Текст книги "''Я''"

Глава 4.
Технология, цели и внутренняя логика Первой Галактической войны.

После возвращения с Халы я изменился, причем изменился внутренне, и эти изменения были столь велики, что были замечены окружающими. Первой это заметила моя жена. Я стал другим – еще более сильным духом, значительно более уверенным в себе и психически гораздо более устойчивым; я стал по-другому думать и говорить, а также, что еще более важно, по-другому относиться к миру. Отныне я смотрел на людей спокойным, довольно уверенным взглядом, причем немного свысока; при этом я старался не показывать и не демонстрировать это свое внутреннее превосходство ни взглядом, ни жестами, ни поведением в целом, однако его было трудно скрыть, и при пристальном рассмотрении оно было достаточно заметно.

Я стал другим, и жена увидела это в первый же день после моего возвращения, когда я смотрел на нее, на чужого мне человека, который раньше был мне близок по духу – на жену, – смотрел отстраненно, очень спокойно, равнодушно и свысока. Она лишь частично поняла произошедшие во мне перемены, но все же проплакала всю ночь – ее, конечно, жалко, но что поделаешь… Ветер чужого мира, звезды чужой планеты, иная логика и иные чувства плюс моя смерть – как объяснить ей все это?

Хала оказалась полезной школой для моего мировоззрения – оно изменилось, но я пока еще не мог сказать насколько, однако то, что процесс формирования моего нового мировоззрения пошел, я мог сказать с совершенной уверенностью. Я мыслил шире и свободнее, чем обычный человек – так было и раньше, и это осталось со мной после Халы – и это было хорошо!

…После возвращения в мир Земли я жил почти так же, как и раньше.

Я получал уважения со стороны окружающих ровно столько, сколько и требовал к себе.

Я не выпячивал свое превосходство – если человек считает себя сильным, то не будет хвастаться этим, потому что он не думает, а знает, что он сильный и мнение других в этом вопросе мало что значит для него. Теперь я уже мог охватить собой целый город – я стал значительно больше, чем был раньше. Мои силы заметно возросли – я успешно сделал первые шаги своего пути.

Я мог управлять вещами и ходом событий, но на очень невысоком уровне: однако, мне этого хватало, чтобы всегда, когда я этого захочу, выигрывать и в казино, и в карты. Азартные игры на деньги – для меня все равно, что раскрытая книга с крупным, ясно начерченным шрифтом. Я легко управлял перемещением карт в колоде и всегда знал, что на руках у игроков; игральные кости катились и останавливались в том положении, в котором я их останавливал; а рулетка вертелась по моим указаниям… Все эти вещи я проделывал, пользуясь своими экстраординарными нечеловеческими способностями; то же самое я мог проделывать и с другими небольшими предметами, которые могли бы уместиться у меня в руке, однако на большее меня не хватало: крупные и многокилограммовые объекты были пока еще вне области моего управления, хотя они и находились в пределах сферы моего влияния – я мог воздействовать на столь крупные объекты только в пределах некоторой части их свойств и не более того, пока не более того…

Сколько бы у меня ни было денег, мне всегда их хватало, поэтому я не увлекался выигрышами в казино, а просто, проверив там свои новые способности, «забыл» дорогу туда. Деньги – любопытная категория: для того, чтобы владеть ими и быть ими же довольным, следует не заботиться об их количестве, а заботиться о своем мироощущении, и тогда ты будешь счастлив – в противном же случае ты станешь их рабом, пусть даже важным в глазах окружающих, но все же рабом – рабом денег в душе, как джинн – хоть и могущественный, но все же раб лампы!

Я и раньше очень спокойно и без зависти к более обеспеченным людям относился к золоту, и это мое чувство еще более окрепло после Халы: смерть меняет акценты в жизни на единственно верные, и те, кто сам того не осознавая, заблуждался в жизни, довольно часто оказываются у разбитого корыта. Жизнь – сложная и веселая штука, для понимания которой просто необходима ее противоположность – ее окончание; смерть на Хале, пусть даже она и произошла как бы не со мной, но все же, в какой-то мере, она произошла со мной, и воспоминание о ней отныне и навсегда будет жить в моей душе; и память о ней будет исподволь, однако постоянно влиять на мое мировосприятие.

