Текст книги "''Я''"

Глава 13.
Властелин Миров.

Я жил так же, как и раньше – менял миры, когда хотел, жил, где захочется, и был тем, кем хотел быть.

Раз за разом я уходил сквозь время и пространство, посещая те места, которые меня интересовали; и если раньше я старался выглядеть в соответствии с тем миром, в который я приходил гостем, то со временем я перестал «подстраиваться» под посещаемые мной времена и народы – путешествуя среди них, я перестал выглядеть как они, – я стал смотреть на них глазами моего любимого и самого главного воплощения – глазами того человека звездной эпохи, к которому однажды пришел незнакомый ему гость и сказал: «Предлагаю тебе стать Хозяином Миров». Я одевался в привычную для меня одежду моего родного времени, по той, будущей для них моде, причем я не любил носить ни колец, ни цепей, ни браслетов, ни наручных часов (когда я был человеком, то, как и все, носил часы, чтобы знать и отслеживать время, однако теперь я уже не нуждался в этом – время стало частью меня, причем подчиненной частью меня, и поэтому отныне не я отслеживал течение времени, а управлял им); кроме того, я никогда не делал себе татуировок, прожив всю свою человеческую жизнь без них, – так вот, одевшись так и придумав себе очередное имя, я наполнял полные карманы золотыми монетами местной чеканки и, выучив несколько распространенных в той местности языков, являлся гостем в мир тех людей. Я перестал маскироваться под невзрачного местного жителя – имея бесконечный запас денег, я выглядел богатым гостем из заморских стран и представлялся великим магом, колдуном, волшебником или же могущественным чародеем, поэтому и вел себя соответственно – уверенно и дерзко, как хозяин, который знает себе цену, и она, эта цена, для окружающих запредельно высока!

Я никогда никому не кланялся и ни перед кем не снимал головной убор – ни перед служителями местного культа, ни перед сиятельными графами, ни перед родственниками коронованных особ, ни перед всякими там владыками и прочими магараджами, – короче говоря, ни перед кем вообще (а мне пришлось повидать всяких людей с разными должностями и званиями – от самых низших до самых высоких)! Достаточно просто превратить собаку в кошку или же сделать еще что-нибудь подобное, а потом протянуть сжатую в кулак руку по направлению ко все еще сомневающимся в моей силе вельможам, затем медленно раскрыть ее и показать им маленький белый шарик, переливающийся и играющий светом на моей ладони, яркость которого постепенно начинает возрастать сначала до слепящего уровня, а потом все дальше и дальше, многократно превосходя ярость полуденного солнца в раскаленной пустыне… – и тогда присутствующие на этой демонстрации моего могущества начинают закрывать руками глаза, перед которыми уже загораются цветные точки, а вскоре им всем станет жарко и душно, а сила света все возрастает и возрастает… – и тогда они начинают просить меня прекратить, падают на колени один за другим, и только тогда обжигающее солнце постепенно прячется обратно в мою закрывающуюся ладонь, и еще некоторое время из-под сжатых пальцев пробиваются узкие, режущие мир на части, полосы света, – да, именно такими, и прочими подобными им способами, я быстро утверждал свое место в том мире, куда я прибывал погостить, и уже мало какой глупец осмеливался требовать от меня чего-либо, но дураки находились всегда – и тогда я превращал какую-нибудь часть его тела (обычно палец на руке) или же какой-нибудь предмет его туалета во что-либо фантастически непредсказуемое или же просто удалял выбранный объект в никуда, а потом смотрел как этот человечек унижается передо мною, вымаливая себе милость и прося вернуть все обратно, и лишь, подождав для пущей важности определенное время и дав всем окружающим лишний раз убедиться в моем могуществе, я давал задний ход процессу и возвращал все в исходное состояние… – и вообще, я откликался только на просьбы, сделанные в уважительном тоне, и то, конечно же, далеко не на все; поэтому, в итоге, я всегда получал то, что хотел, вел себя так как пожелаю, и не стесненный ничем (правда, я, по-возможности, соблюдал обычаи местных народов, но исключительно для того, чтобы добиваться расположения аборигенов), путешествовал по времени с удовольствием, часто с пользой и всегда с комфортом.

