Электронная библиотека » Константин Строев » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 29 августа 2016, 23:58


Автор книги: Константин Строев


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +6

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Памятный полёт

Недавно по семейным обстоятельствам мне пришлось изменить своему осёдлому образу жизни и лететь по одному из внутрироссийских маршрутов. Моим соседом в авиалайнере оказался молодой человек с забинтованной головой и повреждённой, по-видимому, ногой, так как в руках у него был костыль. Устроившись в комфортабельном авиационном кресле, я поинтересовался у него, где его так “поцарапало”, как на войне. Но мой попутчик оказался неразговорчивым и на мой вопрос только угрюмо заметил, что давно было бы уместным забыть это “как”, намекая на то, что он ранения получил в результате какого-то вооружённого конфликта.

Через пару минут после взлёта земля в иллюминаторе уже скрылась за плотной пеленой белесых облаков и сосредоточить внимание в полёте стало решительно не на чем. Учитывая настроение моего соседа, я не пытался больше завязать разговор и полностью отдался своим непроизвольно набегающим мыслям. Вид покалеченного попутчика оживил в памяти эпизоды из моей далёкой молодости, когда вот так же, с забинтованной головой мне пришлось мыкаться по путям-дорогам, правда – фронтовым.

Шёл март 1943 года. Предпринятое в начале года наступление на центральных фронтах начинало уже выдыхаться. Немец огрызался и контратаковал. Было много раненых. Армейские и фронтовые госпитали, не успев полностью перебазироваться на новое место, мгновенно заполнялись пациентами ещё до прибытия основного медперсонала.

Именно в такой госпиталь, развёрнутый наспех в здании какого-то бывшего учебного заведения в центре Курска, привезли одной из первых нашу группу раненых. Поместили нас на первом этаже, что оказалось очень неудобным, так как завтраки и обеды, которые пока немногочисленный персонал начинал разносить с верхних этажей, доходили до нас с опозданием в несколько часов, а к тому времени, когда нам приносили ужин, мы вообще уже спали, и “сердобольные” санитарки “стеснялись” нас будить.

Уловив эту особенность и пользуясь преимуществом “ходячего”, – а ранение у меня было в нижнюю челюсть, – я решил перебраться повыше этажом, благо никакой регистрации мы не проходили, никто нас не осматривал, не перевязывал, не лечил. Но не тут-то было! Во всех помещениях раненые лежали на полу на соломе, покрытой плащ-палатками, так плотно, что пристроиться где-нибудь не было никакой возможности. Я уже обошёл не один этаж по полутёмным коридорам, еле-еле освещённым с приближением ночи чадящими коптилками, но так и не мог найти себе пристанище. Наконец, уже теряя всякую надежду, я заглянул в очередную дверь и увидел в комнате, кроме плотно лежащих на полу тел в серо-рыжих шинелях, сливающихся в однородную массу, кое-где нарушаемую белыми повязками с кровавыми подтёками, женщину в белом халате, которая что-то писала при свете коптилки за приютившимся у окна небольшим столиком. Кончив писать, она подняла голову и спросила: “Больше никого нет, всех записала?”

– Нет, я – ещё! – подал я наугад голос и назвал свою фамилию. Записав необходимые данные обо мне, женщина удалилась, а мне ничего не оставалось, как правдами и неправдами устраиваться в этой комнате, в которой, как я понял, теперь был прописан на законных основаниях. Потеснив, насколько это было возможно, лежащих, я кое-как устроился полулёжа у самой двери.

Неудобное положение да растревоженная за день, давно не перевязывавшаяся рана не располагали ко сну. Немного знобило. В отяжелевшей гудящей голове проносились картины недавнего прошлого. Вот всплыл в памяти день отправления нашей группы новобранцев из Москвы. Солнечное летнее утро. Наш поезд с обычными пассажирскими вагонами на фоне знакомого с детства силуэта Казанского вокзала. Взволнованные лица провожающих и среди них отец, прикладывающий к глазам носовой платок и силящийся ещё сказать на прощание вслед увозящему меня поезду что-то чуть ли не самое важное, но что я уже не слышу…

Ноет шея – там застрял осколок, пробороздивший нижнюю челюсть.