…Тем временем, международная обстановка продолжала ухудшаться – мы стояли на пороге большой войны. Ситуация была столь же напряженной, как и год, и два года тому назад, поэтому мы все в определенной мере привыкли к ней и в своей повседневной жизни мало замечали ее. О предстоящей войне говорили везде, но большинство ее не боялось: в целом, люди хотели победить противника, ибо уже устали напряженного ожидания, устали от мира.

Война следует за миром, а мир – за войной; после долгого мира следует большая война – и я, и мой отец, и мой дед жили в мире, лишь изредка прерываемом небольшими (в масштабе всей Галактики) военными конфликтами. Ссорясь друг с другом, постоянно конкурируя между собой и время от времени по-настоящему сражаясь за обладание звездными системами, народы расселились-таки по Галактике, успокоились, начали жить в мире и множиться, пока, наконец, людей не стало слишком много – больше, чем они привыкли, – и вот пришло время убивать и умирать…

Ни я, ни окружающие меня люди: мои друзья, родственники и просто знакомые не имели четкого представления о предстоящей войне, а из средств массовой информации по-настоящему понять что-либо было невозможно: даже если нечто похожее на правду и встречалось в них, то в оцензуренном и разбавленном всякой чушью виде; а в целом, у меня сложилось ощущение, что наши правительства и сами еще не знали, что они будут делать.

Пока еще почти все государства Галактики жили в мире друг с другом, но жили мире напряженном и взрывоопасном; и вот однажды я решил испытать свои нечеловеческие силы и попытаться максимально возможным образом прояснить для себя эту ситуацию, для чего, по-моему мнению, мне нужно было переговорить с главой нашего государства. Конечно же, просто так попасть на прием к нему было очень сложно, поэтому я с любопытством стал использовать свои экстраординарные возможности: я смотрел на сложившуюся ситуацию одновременно и как непосредственный участник, и как наблюдатель со стороны – такое «раздвоение» личности придавало всему процессу какое-то отрешенное спокойствие и философскую направленность вместе с легкой изюминкой нереальности.

Пока что область распространения моего могущества ограничивалась одним городом, но и этого было вполне достаточно: из выпуска новостей я узнал, где находится заинтересовавший меня глава нашего государства, и поехал туда – дальнейшее было совсем несложно: мысленно я нашел его, проник в его мозг и узнал оттуда все, что меня беспокоило.

Необходимо отметить еще вот что: хотя я и мог читать чужие мысли, но все же предпочитал услышать их в разговоре – это было связано с тем, что чтение чужих мыслей до сих пор оставалось для меня непривычным делом – я слишком недавно получил такую способность и поэтому пока предпочитал более привычный вариант передачи информации – словесный.

Я написал главе государства письмо, в котором просил о личной встрече и мимоходом упомянул об одном любопытном случае из его биографии. Суть этого эпизода заключалась в том, что о нем практически никто не знал, кроме самого нашего лидера, и к тому же, я описал его с исключительно высокой, просто невероятной точностью. Это мое знание о нем должно было, согласно моим расчетам, настолько заинтересовать его, что он сам пошел бы на контакт со мной и организовал бы мне личную встречу с самим собой, поэтому я совершенно не удивился, когда вскоре после отправки письма ко мне пришли представители спецслужб и начали задавать разные «сложные» вопросы. Главное было сделано – рыба схватила наживку и попалась на крючок – а вот от моих ответов не зависело ничего, – поэтому-то я со спокойной совестью и играл с ними, рассказывая одну фантазию за другой, причем на половину вопросов не ответил вообще… – с тем они и ушли.

Как я и предполагал, офицеры мало что извлекли из рассказанных им сказок, и поэтому были готовы снова и снова спрашивать меня, а затем анализировать, собирать информацию обо мне и опять осмысливать, чтобы потом обобщить ее и сделать «многодумные» выводы; но времени на столь «сложные» изыскания у них не было, потому что в своем письме я написал о том, что «время не ждет» и что «нужно встречаться побыстрее», поставив главу нашего государства в цейтнот: мне хотелось поскорее выяснить важные для себя вопросы, а не отвечать на огромное количество их вопросов, и, кроме того, мне было жаль офицеров – мне не хотелось занимать бессмысленной работой служащих из управления государственной безопасностью – пусть занимаются настоящими реальными делами!