Образ путешественника из далеких стран, образ человека очень богатого и щедрого, наделенного значительным запасом знаний и выдающимися умениями, помогал мне знакомиться с выдающимися людьми прошедших эпох, чтобы затем, обмениваясь мыслями, учиться у мудрецов прошлого, одновременно в чем-то помогая и им самим. Уровня моего интеллекта вполне хватало для того, чтобы вести серьезные беседы с исключительно умными людьми, обогащая духовно друг друга, и именно эти беседы и были тем главным, ради чего стоило преодолевать время и пространство, – и за эту возможность я питаю глубокую признательность и испытываю очень большую благодарность своему «отцу». «Опирайся на мудрость прошедших веков и не прогадаешь!» – так говорил он мне, и теперь я вполне постигаю смысл его слов…

А все эти досадные недоразумения и прочие мелочи, подстерегающие одинокого путешественника, вроде внезапного грабежа на дороге, сквозного удара копьем в сердце или же рассекающего надвое грудь удара сабли – все это мелочи, досадные и малосущественные мелочи (для меня это – мелочи, а не для тебя, мой читатель!), так вот, у меня они уже давно не вызывают ни страха, ни интереса, и которые только лишь замедляют, причем незначительно, само мое путешествие к знаниям и умению мыслить.

Знание – сила, но умение мыслить – еще большая сила, ради которой следует легко тратить и золото, и время – оно стоит этого! – по крайней мере, я так считаю.

Я встречался со многими мыслителями прошлых веков и тысячелетий, встречался просто с умными людьми, с достойными встречи со мной служителями культа, не пренебрегая беседами с обычными путниками и прочими рядовыми жителями тех земель; я встречался с ними со всеми в разных ситуациях – и на войне, и в мире, и в горе, и в радости, и на море, и на суше… – короче говоря, везде и всюду; и я не уставал поражаться богатству жизни и духа, которое встречалось мне в самых неожиданных ситуациях, даже там, где, казалось, и ждать этого не следует.

Человек велик духом, а все остальное – пыль и тлен.

Я видел все: и жестокость, и доброту, и счастье, и горе, видел благородство и низость, видел радость творчества и еще множество проявлений человеческих чувств, – я видел все, и я видел все это не только глазами, но и, что еще более важно, своей нечеловеческой сущностью – так я познавал мир людей, одновременно познавая себя, учась тому, что называется такими простым и всеобъемлющими словом «жизнь»…

Так же как и раньше, когда я еще был человеком, мне нравилось созерцать мир, однако теперь мой внутренний взор приобрел значительную зоркость и глубину проникновения в скрытые свойства и закономерности – и от этого спокойное созерцание разворачивающихся передо мной эпох и людских судеб доставляло мне еще больше наслаждения. Правда, сейчас, мои возможности стали настолько велики и, кроме того, я так много узнал о людях и об окружающем их мире, что просто так, ради праздного интереса, перестал вмешиваться в естественное течение жизни, поэтому, со временем, наблюдение стало основным моим уделом.

Я был добр к миру не потому, что он сам был добр ко мне, а потому, я был добр по своей внутренней сути, и поэтому внешняя доброта давалась мне легко и естественно.

Я был вежлив к людям, ибо от «лишних» вежливых слов мозоли на языке не вырастут, а приобретется уважение и к самому себе, и к собеседнику; и пусть в моей власти сделать с ним все, что угодно – это не дает мне права вести себя некультурно. Красивая правильная речь обеспечивает наиболее точную передачу своих мыслей и чувств партнеру, а культурное поведение служит речи тем, чем служит рама для картины.

Когда ты спокоен – тогда ты хозяин времени, когда же ты нервничаешь или же торопишься, тогда время – твой хозяин, а ты – раб его!

Когда ты спокоен, ты можешь подождать или же подумать, а раз у тебя есть на это время, то значит, ты владеешь временем, а не оно тобой, вот почему я старался постоянно сохранять спокойствие. И еще – спокойствие позволяет принимать обдуманные взвешенные решения, а это правильно, хорошо и очень важно.

Я был весел; мое внешнее отношение к миру было довольно несерьезным, но внутри себя я четко отдавал себе отчет и в словах, и в поступках – глубинное понимание внутренней логики мира, а также жизни и смерти обусловливали такую крепость моей психики, что я легко смеялся над всеми этими малосущественными мелочами жизни, которые люди считают важными и которые не являются таковыми по сравнению с действительно важными событиями, например, со смертью человека. С каждым мгновением человек приближается к смерти, жизнь тратится на мелочи – и сумма этих двух положений подчеркивает тщетность усилий человека – нужно стремиться делать что-то действительно важное, чтобы потом не было больно за бесцельно прожитую жизнь; и еще – нужно радоваться жизни… нужно тихо радоваться жизни, которая уходит от тебя, и уходит безвозвратно.