Опять нахлынули какие-то видения. Перед глазами бесконечное число шатающихся спин в солдатских шинелях. Мы идём и идём. И нет конца нашему движению. Ветер несёт снег в наши лица, слепит глаза. Ноги вязнут в снегу и с трудом двигают наши тела вперёд, на запад, к фронту. Солдаты из южных республик (ими в основном укомплектована наша часть) падают, как снопы, в снег направо и налево от вытянувшейся в бесконечную ленту процессии, но те, которые держатся на ногах, идут, идут…

Картина изнурительного марша сменяется вдруг искрящимся от снега белым полем. Вдали на возвышающейся гряде чуть заметные домики деревни – там противник. Это и есть цель нашего похода. Сегодня утром – наступление. Какая-то медвежья лапа огрела меня по правой щеке. Кровь! Где-то надо зажать сосуд, чтобы не потерять много крови. Вроде, так учили? Но где, где? …Ноет шея, ноет шея…

И тут я проснулся! Оказывается, я всё же спал и картины недавнего прошлого видел уже во сне. Тусклый свет зимнего утра слабо пробивался в широкое окно из-под приподнятых маскировочных штор. В комнате царило оживление. Через меня, растянувшегося у самого входа, бесцеремонно перешагивали куда-то торопившиеся фигуры в солдатских шинелях. Медицинская сестра выкрикивала чьи-то фамилии. К моему удивлению, я услышал и свою фамилию и машинально отозвался.

– Это на эвакуацию вызывают “ходячих”, – пояснил мне, заметив мой недоумённый взгляд, рядом сидящий солдат с забинтованной рукой, неестественно торчащей из-под накинутой на одно плечо шинели.

Вскоре, действительно, последовала команда выходить на улицу всем, кого вызывала сестра. Во дворе госпиталя нам приказали забираться в открытые грузовики и, когда мы, помогая друг другу, набились в совершенно не приспособленные для перевозки людей кузова, куда-то повезли по безлюдным в ранний час улицам Курска. Вот и вокзал. Но грузовики мчат дальше. Вскоре среди ровного заснеженного поля показалось несколько самолётов – транспортных “дугласов”, – к которым уверенно подкатил вёзший нас грузовик. “Быстро, быстро выбирайтесь!” – торопила сопровождавшая нас медицинская сестра.

А торопиться, действительно, было нужно. Послышалась дробь пулемётных очередей, и один стоявший поблизости самолёт вспыхнул. Тут только мы увидели в небе два немецких истребителя, с хорошо заметными крестами на крыльях. Завершив обстрел, они заходили для повторной атаки. Так же быстро, поминутно посматривая вверх, мы забрались по шаткой стремянке внутрь самолёта. Пилоты захлопнули с треском люк и, приказав нам всем лечь на пол, прогромыхали в своей лётной амуниции в носовой отсек. Мотор взвыл, и самолёт, подпрыгивая на неровностях, покатил по заснеженному полю аэродрома. Потом тряска прекратилась, и мы полетели. Не успел самолёт набрать высоту, как вновь зазвучали пулемётные очереди. Один из членов экипажа стремглав выскочил из носового отсека, вскочил на валявшийся в центре фюзеляжа ящик из-под какого-то военного снаряжения и, всунув голову в проделанное сверху в корпусе самолёта круглое отверстие, начал садить из укреплённого на турели пулемёта. Мы все – покалеченные пассажиры – лежали ничком на полу и безропотно ждали своей участи. Вскоре, однако, пальба прекратилась. Самолёт, слегка подрагивая, продолжал полёт, а мы, немного осмелев, начали осваиваться в непривычной обстановке.

Это был мой первый в жизни полёт. Только что пережитые волнения и тревоги отступили. Выглянув в иллюминатор, я впервые увидел с высоты птичьего полёта землю в лёгкой дымке, словно на дне гигантского прозрачного водоёма. Всё внизу казалось застывшим и оцепеневшим. Редкие крестьянские сани, запряжённые лошадьми, отдельные фигурки людей казались неподвижно стоящими, и даже товарный состав на еле заметной ниточке железной дороги был абсолютно недвижим. Только вся панорама, развёртывающаяся внизу перед глазами, медленно уплывала назад – туда, откуда мы только что улетели. Отсюда, с высоты наплывающих на самолёт призрачных облаков, казалось, что там, внизу, всё пребывало в спокойствии и умиротворении, и не верилось в бушующее на земле лихо…


