Текст книги "Тоска"

IX

Прошло три дня.

Боцману стало лучше. По ночам он тосковал по-прежнему, но галлюцинаций не было. Доктор “Нырка” раз посетил боцмана и сказал ему, что он глядит совсем молодцом. Скоро будет здоров вполне.

“Так и ври, зуда. От себя не убежишь”.

И, обратившись к доктору, сказал:

– Дозвольте явиться на “Нырок”.

– Как, что, почему? – засуетился доктор. – Ведь я тебе говорил, что здесь лучше. Разве здесь нехорошо?

– Дозвольте явиться на “Нырок”, – снова и уже настойчиво проговорил боцман.

– Нельзя, хуже будет.

– Дозвольте, вашескобродие.

– Никак не могу.

– Я тоже, вашескобродие, не могу. По моему малому рассудку без вашего дозволения уйду. Явлюсь к старшему офицеру и отлепортую.

Доктор внимательно взглянул в глаза боцмана, и, казалось, в глазах больного не было ничего такого, что могло бы грозить больному еще сильнейшим расстройством нервов. И доктор наконец сказал:

– Ну и черт с тобой. Но помни, если кому-нибудь сдерзничаешь, с тебя строго взыщут. Это – не берег.

– Очень хорошо понимаю, вашескобродие.

– И в Кронштадт тебя не отправят. Буду лечить тебя на клипере.

Часа через два за больным приехал мичман Коврайский.

Боцман обрадовался.

А Коврайский тоже радостно сказал:

– А я, Антонов, уже говорил и старшему офицеру и капитану насчет отправки тебя в Кронштадт. “Грозящий” уходит через два дня в Россию.

Но, к удивлению мичмана, боцман не только не обрадовался, но стал угрюмее и мрачнее.

– Много вам благодарен, ваше благородие, но только, может, я в Кронштадт и не желаю.

– Не желаешь? – изумился мичман, уже кое-что прослышавший от фельдшера, почему именно так тянет боцмана в Кронштадт. – Да ведь ты просился?

– А теперь не желаю, ваше благородие.

– Ну, как знаешь. Только смотри, голубчик, не надрывайся на клипере; все-таки отдохни, в лазарете отлежись.

– Нет уж, ваше благородие, лучше при деле буду, а то доктор заговорит, ваше благородие.

– Ну, как знаешь, а если хочешь, тебя флагманский доктор посмотрит. На днях адмирал будет в Неаполе.

– Что смотреть, никакой доктор не поможет от тоски, – проговорил боцман, и голос его звучал такой тоской, что мичман не смел больше ни о чем его расспрашивать.

X

Матросы боцмана встретили приветливо.

Старший офицер приказал ему все-таки отдохнуть и лечь в лазарет. Но боцман решительно просил править свою должность.

– А то, вашескобродие, без дела опять заболеешь.

– А что, доктор позволил?

– Никак нет, вашескобродие, обсказал: ложись в лазарет.

– Так как же я отменю распоряжение доктора?

– Дозвольте, вашескобродие.

– Ну, подожди. Я прежде переговорю с доктором, а в госпитале тебе, конечно, было скверно.

– Еще бы, вашескобродие.

– Я постараюсь отправить тебя на родину.

– Нет, вашескобродие. Пока что до отправки останусь.

– Не тянет?

– Везде одна тоска, вашескобродие.

Старший офицер участливо взглянул на боцмана и спросил:

– Ты ведь, кажется, не женат?

– Точно так, вашескобродие.

– Оно и лучше, братец ты мой.

И как-то грустно прибавил:

– Тоже не всегда и женатому хорошо.

– Точно так, вашескобродие. Видел в Кронштадте, как живут семейные люди. Одна пакость. Обманывают друг друга в самом лучшем виде. По-собачьи живут.

– А ты думаешь, почему?

– Облыжности много, вашескобродие. Больше по своей мужчинской подлости и почитают бабу. Оттого между ими ничего кроме этой самой подлости и нет.

И боцман, словно бы решая какой-то занимающий его больной вопрос, спросил:

– Осмелюсь спросить, вашескобродие, верно, у господ семейные люди живут не по-собачьи?

– Ишь ты какой любопытный. А ты как думаешь?

– Полагаю, что всякие и между господ, вашескобродие.

– Правильно. Часто люди зря женятся… – задумчиво промолвил старший офицер, семейная жизнь которого была далеко не из сладких.

– И нет друг о друге настоящего понятия. А главное – ни за что друг друга обижают!.. Так дозвольте не идти в лазарет?

– Ну ладно. Знаешь, что я тебе скажу, Антонов, лучше и ты не сделай глупости, – полушутя, полусерьезно сказал старший офицер.

– Какой, вашескобродие?

– Не женись. Очень уж у тебя обидчивый и подозрительный характер.

Боцман вспыхнул.

– Какая дура польстится на старого человека, вашескобродие?

– Зато старые сами льстятся.

– Дураки и есть, вашескобродие. Зато их и обчекрыживают. И поделом, а главная причина – понимай, кто ты такой есть, и ушей не развешивай.

Старший офицер, который сам очень развешивал уши, когда его молодая, пригожая жена, провожая в дальнее плавание, особенно горячо уверяла в своей любви и вскоре по уходе мужа написала ему письмо, в котором в довольно туманных выражениях намекала, что она, к сожалению, не так сильно любит его, и уверяла в своей безграничной дружбе, – старший офицер, словно бы понимавший, что и боцман находится в том же положении, как и он, проговорил, напуская на себя решительный вид:

– Вот и молодчага, так с бабами и надо действовать. Если она тебя “обчекрыжила”, ты и наплюй.