Нужно веселиться, ибо может стать гораздо хуже, чем есть сейчас!

Нужно веселиться, ибо твое будущее покрыто мраком – может быть оно будет в тысячу раз хуже, чем твое настоящее, которое кажется тебе плохим.

Радуй себя сам, ибо другие не будут стараться радовать тебя.

Тот, кто смеется, духовно сильнее того, кто ходит по жизни с серьезным лицом.

Порадуйся вместе с конкурентом – и его успех станет твоим успехом, позавидуй конкуренту – и его успех станет твоей неудачей.

Конечно, можно завидовать более удачливому, чем ты, и стремиться умалить его заслуги, а то и просто подставить подножку, но помни:

«Уничтожь победителя – и его победа станет еще больше, а твое поражение все равно останется точно таким же поражением, каким и было раньше».

…А еще я понял смерть. Пока смерть подвластна тебе, ты никому не подвластен[5]5
  Сенека


[Закрыть].

Так почему же ты, человек, отторгаешь смерть? Ведь все мы смертны, и я, наверное, тоже.

Живи в мире со своей смертью, человек.

Твоя смерть всегда с тобой, ибо существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет такого права, по которому мы могли бы отнять у него смерть.[6]6
  Ницше


[Закрыть]

Посмотри на меня – я уже дважды умирал, и после каждой своей смерти становился другим, но я – не человек, а некто больший, чем человек. Ты же – человек, поэтому когда ты умрешь, тогда ты умрешь только для окружающих, однако ты можешь остаться жить в памяти потомков. Жизнь – коротка, но слава может быть вечной,[7]7
  Цицерон


[Закрыть] и это утверждение истинно!

…Я был таким же, как и раньше, когда еще я не ступил на этот путь; и так же, как тогда, я относился к незнакомому человеку: сначала, в первый момент знакомства, в душе я не верил ни единому его слову, однако доверял полученной от него информации (конечно же, если на то время у меня не было проверенных данных, которые противоречили бы ей). В таком случае я вполне мог действовать согласно полученной от него информации или же сослаться на его мнение. Если же он меня обманывал (случайно или же преднамеренно), то я не огорчался, ведь внутренне я все равно ему не верил! Ни для него, ни для меня это не будет иметь никаких последствий, а он вряд ли обогатится духовно или материально из-за такой мелочи, как обман. Но если по прошествии длительного промежутка времени после регулярного общения оказывается, что мой партнер, в основном, говорит не обманывая, а лишь ошибаясь, и делает то, что пообещал, тогда следует вывод, что ему можно доверять, и он является настоящим другом – и если вдруг он все же решится на сознательный обман, то это уже называется предательством, которое огорчает и за которое можно (если только судьба даст в руки шанс), можно и отомстить, и отомстить жестоко. Я подчеркиваю – только если судьба сама даст в руки шанс – нельзя мстить ради мести, ибо этим опустошается твоя собственная душа; если судьба не дает тебе такого шанса, это не значит, что она не даст его кому-либо другому (кто предал один раз – предаст и второй, а значит, врагов у него будет больше, чем «друзей», которые лишь называют себя его «друзьями», а на самом деле они – лютые волки) или даст его тебе, но даст позже.

Но лучше не мстить – лучше всего просто забыть и идти дальше своей дорогой – меряй все своей смертью, и тогда поймешь, на какие никчемные мелочи тратится жизнь, твоя единственная и неповторимая жизнь.

Лучшая месть – забвение, она похоронит врага в прахе его ничтожества.[8]8
  Грасиан.