…В этот момент мои воспоминания были бесцеремонно прерваны появившимся передо мной подносом со стандартным авиационным завтраком, виртуозно опущенным как бы с небес неслышно подошедшей миловидной стюардессой. Как это было непохоже на то, что только перед этим рисовала мне моя беспощадная память! Пассажиры на соседних креслах уже с аппетитом обгладывали куриные грудки и ножки, запивая их из пластмассовых стаканчиков какой-то водичкой. И только сидящий рядом покалеченный юноша, видно, как и я, поглощённый своими невесёлыми мыслями, недоумённо смотрел на поставленный перед ним поднос с куриным крылышком, внося некоторый диссонанс в оживлённую обстановку, царившую в авиалайнере.

Быстро управившись с завтраком, я вновь непроизвольно погрузился в пучину своих воспоминаний.


…Тогда в самолёте я в глубине души надеялся, что мы прилетим в Москву, где мне удастся повидаться с родными. Но увы! Место, где совершил посадку самолёт, было всего-навсего пригородом Ельца. Раненых опять привезли в госпиталь, наскоро развёрнутый в бывших железнодорожных производственных корпусах. По прибытии туда нам первым делом бросилось в глаза то, что в обширных помещениях, где стояли рядами металлические кровати без признаков постельного белья и даже без матрасов, не было ни одного целого оконного стекла. Причина этого стала ясна, когда с наступлением темноты так называемый “госпиталь” оказался в эпицентре страшной бомбёжки, продолжавшейся почти всю ночь. Как я узнал, целью немецкой авиации был железнодорожный мост, находившийся поблизости.

Весь следующий день вновь прибывшие томились в продуваемых всеми ветрами унылых “палатах”, обдумывая какой-то выход из незавидного положения. В конце концов выход был найден. Под вечер мы с такими же, как и я, “ходячими”, пользуясь замотанностью сестёр, не знающих, за что им в первую очередь хвататься под напором свалившихся на них забот, забрали свои “истории болезни” и отправились вон из этого негостеприимного пристанища. А в сгустившихся сумерках очень скоро за нашей спиной послышался грохот очередной немецкой бомбёжки, и небо осветилось заревом вспыхнувших пожаров.

Пошли мы прямиком к пункту выгрузки воинских эшелонов на подступах к Ельцу. Там мы благополучно забрались в порожний “телячий” вагон и покатили в неизвестность. Но это было всё же лучше, чем сидеть под бомбёжкой. Хотя для меня лично тряска вагона отдавалась мучительной болью, но я готов был терпеть (мысль побывать в Москве не давала мне покоя). Но в Мичуринске, вывалившись из вагона очередного “попутного” эшелона, я почувствовал, что если не попаду в руки какого-нибудь медика, то все мои тайные намерения окажутся напрасными: шея нестерпимо ныла, скулу раздуло, рот не раскрывался более чем на узенькую щёлочку. Последнее обстоятельство не позволяло мне нормально питаться, хотя раненых бесплатно кормили на продпунктах по “карточке передового района”.

Пришлось явиться в первый попавшийся госпиталь, где, не в пример тому, что я встречал ранее, с меня содрали всю одежду, вымыли, облачили во всё больничное и уложили в битком набитой палате третьим на две сдвинутые рядом кровати, на каждой из которых, само собой, лежал раненый. Правда, спустя несколько дней меня перевели в рассчитанную примерно на десять человек “офицерскую” палату. Там у меня была уже персональная кровать.

Лечила нас очень симпатичная женщина-хирург. В неё мы все были влюблены, что, несомненно, способствовало нашему скорейшему выздоровлению и тем самым, увы, приближало неизбежную разлуку с нашей любовью. Так, рана моя зарубцевалась уже через пару недель, и встал вопрос: извлекать или нет осколок, застрявший в шее за правым ухом. Наша пассия предупредила меня, что осколок оказался в опасной близости от сонной артерии, и окончательное решение оставила за мной. Несмотря на предостережения, я согласился на операцию. Она, к счастью, окончилась благополучно. Правда, я пережил при этом ряд не самых приятных минут, когда, лёжа под местным наркозом, закрытый простынями, слышал, как наша целительница с ужасом в голосе восклицала, обращаясь к ассистенту: “Ой, сосуд поранила!”, а в ответ: “Тампоны, тампоны скорее!” Далее бедняжка, добравшись до вросшего в шею осколка, никак не могла его извлечь оттуда. И только после того, как я услышал мужской голос: “Дайте я!” – и почувствовал сильный рывок, приподнявший мою голову от операционного стола, процедура закончилась репликой: “Ну, теперь – зашивайте!”

