Электронная библиотека » Константин Станюкович » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Жрецы"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 19:32


Автор книги: Константин Станюкович


Жанр: Литература 19 века, Классика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Шрифт:
- 100% +

XX

Часов около одиннадцати Маргарита Васильевна вернулась домой. С ней был Невзгодин.

В ярко освещенной прихожей Катя подозрительно оглядывала обоих. Лицо Маргариты Васильевны казалось ей возбужденным.

– Пожалуйста, Катя, самовар поскорей.

– Сейчас будет готов.

– А вы что же так рано из гостей? – ласково спросила Маргарита Васильевна, обратив внимание на щеголеватое праздничное платье горничной.

– Я не ходила со двора, барыня.

– Что так? Раздумали?

– Раздумала.

– Идемте, Василий Васильевич, ко мне!

И с этими словами Маргарита Васильевна прошла через гостиную в свой маленький кабинет.

Катя побежала вперед, чтоб зажечь лампу.

– Так очень проскучали на нашем собрании, Василий Васильич? – спрашивала Заречная, опустившись на диван и оправляя свои сбившиеся под шапочкой золотистые волосы.

– Порядочно-таки.

Невзгодин закурил папироску и, усаживаясь в маленькое кресло, продолжал:

– Благотворительные дамы вашего попечительства напомнили мне соседку за обедом на юбилее Косицкого… Так же болтливы и с таким же самодовольным апломбом говорят о пустяках.

– И я на вас произвела такое же впечатление?..

– Вы хоть были лаконичны, Маргарита Васильевна!

Катя, намеренно долго поправлявшая абажур, слушала во все уши.

В ее лукавых темных глазах, острых, как у мышонка, сверкнула усмешка, и они снова недоверчиво скользнули по Маргарите Васильевне.

«Все-то ты врешь!» – говорили, казалось, глаза горничной.

Она вышла из комнаты, плотно затворив двери, шмыгнула в прихожую и оттуда бегом побежала к подъезду.

Отворив двери, она спросила извозчика, стоявшего у панели:

– Ты сейчас привез барыню с барином?

– Я самый.

– Откуда ты их привез?

– Со Стоженки.

– С улицы посадил?

– Нет, касатка, из дома взял. Оттуда много барынь выходило. А ты чего расспрашиваешь? На чаек, что ли, господа выслали? – спросил, смеясь, извозчик.

Катя быстро скрылась в двери.

Она возвратилась на кухню и стала разогревать самовар, не совсем довольная, что ее подозрения о барыне и Невзгодине не подтвердились. Она была уверена, что ссора, и, по-видимому, серьезная, между мужем и женой вышла из-за Невзгодина. Они, наверно, влюблены друг в друга, хоть и отводят людям глаза, и оттого бедный Николай Сергеич сослан в кабинет.

«Нашла, дура, на кого променять!» – подумала Катя, горевшая желанием открыть глаза Николаю Сергеевичу, чтобы он по крайней мере не мучился напрасно.

И сегодня, когда после обеда приехал Невзгодин и ушел вместе с Маргаритой Васильевной, Катя почти не сомневалась, что они отправились на тайное свидание. Оказывается, они действительно были в попечительстве. Катя не раз там бывала.

Впрочем, обманутые подозрения не поколебали ее уверенности в том, что Маргарита Васильевна влюблена в Невзгодина. Ей очень хотелось, чтобы это было так и чтобы муж об этом узнал. Тогда перестанет она важничать и строить из себя недотрогу. Не лучше, мол, других!

Пока Катя, занятая этими соображениями, почерпнутыми из ее наблюдений в течение десятилетнего пребывания в должности горничной, накрывала в столовой на стол, Маргарита Васильевна, внезапно прервав речь о своих благотворительных планах, в которые она начала было посвящать Невзгодина, значительно проговорила:

– А у меня новость, Василий Васильевич.

– Новость! Какая?

– Я расхожусь с мужем!