“Ты-то плюнул… Вовсе вроде как бы подвахтенный у своей женки; она ему пишет-пишет, а он верит и ей отписывает письма; из каждого порта депешу да депешу, и супруга депешу, и оба не по-настоящему. И отчего это люди так врут?” – подумал боцман и доложил старшему офицеру, принимая официальный вид:

– Прикажете, вашескобродие, ванты тянуть? Дали ослабку.

– Да уж ты пока оставь, я прикажу Иванову. Ну, ступай; чуть станет тебе хуже, скажи мне.

– Есть, вашескобродие.

И боцман вышел из каюты старшего офицера.

А Иван Иванович присел у письменного стола, любовно взглянул на большую фотографию, висевшую над койкой, потом прочитал несколько писем жены и произнес:

– Вот почему теперь о дружбе. Верно, новое увлечение. В этом вся и разгадка.

И Иван Иванович задумался.

XI

Должно быть, боцман сильно понадеялся на свои силы, распоряжаясь работами, потому что к вечеру почувствовал себя усталым, и главное – в уме его мысли как будто путались и зрение мутилось.

Приехавший с адмиралом флагманский врач вместе с Приселковым осмотрел боцмана.

К вечеру к боцману зашел старший офицер и сказал:

– Ну, братец ты мой, они решили, что тебе на клипере оставаться нельзя. Лучше тебе снова на берег, в госпиталь.

Боцман опешил. Несколько секунд он молчал и только подозрительно пристально смотрел на старшего офицера.

И, внезапно охваченный бешенством, он, стараясь сдержаться, воскликнул:

– Это по каким же правам, вашескобродие? Бабьи штуки, что ли? Так я на это не согласен, вашескобродие! Вы с ими заодно? Думаете, я – нижний чин, так можете тиранствовать человека. Я права найду! – и почти бешено крикнул: – Вон!

И прибавил непечатное слово.

На кубрике и на палубе ахнули.

В ту же минуту сверху прибежал унтер-офицер и сказал старшему офицеру:

– Адмирал требует.

А на мостике низенький, худощавый и строгий адмирал раздраженно и резко говорил капитану:

– Это у вас что за безобразие? Вот до чего распущена команда! Такая неслыханная дерзость. Немедленно его в карцер и отдать под суд. Вы на что тут старший офицер? – крикнул адмирал подошедшему Ивану Ивановичу.

– Он – сумасшедший, ваше превосходительство, – почтительно ответил старший офицер.

И в ту же минуту вспомнил письмо жены и подумал, что он сам, как и боцман, может сойти с ума.

– Пусть доктора осмотрят. Если он сумасшедший, то почему вы его держали на клипере? – обратился адмирал к подошедшему доктору.

– Он – не сумасшедший.

– Так, значит, бунт?

Старший офицер взглянул на доктора, и презрение стояло в глазах моряка. “Ученая скотина”, – подумал он и доложил адмиралу:

– Разрешите, ваше превосходительство, до нового осмотра докторов не садить боцмана в карцер. Я его хорошо знаю. Он не позволил бы себе такой выходки, если бы был здоров.

– Это черт знает что такое! На военном судне – и такое вопиющее нарушение дисциплины.

И, после секунды раздумья, адмирал прибавил:

– Конечно, я был бы очень рад, если бы вы, доктор, ошиблись, и боцман оказался бы сумасшедшим. Пусть его сейчас осмотрят. – И с этими словами адмирал спустился.

– Ведь иначе бедняге пришлось бы подвергнуться жестокому наказанию. По закону – смертная казнь, – проговорил капитан.

Мичман Коврайский восторженно взглянул на уходящего адмирала и, взволнованный, умоляюще прошептал доктору:

– Что вы хотите делать? Ведь адмирал вам подсказывает: найдите больного сумасшедшим.

– Это уж не мое дело. Я высказал мое мнение, как велит мне наука.

– А совести у вас нет? – чуть слышно, возбужденно прибавил мичман и бросился к старшему офицеру.

– Иван Иванович, спасите человека.

Старший офицер ласково взглянул на мичмана и строго сказал ему:

– Скажите боцману, что его сейчас осмотрят. – И тихо прибавил: – Успокойте беднягу, он ведь к вам, кажется, расположен.

XII

Через час в лазарете собрался консилиум. При освидетельствовании боцмана были адмирал, капитан, старший офицер и мичман Коврайский.

На все вопросы флагманского врача о здоровье боцмана, тот отвечал вполне здраво, только несколько возбужденно.

– Я уже докладывал вам, Александр Александрович, – не без апломба проговорил Приселков, обращаясь к капитану.

Все молчали.

Только адмирал недовольно пожал плечами и сказал:

– Во всяком случае пока не сажайте его в карцер.

И, обратившись к флагманскому доктору, по-французски сказал:

– По-моему, он сумасшедший.

– И я так думаю, ваше превосходительство, – поспешил поддакнуть старший флагманский врач.

XIII

В тот же день боцмана допрашивала следственная комиссия. Большинство членов ее признало, что преступление было совершено в припадке умопомешательства.

– Вы видите, милый мичман, спасли человека, – сказал потом в кают-компании старший офицер.

– Спасли ли только? Ведь от тоски он все-таки не избавится.

– Да и в Кронштадте ему не радостная жизнь. Бедняга! – угрюмо прибавил старший офицер.