Через некоторое время меня вызвали на прием к нашему лидеру. Мы встретились с ним в его кабинете: он сидел в кресле, позади которого находились государственный флаг и герб. Комната мне понравилась – она была просторная и светлая, – в ней было очень тихо – и даже большие напольные часы шли беззвучно, а маятник их бесшумно качался из стороны в сторону; свежесть проникала через открытые окна, и запах нагретых солнцем листьев заполнял все помещение. Кроме нас в нем никого не было. Мы поприветствовали друг друга, расселись, а затем он сказал:

– Вы прислали мне письмо достаточно своеобразного содержания…

Он сделал паузу, давая мне возможность начать первым, и, тем самым, возможно, первым раскрыть свои карты; однако, я не напрягал себя подобными размышлениями, поэтому ответил прямо:

– Забудь о письме – это всего лишь повод для встречи! Я пришел к тебе не за этим.

– И чего же ты хочешь?! – он подчеркнул интонацией слово «ты» (ведь раньше он говорил мне «вы»), но не стал продолжать, давая мне возможность раскрыться полностью.

– Я пришел к тебе требовать отчета по поводу предстоящей войны.

Мой собеседник был изумлен: он ожидал чего угодно, но только не этого, не в такой прямолинейной форме и не у себя в кабинете от неизвестно кого!

– Требовать отчета?! – выкрикнул он. – У меня?! Да кто ты такой?! – от возмущения он даже откинулся назад в кресле.

– Я тот, кто имеет на это право и тот, кто имеет возможность потребовать исполнения своих приказаний, – ответил я, не меняя позы. – Пока что я прошу тебя по-дружески рассказать мне обо всем.

– Ты что, угрожаешь мне?! – возмутился он. – Ты что не понимаешь, кто я, а кто ты? Мне же все о тебе рассказали! Я знаю о тебе все!

Я ничего не ответил, а он, овладев собой и успокоившись, поудобнее сел в свое кресло под флагом и гербом и сказал уже вполне спокойным тоном:

– Наш разговор окончен – тобой займутся соответствующие службы.

Уже тогда я не боялся ни людей, ни их угроз; и пусть даже этот человек занимает высокий пост, он все равно остается всего лишь человеком, а значит существом смертным, болезненным и в большинстве случаев – слабым. На протяжении всего нашего разговора я все так же сидел, как и раньше, спокойно смотря прямо ему в глаза; я не «подскакивал» на стуле от его реплик и с любопытством наблюдал за своим собеседником. Ну, что ж, как я предполагал, он не пожелал отчитываться передо мною, и его можно в этом понять – однако «понять» не означает «отказаться от своих намерений» – сейчас ему не поможет ни высокий пост, ни большая власть – для начала я довольно грубо «ткнул» в его психику, и она отозвалась в нем целым каскадом образов и звуков. Собеседник аж дернулся и, округлив глаза, уставился на меня.

– Сделать еще раз, или ты уже все понял? – мягко спросил его я.

– Что?! Чего?! Что это было?! – недоумевал он.

Я повторил операцию, только пожестче и погрубее: в его глазах мелькнул отблеск безумия.

– Для начала встань, – приказал ему я.

Он молча встал, а я сидя продолжил:

– Верь мне, я – твой друг и никому не хочу зла.

После всех этих операций он стал в моих глазах маленьким и растерянным, как побитый котенок. Мне стало жалко его: зачем я так сильно «ткнул» в него второй раз? – одного было бы вполне достаточно – это моя ошибка: я еще недостаточно качественно использую свое могущество и мне еще многому надо учиться; а пока я аккуратно расслабил и успокоил его психику, сделав его более доверчивым и дружелюбным по отношению ко мне.

– Поверь мне, просто поверь мне – и ничего больше, – уговаривал его я. – Ведь ты веришь мне? – наконец, спросил я.

– Я совсем не знаю тебя, – с трудом ответил он, – но почему-то мне кажется, что тебе можно доверять.

– Ну вот и хорошо! – обрадовался я тому, что мое вмешательство в его душу прошло успешно. – А теперь сядь и расскажи мне о предстоящей войне.

– Какой войне? – он сел, но не забыл изобразить на своем лице изумление – какой упрямый и ловкий малый!