Как бы он обрадовался, если б Маргарита Васильевна сообщила эту новость год тому назад. А теперь у него хотя и было дружеское участие к человеку, жизнь которого неудачно сложилась, но, главным образом, в нем был возбужден писательский интерес. Он это хорошо сознавал, взглядывая без малейшего волнения на красивое лицо когда-то любимой женщины. И к тому же он несколько скептически отнесся к этой новости. Не расходилась же она раньше, отдаваясь нелюбимому супругу. Отчего же теперь расходится? И ради кого? Кажется, барынька никого не любит?

Глаза Невзгодина чуть-чуть улыбались, когда он проговорил:

– От души поздравляю вас, Маргарита Васильевна, с добрым намерением!

– Это не намерение, а решение! – воскликнула молодая женщина. – Слышите ли, решение! А вы, я вижу, не верите! – раздраженно прибавила Маргарита Васильевна, самолюбие которой было сильно задето и недостаточно, по ее мнению, горячим отношением Невзгодина к сообщенному факту, и его недоверчивостью к ее решению.

«Он вправе не верить!» – подумала она в следующее мгновение. И краска стыда и досады залила ее щеки. Ей вдруг сделалось обидно, что она заговорила об этом с Невзгодиным. Он далеко не такой ее друг, как ей прежде казалось.

И она почти сухо кинула:

– Впрочем, верьте или не верьте, это ваше дело!

– Да вы не сердитесь, Маргарита Васильевна.

– Я не сержусь…

– Полноте… Сердитесь… А еще умный человек!

– При чем тут ум?

– Вы недовольны моими словами… Вам непременно хотелось бы слышать в них полную веру в то, что вы сказали?.. Но подумайте, виноват ли я, что этой веры нет. Или вы хотите, чтобы я лгал?..

– Я этого не хочу.

– Так сердитесь, коли хотите, а я лишь тогда поверю вашему решению, когда вы разойдетесь…

Эти слова взорвали молодую женщину. Она поняла причины недоверия Невзгодина и, возмущенная до глубины души, сказала:

– Я не расхожусь сейчас, сегодня, только потому, что муж умолял подождать несколько времени. Не могла же отказать ему в этом я, виноватая перед ним. Он может, конечно, думать, что я из жалости к нему перерешу и останусь его женой, но вы как смеете не верить мне, раз я вам говорю, что оставляю мужа… Или вы такого скверного мнения о женщинах, что не допускаете, чтобы женщина могла понять всю мерзость своего замужества… Или вы думаете, что меня пугает перспектива одиночества и трудовой жизни?

Невзгодин терпеливо выслушал эту горячую тираду и ничего не ответил.

– Что ж вы молчите? Или и теперь не верите?..

– Словам я вашим верю, но…

– Но что? – нетерпеливо перебила Маргарита Васильевна.

– Позвольте мне пока остаться Фомой неверным… Ведь Николай Сергеич вас очень любит.

– Но я его не люблю! И я это ему сказала вчера.

– А если он не совладает со своей страстью…

– Этого быть не может…

– Однако?

– Я помочь не могу…

– Но пожалеть можете и пожалеете, конечно?

– Положим… Что ж дальше… К чему вы это ведете?

– А если пожалеете, то, пожалуй, и не оставите его, если не полюбите кого-нибудь другого.

– И буду опять его женой, хотите вы сказать? – негодующе спросила Маргарита Васильевна.

Невзгодин благоразумно промолчал и через минуту мягко заметил:

– Жизнь не так проста, как кажется, Маргарита Васильевна, и человек не всегда поступает так, как ему хочется… И вы простите, если я рассердил вас… Увы! На мне какой-то рок ссориться даже с друзьями… Но поверьте, я искренне буду рад, если вы обретете счастье хотя бы в вашей личной жизни.

Он проговорил это с подкупающей искренностью. Маргарита Васильевна несколько смягчилась.

– Так вы не очень сердитесь, Маргарита Васильевна?

– Да вам не все ли это равно?

– Не совсем.