[Закрыть]

Вчера и сегодня… Ты вчера сделал что-либо, а сегодня оказалось, что сделанное тобою вчера – плохо и тебе не нужно, потому что ты рассчитывал получить не тот результат, который получил, а другой, лучший. Ты можешь упрекнуть себя за сделанную тобой ошибку, можешь упрекать себя еще многие дни и годы, но, во-первых, от упреков самому себе ничего не изменится, и во-вторых, нужно не упрекать, а делать правильные выводы: то, что ты сделал вчера – это хорошо, ведь ты сделал это на основе имеющейся у тебя информации на вчера, и в том, что ситуация к сегодняшнему дню изменилась – не твоя вина; ты можешь упрекать себя только в том, что «на вчера» ты собрал недостаточное количество информации и не спрогнозировал изменение всей ситуации в целом (но это очень сложно – предсказывать будущее, и многие регулярно терпят крах в этом). Если же ты «на вчера» собрал всю информацию, которую только мог собрать (ведь твои возможности не безграничны!), то ты не можешь упрекать сам себя ни в чем – ты сделал все правильно!

Живи спокойно и не терзай себя прошедшим днем!

Но люди – сложные создания, а их поведение —еще сложнее, поэтому, чем глубже я узнавал человека, тем больше понимал, насколько он сложен. Человеческий характер складывается из различных, часто противоречивых качеств: какие-то из них в данном обществе признаются положительными, а какие-то – отрицательными. Чем больше в одном человеке чего-то хорошего, тем меньше дурного, но это не всегда так.

Люди могут вести себя по-разному в одинаковых ситуациях, и этим они принципиально отличаются от машин.

К тому же – недостатки людей плавно переходят в их достоинства и наоборот.

…Когда я был еще человеком, мне не нравилась толпа: я старался находиться вне ее – не в группе, а рядом, чтобы между мной и ними было свободное пространство; и с течением времени эта моя отчужденность от «стада» выросла еще больше – теперь я чувствовал дискомфорт, находясь даже неподалеку от группы людей, поэтому я уходил от толп и плотных групп, предпочитая отстраненное одиночество.

Толпа – это стадо, идущее за вожаком.

Я – не ведомый, но я и не ведущий – я сам по себе: мой путь – это именно мой путь, на котором мне не нужны ни провожатые, ни последователи.

…Правда, когда я шел с кем-нибудь на контакт, тогда я действительно шел на него: подходил к кому-либо и вел беседу с выбранным мной человеком, однако я редко допускал обратное, —навязывание чужой инициативы меня раздражало. Я не против того, чтобы меня кто-либо убедил в чем-нибудь, но я не думаю, что первый попавшийся достоин хотя бы одного моего слова, поэтому я был очень разборчив в знакомствах, в общении, а самое главное, в обещаниях, ибо я могу выполнить практически все, а нарушать данное мной слово мне было противно, как будто я переступаю через себя, через свою основу – совесть. Эта моя гордыня имеет под собой ту основу, которую мало кто имел из людей за все историческое время, – право на нее, я полагаю, имели только мои предшественники – те, кто раньше прошел путь аналогичный моему, и поэтому я согласен, что излишнее высокомерие человека к человеку (как и самолюбование) вредно.

Столь же сознательно, как и толпы, я избегал рукопожатий – они были неприятны мне – эти касания чужих рук, символизирующие открытость и чистоту намерений, со временем стали чужды мне: я стал закрыт, закрыт психически и морально, а намерения мои могли быть какими угодно – от благородных и добрых, до жестоких и разрушительных. Чужие руки – мытые-немытые, чистые-потные, всякие разные – зачем они мне нужны? Рукопожатие с другом, с надежным и верным товарищем, которых у меня и было-то немного (а я думаю, что их столько же – их не может быть много по определению – и у всех остальных людей) – возможно и даже благотворно как для меня, так и для него, поэтому друзей я не чуждался, а вел себя с ними точно также, как и вел себя до начала своего пути.

…А время шло, и я чувствовал, будто что-то теряю. Ощущение потери не покидало меня. Все, что я делал, я делал без цели. Я впустую тратил время, и оно уходило от меня безвозвратно. Не для того мне были даны такие колоссальные возможности, чтобы просто менять миры, свой облик да любовниц, не для того…

Время, как и жизнь, – купить нельзя – можно только потерять.

Самое важное в моей жизни – время… – и я был морально готов платить бесчисленными триллионами людских жизней за одну секунду своего существования, но платить было не за что… – каждый умирает в одиночку! – да, я слишком далеко ушел от мира людей – обратно дороги уже давно нет, ну и пусть – я смело смотрю вперед, а не со страхом оборачиваюсь назад!