Из его мыслей я знал, что война – дело решенное, хотя народу пока еще ничего не объявили потому, что было еще слишком рано. Он сопротивляется, он пытается обмануть меня, прикинувшись ничего не знающим человеком, но я-то знаю, что это не так! Давить на него я уже не хотел – надо как-то решать проблему по-дружески, поэтому я еще больше расслабил его психику, аккуратно приглушив в ней оставшиеся очаги сопротивления и сказал:

– Зачем ты пытаешься обмануть меня? Обманывать – нехорошо, – продолжал убеждать его я. – Мне всего лишь нужны подробности, а ситуацию в целом я и так знаю.

После вторичной обработки собеседник стал вполне податливым, поэтому без особого сопротивления сдался и принялся в свою очередь сам убеждать меня:

– Ты требуешь от меня разглашения государственной тайны, но это – невозможно, ведь я давал присягу на верность своему народу! То, что ты хочешь, называется преступлением, а я не желаю быть преступником!

– Все это мелочи: тайна, присяга, преступление, твоя жизнь, да и моя жизнь тоже – все это мелочи, причем несущественные с точки зрения истории и наших с тобой принципиальных отличий. Ты кто?

– Как кто? – удивился он и с гордостью продолжил. – Я – самое главное лицо в нашем государстве!

– Это вторичное, – начал расставлять акценты я, – а первичное – ты – человек.

Он долго сомневался, задавать ли ему следующий естественный вопрос, но, наконец, успокоенный моим поведением и явно дружелюбным тоном, решился:

– А ты – человек?

Он испугался собственной дерзости, вспомнив ту боль, которую я с такой легкостью причинил ему недавно, поэтому задав свой вопрос испуганно и как-то весь сжавшись, будто перед ответным ударом, взглянул на меня.

– Частично – человек, – ответил я, – но лишь частично… – и посмотрел долгим взглядом на потолок. Из его мыслей я заключил, что он понял меня правильно – я намекал на свою связь со сверхъестественными силами.

Собеседник увидел, что наказывать его не будут, потому что не за что: ведь он задал естественный вопрос и получил на него ответ, – и поэтому он столь же логично попросил у меня подтверждения моих слов:

– А у тебя есть доказательства? – уже не так испуганно и с исключительным интересом спросил он.

– Да, – однозначно ответил я. – Но какие бы доказательства я не предъявил бы тебе, ты, как разумный человек, всегда сможешь найти им какие-нибудь правдоподобные объяснения из повседневной жизни. Получается, что я буду раз за разом предъявлять тебе доказательства, а ты будешь «пробовать их на вкус»?! Весело, но правила игры устанавливаю я, поэтому доказательством будет следующее – сегодня ты умрешь.

– Как же так?! – глава государства достаточно сильно испугался, но, надо отдать ему должное, не потерял способности рассуждать логически. – Какое же это доказательство – если я умру, что маловероятно, то кому ты будешь доказывать свое, – тут он посмотрел на потолок, – происхождение?!

Никаких доказательств я, конечно же, предъявлять ему не собирался – незачем унижаться перед обычным человеком; при всем при том я почти исчерпал свои возможности по управлению его психикой, поэтому от дальнейшего убеждения отказался и предоставил разговор самому себе – будь что будет: скажет – не скажет… – как получится:

– Либо ты веришь мне, и тогда говоришь со мной, либо не веришь, и тогда умираешь.

Собеседник надолго задумался. Я снова постарался направить его ощущения так, чтобы он поверил мне, все время разговорной паузы гася возникающие в процессе его мышления негативные эмоции.

– Ты такой же человек, как и все, – признайся в этом, и тогда я поверю тебе, – произнес, наконец, он.

– Конечно, такой же! А какой же еще?! – засмеялся я. – Я пошутил, но пошутил так, чтобы помочь тебе преодолеть предрассудки, – так тебе будет гораздо проще выдавать государственную тайну, предполагая, что я как-то связан с небесными силами.

– А ты уже обо всем подумал! – восхитился он. – А то я сначала даже частично поверил тебе, ведь ты так убедительно смотрел на потолок! – засмеялся и мой собеседник тоже, хотя в душе он все-таки чувствовал, что со мной не все так просто и однозначно: все-таки я его каким-то образом ударил в мозг, и причем ударил два раза! Поразмыслив еще немного, глава государства принял наилучшее решение: я – человек, но из моих ежовых рукавиц ему, похоже, не выбраться, поэтому пора прекращать упираться, чтобы не сделать себе еще хуже:

– Хорошо, я расскажу тебе, но обещай никому больше не говорить об этом, а еще лучше – поклянись.