– Ну, так я скажу, что сержусь. Вы меня обидели! – взволнованно проговорила Маргарита Васильевна.

– Если и обидел, то невольно… Простите.

– Прощу, когда вы убедитесь, что я умею исполнять свои решения.

– Но все-таки пока не смотрите на меня, как на врага… И в доказательство протяните руку.

Маргарита Васильевна протянула Невзгодину руку. Он почтительно ее поцеловал.

Несколько минут длилось молчание.

Невзгодин чувствовал, что Маргарита Васильевна все еще сердится, и наблюдал, как передергивались ее тонкие губы и в глазах сверкал огонек.

И в уме его проносилась картина будущего примирения супругов. Он раскается ей в своем фразерстве, объяснит, почему он не герой, напугает ее своей загубленной жизнью без нее и припадет к ее ногам, выбрав удобный психологический момент. И она пожалеет, быть может, такого красавца мужа и отдастся ему из жалости, как отдавалась раньше из уважения к его добродетелям. По крайней мере, так будет утешать себя, не имея доблести сознаться, что в ней такое же чувственное животное, как и в других…

А все-таки ему было жалко Маргариту Васильевну. И он припомнил, какие требования предъявляла она к жизни, когда была девушкой, как высокомерно относилась она к тем женщинам, которые живут лишь одними интересами мужа и семьи, как хотелось ей завоевать независимость и выйти замуж не иначе, как полюбивши какого-нибудь героя и быть его товарищем… И вместо этого – замужество по рассудку, из-за страха остаться старой девой. Даже храбрости не было отдаться своему темпераменту, не рискуя своей свободой… И теперь неудовлетворенное честолюбие несомненно неглупой женщины, не знающей, куда приложить ей силы. Разочарование в героизме мужа, разбитая личная жизнь и постоянное резонерство, которое мешает ей отдаваться непосредственно жизни и жить впечатлениями страстного своего темперамента, который она старается обуздать.

Невзгодину казалось, что он понимал Маргариту Васильевну и что она такая, какою он себе теперь представлял. Как далеко было это представление от прежнего, когда Невзгодин, влюбленный, считал Маргариту Васильевну чуть ли не героиней, способной удивить человечество.

И ему вдруг стало жалко прежних своих грез, точно с ними улетела и его молодость. Ведь и его личная жизнь не особенно удачная. И он не любит ни одной женщины… да и вообще одинок. Счастье его, что в нем писательская жилка. Как бы скверно ему жилось на свете без этой чудной творческой работы, которая по временам так захватывает его… И теперь, после нескольких дней пребывания в Москве, он чувствовал позыв к работе… Крайне сочувственное письмо, полученное им сегодня вместе с корректурами от редактора журнала, в котором печаталась повесть Невзгодина, подбодрило его, и он решил исправить и другую свою вещь и послать ее тому же редактору.

– Вы в Москве думаете оставаться, Маргарита Васильевна? – спросил наконец Невзгодин.

– В Москве. Сперва поселюсь в меблированных комнатах, а потом, при возможности, найму квартиру… Уехать мне нельзя. Тут у меня занятие… Поближе к редакциям быть лучше, а то того и гляди потеряешь работу… И наконец, это новое дело… Не оставлю я его.

– И вы надеетесь, что ваша мысль осуществится?

– Разумеется, надеюсь. Аносова уже обещала пятьдесят тысяч.

– Обещала, но не дала?

– Что за противный скептицизм! Она не отступится от своего слова.

– Ну, положим, и не отступится. А еще на каких богачей надеетесь?

– На Рябинина! Слышали про этого миллионера?

– Еще бы! Знаменитый фабрикант и безобразник. Имеет гарем на фабрике и в то же время собирается, говорят, издавать газету в защиту бедных фабрикантов, которых все обижают.

– Еще надеюсь на Измайлову.

– На эту бывшую Мессалину и дисконтершу [14]14
  Дисконтерша – занимающаяся учетом векселей (от англ. discounter).


[Закрыть]
на покое? Чего ради они дадут вам денег на устройство дома для рабочих? И кто вас надоумил к ним обратиться?

– Аглая Петровна.

– Она, этот министр торговли в юбке? В таком случае надо попытать счастья.

– К Рябинину я поеду сама. А к Измайловой надо послать мужчину.

– И это советовала великолепная вдова?

– Да. И советовала, чтобы к ней обратился с просьбой Николай Сергеич.

– Отличный психолог Аглая Петровна! Превосходно распределяет роли! – усмехнулся Невзгодин.

– Мужа я просить не хочу, – продолжала Маргарита Васильевна. – А вот если бы вы, Василий Васильич, не отказались помочь делу и поехать к Измайловой, то я была бы вам очень благодарна.

– Я? С моей тщедушной фигурой? – воскликнул, смеясь, Невзгодин. – Да вы, видно, хотите провалить дело, посылая меня, Маргарита Васильевна! Измайлова со мной и говорить-то не захочет.

– Полно смеяться. Я вас серьезно прошу.

– Да я не отказываюсь. Отчего и не посмотреть на Мессалину, обратившуюся в мумию.

– Так поезжайте. А я вам достану от Аглаи Петровны рекомендательное письмо. Кстати, вы и писатель… А Измайлова их уважает…

– Извольте, я поеду, но, если даже и обещания не привезу, вина не моя.

В эту минуту двери бесшумно отворились, и на пороге появилась Катя с докладом, что самовар готов.

– Вот чудный вестник! Я ужасно чаю хочу! – проговорил Невзгодин, поднимаясь вслед за хозяйкой, чтоб идти в столовую.

И снова Катя была обманута в ожиданиях:

Ее быстрый взгляд, давно изощрившийся все видеть во время внезапных появлений в комнату, когда в ней сидят вдвоем хозяйка и гость, не уловил никаких признаков любовной атмосферы, и лица и положения обоих собеседников не внушили никаких подозрений даже и Кате, знавшей по опыту, как горячо целуют в какую-нибудь короткую секунду самые почтенные мужья в коридоре, почти на глазах у жен.

Но она все-таки не теряла надежды узнать «всю правду».

Маргарита Васильевна стала разливать чай, продолжая разговаривать с Невзгодиным. Они теперь говорили о статье в «Старейших известиях» и хвалили письмо Косицкого и сдержанный ответ оклеветанных. Несмотря на то что Катя нарочно подала два стакана, Маргарита Васильевна даже и не подумала спросить: дома ли муж и не хочет ли чаю?

Это отношение к мужу решительно возмутило горничную.

«Они пьют себе чай и закусывают, а бедный Николай Сергеич сидит себе один-одинешенек, точно оплеванный!» – подумала Катя, стоявшая в коридоре и жадно прислушивавшаяся к тому, что говорят в столовой.

И она прошла к кабинету и приотворила двери.

Николай Сергеевич по-прежнему сидел за письменным столом, откинувшись в кресле.

Тогда Катя, оправив волосы, вошла в комнату и тихо приблизилась к профессору. При виде его подавленного, грустного, слегка осунувшегося лица ей сделалось бесконечно жалко Николая Сергеевича.

– Что вам, Катя? – спросил Заречный.

– Чаю не угодно ли, барин? Только что самовар барыне подала! – говорила Катя как-то особенно почтительно-нежно, взглядывая робко и в то же время значительно на Заречного.

– А барыня вернулась?

– Недавно вернулись вместе с господином Невзгодиным… Они в столовой…

Заречный поморщился, точно от боли.

«Опять этот Невзгодин!» – подумал он.

– Так прикажете чаю, Николай Сергеич? Может, и кушать хотите… Я вам сюда подам, если вам не угодно выйти… В одну минуту все сделаю.

– Я ничего не хочу.