…А потом со мной произошел очень важный случай. Как-то раз мы с тигром путешествовали во времена средневековья. Была осень – красно-желтые листья расцвечивали леса и поляны во все оттенки огненного цвета, воздух был чист и светел; улетали птицы, жалобно курлыкали журавли, еще стояли последние деньки бабьего лета – и на душе было так хорошо! Ночь следовала за днем, безоблачная, с чистыми сверкающими звездами, а затем приходил восход, и нежаркое солнце вставало над горизонтом.

Мы с тигром сытно пообедали и легли отдохнуть: я выбрал место достаточно далеко от дороги, чтобы нас не увидели люди, – мы спрятались за холмом, поэтому могли лениво слушать, как скрипят телеги и вялые возгласы усталых путников замирают где-то вдали. Желтеющая трава шелестела, и шелест ее был какой-то жестковатый – это засыхающие стебли и листья ее терлись друг о друга. Летом, когда трава была еще зеленой, она шелестела гораздо мягче и нежнее, и жаркое солнце вместе с этим шелестом так расслабляло все тело, как не могла расслабить эта трава – трава осени, бодрящая и светлая. Пахло нагретой зеленью и свежестью близких осенний дождей.

Тигр спал на боку, я же – на спине, положив свою голову ему на живот. Зверь был теплый – теплей, чем подушка, – он был живой, и его живот мерно поднимался и опускался в такт его дыханию. Внезапный резкий лай собак разбудил нас, я поднял голову и прислушался. Неожиданно, лай стал приближаться к нам, я отчетливо услышал стук копыт скачущих лошадей, и мне это не понравилось. Тигр хотел вскочить, но я мысленно успокоил его, и он только повернулся на живот, однако кончик его хвоста все же возбужденно забился по траве; я же просто сел и, повернувшись лицом к источнику звуков, принялся ждать дальнейшего развития событий.

Мы вскоре увидели их – несколько собак мчались впереди группы, состоящей из двух десятков всадников. Судя по одежде, это были рыцари с оруженосцами, они все были вооружены и настроены весьма решительно, но, увидев нас, смутились и отозвали собак, а затем, уже не спеша, подъехали к нам поближе. На мой взгляд, взгляд человека звездной эпохи, их одежда была дурно пахнущей и грязной, а железное оружие – примитивным и грубо сработанным.

Их предводитель обратился к нам с вопросом, скорее всего, он спрашивал меня, кто я такой и откуда пришел, но в моей душе не было интереса к разговору – я слишком глубоко познал людей. Меня это удивило – такого ощущения у меня еще не было ни разу. Я мог бы легко выучить их язык и ответить, я мог бы послушать, о чем они будут говорить со мной дальше, но любопытства ко всему этому уже не было, как не было и чувства опасности – какую опасность они могут представлять мне? Мне?! – да никакой!

Я обнаружил, что мне безразличны их слова и их мнения, их мечты и желания, но не потому, что они меня чем-то не устраивают, а потому, что теперь это такое мое внутреннее состояние. Мне надоели люди, я устал от них, я – не один из них: я – другой.

Он еще что-то говорил, а я смотрел на него равнодушно, как на вещь, и он понял это. Всадники, конечно же, могли попытаться сделать что-либо со мной, но их останавливала неизвестность – явно ручной зверь, который не водится в этой местности, моя одежда – одежда современного человека, которую невозможно найти у местных ткачей в их лавках, и мое спокойствие, скорее всего, базирующееся на неоспоримом превосходстве. Нутром да и умом, наверное, тоже, они понимали, что мы не боимся их, что наша уверенность в своих силах должна быть на чем-то основана, и, следовательно, если на нас напасть, мы можем быть опасны для них – а так оно и было!

Они постояли еще немного, их собаки все так же злобно гавкали, буквально захлебываясь от лая, но в контакт мы не вступали, и они ушли восвояси. Я понимал, что они вернутся сюда, что они вернутся с еще большей силой, чем у них есть сейчас, вернутся со священниками (ибо заподозрят колдовство), но это будет потом; а сейчас они уходят, и пропасть между мной и людьми не сокращается – я чужой для них, и чем больше силы во мне, тем дальше я от людей.

И когда придут они сюда снова, чтобы встретить меня, я оставлю им только воспоминания о предыдущей встрече – ветер не удержишь в клетке! – и ясное понимание того, что чудо ушло, что чудо не состоялось, хотя оно было так близко, что можно было прикоснуться к нему руками. Ночь придет за днем, день придет за ночью, будут люди, но меня с ними уже не будет, и нет печали в сердце моем – время пришло, пришло время расставаться с людьми навсегда.