– Еще чего! – ответил я; похоже на то, что я выиграл, но я не собираюсь ограничивать свое будущее, поэтому и пояснил. – Клятва для меня – не мелочь: я не нарушу своего обещания, и поэтому не желаю ограничивать себя в использовании полученной от тебя информации.

– С тобой невозможно иметь дело… – глава государства махнул на все рукой – будь что будет: он уже уступил один раз, признав что война предстоит, почему бы ему не уступить и второй? – Ладно, будь по-твоему, – согласился он. – Но мне нужно будет подготовиться к столь серьезному разговору, поэтому подожди немного, и в свое время тебя вызовут ко мне.

Мы встали, попрощались, и я собрался уходить.

– Погоди, – крикнул он мне вслед, – а ты не боишься того, что тебе придется слишком долго ждать?

– Нет, – улыбнулся я, – ибо, когда истощиться мое терпение, я устрою тебе долгую мучительную жизнь, и ты захочешь в ад, потому что там тебе будет лучше, чем здесь!

По-моему мнению, я напугал его достаточно сильно, чтобы он не тянул резину, поэтому я со спокойной душой вышел из кабинета.

Через несколько дней мы снова встретились. Он ждал меня в парке, который раскинулся возле его резиденции, – кроме нас здесь не было никого. Мы разговаривали с ним, а вокруг нас возвышались деревья. Он решился высказать мне все – я видел это по его глазам и то же самое читал в его душе. Итак, предварительный обмен любезностями закончился, и мой собеседник принялся говорить, а я молча слушал его, боясь помешать ему, боясь сбить его с мысли.

– Ради тебя я нарушаю все законы, – начал он, – но ты необыкновенный человек, поэтому, как мне кажется, я поступаю правильно. Ты спрашивал меня о предстоящей войне, но чтобы ответить тебе и чтобы ты правильно понял меня, нам придется вспомнить историю.

Дело в том, что грядущая война будет чрезвычайно кровопролитной, – даже более кровопролитной, чем Марсианская война; а она, в свою очередь, напрямую связана с событиями, происходившими в далеком ХХ веке.

До ХХ века люди воевали как обычно – против вражеских армий, захватывали территории соседей и при этом, как само собой разумеющееся, происходила гибель определенной части (но не всего!) мирного населения. Все войны имели своей главной целью захват территории или же какие-нибудь другие экономические выгоды – если бы этих целей можно было бы добиться мирным путем, то никто не воевал бы!

В ХХ веке наряду с обычными войнами впервые в истории человечества была создана специальная отрасль промышленности, основной задачей которой было уничтожение людей. Освенцим – страшный символ той технологии. Если, к примеру, гильотина или же виселица тоже являются символами технологии лишения человека жизни, то попадет ли человек на виселицу, по большому счету, зависит от поведения самого человека: будет ли данный человек существовать или же нет, в каждом конкретном случае зависит именно от поведения самого человека, а не от того, каков он есть, – и это является принципиальным отличием от Освенцима. В обычном обществе место человека в тюрьме ли, в больнице ли, или же среди обычных людей зависит от поведения самого человека: преступник, к примеру, не родился вором или бандитом, а родился человеком, и судят его за поступки, которые он совершил; в дальнейшем, исполнив судебное решение (к примеру, отсидев свой срок в тюрьме), с точки зрения общества преступник становится бывшим преступником, а следовательно, обычным гражданином. Таким образом, в основном, люди не наказывают друг друга самым жестоким способом – смертью – только за то, что кто-то такой, а не другой, – естественно, существуют и исключения, но они лишь подтверждают правило: в обычном современном обществе в мирное время по национальным или же расовым отличиям государство систематически никого не лишает жизни.