Заречный поднял глаза на заалевшее хорошенькое и свежее лицо горничной и вдруг перехватил такой восторженный и пламенный взгляд, что тотчас отвел глаза в сторону, несколько удивленный и сконфуженный, и проговорил неожиданно для самого себя мягко:

– Спасибо, Катя. Вы… вы услужливая девушка.

– Что вы, барин? За что благодарите? Да разве вы не видите, что для вас я что угодно готова сделать. Только прикажите! – прибавила она почти шепотом.

– Ну, так сделайте мне поскорее постель! – полушутя приказал Заречный, делая вид, что не замечает горячего тона Кати.

– Опять здесь прикажете? – с едва уловимой насмешкой в голосе спросила она.

– Здесь! – ответил, не поднимая глаз, Заречный, чувствуя, что этот вопрос заставил его покраснеть и сильнее почувствовать стыд своего положения вдовца при жене.

И, словно бы желая скрыть это обидное положение, прибавил:

– Я устал и лягу пораньше… И кроме того, мне необходимо раньше завтра встать! – говорил Николай Сергеевич, внутренне стыдясь, что он должен врать перед горничной. – Вы можете разбудить меня в шесть часов? – неожиданно спросил он строгим голосом.

– Когда угодно, барин.

– Так разбудите, пожалуйста.

– Будьте покойны, разбужу. Покойной ночи, барин. И дай вам бог приятных снов.

Она не уходила, точно ожидая чего-то.

– Можете идти, Катя. Больше мне ничего не нужно! – сказал Заречный.

Катя подавила вздох и медленно вышла.

Николай Сергеевич, однако, не ложился. Он поднялся с кресла и, приоткрыв двери, прислушивался к разговору в столовой. Оттуда временами долетали фразы незначащего разговора, и это несколько успокоивало Заречного. Скоро он услыхал, что Невзгодин прощается… Он взглянул на часы… половина первого… «Значит, не особенно долго сидел… Верно, Рита рассказала ему, что бросает меня!»

И Заречный чувствовал себя несчастным, одиноким и немножко виноватым перед Ритой.

«Нет, одно спасение в работе, в науке!» – думал он, когда лег в постель и сладко потянулся, расправляя усталые члены.

И Рита, и Найденов с его унизительным разговором, и этот юноша-идеалист, и подлая статья, и книга, которую надо кончить, и Невзгодин, и Сбруев занимали его мысли и ставили перед ним вопросы, о которых он прежде не думал, когда считал себя счастливым и словно бы не замечал в себе той двойственности, о которой с такою страстностью напомнил ему Медынцев. Довольно фраз… Он за них достаточно наказан…

И вся суетливая деятельность его вне университета казалась теперь ему ненужной, бесцельной и опасной. Из-за пустяков можно лишиться положения. «Был Заречный, и нет Заречного!» – припомнил он насмешливые слова Найденова и проникся их вескостью, откровенно признаваясь самому себе, что он трус, скрывающий от людей эту трусость речами о компромиссе.

Наконец все как-то перепуталось в его мозгу, потеряло ясность, и он заснул с мыслью о том, что надо заниматься одной наукой, которая представилась ему вдруг в лучезарном образе Риты.


Заречный проснулся от света, падавшего ему в глаза, и от того, что чья-то мягкая, теплая и вздрагивающая рука осторожно дергала его за плечо.

Проснувшись, он увидел наклонившуюся над ним Катю в капоте, плотно облегавшем красивые формы ее крепкого стана. Она смотрела на него с нежной вызывающей улыбкой. Оголенная белая рука держала свечку, свет которой освещал заалевшееся пригожее лицо с лукавыми черными глазами…

– Вставайте, барин… Шесть часов… Вы велели разбудить вас! – говорила она ласковым шепотом, запахивая ворот капота, из-под которого виднелась чистая сорочка.

Заречный закрыл глаза, будто собираясь заснуть.

– Вставайте же, милый барин! – настойчиво повторила девушка, еще ниже наклоняясь над Заречным и обдавая его лицо горячим дыханием.

Вместо ответа он протянул руку и грубо и властно обхватил ее талию и привлек к себе.