У меня с людьми разные дороги, и вот они разошлись. У людей есть люди, а что есть у меня? – так… робкие потуги на власть над Вселенной.

Я даже не могу еще создать из ничего мертвую материю, а из мертвой материи – разум, но все это будет у меня впереди – так обещал мне мой «отец». Уже сегодня я могу использовать в самом широком смысле этого слова любого человека, когда бы он ни жил или будет жить, и независимо от того, когда он умер или же умрет.

Любая женщина из любой эпохи будет моей, стоит мне только пожелать этого! Она будет рада общению со мной, в том числе и интимному, или потому, что я буду выглядеть перед ней так, как она этого больше всего желает, и говорить ей то, что она от меня ждет; или потому, что я могу изменить ее сознание в нужную мне сторону до такой степени, что она будет считать меня единственным, неповторимым и долгожданным – самой большой любовью во всей своей жизни – и я уже сколько раз успешно делал это раньше!

Но все это умение являться всего лишь частью моего могущества, которое распространяется на все живые существа и неживые объекты в пределах Галактики и дальше на протяжении тысяч световых лет; и это все мое могущество является всего лишь малой толикой того могущества, которым обладает мой «отец» и которым, возможно, впоследствии буду обладать и я.

Теперь я понял, почему путь, который мне нужно преодолеть – это, прежде всего, путь внутри меня самого. Не стать Хозяином Миров фактически, если не станешь Хозяином Миров внутри себя самого. Стать сверхчеловеком мне было достаточно легко, потому что я все же оставался человеком, однако Повелитель Миров – не человек. Как найти этот мост (или же его нужно создать?), чтобы преодолеть эту пропасть? Тогда я не знал этого, и это незнание приводило меня в отчаяние. Мне нужно постичь Властелина Миров, при этом все еще оставаясь человеком, – а это так же трудно, как искать то, чего нет.

Ощущение потери у меня усиливалось с течением времени, и вместе с тем росло отчаяние. Надежды были, как миражи в пустыне, – они колебались где-то вдалеке, недостижимые и призрачные. И все же меня не покидала уверенность в том, что главное находится внутри меня, в моей душе, а значит, ничего еще не потеряно, хотя я не скрывал сам перед собой того факта, что в настоящий момент я пока не готов осуществлять, вернее, реализовывать абсолютную власть над каким-нибудь миром и нести за это полную ответственность перед своей совестью.

С течением времени, пытаясь постигнуть устройство нашей Вселенной (к другой у меня тогда еще не было доступа), я все больше и больше укреплялся в мысли о том, что у нее есть одно очень важное свойство – ее ресурсы делятся на две части. Первая часть ресурсов – это то, что может быть использовано живой или же неживой материей Вселенной, а другая часть – это то, что Властелины Миров оставили исключительно для собственного использования. Неживая материя не может осознанно использовать эти ресурсы первой части – она лишь черпает из этого источника свои свойства: звезда для своего существования использует энергию ядерных реакций, а потому может излучать энергию в окружающее ее пространство; вода обладает текучестью и поэтому может образовать водопад, а камень из—за своей твердости может сформировать горы. Живая материя использует эти ресурсы в произвольном порядке, а разум – еще и осознанно: рыба может плыть прямо, может плыть вверх, а может – вниз; носорог может сидеть, бежать, лежать, смотреть по сторонам или щипать траву; человек каменного века может взять в руки топор или копье, а человек промышленного века уже может управлять машиной. Но носорог не может самостоятельно взлететь в воздух, и рыба не может своими силами покинуть планету и устремиться к звездам: полет – не для носорога, а космос – не для рыб. Для человека тоже есть аналогичные ограничения, но он преодолевает их, используя машины и разные придуманные им самим приспособления; потом перед человеком возникают все новые и новые трудности, и он преодолевает их, создавая все новые и новые устройства, и кажется, что человек, или в широком смысле, – разум вообще, может разрешить любую проблему – если не сейчас, то с течением времени, однако это не так – Вселенная создана не человеком, а потому большой самонадеянностью было бы утверждать, что для появившегося в ней разума она полностью познаваема. То, что Хозяин этой Вселенной оставил исключительно для своего пользования, то так и останется исключительно для его пользования – и оно принципиально неиспользуемо живой и неживой материей, а также непознаваемо для любого разума развившегося в этой Вселенной – это и есть вторая часть ресурсов Вселенной. Простая аналогия: рыбки в аквариуме – они не могут самостоятельно переплыть в другой аквариум, потому что это право владелец оставил за собой. Мое могущество и мои уникальные способности своими корнями уходят именно к этим ресурсам, созданным и выделенным Господином этого Мира для себя, и которыми он поделился со мной, а люди и другие разумные цивилизации могут использовать только то, что разрешено им законами Вселенной.

…Так и жил я, размышляя, и ум мой метался в поисках ответа и не находил его.

Как мне дальше жить? – я не знал этого.

Кто я и что мне надо делать? – этого я тоже не знал.

«Кто я?» – это самый важный вопрос для человека или для любого другого разумного существа; ответив на это вопрос, нужно попытаться ответить и на второй: «Что я должен делать?», а затем осуществить необходимое. Не ответив для себя на два этих вопроса, человек не станет полностью человеком – не ответив на них, и я тоже не стану настоящим Властелином Миров.

…Ночь охлаждает горячую голову, спокойствие приходит в истерзанный мыслями разум, и он во сне расцветает пышным цветком истины…

Однажды мне приснился сон… Та ночь была беспокойная и душная. Теплый вечер почти не принес прохлады после жаркого дня. Я выпил много воды и лег спать. Она уже уснула, а я тихонько ворочался в кровати, боясь ее разбудить.

…Я увидел себя в черном-пречерном лесу, хотя, правильнее будет сказать не увидел, а ощутил, ибо глаза мои практически ничего не видели. Лес был пустынный – ни шороха, ни звука. Тишина аж звенела в ушах.

Я посмотрел на небо и не увидел там совсем ничего – не было ни звезд, ни луны – вообще ничего. Черный мрак неба сливался с черным мраком леса. Удивительно, но мне было совсем не страшно. Все окружающее казалось мене знакомым, как будто где-то раньше оно попадалось мне на пути и не вызывало каких-либо негативных ощущений.

В лесу можно было ориентироваться. Бледный свет, как туман, пронизывал все существо леса, сам он был недвижим, хотя воздух в нем все-таки двигался. На мне была какая-то одежда, а на поясе висел меч. Что это за одежда, понять было невозможно, но движений она не стесняла. Меча я не видел, но ощущал на поясе одностороннюю тяжесть, и что-то твердое плотно лежало на ноге. У меня было по шесть пальцев на руках. Я был почти уверен, что найду ударные бугры, и не ошибся, – положив пальцы левой руки на сжатый кулак правой, я почувствовал их. Задумавшись, я несколько раз провел пальцами между буграми, и подушечки пальцев раз за разом скользили по твердым склонам бугров. Итак, я – халанин…

Я пошел прямо, куда глаза глядят. Идти было легко, хотя ориентироваться на местности было невозможно. Сколько и куда я прошел, я не знал. Вскоре передо мной забрезжил свет, и я пошел на него.

Там горел костер, а возле него сидели люди. Судя по их лицам, они были родственниками: седой старик с белой бородой, его сын и внук, совсем еще мальчишка. Они ели хлеб, пили воду и разговаривали. Они были люди – я ясно видел это по их пятипалым рукам и неловкими замедленными движениям. Меня они не видели – я стоял в тени деревьев на краю поляны, в центре которой горел их костер.

Я смотрел на них и чувствовал страх и ненависть. Страх перед тем, что должно было произойти, а ненависть… То была органическая ненависть, ненависть одного разума, направленная на другой. Я не мог примириться с существованием людей, а они – с моим. Ни я, ни они не были виноваты в этом; мы – дети своих миров, Земли и Халы, а наши миры ужиться вместе не должны и не могут.

Я знал, что должен убить их всех. Не было ни слова «хочу», ни слова «могу» – было только одно слово – «должен». Я знал, что все уже решено заранее, в том числе и исход нашей схватки, и решено не нами. За мной стоял мир Халы, за ними – мир Земли. ДОЛГ звал меня на бой, долг был выше моей жизни и моей смерти, был выше всех моих желаний.

Волны жестокости омывали мое сердце, разгоняя страх и последние колебания. Я был жесток, прежде всего, к самому себе, к своей жизни, которую бросал в горнило войны, а уж потом – к противнику. Я вышел на свет. Ко мне на встречу поднялся сын деда, и у него на поясе висел меч.