Мы не рассматриваем войну, когда вполне возможны и вероятны убийства без суда и следствия, а только лишь согласно пониманию солдатами обстановки – тогда возможно все, ибо понимание окружающей действительности и осознание себя в ней зависит от культурного уровня, обычаев, степени усталости и определенных случайных событий, произошедших в жизни каждого индивидуума (вроде гибели друга или плохих новостей из дома), а значит, поведение отдельных солдат на войне не может служить мерилом отношения всего общества в целом. К примеру, если военные расстреляли кого-либо другой, не своей национальности, то это отнюдь не означает того, что несчастного убили из-за его национальной принадлежности, хотя возможно и такое; и тем более нельзя говорить о том, что государство в целом, к которому принадлежат эти солдаты, расистски относится ко всему народу, представителя которого в данном конкретном эпизоде лишили жизни на войне. В противоположность войне, в системе нацистских фабрик смерти люди в мирное время уничтожались по расовым признакам, а не за свои поступки, поэтому организаторы такой технологии были признаны преступниками и осуждены – и это правильно; они, кстати говоря, были осуждены и за массовое уничтожение людей, и за то, что принципы, по которым они делали это, были неприемлемы для остального человечества. Система лагерей смерти задумывалась в мирное время и осуществлялась тоже преимущественно в мирное время и с мирным населением, и мы, далекие потомки тех людей, помним о том, что это была технология уничтожения больших масс именно мирных людей и притом исключительно по национальному признаку. Этот ужас впервые произошел в далеком ХХ веке, и люди попытались забыть о нем, вычеркнув его из памяти, но спираль развития сделала круг… – и неожиданно для себя человечество очутилось перед страшной необходимостью…

После уничтожения той человеконенавистнической системы и осуждения ее идеологии, еще тогда, в ХХ веке, люди вышли в космос; в последующих столетиях они закрепились на Луне и начали колонизацию Солнечной системы: сначала были заселены Марс и Меркурий, затем пояс астероидов, спутники Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. В районе Плутона люди тоже закрепились, но это было небольшое поселение в виде научно-исследовательской станции; аналогичная база была создана и на Венере, но там в то время была просто кошмарная атмосфера, поэтому там обитало совсем немного колонистов.

Крупнейшими центрами внеземной цивилизации людей стали три: Луна, Марс и Меркурий. Луна издавна тяготела к Земле, поэтому фактически являлась форпостом Земли. Меркурий – планета-завод – он обеспечивал промышленными товарами Луну, Марс и все остальные колонии. На Меркурии имелись все условия для развития промышленности: отсутствие атмосферы, и как следствие отсутствие коррозии; небольшая сила тяжести, а значит, там требовались менее мощные машины, нежели на Земле или же на Марсе; и, наконец, неподалеку от него был расположен колоссальный источник возобновляемой энергии – Солнце. Земля стала центром по производству сельскохозяйственной продукции в системе, а ее промышленность удовлетворяла нужды самой Земли и частично Луны. Около 28% человечества жили вне Земли и Луны, из них около 90% жили непосредственно на Марсе, на котором начало развиваться сельское хозяйство, а также промышленность. Однако, несмотря на постоянное укрепление позиций Марса, Меркурия и прочих колоний в индустрии и аграрном секторе, в интеллектуальной сфере, а также культурной области Земля оставалась признанным центром всего человечества.

На всех внеземных поселениях была пониженная сила тяжести по сравнению с земной; кроме этого, все колонисты больше, чем остальные люди, получали излучения из космоса: они облучались при космических перелетах, а также во время работы в скафандрах вне подземных городов, но на них это почти не сказывалось, ведь поселенцы облучались солнечной радиацией в рассчитанных, безопасных для здоровья пределах (правда, иногда они получали большую дозу излучения, чем предписывалось нормами, а у некоторых из них был изначально ослабленный иммунитет), однако в целом, по идее, это не могло радикально повлиять на здоровье переселенцев и их потомков.

Уменьшенное значение силы тяжести негативно сказалось на здоровье людей: если лунные жители могли регулярно жить и поправлять свое здоровье на Земле, периодически возвращаясь на Луну, то у остального населения Солнечной системы такой возможности не было – перелет был слишком долгим и дорогим.

Таким образом, в процессе расселения человечества образовалось два типа людей: первый – жители Земли и Луны, а второй – жители Марса, Меркурия и всей остальной Солнечной системы. Лунные жители отождествляли себя с настоящими коренными землянами, с которыми они сохранили тесные связи, а вот обитатели Меркурия, пояса астероидов и спутников внешних планет являлись преимущественно выходцами с Марса, вот почему жители Земли и Луны называли себя землянами, а поселенцы на других планетах и небесных телах солнечной системы – марсианами.

Прошли поколения. И вот однажды встал вопрос, а являются ли марсиане людьми, то есть принадлежат ли они к виду человека разумного? Вопрос был более, чем просто очень серьезный и возник он не на пустом месте. Чтобы разрешить его, многократно проводились комплексные биологические исследования самими авторитетными организациями, но они не смогли с уверенностью решить эту проблему: сложные биологические выкладки не давали окончательного ответа и не рассеивали все сомнения. И даже сейчас, не то, что тогда – существует два мнения: одни ученые считают марсиан людьми, а другие – нет. Частью ученых предполагается, что, вроде бы, марсиане принадлежали к подвиду человека разумного, хотя значительное количество авторитетных специалистов как в прошлом, так и сегодня являются противниками этого мнения. Короче говоря, тебе все это известно – вы проходили это в школе – да, у марсиан были отличия от людей и на генном уровне, и во внутреннем, а также во внешнем строении; правда, отличия-то были, но были ли они столь кардинальными? Ведь человеческие расы тоже отличаются друг от друга, но при этом все они все равно являются людьми.

Но тогда, много веков назад, сложилось общественное мнение о том, что марсиане – не люди, раз доказать обратное однозначно не удалось, и поэтому все последующие исследования потеряли смысл – перед человечеством замаячил призрак чудовищной войны. Дальнейшие события уже не зависели ни от воли отдельных политиков, ни от воли людей – они стали развиваться по самому экстремальному варианту: всем – и землянам, и марсианам – стало понятно, что существование человечества находится под угрозой, и сквозь туман веков всплыл призрак символа технологии уничтожения людей – Освенцима – война на уничтожение по видовым признакам стала реальностью.

И война началась – война миров, война отличных друг от друга разумных видов – ярость и бесчеловечная жестокость битв стали абсолютными: превзойти этот уровень в принципе невозможно – можно только лишь повторить его. С Луны отходили военные эскадры – они бились с марсианами за контроль над космосом и победили. Половина Луны была сожжена марсианами – война велась только с использованием термоядерных ракет большой мощности – в плен не брали ни те, ни другие, – казалось, наступил конец света. Земля тоже не избегла тяжести разрывов мощных термоядерных бомб – несколько ракет марсиан успешно пробили оборону планеты и, пройдя сквозь ее атмосферу, сровняли с землей несколько крупных промышленных районов. В то же время все марсиане, которые имели несчастье находиться на Земле или Луне, были пойманы и убиты – точно так же они поступили и с землянами, – и плен в такой войне означал неизбежную смерть. Пленных не сжигали – их было слишком мало – их расстреливали и закапывали на месте, не теряя ни секунды, не теряя даже времени на пытки, редко когда издеваясь над ними перед смертью.

Рабочие трудились не жалея сил и умирали на своих рабочих местах, солдаты сражались с бешенством обреченных; практически все промышленное производство воюющих сторон выдавало исключительно продукцию военного назначения – для населения не выпускалось ничего: только средства личной гигиены и тому подобные мелочи. За мелкие уголовные преступления типа краж личного имущества и хулиганства суды посылали на принудительные работы, на которых мастера и бригадиры с ведома и по прямому указанию руководства страны и своих предприятий невыполнимыми нормами и жестоким обращением доводили несчастных жуликов до смерти, а за более тяжелые преступления – крупные кражи, грабежи, убийства и саботаж – карательные органы расстреливали быстро и без жалости. В такой ужасной обстановке жили и трудились люди и на Земле, и на Марсе – они жили в постоянном беспокойстве за своих сыновей, сражавшихся в космосе, и в каждодневном выматывающем душу ожидании ядерного взрыва над своей головой…

А тем временем первый этап войны завершился и начался второй: окрыленные победой, эскадры землян обрушили ливень термоядерных ракет на Венеру, Марс и Меркурий; они разрывали в клочья астероиды и жгли спутники Юпитера; после чего настала очередь спутников Сатурна, Урана, Нептуна и Плутона. Население Венеры погибло в первую очередь, затем обезлюдели превращенные в радиоактивные пустыни планеты и крупные небесные тела – победители подвергли их ковровому ракетометанию, словно огненным плащом накрыв несчастные миры клубящимся пламенем ядерных взрывов.