– О милый барин! – шептала Катя, осыпая профессора страстными поцелуями.

В десять часов, когда Николай Сергеевич, напившись чаю, уходил в университет, Катя с еще большею почтительностью подала ему шубу и держала себя так, словно бы ничего между ними и не было.

Молодой профессор старался не глядеть на Катю. Он был сконфужен, сознавая себя виноватым и словно бы осквернившим свою любовь к Рите, и в то же время чувствовал себя в это утро как бы спокойнее, уравновешеннее и не таким несчастным.

Конечно, он оправдывал себя и во всем винил Катю, вздумавшую будить его, вместо того чтобы стучаться в дверь, и решил, что больше этой вспышки зверя не повторится в нем. Однако в тот же вечер, когда Катя готовила ему постель, он как-то особенно внимательно смотрел на ее розоватый затылок и, когда она пожелала ему покойной ночи, снова приказал разбудить себя в шесть часов.

Катя метнула глазами, вся вспыхивая от радости, и почтительно-официальным тоном ответила:

– Слушаю, барин!

XXI

С того вечера как Аглая Петровна приглашала Невзгодина к себе и, милостиво подарив его своей неотразимо-чарующей улыбкой, подчеркнула желание видеть Василия Васильевича как можно скорей, – прошло более двух недель, а Невзгодин и не думал ехать к «великолепной вдове».

Она ждала Невзгодина с нетерпением, дивившим ее. Одетая с большей кокетливостью, чем обыкновенно одевалась дома, Аглая Петровна, как институтка, подбегала к окнам и смотрела на двор. После нескольких дней напрасного ожидания желание красавицы вдовы видеть Невзгодина еще более усилилось. Обыкновенно спокойная, не знавшая никаких волнений, кроме коммерческих, Аглая Петровна сделалась нервной, возбужденной и раздражительной, негодуя, что Невзгодин не едет после такого любезного приглашения, каким она его удостоила.

И – что было всего удивительнее – даже за деловыми занятиями в своей уютной клетушке Аглая Петровна по временам испытывала непривычную доселе скуку и, всегда точная и аккуратная, бывала рассеянна.

В деловом разговоре порой не слышалось прежней ясной краткости. Ее крупная холеная рука откидывала неверно костяшки. Цифры путались в ее уме. Вместо них в голове роились совсем другие мысли.

Она гневалась на эти «шалости нервов» и капризы властного своего характера. Не влюбилась же она в самом деле в Невзгодина! И тем не менее женское самолюбие ее было жестоко оскорблено его презрительным невниманием, и в ней, богачихе, дочери и внучке крутых самодуров, привыкшей к тому, чтобы желания и капризы ее исполнялись, зарождалось к Невзгодину какое-то сложное чувство ненависти и в то же время неодолимого желания видеть его.

Он должен во что бы то ни стало быть у нее!

Этот каприз решительно овладел Аглаей Петровной. Деспотическая ее натура не поддавалась никаким доводам ума. Она понимала всю нелепость своего самодурства и плакала от злости, что Невзгодин не едет.

Написать ему?

Ни за что на свете. Одна мысль об этом вызывала в Аглае Петровне негодование.

Чтоб этот легкомысленный, непутевый человек смел подумать, что она им интересуется, она, которая с горделивым равнодушием относится к своим многочисленным поклонникам и тайным вздыхателям, которые не чета Невзгодину. Да поведи она бровью, и у ее ног были бы известные профессора, литераторы, художники, чиновные люди, купцы-миллионеры. И вдруг этот «мартышка» без рода и племени, этот нищий фантазер без положения, осмелится вообразить, что в него влюблены – скажите пожалуйста!

Прошла неделя.

Аглая Петровна была в театре у итальянцев, была на бенефисе в Малом театре, надеясь встретить Невзгодина, и наконец поехала отдать визит Заречной, рассчитывая от нее узнать что-нибудь о Невзгодине. Верно, он с ней часто видится.