Осколок мне был торжественно вручён, и он долгие годы хранился у моих родителей.

Драматические моменты во время операции не охладили мои теплые чувства к нашему милому и чуткому доктору. Помню, как она, начиная ежедневный обход, присаживалась на край кровати к одному из нас – лейтенанту с перебитой нижней челюстью, поэтому “зашинированной”, то есть намертво скреплённой с верхней челюстью при помощи металлических крючков и тугих резинок.

– Ну, что? Опять снимал резинки? Не мотай головой, – я же вижу! Вот срастётся челюсть неправильно – и будешь криворотый. Кто тебя тогда полюбит? – начинала она увещевать смешливого лейтенанта, которого эти “шины” крайне раздражали, так как ни посмеяться, ни поболтать, ни поесть вволю не позволяли.

Далее такой же благожелательный разговор следовал и с партизаном.

Он очутился в нашем госпитале после расстрела его немцем. Носоглотка была прострелена навылет: пуля прошла через щёку под глазом и вышла сзади рядом с позвоночником пониже черепа. Это спасло ему жизнь. Рассказывали, что этот весельчак-партизан как-то раз, отправляясь на очередную перевязку, захватил с собой зажжённую папироску и в тот момент, когда сестра его разбинтовывала, незаметно затянувшись, набрал полон рот дыма. В результате из-под снятой повязки из раны на шее пошла струйка дыма, и сестра чуть не лишилась чувств от такой шутки.

Вообще, весь наш покалеченный “контингент”, несмотря на телесные, да и душевные страдания, отличался удивительным жизнелюбием и оптимизмом. Иные ухитрялись даже по ночам уходить в “самоволку”. Для этой цели в палате был искусно припрятан комплект обмундирования.

Эти же жизнелюбие и оптимизм заполняли наши сердца и тогда, когда, наконец, распрощавшись с нашими заботливыми докторами и сёстрами, мы отправились навстречу новым испытаниям бушевавшей войны – туда, откуда многие не вернулись.

Меня же после выписки из госпиталя в мае 1943 года штаб инженерных войск Воронежского фронта направил в “электротехнический батальон” одной из инженерных частей.

Когда я доложил командиру этого батальона о своём прибытии, он огорошил меня заявлением, что командир сапёрного взвода (а именно так, в соответствии с полученной в училище специальностью, я себя величал) ему не нужен, имея в виду, очевидно, уникальную специализацию своего подразделения. Каково же было моё удивление, когда позже выяснилось, что батальон занимался именно самой, что ни на есть сапёрной деятельностью, никоим образом не связанной с электротехникой, – сооружал командный пункт Воронежского фронта в районе железнодорожной станции Ржава: рыли котлованы для блиндажей, обшивали стенки котлована досками, накатывали накат, – вполне для меня знакомой работой, навыки в которой я получил в училище.

Вскоре батальон получил пополнение, и меня назначили командиром учебной роты – учить сапёрному делу вновь прибывших солдат. Видно, первая неблагожелательная реакция командира батальона на моё появление продолжала витать надо мной ещё некоторое время. Но я со всеми старательно проходил “курс молодого бойца”, учил окапываться, сооружать землянки и взрывать толовые шашки.

После завершения работ на КП фронта батальону, получившему задание минировать танкоопасные направления в глубине нашей обороны, приходилось часто менять своё месторасположение. Передвигались мы, как правило, по ночам, постепенно приближаясь к передовой. Она выдавала себя взлетающими в ночном небе осветительными ракетами. На этом участке фронта тогда шла позиционная война. И, судя по мерцающим отблескам ракет, линия фронта представляла собой гигантскую дугу, глубоко входящую в территорию, занятую противником. Эта дуга впоследствии получила название Курской.

После ряда ночных переходов батальон наконец расположился на сравнительно длительное время на южном фасе этой дуги.

Учебную роту расформировали. Солдаты, усвоившие азы сапёрного дела, влились в штатные подразделения трёх рот батальона, а меня назначили командиром взвода управления при штабе батальона.

Но вот 4 июля 1943 года, под вечер, с линии фронта, которая проходила километрах в двух от штаба, стал доноситься неумолкаемый гул артиллерийской канонады. Как только стемнело, командир батальона, взяв меня с собой, направился на имевшейся в нашем распоряжении пролётке в штаб бригады. Был он очень взволнован и всю дорогу делился со мной невесёлыми предположениями о весьма большой вероятности нашего окружения немцами в результате начала их наступления, о чём он, вероятно, был уже проинформирован.

После нашего возвращения из штаба бригады всем было приказано готовиться к маршу. Утром же мне было поручено срочно прибыть на командный пункт стрелковой дивизии, сдерживающей продвижение немцев, и доложить о поступлении нашего батальона в распоряжение командира этой дивизии. Взяв с собой двух солдат, я отправился выполнять приказание.

Довольно долго нам пришлось искать под палящим июльским солнцем в необозримых просторах пшеничного поля отчёркнутую начальником штаба на топографической карте точку, где должен был быть КП. Где-то справа, сзади методически ухала наша артиллерийская батарея. С рубежа, куда мы пробирались, уже отчётливо слышны были трели автоматных очередей. С линии же горизонта то и дело с ишачьим завыванием поднимались дымные хвосты залпов шестиствольных немецких миномётов, а их разрывы рассыпались вдоль проходящей слева от нас дороги. По ней, – нам было видно, – двигалась одна из рот нашего батальона с заданием заминировать вероятное направление движения немецких танков. Позже я узнал, что рота всё же угодила под миномётный огонь. Был ранен командир роты и несколько солдат, в том числе и девушка-санинструктор. Её я хорошо знал, так как она до начала наступления немцев, вероятно в силу своей привлекательности, была прикомандирована к штабу и выполняла там обязанности писаря, – правда очень бестолкового. Помню, как каждое утро начальник штаба чертыхался, проверяя составленную ею строевую записку, но неизменно весь его гнев сходил на нет перед чарами прикомандированной глупышки и её миловидного личика с капризно вздёрнутым носиком. Говорили, что как раз носик в большей степени и пострадал у бедняжки в результате ранения.

В конце концов я отыскал командный пункт, где застал командира дивизии, прильнувшего к окулярам стереотрубы и одновременно отдававшего какие-то распоряжения в телефонную трубку, прижатую плечом к уху. А там, куда была направлена стереотруба, можно было даже без всякой оптики различить на линии горизонта немецкие танки, двигавшиеся в сторону соседней дивизии. Очевидно, это было направление главного удара немцев.

После возвращения в расположение батальона мне было приказано срочно принять штатный взвод в одной из наших рот.

Замелькали дни и ночи беспокойной фронтовой жизни, детали которой по прошествии многих десятилетий уже поистёрлись в моей памяти и возникают только в редкие минуты, как, например, в этот раз – на борту современного авиалайнера. Но, появившись, они, как пламя догорающего костра, вскоре гаснут в сознании, вытесняемые сиюминутными заботами, вечной погоней за призрачным благополучием, поджидающими нас на каждом шагу невзгодами, – до следующего раза…


Тут опять плавное течение моих мыслей было внезапно прервано громким голосом стюардессы, предлагающей застегнуть ремни. Ещё пара-другая минут – и мы совершили посадку. Пассажиры дружно задвигались, доставая с полок свою ручную кладь, оправляя помятую одежду. Я помог своему молодому попутчику выбраться из узкого прохода между креслами. Он поблагодарил меня с виноватой улыбкой, видно раскаиваясь, что не поддержал со мной разговор в полёте, и заковылял, опираясь на костыль, вместе со всеми к выходу.

Всё ещё пребывая под впечатлением нахлынувших на меня воспоминаний, я не спешил к выходу. Думали ли мы, пережившие ту жесточайшую войну и наивно считавшие её последней, что спустя более чем полвека нам придётся встречать попутчиков, покалеченных в вооружённых конфликтах, и сейчас терзающих нашу Родину?

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации