, которым водлозеры приписывали сакраментальные очистительные свойства (АВНП, № 1/85, л. 19). Чтобы ребенок вырос красивым и богатым, в зажиточной семье в воду клали также серебряный рубль, в бедной семье – хотя бы серебряный гривенник (15 копеек). Кроме того, в воду добавляли не менее трех крупинок соли, полной же нормой считалась чайная ложка. Верили, что «соль от сглаза оберегает» (НАКНЦ, ф. 1. оп. 6, д. 628, л. 7–8). Воду, которую собирались заговаривать, брали из озера или из реки особым образом (ФА ИЯЛИ, касс. № 10). Сначала в воду бросали в качестве выкупа, как говорили, «тридевять копеек». На деле же в воде оказывалось не 27 монет, а всего лишь 9 (три раза по три медные монетки). При бросании монет в воду произносили заговоры. Наибольшее хождение в Водлозерье имел старинный заговор для набора воды, применимый к любой магической потребности. Согласно записям священника Д. Ягодкина (Ягодкин, 1899), он звучал так: «Царь водяной и царица водяная, царь лесной и царица лесная, царь земной и царица земная, царь небесный и царица небесная позвольте взять воды не для хитрости, не для мудрости, а для…» Далее излагался конкретный повод. В нашем случае – «для мытья раба Божьего младенчика». Помыть новорожденного надо было не позднее, чем через три часа после внесения его в дом. Мать, свекровь или приглашенная повитуха, уложив ребенка поперек своих коленей, теплой водой и белой тряпочкой (это было обязательной нормой – «чтобы кожа и личико были белыми») смывали с ребенка слизь, промывали ему нос и уши, растирали, расправляли и вытягивали руки и ноги. Ладонь левой руки дотягивали до правой пятки, а ладонь правой руки – до левой пятки. Если такой «косой крест» не получался (хотя бы одна рука не дотягивалась до пятки), думали, что младенец родился «сглаженным». В таком случае просили повитуху или знахарку, чтобы при заговаривании послеродовых болезней ими были исполнены заговоры и магические действия на снятие сглаза. Вытягивание рук и ног ребенку до соединения друг с другом мать производила потом и самостоятельно, пока не добивалась нужного результата. В последующем, лет до пяти, мать, наученная повитухой, сама могла «проверять» в бане этим же способом наличие или отсутствие сглаза на ребенке.

Почти всегда при первом омовении «правили» младенцу голову. В идеале она должна была быть как можно более круглой, чтобы человек не выглядел «шишкоголовым», т. е. так, как представлялись нечистые духи водлозерам. Слишком большая, неправильных форм, а также слишком маленькая для обычного человека голова расценивалась как свидетельство причастности к рождению ребенка нечистой силы. Чтобы голова младенца приняла круглую форму, ее приходилось на время туго обвязывать материей. Действия повитухи над головой ребенка в этнографической литературе расцениваются как магическое «доделывание» младенца с целью приобщения его к миру людей (Мазалова, 1994, с. 36).

При мытье младенца произносился заговор, обращенный к новозаветной повитухе, принимавшей, согласно апокрифическим преданиям, роды самого Христа: «Бабушка Соломонидушка Христа Бога мыла, все косточки размывала, все хрусточки на место полагала. Помоги намыть раба Божьего младеня нашего. Аминь!» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 105). Имелись и иные, близкие этому, заговоры на первое омовение младенца. В «Олонецких губернских ведомостях» (От Пудожа, 1869) был опубликован следующий текст заговора: «Бабушка Мария, другая Соломония, как истинного Христа намывали, парили, так сего раба Божия намойте и напарьте». Намывая ребенка, повитухи легкими поглаживаниями непрерывно делали ему массаж всего тела. Просьбы о помощи к святым повторялись также при втором и третьем намывании младенца повитухой.

Если требовалось, при первом омовении повитухи «вправляли» ребенку основные младенческие грыжи. Считалось, что таковых у младенцев женского пола может быть три: «черная», «белая» и «красная», а у младенцев мужского пола еще и дополнительная – «яичная» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 173; д. 628, л. 10–11). «Че рн ой г ры же й» называли небольшое выпячивание темного цвета в районе паха новорожденного справа или слева, образованное выдавливанием внутренностей в этой области сквозь раздвинувшиеся мышцы лобка. «Красной грыжей» называли вспучивание грязно-кровавого цвета в районе пупка. «Белой грыжей» именовали светлое выпячивание в подвздошной области живота. Грыжи легко определялись на ощупь: они всегда мягче, чем окружающие ткани. «Яичная» грыжа мальчиков, обнаруживаемая как легкое затвердение одного из «адамовых яблок», сопровождалась небольшим покраснением. Такая грыжа считалась наиболее трудно поддающейся заговариванию (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 627, л. 5). «Черную», «белую» и «красную» грыжи повитухи устраняли, заправляя выпучивания под окружающие их ткани живота легкими движениями пальцев, предварительно намылив живот в нужном месте. При вправлении грыж исполнялись специфические заговорные тексты. В них перечислялись не привычные для заговоров такого рода семь, девять или двенадцать грыж, а большее их количество. Свидетельством тому старинный заговор из деревни Коскосалма: «Я раба Божья (имярек) младенцу грызь заедала, загрызала, заговаривала. Прибежали котищи, чернищи, волчищи. У младеня раба Божия грызь заедаю, загрызаю, заговариваю во единую жилу, во единый сустав. Грызь пупову(ю), грызь пахову(ю), грызь подлобочну(ю), грызь подъязычну(ю), грызь костяну(ю), грызь сердцеву(ю), грызь глазну(ю), грызь головну(ю), грызь ушну(ю), грызь ручну(ю), грызь ножну(ю), грызь подпятну(ю). Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 170–171). Слова эти знахарка произносила, заправляя и прикусывая все названные в заговоре грыжи своими зубами через полотенце (То же, л. 173). Именно из-за упоминания грыж паховой («черной») и пупочной («красной») общее число грыж в приведенном заговоре достигло 14. Единично был зафиксирован на Водлозере заговор, в котором фигурирует всего одна грыжа: «Сама дитя носила, сама дитя родила, сама ночную грызь заговорила. Тьфу! Аминь!» (ФА ИЯЛИ, № 3298/14).

В наши дни послеродовое омовение младенцев в соответствии с медицинскими инструкциями совершают медсестры в родильных домах. Они не знают заговоров, хотя, наверное, умеют вправлять грыжи. В совершенстве этим владели прежние медсестры, выходцы из деревень, не имевшие медицинского образования, но принимаемые на работу в роддом в 1940–1960-х гг. благодаря умению «бабить» новорожденных. В пудожском роддоме медсестрой долго работала, например, уже неоднократно упомянутая нами известная знахарка Водлозерья Л. Н. Сухова. Обращения к ней молодых родителей по поводу заговаривания и вправления грыж новорожденным были обычным делом (ВНП, № 2/77, л. 1–2; АНПВ, № 1/85, л. 4–5).

В течение первых суток после свершившихся родов, как это было принято и в дни самых больших христианских праздников, крестьяне ничего из дома не отдавали и не одалживали. Опасались, что вместе с предметом или вещью из дома уйдет и «семейное счастье». Чужакам о свершившихся родах ничего не рассказывали, чтобы недоброжелатели не смогли причинить магическими действиями какого-либо вреда новорожденному и его матери. Намытого в корыте и насухо вытертого младенца в старину первый раз очень туго пеленали в старые, набело отстиранные со щелоком пеленки. Назывались они в Водлозерье «рипаками» или «ропачами» (ср. вепс. ripak – «старая одежда») (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 490, л. 63). Старое полотно выбиралось неслучайно: оно было намного мягче, чем новое. Квадратный кусок ткани при пеленании расстилали на столе так, чтобы завернуть углами крест-накрест, создав как бы некий оберег. Сверху дополнительно перевязывали «мотовузом» – полоской материи, оторванной от старой простыни. В принципе, и сейчас детей пеленают похожим образом, но не так туго, и оборачивают детей в пеленке лентой: мальчиков – голубой, а девочек – розовой. В старину в первый раз крепко пеленали, прижимая руки к телу, а ноги одна к другой, чтобы они распрямлялись, пока кости у новорожденного еще мягкие. Первые три дня новорожденного разворачивать у водлозеров не полагалось. Чтобы покормить дитя, открывали только лицо.

Новорожденного в первый раз грудным молоком кормили с правой груди, уложив на правую руку матери, да и спать в первый раз тоже укладывали на правый бок («Чтобы был правшой, а не левшой» – НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 172–173, д. 490, л. 63). На спину новорожденных первое время спать не клали. Говорили: «Если будет спать навзничь, то накричится так, что никому в доме спать не даст» (2002, № 3, л. 7). Нынешние водлозерские старухи считают, что современные дети более беспокойны и капризны, чем в старину, оттого, что их постоянно освобождают от пеленок в течение первых трех дней, чтобы показывать отцу и другим родственникам, а спать кладут на спину (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 628, л. 8). Новорожденный должен был лежать на лавке за печью в «прирубе»[6]6
  «Прилуб» в Водлозерье – это пространство между печью и стеной с дверьми.


[Закрыть] три дня, особо никем не тревожимый («чтобы и дальше был спокойным»). Скамейку застилали соломой, а поверх нее стелили кусок домотканой материи. Мать же спала напротив своего ребенка на деревянной кровати, неподвижно встроенной в противоположную от боковой поверхности печи стену. Занавеска исполняла роль оберега, охраняющего мать и дитя от посторонних взоров и, как верили, от сглаза. Первые сорок дней после родов за занавеску никто, кроме домашних, не должен был заходить. Даже отец в старину мог рассчитывать увидеть новорожденного не ранее, чем через три дня (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 168–169).

Заговаривать послеродовые болезни новорожденному полагалось трижды. И не только грыжи, но целый шлейф «родимных болезней». Верили, что «этими болячками ни одного человека Бог не обойдет» (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 404, л. 173). Считалось, что такими болезнями лучше переболеть в младенчестве, чем в более позднем возрасте. Заговаривание послеродовых болезней, как представляется, должно было скорее сгладить их протекание, чем полностью устранить. Родимец, например, по поверьям водлозеров, у человека должен был проявиться если не в младенчестве, то хотя бы в старости, в качестве предсмертного страдания (АНПВ, № 1/85, л. 4).

В начале XX в. заговаривание «родимных» болезней девочек обычно производили в доме. Если людей в доме было много, все делалось за занавеской у печи, при отсутствии посторонних – в избе на обеденном столе. Мальчиков жалели меньше, их по старинке носили заговаривать на место родов, а в лютые холода – на полок в баню. Когда своей бани не имели, просились в чужую. Заговаривать болезни приглашали опытную, известную в округе повитуху или знахарку.

Из всех послеродовых болезней в первую очередь заговаривали грыжи. Какие именно грыжи заговариваются, перечислялось в заговоре. Грыжи называли, как правило, в направлении от головы (так называемой головной грыжи на месте родничка на темени) к ногам. Впрочем, иногда в заговорах эта последовательность нарушалась. Приведем наиболее ранний из всех дошедших до нашего времени водлозерских заговоров на грыжу. Запись, сделанная Б. Е. Марголис (Чистовой) в 1939 г. в деревне Выгостров, гласила: «Стану благословясь, пойду перекрестясь из избы дверями, из дверей воротами, выйду, раба Божья (имярек) на улицу, погляжу в сине море, в синем море плывет щука. Щука, железны зубы, загрызи и заговори двенадцать грызей: грызь головну, грызь ушну, грызь ротову, грызь горлову, грызь пахову, грызь сердечну, грызь подпятну, грызь суставну от родин до креста, от креста до виньца, от виньца до жизни коньца. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь!» (Русские заговоры, 2000, с. 73). Заговор в любом его варианте проговаривался три раза. Какое бы мифологическое существо ни выступало «загрызающим» грыжи (котищи, волчищи, щука и другие зубастые сущности), повитухе или знахарке приходилось обычно собственными зубами прикусывать сквозь полотенце место локализации на теле новорожденного всех этих натуральных и виртуальных грыж (см. выше). При этом дитя либо лежало животом вверх на подстилке, либо находилось в вертикальном положении на левой руке целительницы. Правой рукой знахарка передвигала полотенце по телу младенца от одной называемой ею грыжи к другой. У пожилых знахарок зубы к старости большей частью выпадали, прикусывать грыжи было особо-то и нечем. Поэтому в обрядах использовались предметы, обладающие остротой и твердостью. У водлозеров применялись железные ножи и рысьи когти (АНПВ, № 2/77, л. 1; АНПВ, № 1/85, л. 4). Идея магического воздействия на грыжи посредством рысьего когтя, скорее всего, очень древнего, быть может, саамского происхождения. Поскольку ни ножом, ни когтем место грыжи «прикусить» не получается, предметы просто прикладывали острым концом (через полотенце) к месту предполагаемой локализации грыж.

Выходец с Водлозера, знахарка В. А. Куроптева, имеющая магическую практику в деревне Теребовской за пределами Водлозерья[7]7
  Умерла в 2009 г.


[Закрыть], полностью свой заговор отказалась сообщить, но привела важные детали. Зачин заговора на грыжу у нее тот же, что и у других водлозерских знахарей: «Мать дитя носила, мать дитя родила…» Грыжи в своем заговоре Куроптева перечисляла в такой последовательности: «головная», «глазная», «ушная», «зобовая», «сердечная», «подложечная», «поджелудочная», «пуповая», «паховая», «яичная», «подколенная», «подпятная». Заканчивался заговор призывом к магическим силам изгнать «грыжи, золотуху, колюху, звонюху из очей, из ушей, из телес ных мощей» (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 628, л. 10–11). Таким образом, в одном заговоре В. А. Куроптевой оказались объединены сразу два заговора – и от грыж, и от золотухи. Обычно же при заговаривании послеродовых болезней заговор от золотухи произносился отдельно, вслед заговору от грыж.

Приведем примеры водлозерских заговоров от золотухи. Одним из них владела знахарка А. И. Леонтьева: «Пойду я раба Божья (имярек) в чисто поле. В этом чистом поле летят три ангела, три архангела и три апостола. Натягают луки дубовые, стреляют по пням, по кореньям, по лихим деревьям. Я раба Божья (имярек) трем ангелам, трем архангелам, трем апостолам помолюся, покорюся. Не стреляйте вы по пням, по кореньям, по лихим деревьям, а стреляйте младенцу в левое ухо, чтобы летело в правое ухо без звука, без стука и отстала несчастная золотуха с белого лица, с бедной головы, с каждой кости, из каждой жилы. Век по веку, отныне довеку. Тьфу, Аминь Господен». Тут надо три раза плюнуть через левое плечо, а всю заповедь повторять три раза. (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 170). В похожем заговоре от золотухи самой известной в 1950–70-х гг. знахарки Куганаволока Башкировой фигурируют «три ангела, три архангела, три святителя», которые не натягивают луки дубовые, но «палят из ружей», и далее по тексту (Там же, д. 628, л. 18).

Эти два заговора во многом перекликаются с заговором И. Н. Карачевой, записанным Б. Е. Марголис в 1939 г. «Стану благословясь, пойду перекрестясь из избы дверями, из дверей воротами, выйду в чистое поле; в чистом поле стоит Михаил Архангел, каленой стрелой направляет. Я покорюсь и помолюся: “Не стреляй ни по пеньям, ни по кореньям, а стрели в раба Божьего (имярек). Стрели в правое ухо, стрели в левое ухо, ни выстрели ни слуха, ни духа, а выстрели в дьявольскую злодейную золотуху: глазну, ротову, горлову, сердечну, пупову, пахову, коленну, подпятну, суставну и суху, и мокру. От родин до креста, от креста до виньца, от виньца до жизни коньца. Во имя Отца и Сына и святого Духа”». Повторять три раза (Русские заговоры, 2000, с. 63). Современные записи имеют более короткие тексты, чем довоенные. Краткий заговор от золотухи Л. Н. Суховой нами приводился выше при описании обрядово-магической практики «забивания» грыж и золотухи при принятии ребенка. Им же она пользовалась и при заговаривании всех послеродовых болезней младенца через три дня после родов, о котором здесь как раз и идет речь.

Третьим обычно следовал заговор от родимца. Например, такой: «Я раба Божья (имярек) у младенца родимец заговаривала: Мать дитя носила, мать дитя родила, а я раба Божья (имярек) заговариваю. Тимец и родимец с ясных очей, с черных бровей, с белого лица, с ретивого сердца, с буйной головы, с белых рук, с резвых ног от рожденья до венца и до смертного конца». Слова наговорить в теплую воду трижды, помыть все тело ребенка этой водой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 169). Знахарка Л. Н. Сухова от родимца заговаривала несколько иначе: брала банку с водой и нож в правую руку (или нож и ложку в обе руки) и говорила слова на воду: «Мать дитя носила, мать дитя родила. Я, раба Божья Лидия, родимец заговорила. За байной (место, где осуществлялось заговаривание, в каждый раз называлось конкретное – прим. автора) заговариваю тимец-родимец с ясных очей, с черных бровей, с белого лица, с ретивого сердца». Сказав это, имитировала колющее движение ножа (или ложки) в банку с водой. Так она повторяла три раза, после чего вливала в рот младенцу три глотка воды из банки и слегка обтирала младенца этой же водой (АНПВ, № 2/77, л. 1–2). Остатки заговоренной воды выплескивала на восточный угол дома снаружи. Из слов заговора явствует, что заговаривание воды на родимец она производила, удалившись за баню, чтобы мать ни слова не слышала.

Опытные повитухи не ограничивались заговариванием младенца от трех основных послеродовых младенческих болезней, но произносили также заговор от послеродовой щетины, сглаза и иных болезней. Например, такой: «Стану я раба Божья (имярек), благословлюсь, пойду, помолясь, из избы дверьми, из дверей воротами. Выйду я раба Божья (имярек) в чисто поле. За воротами в чистом поле едет Егорка (т. е. Георгий Победоносец – прим. автора) на белом коне. Конь крыт стружьем, едет с ружьем. Палит, стреляет, выстреливает всю болезнь: с носа насморк, из ушей ухорядку, из спины щетину, из пят полупятницу. Не бойся наш младенец ни уроков, ни призоров, ни злых наговоров, ни испуга, ни исполоха, ни переполоха». Наговорить на воду трижды, плюнуть в ту воду трижды, умыть младенца той водой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 171). Знахарка, прочитав свои заговоры, должна была вымыть руки водой, вытереть их полотенцем и прочесть краткую очистительную молитву: «Господи Многомилостивый, прости меня, многогрешную рабу Божью (имярек). Аминь!»

Для заговаривания послеродовых болезней знахарка обычно являлась под вечер, чтобы с заходом солнца обитатели дома могли закрыть двери избы, благословясь, и никому не открывали дверь до восхода солнца. Приходила она через день или два после родов. Уложиться надо было в недельный срок. Если новорожденных детей в деревне оказывалось сразу несколько, дела с заговариванием послеродовых болезней могли существенно ускорить. Для этого повитухе приходилось являться в дом новорожденного утром и вечером. Только закончив все целительские и магические процедуры с одним ребенком, повитуха могла взяться «бабить» и заговаривать другого. Данный обычай следует признать рациональным и разумным, ибо он резко снижал вероятность перенесения повитухою заразных болезней с одного ребенка на другого.

Специального обряда «бабиной каши», характерного для общерусской традиции (Листова, 1989, с. 157–158) в Водлозерье, да и в целом в Карелии, для повитухи не устраивали. Ближайшие следы бытования этого обряда автору удалось зафиксировать лишь за пределами Карелии, на территории северного Прибелозерья в Вологодском крае (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 610). В Водлозерье повитухе, заговаривавшей послеродовые болезни, денег за труды не платили, но приглашали на угощение по случаю крестин. На крестинах мать дарила повитухе полотенце с вышитыми концами, полагавшееся ей за праведные труды. Более состоятельные мамы могли подарить рубашку с вышитым подолом или покупной отрез материи на платье (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 25). Дополнительно повитухе могли оказать помощь по хозяйству – например, напилить или наколоть дров, вспахать небольшой участок земли. У повитухи или знахарки с детьми, которых она заговаривала от послеродовых болезней, в последующем устанавливалась более тесная дружеская связь, чем с остальными в деревне. Например, Сухова мимо принятых ею детей никогда просто так не проходила. Обязательно останавливала, интересовалась здоровьем, угощала конфеткой (всегда носила в кармане), а в завершение общения исполняла короткую, часто не вполне приличного содержания частушку, под которую вместе с детками и приплясывала (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 720, л. 54).

В настоящее время заговаривание детей от послеродовых болезней производится крайне редко, только в тех случаях, когда родители новорожденного состоят в родстве или близкой дружбе со знахаркой.

Окончание обрядов заговаривания от послеродовых болезней, сопровождаемое принятием парной банной процедуры (младенца парили поочередно небольшим, специально связанным для этого веником и веником, которым парилась его мать, когда впервые после родов шла в баню), означало, что период первичного очищения новорожденного и приобщения его к семье и семейному очагу заканчивался. С ребенка как бы смывалось то, что указывало на принадлежность его к Иномиру, из которого он появился (Байбурин, 1992, с. 43). Новорожденный, с точки зрения «теории переходов» А. ван Геннепа, «откреплялся» от значительного числа «прежних обстоятельств», связанных с его внутриутробным развитием и появлением на свет Божий. Обряды приобщения к духам-хозяевам жилища как бы ставили его под охрану предков семьи (Харузин, 1994, с. 326; Кузнецова, 1997, с. 14), а если производился обряд приобщения к домашним иконам, то и под покровительство христианских святых, иконы которых имелись в домашнем иконостасе. Круг его «восстановленных в новом качестве» (по ван Геннепу) связей с внешним миром расширялся. Помимо родительницы и лиц, осуществлявших «медиативные связи» на этапах заговаривания и первичного омовения, к ребенку открывался допуск и для всех членов семьи. Его могли подержать на руках отец, братья, сестры и прочие совместно проживающие родственники. Помогать мыть ребенка в корыте у печи или в бане могли старшие сестры новорожденного и другие женщины в семье. Однако новорожденный, с точки зрения «теории перехода» ван Геннеппа, все еще оставался существом «лиминальным», пребывающим в переходном состоянии, главным образом из-за неприобщенности его к общине и православной конфессии.