Но нигде она его не видела, Маргарита Васильевна могла только сообщить, что Василий Васильич точно в воду канул и глаз к ней не кажет с тех пор, как был более недели тому назад. И вообще из разговора с Заречной Аглая Петровна заключила, что между Маргаритой Васильевной и Невзгодиным пробежала кошка. По крайней мере, Заречная, как показалось Аглае Петровне, довольно сдержанно говорила о своем приятеле.

– А он мне нужен, – заметила Аглая Петровна, – потому я и спрашиваю о нем. Хочу просить его читать на благотворительном концерте, – внезапно сочинила она. – Кстати, вы слышали его повесть. Хороша она?

– Он не читал еще мне. И мне он нужен, если только вы дадите ему рекомендательное письмо к Измайловой…

– Вы его хотите послать вместо мужа?

– Да.

– Что же, Николай Сергеич не хочет ехать?

– Он занят очень…

– Так пошлите Невзгодина ко мне. Я дам ему письмо.

– Я адреса его не знаю…

– Можно справиться в адресном столе. Кстати напишите ему и о концерте…

– А Невзгодин у вас разве еще не был? – в свою очередь, спросила Маргарита Васильевна.

– То-то не удостоивает! – смеясь отвечала Аносова.

– Он, кажется, собирался…

Аглая Петровна распрощалась, целуя Маргариту Васильевну с прежней искренностью. По-видимому, Аносова возвратила ей свое расположение, заключив, что подозрения, охватившие ее на юбилейном обеде, неверны.

«Между ними, кажется, ничего нет!» – подумала Аглая Петровна. Эта мысль была ей приятна, и Аносова, уходя, снова подтвердила Маргарите Васильевне, что даст пятьдесят тысяч, и советовала поскорей послать Невзгодина к Измайловой, а самой Маргарите Васильевне ехать к Рябинину.

– Я на днях была у него. Его нет в Москве.

– Ну так попытайтесь у Измайловой… Письмо к ней я сегодня же напишу… Напишите и вы Невзгодину… Пусть явится за ним… Ну, до свидания, родная!

Прошло еще три дня, а Невзгодин не являлся.

Аглая Петровна злилась, чувствуя бессилие свое удовлетворить свой каприз.

«Быть может, он уехал!» – мелькнуло у нее в голове, и она почувствовала, что отъезд Невзгодина не вернул бы ей прежнего спокойствия.

Что это с ней делается наконец! Какое безумие нашло на нее? – спрашивала она себя, сидя ранним утром за письменным столом в своей клетушке за объемистой запиской о постройке новой фабрики, поданной одним из ее управляющих.

И она два раза надавила пуговку электрического звонка.

На пороге явился, по обыкновению бесшумно, старый Кузьма Иванович и, отвесив низкий поклон, замер в почтительной позе.

Уверенная в том, что Кузьма Иванович предан ей как собака и умеет быть немым как рыба, Аглая Петровна дала старику поручение «осторожно узнать», в Москве ли господин Невзгодин и если в Москве, то навести справки, как он проводит время и где бывает.

– Понял, Кузьма Иваныч?

– Понял, матушка Аглая Петровна. Наведу справки как следует, без огласки.

На другое же утро Кузьма Иванович докладывал в клетушке своим тихим, слегка скрипучим голосом, таким же бесстрастным, как и его худощавое, безбородое лицо:

– Господин Василий Васильич Невзгодин находятся в Москве. Они никуда не отлучались из своей комнаты в течение свыше двух недель и денно и нощно занимаются по письменной части. Пишут все и довольно много исписали бумаги. И кушают пищу у себя, пребывая в одиночестве, и никто у них не был, и никого не велели они принимать.

– Спасибо, Кузьма Иваныч!.. – проговорила Аглая Петровна.

И когда Кузьма Иванович ушел, она облегченно вздохнула и, подняв глаза, светившиеся теперь радостным блеском, на лампадку, истово осенила себя три раза крестом.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации